Ильгет присаживалась рядом с Арнисом, молча гладила его по голове. Из-под койки выбиралась Ритика, клала голову на колени хозяйке, печально глядя в глаза, и проводя рукой по шерсти собаки, Ильгет с горечью вспоминала, что и Шеры, и Виля больше не будет.
Арнис молча обнимал Ильгет, и так они сидели вдвоем. Долго. Иногда приходила Иволга. И ее лицо было печальным. Приходили и другие, особенно часто - Ландзо и Ойли. Иногда собирались все вместе. И так же молчали. Время от времени начинали говорить, и говорили, как бы теоретически, как бы о другом - о том, как Иост хорошо летал, и как он вступил в Орден, и как он слегка картавил, когда пел… И о том, как Гэсс рассказывал анекдоты, даже вспоминали эти анекдоты, только никому не было смешно. И обязательно Ильгет или Айэла начинали плакать. И кто-нибудь уходил, потому что становилось слишком тяжело. Петь никто не решался. И даже говорить о чем-то другом сейчас казалось кощунством. Хотя на Инастре говорили - но там другое дело, там нужно было работать.
Корабль опустился на Квирин за три дня до Рождества. Ильгет на какое-то время забылась, радовалась, целуя личики детей. Они поужинали все вместе, поболтали, как обычно, почитали Библию. А потом дети легли спать, и Арнис с Ильгет пошли в постель, и впервые за много месяцев смогли обнять друг друга не через слой брони.
Ильгет приснился в эту ночь страшный сон - странно, что раньше не было ничего подобного. Ей снился Иост, вот такой, каким она его увидела в последний раз, весь в крови, измученный, и привязан он был почему-то к стене, и вдруг из тени откуда-то возник Гэсс, и в руках его - "Солнце", и он стал расстреливать Иоста. Ильгет закричала, бросилась - то ли отобрать оружие, то ли закрыть Иоста собой - и проснулась. Арнис обнимал ее, целовал лицо, мокрое от слез.
— Ты что, солнышко? Ты кричишь… Сон плохой?
— Да, - прошептала она.
— Маленькая, все уже позади. Все это прошло.
Он не знал, что сказать Ильгет. Не было утешения. Просто не было. Он не знал и сам, что теперь делать, как жить.
На следующий день надо было все-таки что-то делать… надо было готовить праздник для детей. Для них все равно должен быть праздник. Может быть, не такой веселый, как обычно. Вечером Арнис, как сумел, рассказал детям о происшедшем. Они знали, конечно, Иоста и Гэсса, и для них все это было ужасом кромешным. Арнис только не стал рассказывать о том, во что превратился Гэсс - пусть он умрет героем, хоть для детей. Узнают позже. Ильгет повесила портреты погибших в гостиной. Там уже висели снимки Миры, Аурелины, Андорина, Рэйли, Чена, а Данг и Лири так и находились в маленьком домашнем музее.
И неудержимо накатывалось Рождество.
Ильгет не стала звонить Мари, просто поехала к ней. Та выглядела совершенно потерянной… Все валилось у нее из рук, делать ничего не могла. Детей у нее на время забрала мать. Мари сказала, что у нее был уже Дэцин. Ильгет так и не поняла, знает Мари о том, что на самом деле произошло с Гэссом, или нет. С Дэцина бы сталось рассказать ей. Хотя - зачем? Дэцин изверг конечно, но не бессмысленный изверг. Ильгет вытащила Мари на Набережную, они долго гуляли вдвоем. Почти не разговаривали. О чем говорить? Мари было хорошо рядом с Ильгет. И после ее ухода стало чуть-чуть легче, теперь уже можно было просто думать о Гэссе, просто вспоминать.
В церковь на Рождество, конечно, хотелось пойти. Ильгет и вообще не вылезала бы теперь из церкви, находя там утешение. А вот праздновать - совершенно нет. Но совсем не праздновать было нельзя. Хотя Белла, видя состояние своих детей и зная все, предложила, что отметит с внуками праздник одна, а они пусть куда-нибудь уедут, ни Арнис, ни Ильгет на это не согласились. Они и так виноваты перед детьми, оставили их больше, чем на полгода.
— Будем праздновать, - сказал Арнис, - просто потихоньку дома отметим.
Ильгет согласилась с ним. Вот уж чего не хотелось - тащиться в эту ночь на Набережную, в толпу веселящегося народа.
Ничего особенного они не запланировали. Молчаливо решили - как будет, так и ладно. Ильгет с девочками все утро пекли и жарили на кухне, готовя ярнийские лакомства. Арнис и мальчишки в это время украшали гостиную. К шести полетели в церковь. Вернулись в восемь вечера.
Стали разворачивать подарки. Давно уже повелось - родители делали подарок каждому из детей, друг другу, а дети - родителям. Лайна радостно примеряла перед зеркалом настоящий золотой набор, цепочку, кольцо и сережки, с настоящими крошечными бриллиантами. Андо деловито разглядывал новый настоящий спайс. Арли получила портативный электронный микроскоп - в последнее время девочка сильно увлеклась молекулярной биологией. Только Даре и Эльму подарили игрушки, куклу с набором платьев и радиоуправляемый маленький ландер.
Ильгет растроганно перебирала подаренные детьми сокровища - тщательно выполненную до мельчайших деталей модель настоящего парусника. Это Андо. Самодельные бусы и сережки. Позолоченную рыбку, отлитую из гемопласта. Рисунок в рамке - вся семья… и все три собаки. Ильгет поспешно отложила картинку, нарисованную Эльмом еще до их возвращения. Не думать. Ни о чем не думать.
Она сама не очень-то позаботилась в этот раз о подарке для Арниса. Было так мало времени. И просто не до того. Впрочем, не такой уж плохой подарок - новый демонстратор с тройной разверткой, и с именем Арниса, выгравированном на дужках. Да, совсем неплохой. Ильгет и сама не отказалась бы от такого демонстратора, впрочем, Арнис, конечно, даст попользоваться. И ему, вроде бы, понравилось.
— Тебе понравилось, Арнис? - спросила она. Он кивнул.
— Конечно, Иль, спасибо… ну а это тебе.
Он смущенно протянул ей книгу, не бумажную, с пластиковыми листами. На желтой обложке красивой вязью выпукло было выведено "Любимая моя золотинка".
— Я это давно уже. Ты увидишь. Я сделал это и приготовил еще до акции. И спрятал… думал, если я, например, не вернусь, то ты все равно получишь этот подарок.
— Господи, как ты можешь такое говорить, - Ильгет отвела глаза, - если бы еще ты не вернулся.
— Прости, - тихо сказал Арнис. Ильгет раскрыла книгу.
На каждой странице помещался ее собственный портрет. Начиная от самых первых. Когда они были еще женихом и невестой, и Арниса вдруг охватила страсть к голографической съемке. Только здесь, в книге, были далеко не все портреты - самые лучшие за годы, настоящие произведения искусства.
Самый первый - осенняя Ильгет, с золотыми волосами, в вихре золотой листвы.
Ильгет на море, смеющаяся, вытянувшаяся над водой, как русалка, в туче сверкающих брызг.
Ильгет с Шерой (Шерка!), так похожие друг на друга, одинаково золотистые, с одинаково лукавыми, веселыми мордашками.
Ильгет в свадебном платье, прекрасная и неприступная, как королева.
На рыжей лошади, в прыжке.
Фантазии Арниса, коллажи - вот Ильгет, летящая среди звезд… Вот она же в вихре красно-синих спиралей.
Ильгет с детьми.
Ильгет вдруг ощутила, как комок подкатил к горлу. И это все он сделал… для нее… сколько любви. Любви в каждой страничке, в каждом снимке (и это ведь только малая часть, у него же целая коллекция в циллосе)… Какая она здесь красавица, и вот такой - такой, значит, он видит ее. Руки Ильгет ослабели, книга упала на стол.
— Это мама, смотрите! - закричала Арли. Дети принялись с шумными комментариями разглядывать снимки.
— Ты что, солнышко? - тихо спросил Арнис. Ильгет посмотрела на него и не смогла произнести ни звука. Потом она справилась с собой и выдавила.
— Знаешь… нервы, наверное, ни к черту стали.
Арнис молча обнял ее, прижал золотистую голову к своей груди. Ничего не надо было говорить. Он и так все понял. Понял, как она благодарна ему, и какое это счастье - когда тебя видят вот так, и что ей кажется, она ничем не заслужила такого счастья, и как-то неловко даже, и самое худшее, что не ко времени это. И без того внутри все натянуто до предела, как струна, и нервы готовы взорваться. Но все же это хорошо, замечательный это подарок, потому что ничего другого сейчас не нужно, кроме любви.
— Пойдемте за стол, - негромко сказал Арнис. Все зашумели, засуетились.
В этот момент зазвенел вызов. Ильгет побежала в кухню, там ближе всего.
С экрана на нее смотрела грустная Иволга. Она не дома была - какой-то непривычный интерьер вокруг.
— Привет, Иль… ну что, с Рождеством!
— Тебя так же, - Ильгет невольно улыбнулась, увидев подругу.
— Празднуете?
— Ага. А ты где?
— Я в Коринте. Ребята мои разъехались. Ну вот я и прилетела сюда пьянствовать. Сейчас сижу в "Радуге Бетриса".
— Так что же ты? Давай к нам скорее!
Иволга быстро согласилась. Ильгет пошла было в комнату, но тут же раздался еще звонок. Это оказался Ландзо.
— Слушай, Иль, а можно я к вам приду? Валт сейчас в патруле… а одному скучно как-то.
— Ну какие вопросы, Ланс, конечно, приходи!
Ильгет вернулась к семье. Арнис посмотрел на нее, улыбаясь.
— Ты знаешь, пока ты там болтала, позвонил Венис. Они с Сириэлой шляются по Бетрисанде. Я его пригласил к нам.
Ильгет покачала головой.
— По-моему, надо делать запасы. Ты развлекай детей, а я пойду готовиться.
Она ушла на кухню. Странно, вот сейчас ей казалось совершенно нормальным - собраться всем вместе. Людям, которые так хорошо знали Иоста и Гэсса. Людям, которые способны друг друга понять. Понять, как страшна, как неизгладима эта рана. Просто пожалеть друг друга.
— Знаешь что, - сказала Ильгет, - по-моему, будет свинством не позвать Мари.
И они позвали Мари.
В течение часа позвонили еще Ойланг и Айэла, которая оставалась одна с детьми, муж ее был в Космосе. Пришли первые гости. Долго, шумно и сообща решали, звонить ли Марцеллу и Дэцину - все же они одни остались. Решились, позвонили Марцеллу, он сказал, что немедленно придет, но с женой и детьми. Дэцин, конечно, тоже не заставил себя долго уговаривать.
К одиннадцати часам собрались все. Арнис уже уложил всех детей, только Анри продолжал сидеть в гостиной, но начал клевать носом. Ильгет уставила весь стол ярнийскими блюдами. Ойланг заваривал свой фирменный чай. Мари в черном платье сидела тихонько в углу. Детей она снова отправила к бабушке, не могла она сейчас организовать для них праздник… без Гэсса…
Все, вроде бы, было как всегда. Выпили за все, что положено, выпили и за погибших. Ели и хвалили стряпню Ильгет. Но время от времени в разговоре вдруг возникали странные паузы. Как будто не о чем больше говорить.
Если бы Гэсс сейчас был здесь, он обязательно вставил бы…
Эта мысль острым жалом касалась всех одновременно, и все замолкали неловко. Гэсса больше нет и не будет. Все кончено.
Иоста тоже нет. Он не был душой компании, как Гэсс, но как все привыкли к нему, белобрысому, застенчивому, с негромким голосом. Как привычно было, что можно сесть рядом с Иостом, пожаловаться на жизнь, и он так внимательно, как никто, выслушает и посочувствует.
Ойланг сел рядом с Мари и, поглаживая ее по руке, тихо говорил что-то.
— Больше никогда не будет так, как раньше, - вдруг вырвалось у Ильгет. Повисла тишина. Слова эти ее прозвучали - громом.
Беспощадно и точно. Никогда уже не будет так, как раньше. Отряд никогда не будет прежним. Теперь все иначе. Так было и каждый раз, когда кто-нибудь погибал. Но именно Ильгет не ощущала этого так сильно, так страшно - как дальше жить без них? Они слишком давно были в отряде, к ним каждый привык, их любили все… После Анзоры, впрочем, было не легче.
— Ну что же, - тихо сказал Дэцин, - нам придется и с этим смириться.
И все приняли его слова, как должное. Да, он прав. Каждый раз приходится смиряться заново. Привыкать к миру - уже без этого человека. К страшно изменившемуся, опустевшему миру. Дико это подумать, снова сидеть в "Синей вороне" без шуточек Гэсса. Идти в церковь и не видеть Иоста, который в последнее время часто помогал у алтаря.
Но к этому придется привыкнуть. И жить дальше. Пусть дальше жизнь будет не вполне полноценной, иной, все равно жить надо.
— А помните, как Арли пела, - сказала вдруг Иволга, - и потом Иост… тоже…
Она взяла гитару и начала играть. Голос ее был сдавленным.
Задыхаясь в вонючем дыму,
Погибаю от тяжкого смрада.
Ты один мне навеки отрада
На пути, что уводит во тьму.
Без начала мой путь, без конца,
Семь кругов друг за другом, все ниже.
По колено в коричневой жиже,
В темноте не увидеть лица.
На вопрос, бесконечный, как стон,
Что я делаю здесь, и зачем -
Тяжесть лат и разрубленный шлем,
И в ушах одуряющий звон.
Может, ложным пророкам верна,
Бесконечно и так одиноко
Я иду по неверной дороге,
Опускаясь до самого дна?
Только голос, зовущий во тьме.
Уходи, я прошу, я устала
Начинать бесконечно с начала
В этом странном и каторжном сне.
Задыхаюсь и падаю… миг…
В темноте и безумии смрада
Ты один мне навеки отрада,
Ты один мой безудержный крик.
Ты один мне навеки отрада… Ильгет вдруг вспомнила застывшее окровавленное лицо Иоста - и сейчас еще, стоит закрыть глаза, так ясно его видишь. Ей захотелось сказать о том, что Иост умер как герой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65