Экипаж свернул в наполненную какими-то неприятными запахами улочку, настолько тесную, что он едва мог по ней проехать. Лошади очень осторожно ступали по неровной булыжной мостовой, покрытой толстым слоем зловонной жижи. По бокам тянулись сточные канавы, в которых возились дети. Женщины с грустными глазами держали на руках плачущих младенцев, пытавшихся высосать хоть что-нибудь из пустых материнских грудей, и с тоскливой покорностью во взгляде смотрели на проезжавших.
Наконец экипаж остановился. Даниэль сошла с подножки и, приподняв полы юбок чуть ли не до колен, зашагала через сточную канаву в своих крепких сапогах для верховой езды. Она ни слова не сказала шевалье, а только показала рукой на высохшего от голода мальчика, стоявшего в толпе столь же истощенных, оборванных мужчин. Даниэль подозвала к себе ребенка и сунула ему в руку шиллинг.
— Подержи лошадей, детка, — срывающимся от жалости голосом сказала она.
В тот же момент стоявшие рядом мужчины дружно сделали шаг вперед. Даниэль посмотрела на приблизившуюся темную массу и, еще не зная, угрожают ли эти люди ей или ребенку, медленно вытащила из кармашка пистолет. При виде оружия и собранной решительной фигурки толпа замерла на месте, а затем стала пятиться назад.
Наблюдавший всю эту сцену шевалье подумал, что ему, пожалуй, не придется держать ответ перед лордом Линтоном за втягивание его жены во всю эту историю. Возможно, она и была аристократкой, но воспитывали ее люди суровые и лишенные сантиментов. Интересно, понимает ли это всегда бесстрастный Джастин Линтон?
Д'Эврон не стал больше задумываться над этим весьма интересным вопросом. Шевалье был прагматиком, всегда занимался каким-нибудь практическим делом и привык, чтобы все необходимые для этого инструменты находились под рукой. Если же эти инструменты оказывались острее, чем он ожидал, что ж — тем лучше!
Он постучал в полуоткрытую дверь серебряным набалдашником трости и, не получив ответа, отступил в сторону, пропуская вперед молодую графиню. Та смело распахнула дверь, вошла и очутилась в темной прихожей, наполненной омерзительным запахом рыбы и тушеной капусты. Даниэль, увы, хорошо знала, что именно так пахнет бедность…
Однако возникший на пороге двери, ведущей в комнату, мужчина выглядел вполне сытым. У него были сильные, мускулистые плечи, сломанный нос боксера-тяжеловеса и маленькие поросячьи глазки. Так, по крайней мере, показалось Даниэль. Но при взгляде на столь прекрасную даму глазки-щелочки неожиданно расширились. А Даниэль продолжала держать в руках подолы своих юбок, чтобы не запачкать их о ботинки. Подобная поза или брезгливое выражение на лице Даниэль, но что-то произвело впечатление на мистера Баркиса — это была фамилия хозяина ужасного жилища. Даже не спрашивая, чем бы он мог служить миледи, Баркис принялся униженно кланяться и раболепно потирать руки.
— Не могли бы вы отвести меня к своим арендаторам? — спросила Даниэль. — Я хочу сначала поговорить с ними, а уже потом — с вами.
Глазки мистера Баркиса вновь сузились. Он узнал д'Эврона, но никак на него не отреагировал, ибо считал шевалье всего лишь еще одним жалким французишкой, не имеющим ни положения в обществе, ни влияния. Но вот дама была явно чистокровной англичанкой, причем, судя по ее виду, не из простых. И если она проявляет интерес к жившему наверху жалкому семейству, то на этом, глядишь, можно и заработать.
— Конечно, миледи, — ответил он и отвесил графине очередной низкий поклон. — Не угодно ли последовать за мной?
Они поднялись на второй этаж и остановились перед закрытой дверью. Баркис без стука отворил ее и пропустил вперед Даниэль. Шевалье прошел вслед за графиней и захлопнул дверь прямо перед носом у хозяина дома.
Гости оказались в малюсенькой комнатушке. Догорающий камин поедал остатки сухих сучьев и чурбаков, безуспешно стараясь подарить живущим здесь хоть чуточку тепла. Мебели не было никакой. На полу лежали всего лишь три тонких соломенных тюфяка, но при этом чувствовалось, что в комнате регулярно вытирают пыль.
Женщина с впалыми щеками и неестественно вздутым животом держала на руках годовалого ребенка. Трое других детей жались к ней, ползая у ног. Даниэль нагнулась, взяла на руки одного мальчика, проявившего повышенный интерес к ее грязным сапогам, и уселась с ним на подстилку. Вытерев ему нос своим батистовым платком, она улыбнулась матери и сказала по-французски:
— Добрый день, мадам. Я — Даниэль де Сан-Варенн. Даниэль специально представилась именно так, это должно было вызвать доверие у французской семьи. Для Баркиса она решила остаться графиней Линтон.
Оказалось, что мадам Дюкло, как звали женщину, знала фамилию родителей Даниэль. Впрочем, давно известно, что парижане знают все. В ее усталых глазах засветилось удивление, но оно тут же исчезло при виде улыбавшейся ей богато одетой молодой дамы, сидевшей на подстилке и державшей на коленях маленького Жерара.
— Шевалье рассказал мне о ваших бедах, мадам, — сказала Даниэль, — и я приехала, чтобы попытаться как-то помочь. Конечно, если вы не возражаете.
— Мой муж ищет работу, миледи.
Мадам Дюкло с тревогой посмотрела на д'Эврона, который ей ободряюще улыбнулся. Тогда она, запинаясь, рассказала свою грустную историю о том, как семья долго ожидала паспортов, тратила большие деньги на взятки и, в конце концов, бросив все, кроме самого необходимого, поселилась здесь. Поначалу, когда еще оставались кое-какие деньги, они с трудом, но перебивались. Потом деньги кончились, месье Дюкло и она сама лишились работы, к тому же скоро должен появиться еще один ребенок…
Во Франции семья Дюкло вела до недавних событий жизнь средних буржуа, достаточно спокойную и обеспеченную. К большому богатству они не стремились и были вполне довольны судьбой. Когда на горизонте страны стали сгущаться тучи, Жан Дюкло сразу же понял грозившую им опасность, и все его мысли устремились к тому, как уберечь от гибели свою молодую семью, не принадлежавшую ни к аристократам, ни к третьему сословию: во время надвигавшейся бури они могли пострадать и от той, и от другой стороны. Жан подумал, что самым правильным в этой ситуации будет уехать из Франции. Самой подходящей страной для эмиграции была Англия, хотя он и понимал, что традиционная вражда англичан и французов не обещает им сладкой жизни на противоположном берегу Ла-Манша.
По мере того как мадам Дюкло рассказывала, в груди Даниэль нарастало чувство негодования по поводу того приема, который семья несчастных французов получила в Англии с первого дня приезда в Лондон.
— Когда роды? — спросила она.
— Через неделю.
Даниэль еще раз обвела взглядом комнату и представила себе, как это будет происходить: путающиеся под ногами маленькие дети, которые станут невольными свидетелями ужасных болей и страданий матери, невозможность не только вскипятить, но и принести воду, чтобы подогреть на жалком огне очага. Грязь, холод, кровь…
Даниэль подумала, что в Лондоне существует множество подобных семей. Помочь всем графиня Линтон не сможет, даже если истратит на это все состояние своего мужа. Значит, надо сделать только то, что представляется возможным на данный момент. Она оплатит им жилье, даст денег на обогрев комнаты и на сиделку для роженицы. На то, чтобы успеть до рождения ребенка перевезти семью в Дейнсбери, уже не оставалось времени. Кроме того, Даниэль впервые задумалась о том, что она создаст своим поступком опасный прецедент. Нельзя же населить все поместье графа Линтона французскими эмигрантами! Конечно, после родов мадам Дюкло можно будет найти приличную комнату для этой семьи. Но только для этой! Всем остальным она помогать просто не в состоянии!
Даниэль размышляла, а д'Эврон внимательно следил за ней. Сейчас графиня выглядела старше, намного старше своих восемнадцати лет. В ее лице отражался порядочный жизненный опыт, сильный интеллект, широкий кругозор. «Что все-таки она такое?» — спрашивал себя шевалье.
И отвечал себе — Даниэль Линтон. Больше он о ней ничего не знал. Все имевшиеся у него предубеждения постепенно исчезали как дым. Другого ответа на свой вопрос д'Эврон найти не мог. И после него также многие другие. Долгие, долгие годы…
— Мадам, все проблемы со здешним хозяином я улажу, — сказала Даниэль, опуская на пол ребенка и вставая с подстилки. — Вы сможете остаться в этом доме до родов и еще на некоторое время после них. А чуть позже, если ваш муж знает еще какое-нибудь ремесло, помимо сапожного, то я постараюсь устроить переезд всей семьи в Гемпшир. Там находится имение моего супруга. Вы получите небольшой участок земли, кроме того, чистый воздух будет очень полезен детям.
Даниэль смущенно улыбнулась, подумав, каким жалким выглядит это предложение по сравнению с достатком, в котором эта семья жила у себя на родине. Но мадам Дюкло уже много месяцев назад забыла о том, что такое гордость.
— Мы будем вам бесконечно благодарны, мадам, — дрогнувшим голосом ответила несчастная женщина.
— А теперь я поговорю с этой скотиной Баркисом. Проводите меня, шевалье.
Даниэль еще раз повернулась к мадам Дюкло и вручила ей кипу банкнот:
— Этого должно вам хватить на текущие расходы, а если я понадоблюсь вам лично, то вот адрес. — Даниэль порылась в ридикюле и вынула визитную карточку. — Пошлите мне записку. Шевалье будет постоянно держать меня в курсе ваших дел. А тем временем я постараюсь организовать ваш будущий переезд в Дейнсбери.
Чтобы не видеть слез благодарности, готовых хлынуть из глаз мадам Дюкло, Даниэль отвела взгляд. Потом повернулась и решительно пошла к двери. У самого порога она на мгновение задержалась и твердо произнесла:
— Ваши неприятности кончились, мадам.
Проведя всего три минуты в обществе графини Линтон, Баркис почувствовал себя донельзя счастливым. Он сполна получил плату за аренду жилища семейством Дюкло не только за текущий месяц, но и за следующий. Кроме того, ему была выдана значительная сумма за причиненное беспокойство. Баркис обещал найти для мадам Дюкло надежную сиделку, когда понадобится, а про себя решил, что крики и возня карапузов на втором этаже будут все же предпочтительнее новой встречи с этой знатной дамой, обладавшей проницательным взглядом, ледяным голосом и умевшей произносить слова, за которыми таилась угроза.
— Нам следует поторопиться, шевалье, — сказала Даниэль, с тревогой посматривая на небо. Действительно, уже начинало темнеть, и она хотела вернуться домой раньше Линтона, чтобы избежать замечаний мужа по поводу запылившейся одежды и остатков омерзительной грязи на сапогах.
— Ты еще не потерял свой шиллинг, малыш? — ласково спросила Даниэль тощего мальчугана, с облегчением передавшего вожжи шевалье. Тот утвердительно кивнул головкой и тут же почувствовал, как в
его грязную ладошку скользнула еще одна монета. Все было проделано незаметно, чтобы никто из взрослых не заметил и не забрал у малыша его дополнительный заработок.
— Я очень благодарен вам, графиня, за помощь, — тихо произнес шевалье, когда их экипаж пробирался назад по узкой и уже совсем темной улочке. — Надеюсь, что мне больше не придется беспокоить вас по этому поводу.
— Наоборот, шевалье, не стесняйтесь и беспокойте меня в любое время. Для этих людей еще многое предстоит сделать. И я очень не хотела бы оставаться в стороне.
— Но ваш супруг, миледи…
— Он ничего не должен знать об этом. Я полагаюсь на вашу скромность, шевалье.
Даниэль не сомневалась, что в будущем граф запретит ей подобные поездки, если только узнает о сегодняшней. А потому ей хотелось сохранить все в тайне. Сам Джастин честно выполнял обещание, шепотом данное ей во время венчания, и для Даниэль не составляло большого труда соблюдать клятву верности и послушания мужу. Но, узнав о сегодняшнем поступке жены, Линтон, несомненно, потребует безоговорочного подчинения, и ослушайся она, неизвестно, какие последствия это может иметь для их дальнейших отношений.
Д'Эврон молчал, погрузившись в свои не очень приятные мысли. Граф Линтон считался одним из лучших в Англии фехтовальщиков и еще более искусным стрелком из пистолета: ссориться с ним было опасно. Но шевалье гораздо больше беспокоило то, что в данном случае Джастин может счесть для себя унизительным вызывать на дуэль какого-то безродного французского эмигранта и просто отхлещет того плеткой. И никто его за это не осудит…
Когда экипаж остановился у подъезда дома Линтона, было уже почти шесть часов вечера. Молодая графиня явно нервничала. В семь супруги должны были ужинать, а потом ехать смотреть новую пьесу. Джастин, зная любовь жены к театру, старался не пропустить ни одной интересной постановки.
— В следующий раз нам надо будет все получше продумать, — сказала Даниэль, опираясь на руку шевалье и вылезая из экипажа. — И стараться управляться с делами до полудня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75