Настоящий сибарит, краснокожий добавляет в нее сок сахарного тростника и пьет залпом, пока не брякнется оземь в полнейшем одурении.
Акомбака, его спутники и молодой пиэй располагали изрядными запасами вику, что позволило им терпеливо ожидать, пока поспеет кашири. Белые, не желая выглядеть неучтиво, приняли участие в празднике. Надо было хорошо провести время…
Ничто не длится бесконечно в этом мире, ни радость, ни страдание, и траурная неделя завершилась с помощью кашири без помех и без чрезмерной скуки. Несколько рассеченных голов, несколько сломанных ребер — сущие пустяки… Кровоподтеки исчезнут и раны зарубцуются. Да что за праздник без таких происшествий… Он стал бы неполным.
Умерший пиэй был готов доставить своему преемнику необходимые элементы для последнего испытания. Обойдем эти отвратительные детали, на которых мы недавно останавливались, понуждаемые условиями нашего повествования, откуда всякая фантазия безжалостно изгнана. Мы пишем историю гвианских племен, а это предъявляет жесткие требования.
Излишне говорить, что кандидат оказался на высоте при исполнении своей миссии и что он получил посвящение в сан от вождя и именитых соплеменников, к которым примкнул Бенуа в качестве белого коллеги.
Наконец отряд тронулся в путь, построившись индейской цепочкой. Ее возглавлял бывший надзиратель. Мертвеца несли следом, подвешенного, словно паникадилоnote 246, в гамаке на длинном шесте, который тащили на плечах два воина, с заплетавшимися после пьянки ногами.
Бенуа был наверху блаженства, приближаясь наконец к заветному мигу. Он шел с победоносным видом, легко разрубая лианы и стебли, бросая быстрый взгляд на компас и снова уверенно продолжая путь. Первый день и половина следующего миновали без приключений. Тяжело нагруженные провиантом, краснокожие, вопреки легендарной лени, двигались безостановочно и без единой жалобы. Бедные люди в наивной убежденности воображали, что выполняют богоугодное дело, разыскивая виновника смерти своего колдуна. И никакая усталость не могла задержать их ни на минуту, тем более что повода для выпивки не было.
Золотые горы — Бенуа нравилось называть их так — находились, по его расчетам, недалеко. Он прочертил маршрут как по линейке, мог математически подтвердить точность направления и предвкушал уже радость проникновения в эти пещеры, которые его спутники описали так красочно со слов Жака, как вдруг сильный запах мускуса неприятно поразил бородача.
Бенуа резко остановился и буркнул Бонне, шедшему следом:
— Гляди в оба! Мы на змеиной тропе!
— Змея! — крикнул тот с ужасом в голосе. — Где она?
— Да я не вижу ее, черт подери! Если б заметил, так насыпал бы соли на хвост!
— Змея… — бормотал Бонне, вспоминая трагический эпизод в бухте. — Я не сделаю больше ни шагу!
— Не будь дураком, оставаться на месте не менее опасно, чем идти вперед. Да погоди, это просто здоровенный уж. Держу пари, что он семи-восьми метров длиной, а толщиной с тебя, хотя ты и худющий.
— Почем ты знаешь?
— Пожил бы с мое в лесах, не задавал бы дурацких вопросов. А! Беглые каторжники сегодня здорово поглупели. В мое время встречались такие ушлые пройдохи, настоящие молодцы! Одно удовольствие было их конвоировать! Вот видишь след, трава примята, как от падения дерева, а точнее — как будто его волочили…
— Ну и что?
— Дурень, это же след змеи… Она проползла несколько минут назад. По запаху мускуса определяю.
Индейцы, несмотря на благоухание трупа, тоже уловили запах пресмыкающегося. Они остановились и молча ждали.
Внезапно неподалеку раздался громкий треск веток, а затем тяжелый топот. Бенуа зарядил ружье. Акомбака занял позицию подле него, натянул свой лук и схватил стрелу с широким бамбуковым наконечником, тонким, острым и гибким, словно стальное лезвие, носящим название курмури (по-индейски — бамбук).
Хруст веток и стеблей приближался, такой шум создает стадо диких кабанов. Животное крупных размеров проскочило под деревьями, не разбирая дороги, со стремительной силой летящего снаряда.
— Маипури!note 247 — прошептал вождь на ухо своему компаньону.
— Пошли!
Кортеж снова двинулся в путь, а шум тем временем изменил свое направление Маипури, казалось, убегал от появившихся людей. Вскоре путешественники обнаружили огромные прорывы в кустарнике. Мощь и энергия животного были таковы, что оно проложило путь, не требующий дальнейшего применения мачете.
Индейцы и белые последовали по удачно возникшей дороге, ибо ее направление точно совпадало со стрелкой компаса. Шум прекратился, но через полчаса снова возник. Лес посветлел. Следы толстокожего тапира не исчезали, а запах мускуса становился все сильней.
— Стой-ка! Стой-ка! Стой-ка! — с тремя интонациями прокричал заинтересованный Бенуа. — А если змея решила преследовать маипури? Занятная мысль, ей-богу!
— Маипури — самка, — сказал Акомбака. — Ее малыш при ней, и змея хочет его скушать.
— Могу это понять, потому что для большого ужа проглотить взрослого тапира — все равно что попугаю разгрызть тыквенную бутылку…
Характер местности вдруг резко изменился, природа предстала в новом облике. На почве стали попадаться обломки диоритовыхnote 248 скал, а метрах в десяти, в стене густой зелени, авантюрист увидел широкую дыру, проделанную маипури. И в этом проеме отчетливо виднелись горы. До них было не более километра.
Бенуа подавил крик радости, готовый вырваться из груди, и, указывая спутникам на скалистые холмы, странно прилепившиеся друг к другу, тихо произнес:
— Это здесь…
Едва прозвучали эти слова, как послышался глухой, придушенный треск невдалеке, в высоких травяных зарослях, окаймлявших поляну. Это походило на трудно определимый звук ломаемых костей, вслед за чем раздался прерывистый топот.
Большая бесформенная масса возникла в зарослях лиан, покатилась, прыгнула вперед, стала как будто в два раза крупнее и исчезла, но не настолько быстро, чтобы меткая стрела краснокожего не успела глубоко вонзиться в нее.
Акомбака беззвучно смеялся.
— Что это значит? — спросил бывший охранник.
— Маипури убил змею, а я убил маипури. Мы его скушаем.
— Откуда ты знаешь?
— Идем. Ты увидишь, что Акомбака никогда не ошибается.
Они сделали несколько шагов и — точно по словам индейца! — нашли на скалах распростертого огромного удава, не менее десяти метров длины и в обхвате такого же, как этот «худющий» Бонне. Несколько капель крови выступили из ноздрей пресмыкающегося. Из открытой глотки вывалился мягкий и раздвоенный язык. Он не двигался, смерть, по-видимому, наступила мгновенно.
Напрасно Бенуа искал хоть какой-нибудь след ранения, тапир не искусал и не истоптал змею. Мошенник отметил лишь ненормальное состояние погибшего великана: огромное цилиндрическое тело казалось немного сплющенным и обмякшим, лишенным всякой упругости. Оно было похоже на скатанную тряпку и сгибалось под прямым углом. Возникало ощущение, что все до одного позвонка у змеи перебиты или разорваны.
Белый вопросительно взглянул на индейца. Тот улыбнулся со снисходительно-покровительственным видом, а затем на своем гортанном языке дал любопытное объяснение случившемуся.
— Акомбака не ошибался. Змея напала на маипури, чтобы скушать ее детеныша. Она такая большая и думала задушить маипури, как она делает с тигром, который не может вырваться из ее колец. Но маипури сильный и хитрый. Когда он почувствовал, что змея его заплела, то выпустил дыхание и стал таким маленьким, как только мог. Змея сжала его сильнее. Тогда маипури, самый большой и смелый зверь в наших лесах, снова набрал воздуху, его грудь и живот стали надуваться все больше и больше… Змея не успела распустить свои кольца, ее кости затрещали и лопнули, вот отчего возник шум, который ты слышал… Удав сразу умер, а маипури освободился и убежал… Мы его скоро скушаем, — радостно добавил он, — потому что стрела Акомбаки никогда не промахивается…
— Так мы его и съели, — усомнился Бенуа. — Да ведь он убежал! Не думаю, что твоя стрела причинила ему большой вред.
Не переставая улыбаться, индеец указал своему собеседнику на широкий кровавый след, хорошо видный на пожелтевших от солнца листьях.
— Ты прав, мой краснокожий друг, ты в самом деле очень ловкий и сильный!
В мгновение ока со змеи содрали кожу: молодой пиэй решил изготовить из нее ритуальный наряд. Затем носильщики приняли на плечи свой мрачный груз, и отряд двинулся дальше.
Следы крови становились все более изобильными. Толстокожий, очевидно, был ранен серьезно. Он прерывал свой бег, чтобы освободиться от мешавшей ему стрелы. Наконечник ее глубоко проник в тело. Эти остановки хорошо были видны по особому обилию кровавых пятен на почве. Примерно в пятистах метрах от места схватки нашли древко стрелы. Охотники сделали еще несколько шагов и, к своему великому изумлению, увидели в глубине широкого и глубокого рва бездыханного тапира. Возле него растянулся маленький детеныш, тоже не подававший никаких признаков жизни.
Хотя и удивленный, Акомбака торжествовал.
— Большой маипури очень вкусный, но маленький еще лучше! — радостно воскликнул он, окрыленный мыслью о трапезе, которую сулила груда мяса.
О другом думали Бенуа и его сообщники. Ров находился как раз на полпути к первой горе. И авантюрист не без оснований заключил, что, если бы не случайная встреча с тапиром, то это он, идущий во главе отряда, напоролся бы на рогатки, расставленные на дне и по бокам траншеи.
Да, никаких сомнений: ров — ловушка для хищников. У него форма усеченной пирамиды. Узкий вверху, широкий у основания, с наклонными стенами, что помешало бы упавшему зверю выбраться наружу, даже если бы он по счастливой случайности избежал рогаток.
Видны были обломки легких перекладин, несколько минут тому назад прикрытых землей и дерном. Они прятали отверстие, услужливо подставляя бегущим этот шаткий, непрочный «пол», замаскированный с большой изобретательностью, даже придирчивый глаз ничего бы не заметил с первого взгляда.
Бенуа вспомнил устрашающие способы обороны, примененные загадочными существами, жившими на берегах реки. Как обрушивались в воду огромные деревья, преграждая путь, как плыла навстречу жуткая змеиная флотилия, ускользнуть от которой им удалось только чудом.
Ему подумалось, что существует какая-то связь между этой ямой, так неожиданно возникшей перед порогом золотого рая, и теми помехами, что заставили их отказаться от первой попытки. Хотелось убедиться в правоте своих предположений.
— Послушай, вождь, а кто вырыл эту яму — белые или индейцы? — спросил он у Акомбаки.
— Индейцы, — ответил тот не колеблясь.
— А как ты определяешь?
— У белых людей железные инструменты, а у краснокожих только орудия из твердого дерева. Железная мотыга режет землю, как нож, вон, видишь, кое-где четкие следы, а деревянная лопата давит и разрывает почву.
— Да, это убедительно. Значит, на той стороне — индейцы…
— Индейцы везде, — гордо заявил краснокожий. — Земля, вода, лес и небо принадлежат им!
— Ты бы мог сказать, к какому племени относятся эти?
— А если ты видишь дерево, срубленное белым, разве ты можешь сказать, из какой он страны?
— Ты прав, вождь, а я болтаю глупости…
Колонна остановилась на краю рва, и мертвый пиэй в ожидании усыпальницы был положен на скале под ярким солнцем. Путешествие трупа еще не закончилось.
Индеец с остро отточенным мачете спустился в ров; используя хлопчатобумажные крепления от своего гамака, обвязал тело молодого маипури, которое тут же подняли наверх, а затем принялся разделывать огромное животное, туша которого заполнила почти всю впадину. Весило оно более трехсот килограммов, а размером было со среднего быка. Тапир, называемый туземцами маипури, является самым крупным из животных Южноамериканского континента. Отличительная его черта — крупная голова с очень высоким затылком, переходящая в горб у основания морды, которая оканчивается небольшим мускулистым хоботом, похожим на свиной пятачок, только длиннее. Нос загнут книзу, выполняя в каком-то смысле роль верхней губы. Уши почти круглые, с белой каймой. Корпус коренастый, покрыт короткой шерстью, плотной и блестящей, у самок она обычно рыжеватая, у самцов — коричневая. Последние щеголяют еще довольно пышной гривой. Хвост едва достигает десяти сантиметров и кажется обрубком. Ноги короткие и мощные, оканчиваются черными когтями, плоскими и заостренными. Питается тапир исключительно растительной пищей.
Несмотря на немалую силу, он по характеру очень мягок, никогда не нападает на человека и на других животных. Тапир не злобен, но его движения чрезвычайно резки и внезапны. Он неосторожен и не разбирает дороги в лесу, двигаясь обычно напролом. Не желая причинять никому вреда, он яростно толкает всех, кто попадается на пути.
Молодые тапиры легко одомашниваются и становятся совершенно ручными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Акомбака, его спутники и молодой пиэй располагали изрядными запасами вику, что позволило им терпеливо ожидать, пока поспеет кашири. Белые, не желая выглядеть неучтиво, приняли участие в празднике. Надо было хорошо провести время…
Ничто не длится бесконечно в этом мире, ни радость, ни страдание, и траурная неделя завершилась с помощью кашири без помех и без чрезмерной скуки. Несколько рассеченных голов, несколько сломанных ребер — сущие пустяки… Кровоподтеки исчезнут и раны зарубцуются. Да что за праздник без таких происшествий… Он стал бы неполным.
Умерший пиэй был готов доставить своему преемнику необходимые элементы для последнего испытания. Обойдем эти отвратительные детали, на которых мы недавно останавливались, понуждаемые условиями нашего повествования, откуда всякая фантазия безжалостно изгнана. Мы пишем историю гвианских племен, а это предъявляет жесткие требования.
Излишне говорить, что кандидат оказался на высоте при исполнении своей миссии и что он получил посвящение в сан от вождя и именитых соплеменников, к которым примкнул Бенуа в качестве белого коллеги.
Наконец отряд тронулся в путь, построившись индейской цепочкой. Ее возглавлял бывший надзиратель. Мертвеца несли следом, подвешенного, словно паникадилоnote 246, в гамаке на длинном шесте, который тащили на плечах два воина, с заплетавшимися после пьянки ногами.
Бенуа был наверху блаженства, приближаясь наконец к заветному мигу. Он шел с победоносным видом, легко разрубая лианы и стебли, бросая быстрый взгляд на компас и снова уверенно продолжая путь. Первый день и половина следующего миновали без приключений. Тяжело нагруженные провиантом, краснокожие, вопреки легендарной лени, двигались безостановочно и без единой жалобы. Бедные люди в наивной убежденности воображали, что выполняют богоугодное дело, разыскивая виновника смерти своего колдуна. И никакая усталость не могла задержать их ни на минуту, тем более что повода для выпивки не было.
Золотые горы — Бенуа нравилось называть их так — находились, по его расчетам, недалеко. Он прочертил маршрут как по линейке, мог математически подтвердить точность направления и предвкушал уже радость проникновения в эти пещеры, которые его спутники описали так красочно со слов Жака, как вдруг сильный запах мускуса неприятно поразил бородача.
Бенуа резко остановился и буркнул Бонне, шедшему следом:
— Гляди в оба! Мы на змеиной тропе!
— Змея! — крикнул тот с ужасом в голосе. — Где она?
— Да я не вижу ее, черт подери! Если б заметил, так насыпал бы соли на хвост!
— Змея… — бормотал Бонне, вспоминая трагический эпизод в бухте. — Я не сделаю больше ни шагу!
— Не будь дураком, оставаться на месте не менее опасно, чем идти вперед. Да погоди, это просто здоровенный уж. Держу пари, что он семи-восьми метров длиной, а толщиной с тебя, хотя ты и худющий.
— Почем ты знаешь?
— Пожил бы с мое в лесах, не задавал бы дурацких вопросов. А! Беглые каторжники сегодня здорово поглупели. В мое время встречались такие ушлые пройдохи, настоящие молодцы! Одно удовольствие было их конвоировать! Вот видишь след, трава примята, как от падения дерева, а точнее — как будто его волочили…
— Ну и что?
— Дурень, это же след змеи… Она проползла несколько минут назад. По запаху мускуса определяю.
Индейцы, несмотря на благоухание трупа, тоже уловили запах пресмыкающегося. Они остановились и молча ждали.
Внезапно неподалеку раздался громкий треск веток, а затем тяжелый топот. Бенуа зарядил ружье. Акомбака занял позицию подле него, натянул свой лук и схватил стрелу с широким бамбуковым наконечником, тонким, острым и гибким, словно стальное лезвие, носящим название курмури (по-индейски — бамбук).
Хруст веток и стеблей приближался, такой шум создает стадо диких кабанов. Животное крупных размеров проскочило под деревьями, не разбирая дороги, со стремительной силой летящего снаряда.
— Маипури!note 247 — прошептал вождь на ухо своему компаньону.
— Пошли!
Кортеж снова двинулся в путь, а шум тем временем изменил свое направление Маипури, казалось, убегал от появившихся людей. Вскоре путешественники обнаружили огромные прорывы в кустарнике. Мощь и энергия животного были таковы, что оно проложило путь, не требующий дальнейшего применения мачете.
Индейцы и белые последовали по удачно возникшей дороге, ибо ее направление точно совпадало со стрелкой компаса. Шум прекратился, но через полчаса снова возник. Лес посветлел. Следы толстокожего тапира не исчезали, а запах мускуса становился все сильней.
— Стой-ка! Стой-ка! Стой-ка! — с тремя интонациями прокричал заинтересованный Бенуа. — А если змея решила преследовать маипури? Занятная мысль, ей-богу!
— Маипури — самка, — сказал Акомбака. — Ее малыш при ней, и змея хочет его скушать.
— Могу это понять, потому что для большого ужа проглотить взрослого тапира — все равно что попугаю разгрызть тыквенную бутылку…
Характер местности вдруг резко изменился, природа предстала в новом облике. На почве стали попадаться обломки диоритовыхnote 248 скал, а метрах в десяти, в стене густой зелени, авантюрист увидел широкую дыру, проделанную маипури. И в этом проеме отчетливо виднелись горы. До них было не более километра.
Бенуа подавил крик радости, готовый вырваться из груди, и, указывая спутникам на скалистые холмы, странно прилепившиеся друг к другу, тихо произнес:
— Это здесь…
Едва прозвучали эти слова, как послышался глухой, придушенный треск невдалеке, в высоких травяных зарослях, окаймлявших поляну. Это походило на трудно определимый звук ломаемых костей, вслед за чем раздался прерывистый топот.
Большая бесформенная масса возникла в зарослях лиан, покатилась, прыгнула вперед, стала как будто в два раза крупнее и исчезла, но не настолько быстро, чтобы меткая стрела краснокожего не успела глубоко вонзиться в нее.
Акомбака беззвучно смеялся.
— Что это значит? — спросил бывший охранник.
— Маипури убил змею, а я убил маипури. Мы его скушаем.
— Откуда ты знаешь?
— Идем. Ты увидишь, что Акомбака никогда не ошибается.
Они сделали несколько шагов и — точно по словам индейца! — нашли на скалах распростертого огромного удава, не менее десяти метров длины и в обхвате такого же, как этот «худющий» Бонне. Несколько капель крови выступили из ноздрей пресмыкающегося. Из открытой глотки вывалился мягкий и раздвоенный язык. Он не двигался, смерть, по-видимому, наступила мгновенно.
Напрасно Бенуа искал хоть какой-нибудь след ранения, тапир не искусал и не истоптал змею. Мошенник отметил лишь ненормальное состояние погибшего великана: огромное цилиндрическое тело казалось немного сплющенным и обмякшим, лишенным всякой упругости. Оно было похоже на скатанную тряпку и сгибалось под прямым углом. Возникало ощущение, что все до одного позвонка у змеи перебиты или разорваны.
Белый вопросительно взглянул на индейца. Тот улыбнулся со снисходительно-покровительственным видом, а затем на своем гортанном языке дал любопытное объяснение случившемуся.
— Акомбака не ошибался. Змея напала на маипури, чтобы скушать ее детеныша. Она такая большая и думала задушить маипури, как она делает с тигром, который не может вырваться из ее колец. Но маипури сильный и хитрый. Когда он почувствовал, что змея его заплела, то выпустил дыхание и стал таким маленьким, как только мог. Змея сжала его сильнее. Тогда маипури, самый большой и смелый зверь в наших лесах, снова набрал воздуху, его грудь и живот стали надуваться все больше и больше… Змея не успела распустить свои кольца, ее кости затрещали и лопнули, вот отчего возник шум, который ты слышал… Удав сразу умер, а маипури освободился и убежал… Мы его скоро скушаем, — радостно добавил он, — потому что стрела Акомбаки никогда не промахивается…
— Так мы его и съели, — усомнился Бенуа. — Да ведь он убежал! Не думаю, что твоя стрела причинила ему большой вред.
Не переставая улыбаться, индеец указал своему собеседнику на широкий кровавый след, хорошо видный на пожелтевших от солнца листьях.
— Ты прав, мой краснокожий друг, ты в самом деле очень ловкий и сильный!
В мгновение ока со змеи содрали кожу: молодой пиэй решил изготовить из нее ритуальный наряд. Затем носильщики приняли на плечи свой мрачный груз, и отряд двинулся дальше.
Следы крови становились все более изобильными. Толстокожий, очевидно, был ранен серьезно. Он прерывал свой бег, чтобы освободиться от мешавшей ему стрелы. Наконечник ее глубоко проник в тело. Эти остановки хорошо были видны по особому обилию кровавых пятен на почве. Примерно в пятистах метрах от места схватки нашли древко стрелы. Охотники сделали еще несколько шагов и, к своему великому изумлению, увидели в глубине широкого и глубокого рва бездыханного тапира. Возле него растянулся маленький детеныш, тоже не подававший никаких признаков жизни.
Хотя и удивленный, Акомбака торжествовал.
— Большой маипури очень вкусный, но маленький еще лучше! — радостно воскликнул он, окрыленный мыслью о трапезе, которую сулила груда мяса.
О другом думали Бенуа и его сообщники. Ров находился как раз на полпути к первой горе. И авантюрист не без оснований заключил, что, если бы не случайная встреча с тапиром, то это он, идущий во главе отряда, напоролся бы на рогатки, расставленные на дне и по бокам траншеи.
Да, никаких сомнений: ров — ловушка для хищников. У него форма усеченной пирамиды. Узкий вверху, широкий у основания, с наклонными стенами, что помешало бы упавшему зверю выбраться наружу, даже если бы он по счастливой случайности избежал рогаток.
Видны были обломки легких перекладин, несколько минут тому назад прикрытых землей и дерном. Они прятали отверстие, услужливо подставляя бегущим этот шаткий, непрочный «пол», замаскированный с большой изобретательностью, даже придирчивый глаз ничего бы не заметил с первого взгляда.
Бенуа вспомнил устрашающие способы обороны, примененные загадочными существами, жившими на берегах реки. Как обрушивались в воду огромные деревья, преграждая путь, как плыла навстречу жуткая змеиная флотилия, ускользнуть от которой им удалось только чудом.
Ему подумалось, что существует какая-то связь между этой ямой, так неожиданно возникшей перед порогом золотого рая, и теми помехами, что заставили их отказаться от первой попытки. Хотелось убедиться в правоте своих предположений.
— Послушай, вождь, а кто вырыл эту яму — белые или индейцы? — спросил он у Акомбаки.
— Индейцы, — ответил тот не колеблясь.
— А как ты определяешь?
— У белых людей железные инструменты, а у краснокожих только орудия из твердого дерева. Железная мотыга режет землю, как нож, вон, видишь, кое-где четкие следы, а деревянная лопата давит и разрывает почву.
— Да, это убедительно. Значит, на той стороне — индейцы…
— Индейцы везде, — гордо заявил краснокожий. — Земля, вода, лес и небо принадлежат им!
— Ты бы мог сказать, к какому племени относятся эти?
— А если ты видишь дерево, срубленное белым, разве ты можешь сказать, из какой он страны?
— Ты прав, вождь, а я болтаю глупости…
Колонна остановилась на краю рва, и мертвый пиэй в ожидании усыпальницы был положен на скале под ярким солнцем. Путешествие трупа еще не закончилось.
Индеец с остро отточенным мачете спустился в ров; используя хлопчатобумажные крепления от своего гамака, обвязал тело молодого маипури, которое тут же подняли наверх, а затем принялся разделывать огромное животное, туша которого заполнила почти всю впадину. Весило оно более трехсот килограммов, а размером было со среднего быка. Тапир, называемый туземцами маипури, является самым крупным из животных Южноамериканского континента. Отличительная его черта — крупная голова с очень высоким затылком, переходящая в горб у основания морды, которая оканчивается небольшим мускулистым хоботом, похожим на свиной пятачок, только длиннее. Нос загнут книзу, выполняя в каком-то смысле роль верхней губы. Уши почти круглые, с белой каймой. Корпус коренастый, покрыт короткой шерстью, плотной и блестящей, у самок она обычно рыжеватая, у самцов — коричневая. Последние щеголяют еще довольно пышной гривой. Хвост едва достигает десяти сантиметров и кажется обрубком. Ноги короткие и мощные, оканчиваются черными когтями, плоскими и заостренными. Питается тапир исключительно растительной пищей.
Несмотря на немалую силу, он по характеру очень мягок, никогда не нападает на человека и на других животных. Тапир не злобен, но его движения чрезвычайно резки и внезапны. Он неосторожен и не разбирает дороги в лесу, двигаясь обычно напролом. Не желая причинять никому вреда, он яростно толкает всех, кто попадается на пути.
Молодые тапиры легко одомашниваются и становятся совершенно ручными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90