Что за извращенное понимание долга!
Он говорил о своем долге, но при этом речь шла всего лишь о сделке, ценой которой была она. Если бы у нее не было ни земель, ни замка, ни армии, тогда и только тогда она могла бы узнать наверняка, есть ли в его сердце место для нее. Но, увы, она не была убогой нищенкой, и правды ей не узнать никогда.
— Знаешь что, Шинид, ты судишь о нем предвзято.
Шинид сконфуженно потупилась.
— Тебя воспринимают как легендарную личность… О да, не делай такое лицо! — Шинид виновато улыбнулась. — Но на Коннала смотрят как на простого смертного. Смотрят и видят, что с ним происходит. Для всех, кроме тебя, очевидно, что ты ему вовсе не безразлична, а на то, что он не решается сказать тебе об этом прямо, есть веские причины. Ты не догадалась какие? Всякий мужчина боится оказаться несостоятельным рядом с такой сильной женщиной, к тому же колдуньей. Ты об этом не думала? Шинид озадаченно заморгала.
— Посмотри на него, Эффрека! Разве ты видишь не того же мужчину, что и я? Если даже он боится не оправдать ожиданий, то, что же делать остальным представителям его пола?
Эффрека взяла пяльцы с рукоделием и сделала стежок.
— Он готов драться за тебя, Шинид. Сражаться за твое сердце. Но против колдовства он бессилен. Ваши силы не равны, и это его угнетает.
Для Шинид слова Эффреки звучали как откровение.
— Ты говоришь так, будто взаимоотношения мужчины и женщины — беспрерывный турнир. Что нам — постоянно мериться силами?
— Для тебя — нет, но мужчины смотрят на жизнь по-другому. Они странные существа.
Шинид бросила взгляд на Коннала. Да, он не слишком жаловал ее дар прежде, но сейчас вроде бы смирился с ним и принял ее такой, какая она есть. Он лишь попросил не колдовать здесь, чтобы не напугать людей или не спалить замок. И в то же время она понимала, почему он так долго не желал пользоваться своим умением читать мысли и чувства живых созданий: людей, зверей, птиц, порхающих вокруг него. Она была в глазах многих диковиной, и для того, чтобы привыкнуть к своему положению, ей потребовались годы. Она понимала и то, что одним своим присутствием рядом с ним может навлечь на него неприятности. И у нее были доказательства. Его хотели убить из-за нее. Если бы кто-то узнал о его даре, он тоже оказался бы в изоляции. Кто захочет, чтобы в его душе читали, как в книге? Но в его даре были и свои преимущества — преимущества, которые мог оценить лишь он один. И еще, вероятно, король. Но Коннал предпочел ни с кем не делиться своей тайной, только с ней. С ней одной.
И этот факт склонил чашу весов в его пользу.
— Иди к нему, — сказала Эффрека, и Шинид, не раздумывая, поднялась и пошла к нему. Коннал отвернулся от Монро и впился в нее взглядом.
Он смотрел на нее так, что душа ее смеялась и плакала. Она уже принадлежала ему. Вот рука его легла ей на талию. Уютно и в то же время возбуждающе. Так есть и так будет, подумала она, стараясь усмирить бешено бьющееся сердце.
Коннал резко осадил коня, и, не поворачивая головы, бросил:
— Шинид, я знаю, что ты тут, черт тебя возьми!
— Если знаешь, Пендрагон, тогда не ругайся.
Пендрагон. Все ясно, она зла на него. Надо было догадаться, что она обо всем узнает, но он должен был все сделать сам. Один, без нее.
Коннал развернул коня. Шинид стояла посреди дороги подбоченясь, притопывая ногой. «Сердится, — подумал он, — но как она чертовски хороша!» События прошлой ночи пронеслись у него в голове, словно вспышки света. Вкус ее губ, запах ее тела, руки, обвивавшие его шею, их поцелуи. Разозлившись на нее за то, что она рискует из-за него жизнью, он подъехал к ней и одним рывком поднял в седло.
— Как ты могла! После того, что случилось с тобой однажды, как могла ты оставить лагерь и явиться сюда без охраны?
— Чтобы найти тебя. А ты тоже хорош! Сбежал от меня в темноте и думал, что я не буду волноваться?
— Я способен сам о себе позаботиться.
— Я с этим не спорю! — зло бросила она. — Но неужели то, что я рассказала тебе о своем сне, ты воспринял как шутку?
— А то, что я попросил тебя никуда не отходить от охраны, как восприняла ты?
— Ты — моя главная охрана, Пендрагон. Ты мне так часто об этом говорил. А теперь, выходит, ты меня бросил? Хорош защитник! — Она понимала, что несправедлива к нему, но одно было очевидно: если бы он доверял ей, то не стал бы сбегать тайком, он мог хотя бы сказать ей, что покидает лагерь.
— К утру я бы вернулся. А про твой сон я помню и буду начеку.
Шинид схватила его за руки.
— Это случилось не в замке, Коннал. Тебя убили на открытом пространстве.
Сердце его дрогнуло. В глазах ее стояли страх и отчаяние. Он прижался лбом к ее лбу.
— Прости меня, девочка, за то, что я так тебя напугал.
— Больше так не делай.
— Договорились. Ну, теперь-то ты вернешься под крыло к Наджару?
— Нет, я еду с тобой.
— Не думаю, что это хорошая мысль.
— Не надувайся, Коннал, как индюк перед дракой. Я могу опередить тебя, если хочешь.
Она вскинула ладони вверх — она обычно так поступала, когда хотела сотворить что-то грандиозно-волшебное, — и Коннал, схватив ее за руки, опустил их.
— Нет, не хочу. Ты хоть знаешь, куда я еду? — Но, уже задав этот вопрос, Коннал понял, что сморозил глупость.
— Мы всего в нескольких милях от аббатства Святой Екатерины.
Коннал отвернулся, и только когда конь нетерпеливо переступил копытами, он понял, насколько неосмотрительно с их стороны стоять одним на пустой дороге. Он огляделся, подыскивая подходящее место для стоянки. В спокойной обстановке он попытается отговорить ее ехать вместе с ним. Там ей не место. Задача осложнялась тем, что она должна была вернуться в лагерь по собственной воле, в противном случае она просто прибегнет к магии и исчезнет, а потом появится в аббатстве в самый неподходящий момент.
Коннал опустил ее на землю, спешился и повел Шинид и своего коня в густые заросли у дороги. Оглядевшись, он решил, что место подходящее: с дороги их не видно, а сама дорога просматривается отлично.
— Госпожа Луна, господин Солнце, — услышал он за спиной и резко обернулся. Шинид стояла, запрокинув лицо к небу, подняв ладони вверх. — Защитите нас своим волшебным светом. От злого взгляда, от меча, от стрелы, от всяких бед. — Золотистое сияние спустилось на них с неба, создавая барьер между ней и прочим миром. — Так сказано мной, так тому и быть.
Коннал услышал треск и схватился за меч, тревожно озираясь. Деревья согнулись, сомкнулись верхушками, создавая шатер, укрывая собой поляну. Ветви над их головами тянулись друг к другу, сплетались, словно нити в полотне.
Она опустила голову и посмотрела на него.
— Бог мой, Шинид! Если ты можешь сделать такое, то сотвори что-нибудь, чтобы уберечь себя от беды!
Шинид подошла, поднимая с земли мертвые ветки и листья и сгребая их в кучу.
— Я могу, Коннал, повелевать стихиями, чтобы они берегли меня, но я, увы, не могу повелевать свободной волей.
Коннал добавил к куче хвороста несколько палок, и Шинид взмахом руки зажгла костер.
— Хорошо, что я об этом узнал.
— Что же хорошего? Ты боишься, что я тебя околдую? — с улыбкой спросила она.
Взгляд его говорил о том, что она попала в точку. Шинид покачала головой.
— Чувства и эмоции — это проявления свободной воли. Если человек их не показывает, я не могу его изменить. Внутри он останется прежним. Тебе дано читать мысли человека, а мне — нет.
— Вот и хорошо. Ни один мужчина не хочет, чтобы женщина была сильнее его, — заявил он, не подумав, и, взглянув на нее, улыбнулся простодушно-виноватой улыбкой. — Я вот часто в последнее время спрашиваю себя, как я могу быть равным тебе, если ты умеешь повелевать стихиями, а я — нет? — Коннал спустился на колено и подбросил хворосту в костер. — С тех пор как я был мальчишкой, я ненавидел все это чертово колдовство. В твоих руках была могучая сила — ты могла изменять жизнь к лучшему, а пользовалась ты ею только для игры.
— Я тогда была ребенком и не знала ничего, кроме игры.
— Я не мог стряхнуть с себя эти воспоминания. До некоторых пор.
Шинид нахмурилась и подошла к нему вплотную. — И что заставило тебя изменить свое отношение?
— То, что я увидел. Ты не играешь в колдунью. Ты пользуешься магией для блага людей тогда, когда они теряют последнюю надежду.
— Вот как? Значит, когда ты увидел все своими глазами, ты поверил, а когда я говорила тебе об этом, считал, что я лгу?
Коннал помолчал и, опустив голову, признался:
— Да, раньше я тебе не доверял.
— Недоверие было взаимным.
Он бросал хворост в костер, избегая смотреть ей в глаза. Он знал, что в них стоит вопрос. А может ли он сейчас ей довериться?
Она не стала спрашивать его ни о чем, просто, когда он поднялся, положила ладони ему на грудь, и Конналу вдруг показалось, что ладони ее прожигают его насквозь. Все его чувства резко обострились. Образы мелькали перед его глазами, воспоминания наслаивались одно на другое. Внутри ее была «дверь», закрытая «дверь», ждущая, чтобы ее открыли, и все же она колебалась, искала повод, чтобы не отпирать ее. Он чувствовал, как усилилось биение ее сердца, он чувствовал, как между ними возникает почти зримая связь. Она прижалась к нему.
— Поговори со мной, Коннал.
Черты лица его стали жестче. Вход воспрещен, говорил ей этот взгляд.
— Ты не даешь мне узнать самую сокровенную суть тебя, сторожишь ее, как верный пес сторожит имущество господина, — обиженно сказала Шинид. — Ты покидал Ирландию в гневе, и я об этом знаю. Ты бросил свой меч к ногам отца и поклялся никогда не возвращаться. Но ты вернулся, и Ирландия приняла тебя как сына… А ты говоришь и ведешь себя так, будто твоя жизнь давно кончена. Он отступил от нее.
— Так и есть.
— Но как же я? Я должна считать, что и моя жизнь окончена тоже?
Ее вопрос поразил Коннала. Он смотрел в огонь и думал. Шинид была его женой, даже если не знала об этом, и она заслуживала того, чтобы получить честный ответ. Коннал, вздохнув, опустил голову. Он никогда еще никому об этом не рассказывал. Как она воспримет его слова? Быть может, узнай она его тайну, и та тонкая нить понимания, что протянулась между ними, разорвется? И тогда все исчезнет: нежность, трепетные взгляды — все. Но он очень хотел, чтобы она поняла, отчего он убежал из страны, отчего родина стала ему чужой, такой же чужой, как семья, в которой он вырос.
Но ставка была слишком велика. На кону стояла его гордость.
— Коннал… — Она чувствовала его напряжение. Она видела, как побелели костяшки его пальцев, сжатых в кулаки. Костер горел неровным и тревожным оранжевым светом. Шинид протянула к нему руку, но не посмела коснуться. — Клянусь, я не стану судить тебя. Я просто должна знать, что так глубоко тебя ранило.
Она говорила тихо и нежно, и голос ее был как материнская ласка, как зов родины, по которой он так тосковал. Горло его пересохло, но когда он смог заговорить, голос его зазвучал тихо и хрипло:
— В тот день мне исполнилось семнадцать. Я только что был посвящен в рыцари и жаждал поскорее применить свой меч в ратных подвигах. — Он усмехнулся. — Но тогда все мои битвы были еще впереди. Ни один враг не был убит мной во имя служения королю. — Коннал потер лицо, провел рукой по волосам и подпер ладонью щеку. — Я произнес слова присяги, я говорил то, что они хотели услышать. Что я мечтаю сражаться за правое дело. Что я хочу стать настоящим мужчиной и воином. Но в глубине души я боялся, что при первых ударах клинка о клинок я обмочусь и латы мои заржавеют. — Он засмеялся невесело, избегая смотреть на нее. — Гейлен полагал, что мне стоит подождать. Но я ждать не стал. Я хотел доказать себе, что я взрослый. Сам король Генрих посвятил меня в рыцари. Лучшие рыцари королевства обучали меня ратному делу. Я получил хорошее образование, куда лучшее, чем большинство моих друзей. И я был сильнее и выше большинства моих товарищей. — Коннал запрокинул голову. Ему показалось, что сердце его кровоточит. — Я был тогда неуклюжим, и по ночам, когда все спали, я тренировался, таская ведра с водой, но не по земле, а по тонкому бревну. Я делал это потому, что Гейлен говорил, что такие упражнения сделали его гибким. Я тренировался с упорством, достойным лучшего применения. Я наполнял ведра камнями, чтобы стать сильнее. Я не хотел упасть на задницу в первой же битве. Я ни перед чем бы не постоял, лишь бы стать похожим на Гейлена. Он был моим отцом, и я любил его. Я уважал его за то, кем он был, и за то, каким он себя сделал.
— И ты хотел стать таким же?
— Да. — Коннал повернулся и облокотился спиной о ствол. — Я думал, что вернусь, когда наступит срок, и займу его место, ведь я его наследник. Он сказал, что я наследую ему по праву, ибо во мне течет королевская кровь. — Коннал горько усмехнулся, оттолкнулся от дерева и нервно заходил около костра. Остановившись, он взглянул на Шинид. — Я слышал, как он спорил с моей… матерью. Она настаивала на том, что мне не следует говорить. О чем, я тогда не знал. Гейлен же полагал, что для меня будет лучше, если я узнаю правду, ибо если кто-то проведает об этом раньше меня, то сможет обвинить их всех в подлоге и тогда меня лишат звания рыцаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Он говорил о своем долге, но при этом речь шла всего лишь о сделке, ценой которой была она. Если бы у нее не было ни земель, ни замка, ни армии, тогда и только тогда она могла бы узнать наверняка, есть ли в его сердце место для нее. Но, увы, она не была убогой нищенкой, и правды ей не узнать никогда.
— Знаешь что, Шинид, ты судишь о нем предвзято.
Шинид сконфуженно потупилась.
— Тебя воспринимают как легендарную личность… О да, не делай такое лицо! — Шинид виновато улыбнулась. — Но на Коннала смотрят как на простого смертного. Смотрят и видят, что с ним происходит. Для всех, кроме тебя, очевидно, что ты ему вовсе не безразлична, а на то, что он не решается сказать тебе об этом прямо, есть веские причины. Ты не догадалась какие? Всякий мужчина боится оказаться несостоятельным рядом с такой сильной женщиной, к тому же колдуньей. Ты об этом не думала? Шинид озадаченно заморгала.
— Посмотри на него, Эффрека! Разве ты видишь не того же мужчину, что и я? Если даже он боится не оправдать ожиданий, то, что же делать остальным представителям его пола?
Эффрека взяла пяльцы с рукоделием и сделала стежок.
— Он готов драться за тебя, Шинид. Сражаться за твое сердце. Но против колдовства он бессилен. Ваши силы не равны, и это его угнетает.
Для Шинид слова Эффреки звучали как откровение.
— Ты говоришь так, будто взаимоотношения мужчины и женщины — беспрерывный турнир. Что нам — постоянно мериться силами?
— Для тебя — нет, но мужчины смотрят на жизнь по-другому. Они странные существа.
Шинид бросила взгляд на Коннала. Да, он не слишком жаловал ее дар прежде, но сейчас вроде бы смирился с ним и принял ее такой, какая она есть. Он лишь попросил не колдовать здесь, чтобы не напугать людей или не спалить замок. И в то же время она понимала, почему он так долго не желал пользоваться своим умением читать мысли и чувства живых созданий: людей, зверей, птиц, порхающих вокруг него. Она была в глазах многих диковиной, и для того, чтобы привыкнуть к своему положению, ей потребовались годы. Она понимала и то, что одним своим присутствием рядом с ним может навлечь на него неприятности. И у нее были доказательства. Его хотели убить из-за нее. Если бы кто-то узнал о его даре, он тоже оказался бы в изоляции. Кто захочет, чтобы в его душе читали, как в книге? Но в его даре были и свои преимущества — преимущества, которые мог оценить лишь он один. И еще, вероятно, король. Но Коннал предпочел ни с кем не делиться своей тайной, только с ней. С ней одной.
И этот факт склонил чашу весов в его пользу.
— Иди к нему, — сказала Эффрека, и Шинид, не раздумывая, поднялась и пошла к нему. Коннал отвернулся от Монро и впился в нее взглядом.
Он смотрел на нее так, что душа ее смеялась и плакала. Она уже принадлежала ему. Вот рука его легла ей на талию. Уютно и в то же время возбуждающе. Так есть и так будет, подумала она, стараясь усмирить бешено бьющееся сердце.
Коннал резко осадил коня, и, не поворачивая головы, бросил:
— Шинид, я знаю, что ты тут, черт тебя возьми!
— Если знаешь, Пендрагон, тогда не ругайся.
Пендрагон. Все ясно, она зла на него. Надо было догадаться, что она обо всем узнает, но он должен был все сделать сам. Один, без нее.
Коннал развернул коня. Шинид стояла посреди дороги подбоченясь, притопывая ногой. «Сердится, — подумал он, — но как она чертовски хороша!» События прошлой ночи пронеслись у него в голове, словно вспышки света. Вкус ее губ, запах ее тела, руки, обвивавшие его шею, их поцелуи. Разозлившись на нее за то, что она рискует из-за него жизнью, он подъехал к ней и одним рывком поднял в седло.
— Как ты могла! После того, что случилось с тобой однажды, как могла ты оставить лагерь и явиться сюда без охраны?
— Чтобы найти тебя. А ты тоже хорош! Сбежал от меня в темноте и думал, что я не буду волноваться?
— Я способен сам о себе позаботиться.
— Я с этим не спорю! — зло бросила она. — Но неужели то, что я рассказала тебе о своем сне, ты воспринял как шутку?
— А то, что я попросил тебя никуда не отходить от охраны, как восприняла ты?
— Ты — моя главная охрана, Пендрагон. Ты мне так часто об этом говорил. А теперь, выходит, ты меня бросил? Хорош защитник! — Она понимала, что несправедлива к нему, но одно было очевидно: если бы он доверял ей, то не стал бы сбегать тайком, он мог хотя бы сказать ей, что покидает лагерь.
— К утру я бы вернулся. А про твой сон я помню и буду начеку.
Шинид схватила его за руки.
— Это случилось не в замке, Коннал. Тебя убили на открытом пространстве.
Сердце его дрогнуло. В глазах ее стояли страх и отчаяние. Он прижался лбом к ее лбу.
— Прости меня, девочка, за то, что я так тебя напугал.
— Больше так не делай.
— Договорились. Ну, теперь-то ты вернешься под крыло к Наджару?
— Нет, я еду с тобой.
— Не думаю, что это хорошая мысль.
— Не надувайся, Коннал, как индюк перед дракой. Я могу опередить тебя, если хочешь.
Она вскинула ладони вверх — она обычно так поступала, когда хотела сотворить что-то грандиозно-волшебное, — и Коннал, схватив ее за руки, опустил их.
— Нет, не хочу. Ты хоть знаешь, куда я еду? — Но, уже задав этот вопрос, Коннал понял, что сморозил глупость.
— Мы всего в нескольких милях от аббатства Святой Екатерины.
Коннал отвернулся, и только когда конь нетерпеливо переступил копытами, он понял, насколько неосмотрительно с их стороны стоять одним на пустой дороге. Он огляделся, подыскивая подходящее место для стоянки. В спокойной обстановке он попытается отговорить ее ехать вместе с ним. Там ей не место. Задача осложнялась тем, что она должна была вернуться в лагерь по собственной воле, в противном случае она просто прибегнет к магии и исчезнет, а потом появится в аббатстве в самый неподходящий момент.
Коннал опустил ее на землю, спешился и повел Шинид и своего коня в густые заросли у дороги. Оглядевшись, он решил, что место подходящее: с дороги их не видно, а сама дорога просматривается отлично.
— Госпожа Луна, господин Солнце, — услышал он за спиной и резко обернулся. Шинид стояла, запрокинув лицо к небу, подняв ладони вверх. — Защитите нас своим волшебным светом. От злого взгляда, от меча, от стрелы, от всяких бед. — Золотистое сияние спустилось на них с неба, создавая барьер между ней и прочим миром. — Так сказано мной, так тому и быть.
Коннал услышал треск и схватился за меч, тревожно озираясь. Деревья согнулись, сомкнулись верхушками, создавая шатер, укрывая собой поляну. Ветви над их головами тянулись друг к другу, сплетались, словно нити в полотне.
Она опустила голову и посмотрела на него.
— Бог мой, Шинид! Если ты можешь сделать такое, то сотвори что-нибудь, чтобы уберечь себя от беды!
Шинид подошла, поднимая с земли мертвые ветки и листья и сгребая их в кучу.
— Я могу, Коннал, повелевать стихиями, чтобы они берегли меня, но я, увы, не могу повелевать свободной волей.
Коннал добавил к куче хвороста несколько палок, и Шинид взмахом руки зажгла костер.
— Хорошо, что я об этом узнал.
— Что же хорошего? Ты боишься, что я тебя околдую? — с улыбкой спросила она.
Взгляд его говорил о том, что она попала в точку. Шинид покачала головой.
— Чувства и эмоции — это проявления свободной воли. Если человек их не показывает, я не могу его изменить. Внутри он останется прежним. Тебе дано читать мысли человека, а мне — нет.
— Вот и хорошо. Ни один мужчина не хочет, чтобы женщина была сильнее его, — заявил он, не подумав, и, взглянув на нее, улыбнулся простодушно-виноватой улыбкой. — Я вот часто в последнее время спрашиваю себя, как я могу быть равным тебе, если ты умеешь повелевать стихиями, а я — нет? — Коннал спустился на колено и подбросил хворосту в костер. — С тех пор как я был мальчишкой, я ненавидел все это чертово колдовство. В твоих руках была могучая сила — ты могла изменять жизнь к лучшему, а пользовалась ты ею только для игры.
— Я тогда была ребенком и не знала ничего, кроме игры.
— Я не мог стряхнуть с себя эти воспоминания. До некоторых пор.
Шинид нахмурилась и подошла к нему вплотную. — И что заставило тебя изменить свое отношение?
— То, что я увидел. Ты не играешь в колдунью. Ты пользуешься магией для блага людей тогда, когда они теряют последнюю надежду.
— Вот как? Значит, когда ты увидел все своими глазами, ты поверил, а когда я говорила тебе об этом, считал, что я лгу?
Коннал помолчал и, опустив голову, признался:
— Да, раньше я тебе не доверял.
— Недоверие было взаимным.
Он бросал хворост в костер, избегая смотреть ей в глаза. Он знал, что в них стоит вопрос. А может ли он сейчас ей довериться?
Она не стала спрашивать его ни о чем, просто, когда он поднялся, положила ладони ему на грудь, и Конналу вдруг показалось, что ладони ее прожигают его насквозь. Все его чувства резко обострились. Образы мелькали перед его глазами, воспоминания наслаивались одно на другое. Внутри ее была «дверь», закрытая «дверь», ждущая, чтобы ее открыли, и все же она колебалась, искала повод, чтобы не отпирать ее. Он чувствовал, как усилилось биение ее сердца, он чувствовал, как между ними возникает почти зримая связь. Она прижалась к нему.
— Поговори со мной, Коннал.
Черты лица его стали жестче. Вход воспрещен, говорил ей этот взгляд.
— Ты не даешь мне узнать самую сокровенную суть тебя, сторожишь ее, как верный пес сторожит имущество господина, — обиженно сказала Шинид. — Ты покидал Ирландию в гневе, и я об этом знаю. Ты бросил свой меч к ногам отца и поклялся никогда не возвращаться. Но ты вернулся, и Ирландия приняла тебя как сына… А ты говоришь и ведешь себя так, будто твоя жизнь давно кончена. Он отступил от нее.
— Так и есть.
— Но как же я? Я должна считать, что и моя жизнь окончена тоже?
Ее вопрос поразил Коннала. Он смотрел в огонь и думал. Шинид была его женой, даже если не знала об этом, и она заслуживала того, чтобы получить честный ответ. Коннал, вздохнув, опустил голову. Он никогда еще никому об этом не рассказывал. Как она воспримет его слова? Быть может, узнай она его тайну, и та тонкая нить понимания, что протянулась между ними, разорвется? И тогда все исчезнет: нежность, трепетные взгляды — все. Но он очень хотел, чтобы она поняла, отчего он убежал из страны, отчего родина стала ему чужой, такой же чужой, как семья, в которой он вырос.
Но ставка была слишком велика. На кону стояла его гордость.
— Коннал… — Она чувствовала его напряжение. Она видела, как побелели костяшки его пальцев, сжатых в кулаки. Костер горел неровным и тревожным оранжевым светом. Шинид протянула к нему руку, но не посмела коснуться. — Клянусь, я не стану судить тебя. Я просто должна знать, что так глубоко тебя ранило.
Она говорила тихо и нежно, и голос ее был как материнская ласка, как зов родины, по которой он так тосковал. Горло его пересохло, но когда он смог заговорить, голос его зазвучал тихо и хрипло:
— В тот день мне исполнилось семнадцать. Я только что был посвящен в рыцари и жаждал поскорее применить свой меч в ратных подвигах. — Он усмехнулся. — Но тогда все мои битвы были еще впереди. Ни один враг не был убит мной во имя служения королю. — Коннал потер лицо, провел рукой по волосам и подпер ладонью щеку. — Я произнес слова присяги, я говорил то, что они хотели услышать. Что я мечтаю сражаться за правое дело. Что я хочу стать настоящим мужчиной и воином. Но в глубине души я боялся, что при первых ударах клинка о клинок я обмочусь и латы мои заржавеют. — Он засмеялся невесело, избегая смотреть на нее. — Гейлен полагал, что мне стоит подождать. Но я ждать не стал. Я хотел доказать себе, что я взрослый. Сам король Генрих посвятил меня в рыцари. Лучшие рыцари королевства обучали меня ратному делу. Я получил хорошее образование, куда лучшее, чем большинство моих друзей. И я был сильнее и выше большинства моих товарищей. — Коннал запрокинул голову. Ему показалось, что сердце его кровоточит. — Я был тогда неуклюжим, и по ночам, когда все спали, я тренировался, таская ведра с водой, но не по земле, а по тонкому бревну. Я делал это потому, что Гейлен говорил, что такие упражнения сделали его гибким. Я тренировался с упорством, достойным лучшего применения. Я наполнял ведра камнями, чтобы стать сильнее. Я не хотел упасть на задницу в первой же битве. Я ни перед чем бы не постоял, лишь бы стать похожим на Гейлена. Он был моим отцом, и я любил его. Я уважал его за то, кем он был, и за то, каким он себя сделал.
— И ты хотел стать таким же?
— Да. — Коннал повернулся и облокотился спиной о ствол. — Я думал, что вернусь, когда наступит срок, и займу его место, ведь я его наследник. Он сказал, что я наследую ему по праву, ибо во мне течет королевская кровь. — Коннал горько усмехнулся, оттолкнулся от дерева и нервно заходил около костра. Остановившись, он взглянул на Шинид. — Я слышал, как он спорил с моей… матерью. Она настаивала на том, что мне не следует говорить. О чем, я тогда не знал. Гейлен же полагал, что для меня будет лучше, если я узнаю правду, ибо если кто-то проведает об этом раньше меня, то сможет обвинить их всех в подлоге и тогда меня лишат звания рыцаря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44