Он легко поднял девушку и, подержав секунду в столь пикантной позе на вытянутой руке, довольно бесцеремонно бросил на заднее сиденье экипажа. Чемодан же собственноручно водрузил наверх. Затем дал пространные инструкции вознице и форейтору. Только после этого граф Линтон опустился на мягкое кожаное сиденье напротив «слуги» и захлопнул дверцу.
— Какого черта вы затеяли весь этот скандал, дикая кошка? — гневно прошептал он. — Вы и так выглядите слишком подозрительно, чтобы еще к тому же на каждом шагу привлекать к себе внимание!
Между тем Даниэль старалась унять не только душевную боль от нанесенного ей оскорбления, но и чисто физическую: чуть пониже колена образовался огромный синяк. В обоих случаях проверенным и надежным лекарством оказался поток нецензурной брани, не замедливший излиться из очаровательных уст девушки. При этом в нелестных выражениях упоминался не только «мерзавец Тримбел». Попало хозяевам вообще любых существующих в мире заведений и земельных угодий.
Раздражение Линтона постепенно начинало уступать место врожденному чувству юмора. Граф уже с улыбкой думал о том, что он позволил ворваться в свою спокойную, размеренную жизнь настоящему взбалмошному дьяволенку, позволил созданию, сидевшему перед ним, перевернуть ее вверх дном. Куда делось присущее ему чувство самосохранения, когда он позволил себе вмешаться в уличную драку и избавить грязного оборванца от, вероятно, вполне заслуженного им наказания? Однако эти мысли не мешали его светлости сохранять достаточно язвительное отношение к своей странной спутнице, продолжавшей бормотать себе под нос какие-то ругательства.
Карета подпрыгивала на ухабах, раскачивалась из стороны в сторону и оглушительно гремела колесами по вымощенной булыжником мостовой. Нельзя сказать, что виной тому были плохие рессоры. Экипаж графа ничем не отличался от таких же наемных карет. Тем не менее, учитывая плачевное состояние мостовых и дорог, экипаж не мог оградить пассажиров от тряски и неприятных толчков. Линтон, скоро примирившийся с подобным дискомфортом, пристегнулся специальным ремнем к сиденью и вытянул далеко вперед свои длинные ноги. Даниэль же с сожалением вспоминала те времена, когда, утопая в мягких подушках, ездила в роскошных каретах, плывших по улицам, как по спокойной поверхности моря. Сегодняшнее путешествие она могла сравнить разве что с поездкой на телеге, груженной сеном, или бегом в сброшенных только накануне деревянных башмаках.
И все же вскоре любопытный взор юной девушки привлек медленно проплывавший за окном кареты Париж. Она жадно смотрела на пейзаж почти незнакомого ей города. Прежние впечатления Даниэль ограничивались лишь детскими воспоминаниями о нескольких днях, проведенных в «столице мира» по пути в Англию. Тогда она тоже ехала к бабушке и дедушке. Второе знакомство с Парижем произошло совсем недавно: девушка, переодетая беспризорником, бродила по тесным улочкам его окраин в поисках корки хлеба, зарабатывала на жизнь подметанием пола в разных лавчонках или бегала, выполняя чьи-нибудь мелкие поручения. Теперь же Даниэль представилась возможность вдоволь налюбоваться прекрасным городом. И смотреть на него уже не безразличными глазами голодного оборванца, а пытливым взором путешественника из окна вполне приличной кареты…
Они миновали многолюдную, полную неприятных запахов часть города и выехали на окраину. В этих хотя и бедных кварталах воздух был значительно чище. А потому дышалось гораздо легче. За окнами кареты мелькнули Северные ворота. Начался пригород. Здесь пришлось сбавить скорость, ибо впереди медленно тащился фургон какого-то фермера. Должно быть, он, как обычно по утрам, распродал с грехом пополам на городском базаре свой нехитрый товар и теперь не спеша возвращался домой.
Между тем время шло, и когда через два часа после выезда из города путешественники остановились на одном из постоялых дворов сменить лошадей, было уже далеко за полдень. А потому желудок Даниэль начал проявлять громкие признаки недовольства необдуманным и гордым решением своей хозяйки пуститься в столь дальнюю дорогу не позавтракав. С прошлого вечера она выпила только стакан воды. Правда, до того был очень даже приличный ужин. Но с тех пор прошло слишком много времени. И хотя молодой организм девушки и привык к недоеданию, подкармливать его все же время от времени следовало. Теперь чувство голода нарастало с каждой минутой, вызывая у Даниэль не до конца осознанное раздражение. Путешествие постепенно теряло для нее всю свою прелесть, а новизна ощущений больше не радовала душу.
Линтон наблюдал за Даниэль сквозь ресницы полуопущенных век. Это продолжалось до тех пор, пока его светлость не решил, что девушка уже достаточно наказана за свое утреннее упрямство. Тогда граф достал из-под сиденья корзинку с продуктами и передал ее своей спутнице.
— Так-то, дитя мое, — произнес он назидательным тоном. — Согласитесь, что наше путешествие было бы очень скучным без той какофонии, которую, насколько я догадываюсь, начинает устраивать ваш изголодавшийся желудок.
Даниэль приняла корзинку с нарочитым безразличием, буркнув куда-то в сторону полагающееся по законам вежливости «спасибо». Но как только она открыла крышку, предательское дрожание пальцев выдало ее с головой. У девушки просто захватило дух при виде поджаренной куриной ножки, румяного мясного пирога и большого куска выдержанного сыра. Кроме того, в корзинке оказалось завернутое в клетчатую салфетку земляничное пирожное и бутылка лимонада.
Даниэль удивленно посмотрела на графа и нерешительно спросила:
— Вы перекусите со мной, милорд?
— Спасибо, дитя мое, — с улыбкой ответил Линтон. — Если вы помните, я утром плотно позавтракал.
На бледных щечках Даниэль проступил слабый румянец, но она воздержалась от каких-либо комментариев и занялась корзинкой. Молодость взяла свое. Организм требовал подкрепления сил, поэтому скоро с импровизированным обедом было покончено.
Несмотря на чувство голода, Даниэль изящно и вполне по-светски отдавала должное обнаруженным в корзинке яствам. Это качество девушки граф заметил еще во время их ужина в гостинице. И сейчас он невольно залюбовался истинно аристократическим жестом, которым Даниэль приложила к губам салфетку и опустила ее в опустошенную корзинку, которую сначала поставила на пол, а потом легким движением стройной ножки задвинула под сиденье.
Через окно в карету падали горячие лучи послеполуденного солнца. Граф задернул занавески на окошках, но все равно в экипаже уже стало нестерпимо душно. По лицу и шее Даниэль струился пот. Она чувствовала, как он стекает между выпуклостями ее груди, накапливается под мышками и заставляет рубашку прилипать к спине. Девушка резким движением сбросила накинутый сверху шерстяной жакет и нервно пошевелила плечами, стараясь освободиться от прикосновения влажной одежды. При этом под тканью невольно обозначилась ее высокая грудь. Линтон скорее отвел глаза в сторону. Не замечать этих женских прелестей ему было бы значительно легче, продолжай Даниэль носить тряпье уличного беспризорника. Теперь же граф с невольным беспокойством подумал о предстоящих ему десяти или более днях мучительной борьбы с греховным искушением. Конечно, если ему не удастся сохранить между ними безопасную дистанцию. Сделать же это можно было только одним способом: обращаясь с Даниэль как с ребенком. Она, несомненно, будет обижаться. Но урегулировать любой возможный конфликт гораздо легче, чем постоянно бороться с непреодолимо просыпавшимся в нем сознанием чертовской привлекательности этой девушки. Впрочем, сама она вряд ли догадывалась о подобных мыслях своего спутника…
Без тяжелого, слишком теплого жакета Даниэль сразу же почувствовала себя свободнее и комфортнее. Ставшее неожиданно плавным движение экипажа, приятное тепло, обволакивающее все тело, и сытый желудок — все это вместе создавало приятное ощущение убаюкивающей вялости и покоя. Что именно стало главной причиной расслабленности, девушка не могла точно определить. Но впервые за последнее время Даниэль вдруг почувствовала себя в безопасности. Она подумала, что не надо больше постоянно, даже во сне, быть начеку, не надо перед любым своим шагом озираться по сторонам, а главное — можно не ощущать инстинктивно подстерегающую за каждым углом опасность, на которую тут же надо реагировать.
С той ужасной февральской ночи Даниэль жила, как на острие ножа, в вечном страхе. Постоянная настороженность стала ее второй натурой. Так же, как и ежеминутная готовность сначала нанести удар, а уже потом задавать вопросы. Но сейчас, в присутствии этого большого сильного человека с чуть ленивым взглядом, непринужденно расположившегося на переднем сиденье кареты, обо всем этом можно было, казалось, забыть…
Голова Линтона мерно покачивалась в такт стуку колес экипажа. Даниэль тоже непреодолимо клонило ко сну. Сначала девушка попыталась с этим бороться, но, взглянув на закрытые глаза графа, прислушавшись к его размеренному, спокойному дыханию и окончательно успокоившись, она с наслаждением отдалась сну.
Однако граф только притворялся спящим. Сквозь сомкнутые ресницы он наблюдал за своей спутницей. А когда экипаж вдруг подпрыгнул, переезжая очередной ухаб, Линтон протянул руку и осторожно поддержал забывшуюся глубоким сном девушку, не дав ей сползти на пол кареты. Затем сам пересел на заднее сиденье и заботливо обнял ее стройную талию. Голова Даниэль бессильно склонилась на широкое плечо графа. Он не отстранился и только печально подумал о пошлых пересудах, которые непременно вызвала бы подобная картина у великосветских львов и львиц, будь они рядом…
Так прошло несколько часов, показавшихся графу не такими уж долгими. Когда они вновь остановились, чтобы сменить лошадей, день начинал понемногу клониться к вечеру. Линтон мягко, стараясь не разбудить спящую девушку, высвободил руку и тихонько вышел из кареты. В глубине провинциального постоялого двора он увидел небольшую симпатичную таверну. Граф зашел внутрь, заказал большую кружку пива и, вытянув под столом онемевшие от долгого сиденья в экипаже ноги, принялся с наслаждением потягивать вкуснейший напиток. При этом он изредка поглядывал через открытое окно на экипаж. Через некоторое время дверца кареты открылась, оттуда выбралась сонная Даниэль и в поисках чего-то принялась беспокойно озираться по сторонам.
Линтон встал из-за стола, вышел на улицу и с улыбкой спросил:
— Чем я могу вам помочь, дитя мое?
Возница и форейтор уже давно перебрались в таверну, потому никто не мог услышать это совсем необычное обращение господина к своему слуге.
— Боюсь, милорд, сейчас вы ничем не сможете мне помочь, — неожиданно огрызнулась девушка, бросив сердитый взгляд на графа. — То, что мне нужно, я должна сделать сама.
И Даниэль пошла вниз по вившейся через сад тропинке к видневшемуся в глубине двора маленькому деревянному строению. По распространявшемуся вокруг него далеко не божественному аромату можно было безошибочно определить, что это — туалет.
Граф рассмеялся про себя, представив, как завсегдатаи придворных парижских раутов восприняли бы подобную откровенность дамы с кавалером. Самого же Линтона эта маленькая словесная перепалка почему-то взбодрила. Хотя он и подозревал, что в аристократических салонах подобную реакцию его светлости мало бы кто понял…
«И все же этой девушке, — продолжал думать он, — потребуется твердая рука, чтобы правильно направлять ее в запутанных дворцовых коридорах». В том, что Даниэль придется в конце концов окунуться в светскую жизнь, Линтон уже почти не сомневался. Несмотря на свое сиротство, она не останется без наследства: граф Марч — очень богатый человек и сумеет неплохо обеспечить свою внучку. К тому же графиня Марч сама принадлежит к сливкам лондонского высшего общества. Законность рождения внучки не могла вызывать сомнений, поэтому были все основания в не таком уж далеком будущем надеяться на прекрасную партию для нее. Конечно, если только история недавних похождений девушки не выплывет наружу и не станет предметом великосветских сплетен.
При этой мысли граф Линтон нахмурился. Он отлично понимал, что самой скандальной и пикантной стороной приключений Даниэль де Сан-Варенн свет, несомненно, посчитает его собственное, графа Линтона, покровительство, в особенности — вот это путешествие. Граф не мог не признаться себе в том, что безнадежно скомпрометировал девушку, а этого общество ей никогда не простит. В такой ситуации для честного джентльмена оставался лишь один выход. И граф Линтон почти не сомневался, что именно его и предложит ему граф Марч, известный своим вспыльчивым характером и строгими моральными правилами…
…Между тем экипаж снова тронулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
— Какого черта вы затеяли весь этот скандал, дикая кошка? — гневно прошептал он. — Вы и так выглядите слишком подозрительно, чтобы еще к тому же на каждом шагу привлекать к себе внимание!
Между тем Даниэль старалась унять не только душевную боль от нанесенного ей оскорбления, но и чисто физическую: чуть пониже колена образовался огромный синяк. В обоих случаях проверенным и надежным лекарством оказался поток нецензурной брани, не замедливший излиться из очаровательных уст девушки. При этом в нелестных выражениях упоминался не только «мерзавец Тримбел». Попало хозяевам вообще любых существующих в мире заведений и земельных угодий.
Раздражение Линтона постепенно начинало уступать место врожденному чувству юмора. Граф уже с улыбкой думал о том, что он позволил ворваться в свою спокойную, размеренную жизнь настоящему взбалмошному дьяволенку, позволил созданию, сидевшему перед ним, перевернуть ее вверх дном. Куда делось присущее ему чувство самосохранения, когда он позволил себе вмешаться в уличную драку и избавить грязного оборванца от, вероятно, вполне заслуженного им наказания? Однако эти мысли не мешали его светлости сохранять достаточно язвительное отношение к своей странной спутнице, продолжавшей бормотать себе под нос какие-то ругательства.
Карета подпрыгивала на ухабах, раскачивалась из стороны в сторону и оглушительно гремела колесами по вымощенной булыжником мостовой. Нельзя сказать, что виной тому были плохие рессоры. Экипаж графа ничем не отличался от таких же наемных карет. Тем не менее, учитывая плачевное состояние мостовых и дорог, экипаж не мог оградить пассажиров от тряски и неприятных толчков. Линтон, скоро примирившийся с подобным дискомфортом, пристегнулся специальным ремнем к сиденью и вытянул далеко вперед свои длинные ноги. Даниэль же с сожалением вспоминала те времена, когда, утопая в мягких подушках, ездила в роскошных каретах, плывших по улицам, как по спокойной поверхности моря. Сегодняшнее путешествие она могла сравнить разве что с поездкой на телеге, груженной сеном, или бегом в сброшенных только накануне деревянных башмаках.
И все же вскоре любопытный взор юной девушки привлек медленно проплывавший за окном кареты Париж. Она жадно смотрела на пейзаж почти незнакомого ей города. Прежние впечатления Даниэль ограничивались лишь детскими воспоминаниями о нескольких днях, проведенных в «столице мира» по пути в Англию. Тогда она тоже ехала к бабушке и дедушке. Второе знакомство с Парижем произошло совсем недавно: девушка, переодетая беспризорником, бродила по тесным улочкам его окраин в поисках корки хлеба, зарабатывала на жизнь подметанием пола в разных лавчонках или бегала, выполняя чьи-нибудь мелкие поручения. Теперь же Даниэль представилась возможность вдоволь налюбоваться прекрасным городом. И смотреть на него уже не безразличными глазами голодного оборванца, а пытливым взором путешественника из окна вполне приличной кареты…
Они миновали многолюдную, полную неприятных запахов часть города и выехали на окраину. В этих хотя и бедных кварталах воздух был значительно чище. А потому дышалось гораздо легче. За окнами кареты мелькнули Северные ворота. Начался пригород. Здесь пришлось сбавить скорость, ибо впереди медленно тащился фургон какого-то фермера. Должно быть, он, как обычно по утрам, распродал с грехом пополам на городском базаре свой нехитрый товар и теперь не спеша возвращался домой.
Между тем время шло, и когда через два часа после выезда из города путешественники остановились на одном из постоялых дворов сменить лошадей, было уже далеко за полдень. А потому желудок Даниэль начал проявлять громкие признаки недовольства необдуманным и гордым решением своей хозяйки пуститься в столь дальнюю дорогу не позавтракав. С прошлого вечера она выпила только стакан воды. Правда, до того был очень даже приличный ужин. Но с тех пор прошло слишком много времени. И хотя молодой организм девушки и привык к недоеданию, подкармливать его все же время от времени следовало. Теперь чувство голода нарастало с каждой минутой, вызывая у Даниэль не до конца осознанное раздражение. Путешествие постепенно теряло для нее всю свою прелесть, а новизна ощущений больше не радовала душу.
Линтон наблюдал за Даниэль сквозь ресницы полуопущенных век. Это продолжалось до тех пор, пока его светлость не решил, что девушка уже достаточно наказана за свое утреннее упрямство. Тогда граф достал из-под сиденья корзинку с продуктами и передал ее своей спутнице.
— Так-то, дитя мое, — произнес он назидательным тоном. — Согласитесь, что наше путешествие было бы очень скучным без той какофонии, которую, насколько я догадываюсь, начинает устраивать ваш изголодавшийся желудок.
Даниэль приняла корзинку с нарочитым безразличием, буркнув куда-то в сторону полагающееся по законам вежливости «спасибо». Но как только она открыла крышку, предательское дрожание пальцев выдало ее с головой. У девушки просто захватило дух при виде поджаренной куриной ножки, румяного мясного пирога и большого куска выдержанного сыра. Кроме того, в корзинке оказалось завернутое в клетчатую салфетку земляничное пирожное и бутылка лимонада.
Даниэль удивленно посмотрела на графа и нерешительно спросила:
— Вы перекусите со мной, милорд?
— Спасибо, дитя мое, — с улыбкой ответил Линтон. — Если вы помните, я утром плотно позавтракал.
На бледных щечках Даниэль проступил слабый румянец, но она воздержалась от каких-либо комментариев и занялась корзинкой. Молодость взяла свое. Организм требовал подкрепления сил, поэтому скоро с импровизированным обедом было покончено.
Несмотря на чувство голода, Даниэль изящно и вполне по-светски отдавала должное обнаруженным в корзинке яствам. Это качество девушки граф заметил еще во время их ужина в гостинице. И сейчас он невольно залюбовался истинно аристократическим жестом, которым Даниэль приложила к губам салфетку и опустила ее в опустошенную корзинку, которую сначала поставила на пол, а потом легким движением стройной ножки задвинула под сиденье.
Через окно в карету падали горячие лучи послеполуденного солнца. Граф задернул занавески на окошках, но все равно в экипаже уже стало нестерпимо душно. По лицу и шее Даниэль струился пот. Она чувствовала, как он стекает между выпуклостями ее груди, накапливается под мышками и заставляет рубашку прилипать к спине. Девушка резким движением сбросила накинутый сверху шерстяной жакет и нервно пошевелила плечами, стараясь освободиться от прикосновения влажной одежды. При этом под тканью невольно обозначилась ее высокая грудь. Линтон скорее отвел глаза в сторону. Не замечать этих женских прелестей ему было бы значительно легче, продолжай Даниэль носить тряпье уличного беспризорника. Теперь же граф с невольным беспокойством подумал о предстоящих ему десяти или более днях мучительной борьбы с греховным искушением. Конечно, если ему не удастся сохранить между ними безопасную дистанцию. Сделать же это можно было только одним способом: обращаясь с Даниэль как с ребенком. Она, несомненно, будет обижаться. Но урегулировать любой возможный конфликт гораздо легче, чем постоянно бороться с непреодолимо просыпавшимся в нем сознанием чертовской привлекательности этой девушки. Впрочем, сама она вряд ли догадывалась о подобных мыслях своего спутника…
Без тяжелого, слишком теплого жакета Даниэль сразу же почувствовала себя свободнее и комфортнее. Ставшее неожиданно плавным движение экипажа, приятное тепло, обволакивающее все тело, и сытый желудок — все это вместе создавало приятное ощущение убаюкивающей вялости и покоя. Что именно стало главной причиной расслабленности, девушка не могла точно определить. Но впервые за последнее время Даниэль вдруг почувствовала себя в безопасности. Она подумала, что не надо больше постоянно, даже во сне, быть начеку, не надо перед любым своим шагом озираться по сторонам, а главное — можно не ощущать инстинктивно подстерегающую за каждым углом опасность, на которую тут же надо реагировать.
С той ужасной февральской ночи Даниэль жила, как на острие ножа, в вечном страхе. Постоянная настороженность стала ее второй натурой. Так же, как и ежеминутная готовность сначала нанести удар, а уже потом задавать вопросы. Но сейчас, в присутствии этого большого сильного человека с чуть ленивым взглядом, непринужденно расположившегося на переднем сиденье кареты, обо всем этом можно было, казалось, забыть…
Голова Линтона мерно покачивалась в такт стуку колес экипажа. Даниэль тоже непреодолимо клонило ко сну. Сначала девушка попыталась с этим бороться, но, взглянув на закрытые глаза графа, прислушавшись к его размеренному, спокойному дыханию и окончательно успокоившись, она с наслаждением отдалась сну.
Однако граф только притворялся спящим. Сквозь сомкнутые ресницы он наблюдал за своей спутницей. А когда экипаж вдруг подпрыгнул, переезжая очередной ухаб, Линтон протянул руку и осторожно поддержал забывшуюся глубоким сном девушку, не дав ей сползти на пол кареты. Затем сам пересел на заднее сиденье и заботливо обнял ее стройную талию. Голова Даниэль бессильно склонилась на широкое плечо графа. Он не отстранился и только печально подумал о пошлых пересудах, которые непременно вызвала бы подобная картина у великосветских львов и львиц, будь они рядом…
Так прошло несколько часов, показавшихся графу не такими уж долгими. Когда они вновь остановились, чтобы сменить лошадей, день начинал понемногу клониться к вечеру. Линтон мягко, стараясь не разбудить спящую девушку, высвободил руку и тихонько вышел из кареты. В глубине провинциального постоялого двора он увидел небольшую симпатичную таверну. Граф зашел внутрь, заказал большую кружку пива и, вытянув под столом онемевшие от долгого сиденья в экипаже ноги, принялся с наслаждением потягивать вкуснейший напиток. При этом он изредка поглядывал через открытое окно на экипаж. Через некоторое время дверца кареты открылась, оттуда выбралась сонная Даниэль и в поисках чего-то принялась беспокойно озираться по сторонам.
Линтон встал из-за стола, вышел на улицу и с улыбкой спросил:
— Чем я могу вам помочь, дитя мое?
Возница и форейтор уже давно перебрались в таверну, потому никто не мог услышать это совсем необычное обращение господина к своему слуге.
— Боюсь, милорд, сейчас вы ничем не сможете мне помочь, — неожиданно огрызнулась девушка, бросив сердитый взгляд на графа. — То, что мне нужно, я должна сделать сама.
И Даниэль пошла вниз по вившейся через сад тропинке к видневшемуся в глубине двора маленькому деревянному строению. По распространявшемуся вокруг него далеко не божественному аромату можно было безошибочно определить, что это — туалет.
Граф рассмеялся про себя, представив, как завсегдатаи придворных парижских раутов восприняли бы подобную откровенность дамы с кавалером. Самого же Линтона эта маленькая словесная перепалка почему-то взбодрила. Хотя он и подозревал, что в аристократических салонах подобную реакцию его светлости мало бы кто понял…
«И все же этой девушке, — продолжал думать он, — потребуется твердая рука, чтобы правильно направлять ее в запутанных дворцовых коридорах». В том, что Даниэль придется в конце концов окунуться в светскую жизнь, Линтон уже почти не сомневался. Несмотря на свое сиротство, она не останется без наследства: граф Марч — очень богатый человек и сумеет неплохо обеспечить свою внучку. К тому же графиня Марч сама принадлежит к сливкам лондонского высшего общества. Законность рождения внучки не могла вызывать сомнений, поэтому были все основания в не таком уж далеком будущем надеяться на прекрасную партию для нее. Конечно, если только история недавних похождений девушки не выплывет наружу и не станет предметом великосветских сплетен.
При этой мысли граф Линтон нахмурился. Он отлично понимал, что самой скандальной и пикантной стороной приключений Даниэль де Сан-Варенн свет, несомненно, посчитает его собственное, графа Линтона, покровительство, в особенности — вот это путешествие. Граф не мог не признаться себе в том, что безнадежно скомпрометировал девушку, а этого общество ей никогда не простит. В такой ситуации для честного джентльмена оставался лишь один выход. И граф Линтон почти не сомневался, что именно его и предложит ему граф Марч, известный своим вспыльчивым характером и строгими моральными правилами…
…Между тем экипаж снова тронулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75