— Я хочу прикоснуться к тебе, сними его, — хрипло приказала она, указав на пояс с мечом.
Коннал дрожащими руками торопливо отстегнул пояс и бросил на землю. Она скользнула ладонями ему под тунику. Мышцы его сжимались от наслаждения, дарованного этим прикосновением. Чувствовать его плоть, осязать ее было безумно приятно, но она хотела большего. Шинид стащила с него тунику, оставив его полуобнаженным. Но он не ощущал холода, он жил только ею, прикосновениями ее маленьких ладоней, ласкавших его сильное тело.
Шинид чувствовала его силу под своими пальцами, она восхищенно проводила ладонями по его налитым мускулам, любуясь разворотом его плеч, его бицепсами, его предплечьями. Тело его покрывали шрамы, и она гладила рубцы, и они рассказывали ей историю о войнах и победах. Кожа его была смуглой от загара. Солнце Палестины позолотило ее. Он смотрел ей в глаза, когда она нежно, словно перышком, пробегала пальцами по мозолям, оставленным латами, затем, когда она нагнулась, чтобы обвести влажный круг вокруг его плоского соска, с шумом втянул ртом воздух. Справившись с застежкой, он потянул ее платье вниз. Грудь ее вырвалась из оков, и соски прижались к его груди. Он не спеша, опускал платье все ниже. С трудом сдерживая дыхание, он смотрел, как, призывно шурша, ткань медленно скользит вниз, открывая взору маленький круглый живот, затем темно-рыжий треугольник у скрещения ног, и вот наконец платье лежит на земле.
Коннал смотрел на нее не отрываясь, любуясь изгибами ее тела, долинами и холмами, и лишь потом встретился с ней взглядом. Она придвинулась к нему еще ближе, и он провел ладонью от ее тонких лодыжек к бедрам. Она коснулась его волос, и он прижался лицом к ее плоскому животу, сжимая ладонями ее ягодицы и дрожа от счастья и желания.
— Я люблю тебя, — прошептал он и провел языком по гладкой коже ее живота. По тонкому шраму, оставленному плетью, единственному, что портило ее безупречное тело. Он поднял голову и заглянул ей в глаза. Она смотрела на него и дышала с трудом, и руки ее жадно шарили по его лицу. С жадностью и жаждой удовольствий.
Затем он раскрыл лепестки ее тайных губ и попробовал их на вкус.
Она закричала, и лес ответил ей эхом. Он ласкал ее губами, он гладил ее, проникая все глубже, и она дрожала от его прикосновений. Она изогнулась, и он поймал ее тайный пульс. Он пил ее сладость, и бедра ее извивались под ним, и он давал ей все больше и больше, утоляя ее страсть.
— Коннал! О, Коннал!
Шинид погрузила пальцы в его волосы, она горела в огне, она вся была в огне. Тело ее изгибалось, послушное его воле. Она была беспомощной, но эта беспомощность оказалась прекрасна.
— Звезды мои, я никогда не испытывала такого…
— То ли еще будет, — пообещал он, целуя ее. Шинид почувствовала, как его плоть, отвердевшая как камень, прижалась к ее животу. Он был готов проломить барьер немедленно, войти вглубь, но не стал идти на поводу у желания.
— Я слишком долго ждал этой ночи, Шинид. Я хочу насладиться тобой сполна.
Она улыбнулась, обмякла, позволив ему ласкать ее грудь, играть ее сосками, превращая их в крохотные тугие шарики, заставляя ее извиваться и просить пощады. Кожа ее влажно блестела. Она ощущала твердость его восставшей плоти и сжала его бедрами, моля войти в нее, но он отказывался, усмехаясь, и Шинид казалось, что все тело ее стало мягким, как воск, что она тает, течет, переполненная нежностью. И тогда она протянула руку и сама схватила его. Он замер, с трудом глотнул воздуха и встретился с ней взглядом.
— Ты меня не слушаешь, — тихо пробормотал он.
— Еще как слушаю.
Она нисколько не сожалела о сделанном: в глазах ее не было раскаяния, но в них была любовь. Шинид ласкала его дерзко, смело, узнавая на ощупь его форму и его нежность. Он боялся шевельнуться. Мускулы его сжались в тугой ком, а она играла с ним, подвергая сладкой пытке. Он сжимал зубы, чтобы удержать над собой контроль, но, по правде говоря, ему нравилось, что она совсем не походила на застенчивую скромницу. Впрочем, он и не ожидал, что она будет вести себя в такой ситуации, как испуганный зайчонок. Шинид была дитя природы, дикой, необузданной. Она провела головкой его члена по своему животу, и Коннал понял, что больше не выдержит.
— Ты лишаешь меня мужества.
— О нет…
Никто из них не заметил, как плащи их сами собой разостлались на зеленом ковре пушистого мха, никто не заметил, как покрылись листвой деревья. Он видел только ее, чувствовал только ее, пил ее сладость, и крики ее, и вздохи разжигали его. Он сел на корточки, и бедра его прижались к ее бедрам, и, удерживая ее взгляд, он опустился на нее сверху. Он коснулся своим копьем самого тайного места ее тела, и она дернулась, как стебель травы под напором ветра. Открытая, бесстыдная, она протянула к нему руку, направляя его в себя. Влажная головка вздрогнула, и Коннал увидел, как вспыхнули ее глаза. По телу его пробежала крупная дрожь, и он осторожно вошел в нее. Кадык его заходил ходуном, он сжал ее бедра, подтягивая ближе к себе, и медленно, болезненно медленно наполнил ее собой.
Встретив преграду, он замер, но Шинид не желала, чтобы между ними оставались барьеры, и потянула его на себя.
Коннал никогда еще не был таким беззащитным, и, убрав волосы с ее лица, он увидел, что, и она сейчас очень ранима.
— Я сделал тебе больно?
— Я люблю тебя, — тихо шепнула она, и этот миг не шел ни в какое сравнение с тем, что было у них до этого.
Он преодолел преграду внутри ее.
— Коннал, — простонала она, и он начал двигаться в ней. Шинид выгнулась, грациозно, как кошка, и он забыл о том, что должен быть осторожен.
Их танец был древним, как мир. Тело способно понять другое тело без всяких слов. Они сжимали друг друга в объятиях, она ощущала, как он наполняет, а потом покидает ее, и каждое движение поднимало ее еще выше к вершине блаженства, и взлет с каждым разом становился все круче.
— Посмотри на меня, колдунья. Глаза ее вспыхнули и прожгли его.
— Не сдерживайся, Коннал, — прошептала она, — отдай мне всего себя. — Шинид стала двигаться быстрее. Еще быстрее. — Отдай мне всю свою силу, и тогда ты поймешь, где живет настоящее волшебство.
Она была чертовски чувственной, и тело его радостно ответило на ее призыв. Он крепче сжал ее бедра, а она вцепилась пальцами ему в плечи.
Желание, темное, варварское, дикое, прорвалось на свет, и он ощутил его вкус. Биение пульса, пульсация энергии, какой еще не знал мир. Она трепетала, и в потемневших глазах ее стояли слезы.
— Я чувствую тебя всего, в своей крови.
— Да, любовь моя, и я тебя чувствую.
Жгучий поток неведомой энергии пронзил каждый его нерв, каждую клетку тела. Он обвил рукой ее бедра и приподнял с земли. Он балансировал на последней грани. Черты его лица стянула маска желания, тело напряглось. Он двигался в бешеном ритме, но его ритм в точности совпадал с тем, чего хотела она.
Инстинкт. Древний и грубый. Основной инстинкт.
Земля нежно качала их, расстелив под ними самый нежный из своих мшистых ковров.
Ветер обвевал их, шептался с листвой рябин, шатром склонившихся над ними.
Туман укрывал их от нескромных взглядов лесных нимф.
Шинид выгибалась ему навстречу, приподнимаясь со своего зеленого ложа, открывая шею и грудь лунным лучам и ласке теплого ветра… Они все никак не могли насытиться друг другом. Маски сброшены: в любовных спазмах извивалась под ним сама королева, повелительница стихий, самая властная из колдуний. Извивалась в такт древнейшей рапсодии, магической и прекрасной. А Коннал отдал себя на милость волшебнице, зачарованный и околдованный, весь в ее волшебной власти.
Мышцы ее, тайные мышцы тела, захватывали его как клещами. Она видела его глаза, видела, какое наслаждение дарит ему. Еще немного, и мир разлетится на осколки. И вот миг пришел, и глухой стон вырвался из ее горла, стон счастья, стон любви.
Землю усыпали красные маки, раскрыли лепестки луговые цветы.
Он вышел из нее, затем снова вошел, резко и глубоко, всего один раз и, задрожав, излил в нее свое семя. И простонал ее имя. И произнес любовное заклятие. Заклятие сроком в вечность. И волшебный союз тел и душ свершился. И огненное кольцо, символ свершенного соединения, вспыхнуло ярко, протуберанцами устремляясь в черное небо. Но Коннал видел лишь Шинид. Слышал ее затрудненное дыхание. Прижимая ее к себе, чувствовал легкие сотрясения ее тела. И все вдруг постиг разом, за время единственного удара ее сердца: ее секреты и страхи, ее радости и печали и магическую суть, что тоже была ею. Он постиг ее любовь к нему, и любовь эта была так огромна, так всеохватна, что она поглотила его, и он, опьяненный, погрузился в этот благословенный океан счастья.
Они лежали и смотрели друг другу в глаза, и шептали любовную песнь, и слушали, как бьются в унисон их сердца.
Шинид обняла его, притянула к себе в последних спазмах уходящего желания, уступавшего место приятной усталости. Она провела ладонью по его спине, запустила пальцы в его волосы и, когда он приподнял голову, поцеловала его. Он почувствовал, что щеки ее влажны от слез, и отстранился, чтобы взглянуть на нее.
— Не волнуйся, — прошептала она. — Это от счастья. Он поискал глазами ее глаза и смахнул соленую влагу с ее лица.
— Рыцарь Ричарда, рыцарь Ирландии, — провозгласила она, поднимая к небу его руку, — смотри и слушай: здесь рождается чудо.
Коннал огляделся. Огонь, синий, как море, окружил их кольцом. Язычки пламени становились все ниже, все слабее, и воздух был теплым и радужным от порхавших бабочек, и деревья в зеленых побегах простирали свои ветви к лунному небу. Он крепко обнял ее, любуясь картиной, открывавшейся его взору.
Она засмеялась, и он улыбнулся, посмотрел на нее и поцеловал, бережно, почтительно.
— Теперь ты моя навечно, — произнес он.
— Да, я твоя, любимый.
Нежно провела она ладонью по его щеке. Она видела, что сердце его открыто ей, и так будет всегда.
— Я люблю тебя, — прошептала она.
— Какие сладкие слова из уст той, что так любит говорить колкости, — хмыкнул он и поцеловал ее губы.
Коннал провел ладонью по ее спине, и тяжесть ее тела была ему приятна и сладка, как та любовь, что он питал к ней.
Аббатство Святой Екатерины
Вместе с Шинид Коннал вошел в темный холл аббатства. Дверь хлопнула от сквозняка, Коннал оглянулся и прикрыл ее.
Шинид поправила на нем плащ, пригладила волосы, а он смотрел на нее, тронутый ее заботой, и думал, куда подевался его гнев.
Он был смирен, как ягненок, когда вошел в аббатство, но настоятельница смотрела на него с откровенной враждебностью. Он забыл, как это бывает.
Сейчас он увидит Рианнон. Свою настоящую мать. Женщину, подарившую ему жизнь, а затем отдавшую младенца своей сестре. Она была рядом, следила за его взрослением и ни разу ни словом не обмолвилась о том, что он ее сын. Договор между сестрами был нерушим. Трудно представить себе, как Рианнон умудрилась сохранить эту тайну.
Невысокая, худенькая женщина сидела съежившись под черным балахоном. Белый плат монахини контрастировал со смуглостью лба, испещренного морщинами. Она была одних лет с Сиобейн, но если та все еще сохранила свою красоту, то с Рианнон время обошлось жестоко. Коннал смотрел и смотрел на свою мать и не знал, что руки его сжались в кулаки, пока Шинид не коснулась его пальцев. Он посмотрел на нее сверху вниз.
— Задавай свои вопросы, Коннал. Она много лет ждала возможности на них ответить.
Шинид отпустила его руку и подошла к хрупкой монахине, чтобы поправить плед на ее коленях, и вдруг ощутила дыхание смерти.
Рианнон посмотрела на нее и слабо улыбнулась. — Дитя Фионы, — произнесла она скрипучим старческим голосом.
Шинид согласно кивнула и погладила сухую, с тонкой синевато-бледной кожей руку женщины.
Рианнон перевела взгляд на мужчину, стоявшего позади Шинид.
Коннал услышал, как она вздохнула. В уголках ее глаз показались слезы, губы дрогнули. Он шагнул к ней, но остался стоять, не замечая, что Рианнон показала ему на кресло. Коннал бросил взгляд на Шинид и увидел, что она шевелит губами. Мгновение — и она исчезла, оставив мать с сыном наедине.
— Ты превратился в красивого, сильного мужчину.
— Но ты в этом не принимала участия.
Рианнон вздрогнула, и лицо ее исказила боль. Словно он ее ударил.
— Разве не я научила тебя читать? Кто играл с тобой, Коннал, когда твоя мать занималась делами?
— Почему ты так поступила?
Рианнон отвернулась и посмотрела на огонь в очаге. Голос ее был едва слышен:
— Меня сосватали за короля, человека старше меня втрое, но он умер к тому времени, как я приехала в его замок. Король послал за мной эскорт, и среди охраны оказался Патрик, капитан гвардейцев. Я влюбилась в него, и когда он захотел меня, я отдалась ему по доброй воле.
Коннал стоял у камина, сжимая кулаки, и пристально вглядывался в лицо своей матери, стараясь поймать ее на лжи. Взгляд ее был пуст, глазницы запали, кожа обвисла на худом теле. Она дышала с трудом, втягивая воздух с натужным свистом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44