: уверенность могла принести ей хоть каплю удовлетворения. Как ни странно, но дело обстояло именно так. Ей хотелось, чтобы лорд Уорбертон казался победителем ее мужу и вместе с тем, чтобы муж ее казался лорду Уорбертону совершенно безупречным. По-своему Озмонд был великолепен: подобно их гостю, он тоже усвоил себе некую весьма полезную привычку. И пусть речь идет не о привычке к успеху, а о привычке к отказу от посягательств на него – в сущности, одна вполне стоит другой. Когда, откинувшись на спинку кресла, он рассеянно слушал дружеские предложения и сдержанные объяснения их гостя, точно они, как и следовало ожидать, обращены были главным образом к его жене, он мог по крайней мере утешаться (поскольку другого выбора у него не было) тем, что самому ему удалось остаться в стороне и что написанное на его лице безразличие имеет еще дополнительную прелесть оправданности. У него все основания сидеть сейчас с таким видом, будто расшаркивания явившегося распрощаться гостя никак не связаны с течением его собственных мыслей, а это уже немало. Гость справился со своей ролью прекрасно, но игра Озмонда по самой сути своей отличалась большей законченностью. Положение лорда Уорбертона в конце концов весьма просто – что, собственно говоря, мешает ему уехать из Рима? Да, он был в известном смысле благорасположен, но расположение его зашло не слишком далеко и не принесло плодов; он не брал на себя никаких обязательств, и честь его незапятнана. Озмонд, судя по его лицу, без особого интереса выслушал приглашение лорда Уорбертона приехать к нему в гости и намек на выгоды этого визита для Пэнси, которой гость их предрекал успех. Пробормотав что-то в знак признательности, Озмонд предоставил Изабелле объяснять, что вопрос этот требует серьезного обсуждения. Но, говоря это, она очень ясно представляла себе, какая открылась вдруг перед мысленным взором ее мужа перспектива с маленькой фигуркой Пэнси на переднем плане.
Хотя лорд Уорбертон выразил желание попрощаться с Пэнси, ни Изабелла, ни Озмонд не спешили за ней послать. Гость их вел себя, как человек, пришедший с коротким визитом; присев на низенький стул, он не выпускал из рук шляпы, точно собирался через минуту уйти. Тем не менее он все сидел и сидел, и Изабелла недоумевала, чего он дожидается. Едва ли он надеется увидеть Пэнси; скорей он предпочел бы, казалось ей, так с Пэнси и не увидеться. Ну конечно же, это ее, Изабеллу, он хочет увидеть наедине – ему надо что-то ей сказать. Но она вовсе не жаждала это услышать, она боялась, что он пожелает объясниться, а она прекрасно обойдется без объяснений. Но вот Озмонд поднялся, как и приличествует воспитанному человеку, которому пришло вдруг в голову, что столь упорствующий гость желает, вероятно, сказать на прощание несколько слов дамам.
– Мне нужно успеть до обеда написать письмо, – сказал он, – прошу меня извинить. Я посмотрю, что делает моя дочь, и, если она не занята, передам ей, что вы здесь. Разумеется, когда бы вы ни приехали в Рим, милости просим; миссис Озмонд поговорит с вами о поездке в Англию, такие вещи решает она.
Кивок, которым вместо рукопожатия он заключил свою немногословную речь, пожалуй, был несколько суховатой формой прощального приветствия, но, в общем, это все, что при данных обстоятельствах требовалось. Изабелла подумала, что после его ухода у лорда Уорбертона не будет оснований задать более чем неприятный вопрос: «Ваш муж очень сердится?». Но если бы он все же обратился к ней с этим вопросом, она ответила бы: «Вам беспокоиться нечего. Он не вас ненавидит, а меня».
Только когда они остались вдвоем, ее старый друг обнаружил признаки неловкости: пересел на другой стул, повертел в руках две-три попавшиеся на глаза безделушки.
– Надеюсь, он пришлет мисс Озмонд, – заметил он, помолчав. – Мне очень хотелось бы ее увидеть.
– Я рада, что это в последний раз, – сказала Изабелла.
– Я тоже. Она ко мне равнодушна.
– Да, она к вам равнодушна.
– И неудивительно, – сказал он и тут же со всей непоследовательностью добавил: – Так вы приедете в Англию?
– Думаю, не стоит.
– Но за вами остался визит. Разве вы не помните, что пообещали мне когда-то приехать в Локли и так и не приехали?
– С тех пор все изменилось, – сказала Изабелла.
– Ну, разумеется, не к худшему же, если говорить о нас с вами. Увидеть вас в моем доме было бы… – на миг он замялся, – очень приятно.
Она напрасно боялась объяснений, потому что этим все и ограничилось. Они поговорили немного о Ральфе, и тут появилась успевшая уже переодеться к обеду Пэнси; щеки ее пылали. Она протянула лорду Уорбертону руку и стояла, глядя ему в лицо с застывшей улыбкой, предвещавшей – что было хорошо известно Изабелле и чего совсем не подозревал лорд Уорбертон – незамедлительный поток слез.
– Я уезжаю, – сказал он. – И хотел с вами проститься
– Прощайте, лорд Уорбертон. – Голос Пэнси заметно дрожал.
– И еще я хотел сказать, что желаю вам счастья.
– Спасибо, лорд Уорбертон, – ответила Пэнси.
Секунду он помедлил, бросив взгляд на Изабеллу.
– Вы должны быть очень счастливы, у вас есть ангел хранитель.
– Я не сомневаюсь, что буду счастлива, – сказала Пэнси тоном, каким говорят, когда в-нереди все безоблачно.
– Такая уверенность уже сама по себе залог успеха. Но если когда-нибудь она вам вдруг изменит, то помните… помните… – собеседник Пэнси запнулся. – Думайте обо мне иногда – ладно? – сказал он со смущенным смехом. Потом, молча пожав Изабелле руку, ушел.
Изабелла предполагала, что, как только гость их скроется за дверью, у ее падчерицы хлынут слезы из глаз, но Пэнси, как оказалось, готовила ей совсем другое.
– Вы и вправду мой ангел хранитель! – воскликнула она очень нежно.
Изабелла покачала головой.
– Я совсем не ангел, – сказала она. – Если хотите, я просто ваш добрый друг.
– Тогда очень добрый друг… Вы упросили папу обращаться со мной помягче.
– Я ни о чем не просила вашего отца, – сказала с недоумением Изабелла.
– Он только что велел мне идти в гостиную и ласково меня поцеловал.
– Нет, – сказала Изабелла, – это он решил сам.
Она в миг поняла, что за этим решением кроется; в нем весь Озмонд, и ведь до конца еще далеко, ей многое предстоит увидеть. Даже с Пэнси он держится так, чтобы его ни в чем нельзя было упрекнуть. В этот день они были приглашены на обед, после обеда снова отправились в гости, так что до позднего вечера Изабелла ни разу не оставалась с ним с глазу на глаз. Когда Пэнси поцеловала его перед тем, как идти спать, объятья, в которые он ее заключил, были как никогда любвеобильны, и Изабелла подумала, уж не хочет ли он дать ей понять, что дочь его пала жертвой коварства мачехи. Так или иначе он как бы выразил ими то, чего продолжал ожидать от своей жены. Она собралась было уйти следом за Пэнси, но он попросил ее остаться, заявив, что ему надо с ней поговорить. Озмонд несколько раз прошелся по комнате, а она тем временем стояла, не снимая накидки, и ждала.
– Я не понимаю, что вы намерены делать, – сказал он вскоре. – И хотел бы это знать, чтобы знать, как мне себя вести.
– Сейчас я намерена лечь спать. Я очень устала.
– Садитесь и отдохните, я задержу вас недолго. Нет, не там, устраивайтесь удобнее. – И он сгреб раскиданные по огромному дивану в живописном беспорядке подушечки и уютно их расположил. Но она не воспользовалась его предложением, а опустилась на ближайший стул. Камин погас, в комнате горело всего несколько свечей. Изабелла запахнула плотнее накидку, ей было смертельно холодно. – Думаю, вы пытаетесь меня унизить, – продолжал Озмонд. – В высшей степени вздорная затея.
– Я совершенно не представляю себе, что вы имеете в виду.
– Вы вели сложную игру, и вам это прекрасно удалось.
– Что же мне удалось?
– Правда, это еще не конец; мы его увидим снова. – Он остановился перед Изабеллой, держа руки в карманах, глядя на нее в задумчивости так, как он умел, – словно желая показать, что если она и занимает его мысли, то не сама по себе, а всего лишь как затесавшееся в них досадное обстоятельство.
– Если вы имеете в виду, что лорд Уорбертон должен по какой-то причине вернуться, вы ошибаетесь; он ничего не должен.
– Как раз на это я и ропщу. Но говоря «он вернется», я не имел в виду, что он сделает это из чувства долга.
– Что же еще может его побудить? Думаю, он исчерпал Рим вполне.
– Какое плоское суждение! Рим неисчерпаем. – Озмонд снова принялся ходить по комнате. – Но что касается этого, – добавил он, – время терпит. А ему пришла недурная мысль, что нам следует побывать в Англии. Если бы я не боялся встретить там вашего кузена, я попробовал бы вас к этому склонить.
– Очень может быть, что вы его там не встретите, – сказала Изабелла.
– Хотелось бы увериться в этом. Впрочем, я и уверюсь, насколько возможно. И вместе с тем мне хочется увидеть его дом, вы так мне его в свое время расписали; как он называется – как будто Гарденкорт? Там должно быть прелестно. И потом, знаете, я чту память вашего дядюшки, вы очень меня к нему расположили. Я хотел бы посетить те места, где он жил и умер. Но это, разумеется, не главное. Ваш друг прав, Пэнси должна увидеть Англию.
– Не сомневаюсь, ей там понравится, – сказала Изабелла.
– Ну, до этого много еще воды утечет, до будущей осени далеко, – продолжал Озмонд. – А между тем есть вещи, более близко нас касающиеся. Скажите, я что, кажусь вам таким уж гордецом? – спросил он вдруг.
– Вы кажетесь мне очень странным.
– Вы меня не понимаете.
– Нет, даже когда вы пытаетесь меня оскорбить.
– Я не пытаюсь вас оскорбить. На это я не способен. Я просто говорю о кое-каких фактах, и если упоминание о них вас задевает, это уж не моя вина. Вы ведь не станете отрицать, что все было в ваших руках.
– Вы решили вернуться к лорду Уорбертону? – спросила Изабелла. – Я устала от звука его имени.
– Вам придется снова услышать его, прежде чем мы с этим покончим.
Она сказала, что он ее оскорбляет, но внезапно это перестало ее мучить. Он падал все ниже и ниже; от столь головокружительного падения ей чуть было не стало дурно, вот и вся мука. Он был слишком странным, слишком чуждым, он больше уже ее не задевал. Тем не менее способность Озмонда видеть все в отвратительном свете была так беспримерна, что Изабелле стало даже интересно, каким образом удастся ему быть правым в своих глазах.
– Я могла бы ответить вам: все, что вы собираетесь сказать мне, наверное, слушать не стоит. Но, пожалуй, это не так; есть одна вещь, которую мне стоит услышать. Скажите просто и ясно, в чем вы меня обвиняете?
– В том, что вы расстроили брак Пэнси с лордом Уорбертоном. Это достаточно ясно?
– Напротив, я отнеслась к возможности этого брака с большим участием. Я так вам и сказала, и когда вы сказали мне, что рассчитываете на меня – насколько я помню, таковы были ваши слова, – я согласилась возложить на себя эту обязанность. Конечно, я сделала непростительную глупость, но я ее сделала.
– Вы только притворились, вы притворились даже, что беретесь за это неохотно, чтобы я проникся к вам большим доверием. После чего пустили в ход все свое искусство и отвадили его.
– Думаю, я понимаю, что вы имеете в виду, – сказала Изабелла.
– Где то письмо, которое он, по вашим словам, написал мне? – настойчиво спросил ее муж.
– Не имею представления; я его об этом не спрашивала.
– Вы остановили письмо на полпути, – сказал Озмонд.
Изабелла медленно поднялась; в окутывавшей ее сверху донизу белой накидке она стояла перед ним, точно ангел презрения – ближайший родственник жалости.
– О Гилберт, для человека, отличавшегося такой тонкостью…! – воскликнула тихо и горестно она.
– Мне далеко до вашей тонкости. Вы добились всего, чего хотели, ловко его отвадили и притом так, с таким видом, словно к этому непричастны! А меня поставили в положение, в каком вам угодно было меня видеть, – в положение человека, пытавшегося выдать свою дочь замуж за лорда и потерпевшего неудачу.
– Пэнси к нему равнодушна. Она рада, что он уехал, – сказала Изабелла.
– Это к делу не относится.
– И он к ней равнодушен тоже.
– Э нет, позвольте! Вы сами говорили мне обратное. Не знаю, почему вам именно таким, а не каким-либо иным образом захотелось уязвить меня, – продолжал Озмонд. – По-моему, я не был излишне самонадеян, не возомнил невесть что, напротив, проявил примерную скромность. Мысль принадлежит не мне; он начал оказывать ей знаки внимания до того, как мне вообще пришло это в голову. И я все препоручил вам.
– Вы были очень рады все препоручить мне. Впредь вам предстоит взять эту заботу на себя.
Он несколько секунд смотрел на нее, потом отвернулся.
– Я думал, вы любите мою дочь.
– Сейчас больше, чем когда-либо.
– В вашем чувстве к ней многого недостает. Впрочем, это только естественно.
– Это все, что вы хотели мне сказать? – спросила Изабелла, взяв с одного из столиков свечу.
– Вы удовлетворены? Я в достаточной мере разочарован?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121