Едва завидев рыбаков, пытавшихся столкнуть в воду свои лодки, чтобы идти на помощь «Почтенному», он попросился в одну из них вместе, с Джорджем Спраттом. Их лодка была одной из немногих, которой удалось добраться до «Почтенного» по бушующему морю, взять на борт моряков и благополучно выгрести к берегу, не опрокинувшись. Позже Захария вдруг обнаружил себя стоящим по пояс в холодной, как лед, воде… Том Пирс был позади него. Они вытягивали из воды тех, кто пытался спастись по веревкам, протянутым от «Почтенного» к берегу.
Когда все было кончено, они вернулись на постоялый двор у гавани. Захария помогал доктору, который приводил в чувство полумертвых, нахлебавшихся воды моряков. Всю эту ночь он был движим гневом и ненавистью к морю. Это был не просто гнев, а какая-то победная ярость, какой-то дикий триумф. Он мало что соображал в ту ночь, помнил только, что был охвачен двумя чувствами: яростью и триумфом.
Еще не рассвело, когда они наконец покончили со всеми спасательными работами. Спасатели стали расселять спасенных по своим домам, где бедняг ждало горячее питье, ванна и постель. Доктор увез на своей бричке двух молодых офицеров. Захария, Джордж Спратт и Том Пирс шли домой пешком. Они были слишком утомлены, чтобы обмениваться впечатлениями, но Том все-таки сказал Захарии:
— Ты сегодня сделал мужскую работу… сэр.
Джордж пробурчал что-то в знак солидарности с мнением старого моряка. Захария благодарно кивнул. Он и сам знал, что был сегодня не хуже других. Ярость оставила его, но чувство триумфа осталось, и хотя у него зуб на зуб не попадал от озноба, это чувство, казалось, грело его.
Глава XI
1
Проснувшись на следующее утро, Стелла ничего не знала о том, что произошло прошлой ночью в заливе. На ферме еще никто об этом не знал. Взрослые, правда, слышали ночью пушечные выстрелы и предчувствовали, что соседям будет что рассказать им сегодня в церкви.
Стелла бодро выпрыгнула из кровати и подбежала к окну, чтобы полюбоваться на наступающий день. Ветер ослаб, дождевые облака ушли далеко, и было ясно, что небо скоро совсем очистится и прояснится, как всегда бывает после шторма. Одеваясь, девочка тихонько напевала, ибо больше всего на свете любила воскресенья. Сегодня все будет необычно. И завтрак будет необычный. Подадут жареный окорок, а не просто овсянку. Отец Спригг будет необычно выглядеть в своей форме милиционной армии, в которой он по воскресеньям перед церковью муштровал новобранцев. Необычно будет выглядеть и матушка Спригг в своем лучшем наряде. И сама церковь будет сегодня необычна, и песнопения, и громкий, сочный голос приходского священника…
После раннего завтрака все быстро сделали все утренние дела на ферме, а потом стали помогать отцу Сприггу наряжаться в военную форму. Это был очень красивый мундир, отличавшийся пурпурным, белым и золотистыми цветами, но с каждой неделей он словно бы становился все меньше и меньше. Все домочадцы помогали отцу Сприггу. Старик Сол чистил его блестящие сапоги. Мэдж — экипировку, Стелла — шляпу, а матушка Спригг помогала натянуть на супруга мундир и успокаивала его, когда тому долго не удавалось просунуть в рукава руки. Процесс одевания в военную форму всегда выводил отца Спригга из себя. Он был настоящим патриотом, но считал свои занятия с новобранцами пустой тратой времени. Ведь так много было дел на ферме! Однако он шел на плац. Злился и чертыхался, но шел. В глубине души ему хотелось разобраться лично с Бони в одном сражении и раз и навсегда покончить со всей этой комедией.
— В одном сражении? Как у Давида и Голиафа? — переспросила Стелла, когда отец Спригг, не выдержав, поделился с ней своей мечтой. — Но ведь Бони маленького роста, а в схватке Давида и Голиафа победил маленький Давид…
Отец Спригг, которому наконец удалось втиснуться в богато украшенный мундир, от чего краска прилила к его лицу, неодобрительно уставился на дочь. Матушка Спригг тут же поспешила загладить неловкость:
— Давид победил Голиафа, Стелла, вовсе не потому, что он был маленьким, а потому что Бог был на его стороне. Именно поэтому твой отец и победил бы Бони.
— Значит, Бог всегда борется на стороне англичан? — сделала Стелла логичный вывод.
Четверо присутствовавших в комнате взрослых уставились на нее в тупом ошеломлении. Своим вопросом Стелла поставила под сомнение давно утвердившийся религиозный принцип! И когда — в Божий день, в воскресенье! Это попахивало кощунством.
— Послушать тебя, так еще подумаешь, что ты иностранка! — воскликнул Мэдж.
— Возможно, — упрямо проговорила Стелла.
— Хватит молоть чепуху, дитя мое! — неожиданно строго сказала матушка Спригг. — Сейчас же иди наверх и надевай свое воскресное платье. А ты, отец, не опоздай на учения. Мы выйдем сразу за тобой.
На ферме остались Мэдж, Сол и Ходж. Им было велено присмотреть за делами и приготовить обед. Матушка Спригг и Стелла отправились в церковь пешком, одетые во все самое лучшее. Мэдж и Сол должны были появиться в церкви к вечеру с фонарем и молитвенником. Они не могли прочитать, что там было написано, но всегда брали его с собой, потому что он имел хороший вид. Сейчас молитвенник, держа обеими руками, несла Стелла.
Книга была очень тяжелая, в толстом черном переплете с латунными пряжками. Это была семейная реликвия, которая передавалась в роду Сприггов из поколения в поколение. Стелле нравилось носить молитвенник в церковь, потому если у нее вдруг было с утра плохое настроение, то оно сразу же улучшалось, когда она брала книгу в руки.
Она вела себя с матушкой Спригг всю дорогу до церкви крайне предупредительно, так как чувствовала, что за завтраком обидела ее. Не надо было начинать этот разговор о Боге, англичанах и иностранцах. Но Стелла никого не хотела обидеть. Да и сказала она все это просто так. Случайно вырвалось. Не стоило ей и выражать сомнение о том, что Господь всегда бьется на стороне англичан. Конечно, ведь так оно и есть. Англичане всегда правы. Иначе они не были бы англичанами…
Девочка решила больше не задумываться над такими вещами. Неприятностей потом не оберешься.
Когда они спустились с холма в деревню, как раз начали звонить колокола. Стелла вздохнула от удовольствия. Колокола церкви Гентианского холма были очень древние и издавали чистый-чистый звук. А звонари делали свое дело с поразительным искусством. На одном из колоколов было выгравировано по-староанглийски: «Господи, смилуйся! Богородица, помоги!» А на другом: «Приблизься к Господу!»
Стелла любила воображать, что эти слова вплетаются в колокольный звон, но так незаметно, что только ей удается их различить.
По мере того, как они приближались к деревне, дикие вопли разъяренного отца Спригга, который гонял своих новобранцев на плацу перед постоялым двором Молитвенного дома, а также звон колоколов все усиливались.
Местные жители приходили в этот день в церковь пораньше, чтобы успеть посмотреть на учения. Все испытывали гордость за своих мужей, сыновей и братьев, которые стояли на плацу в две неровные шеренга с пиками через плечо. После учений пики складывались в церкви до следующего раза. Конечно, они нуждались в мушкетах, но мушкетов пока не выдавали. Возможно, их не выдадут даже тогда, когда здесь высадится французский десант. Впрочем, это обстоятельство не беспокоило уроженцев Гентианского холма. Они верили, что один англичанин с пикой успешно сможет противостоять полудюжине французов, вооруженных мушкетами. Отец Спригг, положим, не был в этом так уж уверен. И именно эта неуверенность, а также те две неровные шеренги, которые он никак не мог подравнять, несмотря ни на какие усилия, так бесили его, что заставляли орать во время учений.
Кого в этих шеренгах только не было! Всего несколько достойных представителей ополченцев, а в основном, работники, фермеры, пастухи и кровельщики. И стар, и млад. Всех ростов и размеров. Разные люди, что тут скажешь. Объединяло их только добродушие, свойственное всем девонширцам, а также нежелание торопиться, даже если в этом возникала крайняя необходимость. Они все делали спокойно, обстоятельно и по-своему. Папаша Спригг мог орать сколько ему влезет. Новобранцы выполняли его приказы, но только тогда, когда им хотелось, и так, как им хотелось.
— Они пальцем не пошевелят, даже если услышат, что французы уже высадились в гавани! — произнес кто-то за спиной Стеллы. — Пойдем отсюда, Зеленое Платьице. Неужели тебе нравится наблюдать за этой комедией?
Это оказался Захария. Лицо его побледнело, а глаза запали. Все это было следствием вчерашней бессонной и тревожной ночи. Доктор Крэйн дал ему вчера сильное успокоительное, и он тут же заснул. Но сегодня ровно в десять часов утра доктор растолкал его, и это показалось юноше настоящей пыткой. Но доктор считал, что вчерашние спасательные работы — это не повод для того, чтобы прогуливать посещение церкви. Двух офицеров, которых он привез к себе домой с тонущего корабля, он, понятно, не стал тревожить, а Захарию и Тома Пирса безжалостно выгнал за дверь. Ходить в церковь — это долг, от которого никому не позволено уклоняться.
— Пойдем же, Стелла, — умолял Захария.
Жители деревни, одевшиеся во все самое лучшее и окружавшие сейчас Стеллу, уже начали рассказывать друг другу о вчерашней катастрофе. Захария не хотел, чтобы Стелла слушала их. Хотя девочке не хотелось исчезать без ведома матушки Спригт, которая была занята разговором с какой-то женщиной, она повиновалась, так как привыкла всегда идти туда, куда ей говорил Захария. К тому же она знала, что он все равно не останется и не будет наблюдать за учениями. Он всегда отшатывался от всего, что имело хоть какое-то отношение к войне.
Они прошли мимо покойницкой при церкви в церковный двор, миновали крыльцо, прямо над которыми располагалась колокольня и откуда изливался красивый звук колоколов. Захария случайно заметил какую-то прокламацию на стене, но, едва пробежав по тексту глазами, тут же отвернулся в сторону, ругая себя за праздное любопытство. К сожалению, это не помогло. Против воли он запомнил несколько строчек, которые теперь звучали у него в мозгу:
«Обращаемся ко всем англичанам, независимо от звания и ранга… Друзья и соотечественники! Французы собирают невиданную прежде силу для вторжения в наше королевство… Они не станут щадить ни богатых, ни бедных, ни молодых, ни старых… К службе в армии вас никто не принуждает, но мы приглашаем добровольцев… Встаньте на защиту всего того, что вам дорого! На защиту вашего короля и Родины! Победа никогда не приходит к тем, кто неподготовлен и ленив».
Это было очень пространное воззвание, но каково же было неприятное изумление Захарии, когда ночью он вспомнил его от первого до последнего слова.
— Ты видел кораблекрушение, Захария? — спросила Стелла.
— Мы с доктором и Томом были в Пэйнтоне. Все видели. Хорошо, что моряков удалось спасти, правда?
Стелла страшно боялась услышать о том, что моряков не спасли, так что теперь она вздохнула с облегчением и тут же потянула юношу к северной стороне церкви, где они могли уединиться и куда почти не доносились крики папаши Спригта.
Могилы здесь были очень старые, уже заросшие мхом и травой, и над ними широко раскинули свои ветви три из пяти тисов, посаженных в церковном дворе много лет назад. Стелла очень любила эти тисы с их ярко-красными ягодами, которые сверкали в полумраке крон, словно лампочки. А еще ей нравились две могилы, которые были рядом и казались древнее всех остальных. Вокруг них росли горечавки, которыми славился церковный двор. На могильных камнях было что-то вырезано. Кажется, геральдические лилии…
— В древние времена, когда англичане уходили на войну, они делали луки из церковных тисов, — проговорила Стелла. — Мне доктор рассказал.
Захария, который невидящим взглядом смотрел на старые могилы, едва-едва возвышавшиеся над землей, вдруг встрепенулся, словно вспугнутый жеребенок, и поднял на Стеллу сердитый взгляд.
— Монахи не для того сажали в церковном дворе пять тисовых деревьев, чтобы из них потом делали луки, — с горечью проговорил он. — Они должны были напоминать людям о пяти ранах Господа нашего. Использовать такое дерево в военных целях… это кощунственно!
Улыбка тут же исчезла с личика Стеллы, и на нем появилось озабоченное выражение. Она вспомнила о неприятном разговоре, который произошел сегодня утром на ферме, когда отец Спригг, тужась, натягивал на себя свой мундир.
— Плохо, когда используют это дерево для неправедной войны, — сказала она задумчиво. — А когда для справедливой — это хорошо. Отец говорит, что англичане никогда не вели неправедных войн, но мне кажется, что когда мы отправились во Францию и отнимали дома у французов — это была неправедная война. Зато теперь французы пытаются отнять наши дома, и поэтому сейчас мы ведем справедливую войну. — Она облегченно вздохнула, отыскав выход из этого сложного рассуждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Когда все было кончено, они вернулись на постоялый двор у гавани. Захария помогал доктору, который приводил в чувство полумертвых, нахлебавшихся воды моряков. Всю эту ночь он был движим гневом и ненавистью к морю. Это был не просто гнев, а какая-то победная ярость, какой-то дикий триумф. Он мало что соображал в ту ночь, помнил только, что был охвачен двумя чувствами: яростью и триумфом.
Еще не рассвело, когда они наконец покончили со всеми спасательными работами. Спасатели стали расселять спасенных по своим домам, где бедняг ждало горячее питье, ванна и постель. Доктор увез на своей бричке двух молодых офицеров. Захария, Джордж Спратт и Том Пирс шли домой пешком. Они были слишком утомлены, чтобы обмениваться впечатлениями, но Том все-таки сказал Захарии:
— Ты сегодня сделал мужскую работу… сэр.
Джордж пробурчал что-то в знак солидарности с мнением старого моряка. Захария благодарно кивнул. Он и сам знал, что был сегодня не хуже других. Ярость оставила его, но чувство триумфа осталось, и хотя у него зуб на зуб не попадал от озноба, это чувство, казалось, грело его.
Глава XI
1
Проснувшись на следующее утро, Стелла ничего не знала о том, что произошло прошлой ночью в заливе. На ферме еще никто об этом не знал. Взрослые, правда, слышали ночью пушечные выстрелы и предчувствовали, что соседям будет что рассказать им сегодня в церкви.
Стелла бодро выпрыгнула из кровати и подбежала к окну, чтобы полюбоваться на наступающий день. Ветер ослаб, дождевые облака ушли далеко, и было ясно, что небо скоро совсем очистится и прояснится, как всегда бывает после шторма. Одеваясь, девочка тихонько напевала, ибо больше всего на свете любила воскресенья. Сегодня все будет необычно. И завтрак будет необычный. Подадут жареный окорок, а не просто овсянку. Отец Спригг будет необычно выглядеть в своей форме милиционной армии, в которой он по воскресеньям перед церковью муштровал новобранцев. Необычно будет выглядеть и матушка Спригг в своем лучшем наряде. И сама церковь будет сегодня необычна, и песнопения, и громкий, сочный голос приходского священника…
После раннего завтрака все быстро сделали все утренние дела на ферме, а потом стали помогать отцу Сприггу наряжаться в военную форму. Это был очень красивый мундир, отличавшийся пурпурным, белым и золотистыми цветами, но с каждой неделей он словно бы становился все меньше и меньше. Все домочадцы помогали отцу Сприггу. Старик Сол чистил его блестящие сапоги. Мэдж — экипировку, Стелла — шляпу, а матушка Спригг помогала натянуть на супруга мундир и успокаивала его, когда тому долго не удавалось просунуть в рукава руки. Процесс одевания в военную форму всегда выводил отца Спригга из себя. Он был настоящим патриотом, но считал свои занятия с новобранцами пустой тратой времени. Ведь так много было дел на ферме! Однако он шел на плац. Злился и чертыхался, но шел. В глубине души ему хотелось разобраться лично с Бони в одном сражении и раз и навсегда покончить со всей этой комедией.
— В одном сражении? Как у Давида и Голиафа? — переспросила Стелла, когда отец Спригг, не выдержав, поделился с ней своей мечтой. — Но ведь Бони маленького роста, а в схватке Давида и Голиафа победил маленький Давид…
Отец Спригг, которому наконец удалось втиснуться в богато украшенный мундир, от чего краска прилила к его лицу, неодобрительно уставился на дочь. Матушка Спригг тут же поспешила загладить неловкость:
— Давид победил Голиафа, Стелла, вовсе не потому, что он был маленьким, а потому что Бог был на его стороне. Именно поэтому твой отец и победил бы Бони.
— Значит, Бог всегда борется на стороне англичан? — сделала Стелла логичный вывод.
Четверо присутствовавших в комнате взрослых уставились на нее в тупом ошеломлении. Своим вопросом Стелла поставила под сомнение давно утвердившийся религиозный принцип! И когда — в Божий день, в воскресенье! Это попахивало кощунством.
— Послушать тебя, так еще подумаешь, что ты иностранка! — воскликнул Мэдж.
— Возможно, — упрямо проговорила Стелла.
— Хватит молоть чепуху, дитя мое! — неожиданно строго сказала матушка Спригг. — Сейчас же иди наверх и надевай свое воскресное платье. А ты, отец, не опоздай на учения. Мы выйдем сразу за тобой.
На ферме остались Мэдж, Сол и Ходж. Им было велено присмотреть за делами и приготовить обед. Матушка Спригг и Стелла отправились в церковь пешком, одетые во все самое лучшее. Мэдж и Сол должны были появиться в церкви к вечеру с фонарем и молитвенником. Они не могли прочитать, что там было написано, но всегда брали его с собой, потому что он имел хороший вид. Сейчас молитвенник, держа обеими руками, несла Стелла.
Книга была очень тяжелая, в толстом черном переплете с латунными пряжками. Это была семейная реликвия, которая передавалась в роду Сприггов из поколения в поколение. Стелле нравилось носить молитвенник в церковь, потому если у нее вдруг было с утра плохое настроение, то оно сразу же улучшалось, когда она брала книгу в руки.
Она вела себя с матушкой Спригг всю дорогу до церкви крайне предупредительно, так как чувствовала, что за завтраком обидела ее. Не надо было начинать этот разговор о Боге, англичанах и иностранцах. Но Стелла никого не хотела обидеть. Да и сказала она все это просто так. Случайно вырвалось. Не стоило ей и выражать сомнение о том, что Господь всегда бьется на стороне англичан. Конечно, ведь так оно и есть. Англичане всегда правы. Иначе они не были бы англичанами…
Девочка решила больше не задумываться над такими вещами. Неприятностей потом не оберешься.
Когда они спустились с холма в деревню, как раз начали звонить колокола. Стелла вздохнула от удовольствия. Колокола церкви Гентианского холма были очень древние и издавали чистый-чистый звук. А звонари делали свое дело с поразительным искусством. На одном из колоколов было выгравировано по-староанглийски: «Господи, смилуйся! Богородица, помоги!» А на другом: «Приблизься к Господу!»
Стелла любила воображать, что эти слова вплетаются в колокольный звон, но так незаметно, что только ей удается их различить.
По мере того, как они приближались к деревне, дикие вопли разъяренного отца Спригга, который гонял своих новобранцев на плацу перед постоялым двором Молитвенного дома, а также звон колоколов все усиливались.
Местные жители приходили в этот день в церковь пораньше, чтобы успеть посмотреть на учения. Все испытывали гордость за своих мужей, сыновей и братьев, которые стояли на плацу в две неровные шеренга с пиками через плечо. После учений пики складывались в церкви до следующего раза. Конечно, они нуждались в мушкетах, но мушкетов пока не выдавали. Возможно, их не выдадут даже тогда, когда здесь высадится французский десант. Впрочем, это обстоятельство не беспокоило уроженцев Гентианского холма. Они верили, что один англичанин с пикой успешно сможет противостоять полудюжине французов, вооруженных мушкетами. Отец Спригг, положим, не был в этом так уж уверен. И именно эта неуверенность, а также те две неровные шеренги, которые он никак не мог подравнять, несмотря ни на какие усилия, так бесили его, что заставляли орать во время учений.
Кого в этих шеренгах только не было! Всего несколько достойных представителей ополченцев, а в основном, работники, фермеры, пастухи и кровельщики. И стар, и млад. Всех ростов и размеров. Разные люди, что тут скажешь. Объединяло их только добродушие, свойственное всем девонширцам, а также нежелание торопиться, даже если в этом возникала крайняя необходимость. Они все делали спокойно, обстоятельно и по-своему. Папаша Спригг мог орать сколько ему влезет. Новобранцы выполняли его приказы, но только тогда, когда им хотелось, и так, как им хотелось.
— Они пальцем не пошевелят, даже если услышат, что французы уже высадились в гавани! — произнес кто-то за спиной Стеллы. — Пойдем отсюда, Зеленое Платьице. Неужели тебе нравится наблюдать за этой комедией?
Это оказался Захария. Лицо его побледнело, а глаза запали. Все это было следствием вчерашней бессонной и тревожной ночи. Доктор Крэйн дал ему вчера сильное успокоительное, и он тут же заснул. Но сегодня ровно в десять часов утра доктор растолкал его, и это показалось юноше настоящей пыткой. Но доктор считал, что вчерашние спасательные работы — это не повод для того, чтобы прогуливать посещение церкви. Двух офицеров, которых он привез к себе домой с тонущего корабля, он, понятно, не стал тревожить, а Захарию и Тома Пирса безжалостно выгнал за дверь. Ходить в церковь — это долг, от которого никому не позволено уклоняться.
— Пойдем же, Стелла, — умолял Захария.
Жители деревни, одевшиеся во все самое лучшее и окружавшие сейчас Стеллу, уже начали рассказывать друг другу о вчерашней катастрофе. Захария не хотел, чтобы Стелла слушала их. Хотя девочке не хотелось исчезать без ведома матушки Спригт, которая была занята разговором с какой-то женщиной, она повиновалась, так как привыкла всегда идти туда, куда ей говорил Захария. К тому же она знала, что он все равно не останется и не будет наблюдать за учениями. Он всегда отшатывался от всего, что имело хоть какое-то отношение к войне.
Они прошли мимо покойницкой при церкви в церковный двор, миновали крыльцо, прямо над которыми располагалась колокольня и откуда изливался красивый звук колоколов. Захария случайно заметил какую-то прокламацию на стене, но, едва пробежав по тексту глазами, тут же отвернулся в сторону, ругая себя за праздное любопытство. К сожалению, это не помогло. Против воли он запомнил несколько строчек, которые теперь звучали у него в мозгу:
«Обращаемся ко всем англичанам, независимо от звания и ранга… Друзья и соотечественники! Французы собирают невиданную прежде силу для вторжения в наше королевство… Они не станут щадить ни богатых, ни бедных, ни молодых, ни старых… К службе в армии вас никто не принуждает, но мы приглашаем добровольцев… Встаньте на защиту всего того, что вам дорого! На защиту вашего короля и Родины! Победа никогда не приходит к тем, кто неподготовлен и ленив».
Это было очень пространное воззвание, но каково же было неприятное изумление Захарии, когда ночью он вспомнил его от первого до последнего слова.
— Ты видел кораблекрушение, Захария? — спросила Стелла.
— Мы с доктором и Томом были в Пэйнтоне. Все видели. Хорошо, что моряков удалось спасти, правда?
Стелла страшно боялась услышать о том, что моряков не спасли, так что теперь она вздохнула с облегчением и тут же потянула юношу к северной стороне церкви, где они могли уединиться и куда почти не доносились крики папаши Спригта.
Могилы здесь были очень старые, уже заросшие мхом и травой, и над ними широко раскинули свои ветви три из пяти тисов, посаженных в церковном дворе много лет назад. Стелла очень любила эти тисы с их ярко-красными ягодами, которые сверкали в полумраке крон, словно лампочки. А еще ей нравились две могилы, которые были рядом и казались древнее всех остальных. Вокруг них росли горечавки, которыми славился церковный двор. На могильных камнях было что-то вырезано. Кажется, геральдические лилии…
— В древние времена, когда англичане уходили на войну, они делали луки из церковных тисов, — проговорила Стелла. — Мне доктор рассказал.
Захария, который невидящим взглядом смотрел на старые могилы, едва-едва возвышавшиеся над землей, вдруг встрепенулся, словно вспугнутый жеребенок, и поднял на Стеллу сердитый взгляд.
— Монахи не для того сажали в церковном дворе пять тисовых деревьев, чтобы из них потом делали луки, — с горечью проговорил он. — Они должны были напоминать людям о пяти ранах Господа нашего. Использовать такое дерево в военных целях… это кощунственно!
Улыбка тут же исчезла с личика Стеллы, и на нем появилось озабоченное выражение. Она вспомнила о неприятном разговоре, который произошел сегодня утром на ферме, когда отец Спригг, тужась, натягивал на себя свой мундир.
— Плохо, когда используют это дерево для неправедной войны, — сказала она задумчиво. — А когда для справедливой — это хорошо. Отец говорит, что англичане никогда не вели неправедных войн, но мне кажется, что когда мы отправились во Францию и отнимали дома у французов — это была неправедная война. Зато теперь французы пытаются отнять наши дома, и поэтому сейчас мы ведем справедливую войну. — Она облегченно вздохнула, отыскав выход из этого сложного рассуждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66