Еще некрасивее, чем так. Надо думать не о том, что случилось, а о том, как помочь…
— Я не знаю, Белла. Я, наверное, не умею. Надо быть ласковой, надо как-то иначе его расшевелить… а я не могу. Не зря мне говорили, что я не женщина.
— Ну вот, еще только не хватало твоего чувства вины, - рассердилась Белла, - перестань, пожалуйста. Он же тебя выбрал такой, какая ты есть. Он тебя такой любил. Не надо ничего искусственного. А что делать… по-хорошему, одно: к психологу бы надо.
— Говорила - не соглашается.
— Знаешь что? Поговори с вашим командиром. Это у тебя Арнис не соглашается, а тот может ведь и приказать, не так ли?
Ильгет нашла совет Беллы вполне здравым и в тот же день позвонила Дэцину.
— Здравствуй, здравствуй! - дектор выглядел вполне бодро и весело, - как жизнь, птичка?
— Хорошо.
— Возвращаться не собираешься? В середине мая начнем тренировки.
— Может быть, - сказала Ильгет, - в принципе, Дара уже большая, я подумывала. Я хотела с вами поговорить об Арнисе.
— Об Арнисе? - Дэцин стал серьезным, - ну давай.
— Может быть, мы встретимся где-нибудь?
Договорились о встрече в "Синей вороне". При ресторане была и детская гостевая, что для Ильгет очень удобно.
— Вот что, - сказал Дэцин, выслушав Ильгет, - дела у Арниса действительно плохи.
— Вы знаете, я спросила его: может быть, это сагонская атака? Так он даже рассердился: что это за манера у нас, говорит, все списывать вечно на сагонов. Дело даже не в том, что на Квирине сагонов не бывает. Дело в том, что мы совсем уже совесть потеряли, как что случается - сагоны виноваты. Как будто у нас самих нет свободы воли. Как будто мы сами ни в чем не виноваты.
— Да, он где-то прав. И здесь - действительно - сагоны ни при чем.
— А вы знаете, в чем дело? - спросила Ильгет.
— Я, может быть, и знаю. Но это неважно сейчас. Так вот - Арнису я приказывать не буду. Психолог его не спасет.
— Вы уверены? А если хотя бы попробовать?
— Иль, я знаю, что с ним происходит. Понимаешь? Знаю. Но есть вещи, в которых человек только сам себе может помочь.
— А мне-то что делать… - пробормотала Ильгет. Она чуть не плакала.
— Тебе? Терпеть.
Ильгет встала, отодвинула стул и пошла, не прощаясь. Это была ссора. Дэцин смотрел ей вслед, прихлебывая ву.
Нехорошо получилось. Опять нехорошо. И всегда получается нехорошо.
Господи, да когда же Ты меня от этого избавишь!
Дэцин настоял на том, чтобы вся декурия Арниса прошла углубленный курс психокондиционирования. Все десантники еще до сих пор не вернулись с Грона. Хотя случившееся подействовало на них по-разному. Но сам Арнис наотрез отказался лечиться. Приказать… они думают, это так просто. Но это как раз тот случай, когда нельзя лишить человека свободы, данной Богом.
Так же, как Арнис не мог просто удушить пленных газом.
Так же и я не могу насильно помочь ему. Он сам должен захотеть принять эту помощь.
Он должен понять. Мне уже почти девяносто. Если не он придет на мое место - то кто же? Но для этого он должен понять еще многое.
Через два дня Ильгет уже была у Иволги в гостях. Эрика весело играла с Лайной и Андо в детской. Дара с Арли возились на полу. Шеру Ильгет не взяла с собой - теперь Арнис не расставался с собакой.
— Иволга, ты обещала мне помочь… ты не представляешь - ведь никто, никто не может. Все знают что-то - и молчат. Что случилось? Он сломался, стал эммендаром? Что произошло? Почему это нужно скрывать от меня?
Иволга покачала головой.
— Успокойся, милая. Успокойся. Все нормально. Мужчины нам никогда до конца доверять не будут. При всей любви. Это другой биологический вид.
— Но ты-то…
— Я знаю, что случилось. Пойдем, на диван сядем. Я все знаю.
Они сели на диван рядышком. Иволга закинула руку за плечи Ильгет.
— Так вот… Арнис - хороший очень человек. И очень сильный. Никогда он эммендаром не станет. Он будет последним, кого сломает сагон. Это я тебе могу сказать точно. А случилось с ним другое.
Иволга сделала паузу.
— Взяли мы один город… и там много пленных оказалось. Лервенцы - они вообще-то фанатики, про атаку смертников ты уже знаешь. Но в Этраге так вышло, что все-таки почти четыреста человек оказались в плену. А делать-то с ними что? Нас восемнадцать человек квиринцев в этом городе. Включая всю армию. Никакой поддержки в ближайшие пару месяцев не ожидается. Лагеря переполнены, девать их некуда, да и транспортировать мы не можем. Нас там мало было, понимаешь? Никто не ожидал такого. Выпустить пленных - это же самые пассионарии, военные, они все разнесут к чертовой бабушке. Дэцин отдал приказ их уничтожить. Арнису с его декурией. Я даже об этом не знала, я другим занималась.
— И он…
— Триста восемьдесят человек, Иль. Этот твой блаженный посчитал, что просто усыпить их газом будет хоть и гуманно, но неблагородно. Так вот, они каждого выводили во двор - по одному - и спрашивали, не хочет ли он оставить свое богомерзкое занятие и перейти на нашу сторону. Ну, разговор, конечно, долгим не был, времени бы не хватило. Эти фанатики делали круглые глаза и орали "да здравствует Цхарн!" Арнис аккуратненько приставлял бластер к виску и убивал. Своей рукой, заметь. Пятую часть, а может, и больше - они на пять бригад разделились. Это, как ты понимаешь, заняло несколько часов. Ну все, это его и сломало. Потом он воевал, в принципе, нормально все делал… но видимо, уже так, на чувстве долга. Он уже был сломанный.
Иволга перевела дух. Рассказать еще, как он напился, как она его ругала… да нет, не стоит. И так все ясно.
— Боже мой! - сказала Ильгет, - Боже мой!
— Осуждаешь его? - спросила Иволга.
— Да как я могу… что ты говоришь? Ты вот сама - осуждаешь?
— Нет. Во-первых, я бы вообще их спокойненько задушила газом. Как мух. Во-вторых, это дело не мне поручили, а ему. А посему мое дело молчать в тряпочку. И сочувствовать.
— Вот именно, - сказала Ильгет, - ведь мне этого не поручили. Я в такой ситуации не была. Как я могу осудить человека, попавшего в такую ловушку… тем более, он сам себя, похоже, осудил. Что же теперь делать-то, Иволга? Ты знаешь, а он ведь испугался, когда узнал, что я к тебе еду.
— Ну ясно… ты для него - этакая святая, боится, что узнаешь о его неблаговидных делишках на Анзоре. И любить перестанешь. А меня он знает, знает, что я все выболтаю.
Арнис не пошел на исповедь - он встретился с отцом Маркусом в зале общины.
Он честно рассказал о происшедшем. Отец Маркус слушал внимательно, а потом сказал.
— Почему же ты не исповедался, Арнис? Хочешь, я схожу за облачением, и…
— Нет, - Арнис покачал головой, - не надо. Вы скажите, что мне делать теперь… Убить себя? Я думал, но… Иуду что-то вспомнил. Не выход ведь это.
— Не выход, - согласился отец Маркус, - Арнис, подумай сам, как все происходит. А вот если бы тебе снова такой приказ отдали - ты бы его выполнил?
— Да, - сразу ответил Арнис, - в том-то и дело, отец Маркус, я бы опять поступил так же.
Священник задумался.
— Значит, ты не считаешь это грехом?
— Не знаю. Наверное, грех. Я ничего уже не знаю. Конечно, грех, раз совесть обличает. Но если бы мне Дэцин опять отдал такой приказ, я бы его выполнил. Поймите, у нас действительно не было выхода.
— То есть эти смерти предотвратили еще худшие последствия?
— В конечном итоге - да.
— Значит, это не грех. Ведь ты убивал на войне, Арнис, и считаешь это нормальным, а здесь разница только количественная.
— Я еще не убивал пленных.
— Пленный, не пленный - Писание разницы не делает. Убийство есть убийство. Однако же убийство на справедливой войне - не грех.
— Да. Я это и сам знаю. И это все логично, отец Маркус. Но только совесть вот… понимаете, по логике это был не грех. А как глаза закроешь… и видишь это опять. И опять. И снится. Страшно это - как жить-то дальше?
— Так и жить, Арнис, так и жить. Тоже крест. А куда деваться? Ну, сходи к психологу, облегчит он твои страдания. А мне… и отпустить-то тебе нечего. Прав ты.
— Да как же я могу быть прав?! - Арнис едва не закричал, - если бы вы только видели…
Отец Маркус опустил голову. Пальцы его нервно барабанили по перилам балкона.
— Арнис, - сказал он, - а может, это от гордыни все? Хочешь совершенным быть?
— Нет. Я думал уже об этом. Вообще не во мне ведь дело! Ну проклят я, в ад пойду, ладно… А те-то, убитые, их уже не вернуть, вы понимаете? Не могу я себе этого простить. Ну может, Бог бы мне это простил, Он все прощает. А я не могу, вот в чем беда… потому и на исповедь не иду. Не хочу я этого прощения. А вы еще говорите, я не грешен… Тем более не хочу!
— Молился?
— Да…
— Все вот это Богу рассказывал?
— Не помогает. Не слышу, не могу понять ничего.
— Закрыл ты сам себя от Бога, Арнис. Осуждением своим. Сам себя осудил на ад… будто твое это дело. Ведь не только других - и себя судить-то нельзя. Это Божье дело. А грех твой - уныние. Отчаяние. А не то, что ты сделал…
— Не грех, значит. Так и я снова бы так же поступил. Значит, что-то не так в самой основе, - вырвалось у Арниса, - значит, не моя вина… а что-то у нас просто неправильно.
— Арнис, - сказал священник, - я уже человек пожилой. У тебя жена, дети… детей много на Квирине. Если сагоны сюда придут, никто из нас не останется в живых. Мало того, многие души погибнут. Если не вы… я знаю, трудно вам, тяжело, невыносимо. Не могу я тебе сказать - иди на эту войну. Не могу. Но если никто не пойдет - ты знаешь, что будет.
Арнис кивнул.
— И это все тоже правильно, - сказал он, - только не снимает… вины моей не снимает. Их глаза… лица… все это я помню. И всегда буду помнить. Отец Маркус, вы действительно считаете, что такой вот человек, как я… убийца… может подойти к Причастию?
— Да, Арнис.
— Спасибо, - Арнис посмотрел священнику в лицо долгим тяжелым взглядом, - спасибо. До свидания. Я пойду.
Больше Арнис в церкви не появлялся. В городе он вообще не любил бывать. Уходил куда-нибудь в лес с Шерой. Играл с луитреном в палочку, сидел у ручья, слушая журчание воды.
Лес прощал. Собака прощала - она и не знала ничего. Перед ней не было стыдно. С ней можно играть, ее можно учить - для собаки ты Бог, ты прав всегда. Лесу тоже все равно, деревья и камни примут тебя таким, как ты есть.
— Они мне говорят, иди к психологу. Дэцин сказал еще на корабле, - рассказывал он луте, внимательно глядящей ему в глаза, - ну хорошо, предположим, пойду я к психологу. Тут одно из двух - или никакого толка не будет… да я и думаю, что не будет, потому что если уж отец Маркус не помог… Или второе - этот психолог измыслит какой-нибудь способ меня утешить. Убедить, что я прав, что все нормально. Взять так и убить триста восемьдесят человек - это нормально. Я убедюсь… убежусь… в общем, короче, у меня все пройдет, и я дальше буду таким же… счастливым идиотом. Песенки буду петь, с детьми играть, на пляж будем ходить всей семьей. Иль на меня будет смотреть влюбленными глазами. Все хорошо, все прекрасно… а те, убитые - они уже в земле. Их не вернуть. Я ничего не могу для них сделать, ничем не могу вернуть прошлое. Да и вернул бы я - поступил бы так же. Так вот, Шера, знаешь - я не хочу, чтобы психолог мне помогал.
Он шел дальше, вдоль ручья. Бросал камешки в воду.
Что-то неправильно в самой системе. В Дозорной нашей службе. Что-то не так. Раз это убийство было неизбежным.
Да и что это убийство - ведь я за свою жизнь убил гораздо больше. Это так… сигнал для пробуждения совести. А так - разве не часто бывают ситуации, когда мы себя просто вынуждаем забыть… затыкаем эту совесть.
Значит - расстаться с Дозорной службой? Хорошо, я уйду… покаюсь… буду до конца жизни - нет, даже транспортник водить мне нельзя, я заражен, меня в любой момент сагон может достать. Буду до конца жизни, например, флаеры чинить. А на мое место придет другой. Мальчишка, ничего не знающий. И станет убийцей. Нет уж. Долой всю Дозорную Службу? Да нет, я ж понимаю, что невозможно это. Сагонская угроза, к сожалению, более, чем реальна. А раз так - значит, война, вечная война… А война не бывает красивой и благородной. Что бы там ни говорили… никогда она такой не была и не будет. Грязь это, грязь…
Ильгет уложила детей и теперь бродила по дому бесцельно - ничего делать она не могла. Арниса так до сих пор и не было. Ушел, называется, с собакой гулять. Господи, да он может все, что угодно сделать… в таком состоянии.
Нет, нельзя так. Надо верить в лучшее. Ведь Бог верит в нас! Арнис справится, не может он не справиться с этим. Надо верить… Надо заняться чем-нибудь. Вот на Ярне всегда было что-нибудь по хозяйству, чем руки занять. А здесь… Вот что, помолиться надо, где там четки?
Ильгет вошла в гостиную. Поправила поваленные кем-то из детей статуэтки на полке. Взгляд ее упал на Библию, раскрытую в самом начале (большую бумажную, в кожаном переплете, подарили в прошлом году друзья). Книга лежала на столике, будто кто-то ее читал и забыл закрыть. Ильгет подошла, взяла Библию в руки. Прочитала на раскрытой странице:
И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое?
7 если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Я не знаю, Белла. Я, наверное, не умею. Надо быть ласковой, надо как-то иначе его расшевелить… а я не могу. Не зря мне говорили, что я не женщина.
— Ну вот, еще только не хватало твоего чувства вины, - рассердилась Белла, - перестань, пожалуйста. Он же тебя выбрал такой, какая ты есть. Он тебя такой любил. Не надо ничего искусственного. А что делать… по-хорошему, одно: к психологу бы надо.
— Говорила - не соглашается.
— Знаешь что? Поговори с вашим командиром. Это у тебя Арнис не соглашается, а тот может ведь и приказать, не так ли?
Ильгет нашла совет Беллы вполне здравым и в тот же день позвонила Дэцину.
— Здравствуй, здравствуй! - дектор выглядел вполне бодро и весело, - как жизнь, птичка?
— Хорошо.
— Возвращаться не собираешься? В середине мая начнем тренировки.
— Может быть, - сказала Ильгет, - в принципе, Дара уже большая, я подумывала. Я хотела с вами поговорить об Арнисе.
— Об Арнисе? - Дэцин стал серьезным, - ну давай.
— Может быть, мы встретимся где-нибудь?
Договорились о встрече в "Синей вороне". При ресторане была и детская гостевая, что для Ильгет очень удобно.
— Вот что, - сказал Дэцин, выслушав Ильгет, - дела у Арниса действительно плохи.
— Вы знаете, я спросила его: может быть, это сагонская атака? Так он даже рассердился: что это за манера у нас, говорит, все списывать вечно на сагонов. Дело даже не в том, что на Квирине сагонов не бывает. Дело в том, что мы совсем уже совесть потеряли, как что случается - сагоны виноваты. Как будто у нас самих нет свободы воли. Как будто мы сами ни в чем не виноваты.
— Да, он где-то прав. И здесь - действительно - сагоны ни при чем.
— А вы знаете, в чем дело? - спросила Ильгет.
— Я, может быть, и знаю. Но это неважно сейчас. Так вот - Арнису я приказывать не буду. Психолог его не спасет.
— Вы уверены? А если хотя бы попробовать?
— Иль, я знаю, что с ним происходит. Понимаешь? Знаю. Но есть вещи, в которых человек только сам себе может помочь.
— А мне-то что делать… - пробормотала Ильгет. Она чуть не плакала.
— Тебе? Терпеть.
Ильгет встала, отодвинула стул и пошла, не прощаясь. Это была ссора. Дэцин смотрел ей вслед, прихлебывая ву.
Нехорошо получилось. Опять нехорошо. И всегда получается нехорошо.
Господи, да когда же Ты меня от этого избавишь!
Дэцин настоял на том, чтобы вся декурия Арниса прошла углубленный курс психокондиционирования. Все десантники еще до сих пор не вернулись с Грона. Хотя случившееся подействовало на них по-разному. Но сам Арнис наотрез отказался лечиться. Приказать… они думают, это так просто. Но это как раз тот случай, когда нельзя лишить человека свободы, данной Богом.
Так же, как Арнис не мог просто удушить пленных газом.
Так же и я не могу насильно помочь ему. Он сам должен захотеть принять эту помощь.
Он должен понять. Мне уже почти девяносто. Если не он придет на мое место - то кто же? Но для этого он должен понять еще многое.
Через два дня Ильгет уже была у Иволги в гостях. Эрика весело играла с Лайной и Андо в детской. Дара с Арли возились на полу. Шеру Ильгет не взяла с собой - теперь Арнис не расставался с собакой.
— Иволга, ты обещала мне помочь… ты не представляешь - ведь никто, никто не может. Все знают что-то - и молчат. Что случилось? Он сломался, стал эммендаром? Что произошло? Почему это нужно скрывать от меня?
Иволга покачала головой.
— Успокойся, милая. Успокойся. Все нормально. Мужчины нам никогда до конца доверять не будут. При всей любви. Это другой биологический вид.
— Но ты-то…
— Я знаю, что случилось. Пойдем, на диван сядем. Я все знаю.
Они сели на диван рядышком. Иволга закинула руку за плечи Ильгет.
— Так вот… Арнис - хороший очень человек. И очень сильный. Никогда он эммендаром не станет. Он будет последним, кого сломает сагон. Это я тебе могу сказать точно. А случилось с ним другое.
Иволга сделала паузу.
— Взяли мы один город… и там много пленных оказалось. Лервенцы - они вообще-то фанатики, про атаку смертников ты уже знаешь. Но в Этраге так вышло, что все-таки почти четыреста человек оказались в плену. А делать-то с ними что? Нас восемнадцать человек квиринцев в этом городе. Включая всю армию. Никакой поддержки в ближайшие пару месяцев не ожидается. Лагеря переполнены, девать их некуда, да и транспортировать мы не можем. Нас там мало было, понимаешь? Никто не ожидал такого. Выпустить пленных - это же самые пассионарии, военные, они все разнесут к чертовой бабушке. Дэцин отдал приказ их уничтожить. Арнису с его декурией. Я даже об этом не знала, я другим занималась.
— И он…
— Триста восемьдесят человек, Иль. Этот твой блаженный посчитал, что просто усыпить их газом будет хоть и гуманно, но неблагородно. Так вот, они каждого выводили во двор - по одному - и спрашивали, не хочет ли он оставить свое богомерзкое занятие и перейти на нашу сторону. Ну, разговор, конечно, долгим не был, времени бы не хватило. Эти фанатики делали круглые глаза и орали "да здравствует Цхарн!" Арнис аккуратненько приставлял бластер к виску и убивал. Своей рукой, заметь. Пятую часть, а может, и больше - они на пять бригад разделились. Это, как ты понимаешь, заняло несколько часов. Ну все, это его и сломало. Потом он воевал, в принципе, нормально все делал… но видимо, уже так, на чувстве долга. Он уже был сломанный.
Иволга перевела дух. Рассказать еще, как он напился, как она его ругала… да нет, не стоит. И так все ясно.
— Боже мой! - сказала Ильгет, - Боже мой!
— Осуждаешь его? - спросила Иволга.
— Да как я могу… что ты говоришь? Ты вот сама - осуждаешь?
— Нет. Во-первых, я бы вообще их спокойненько задушила газом. Как мух. Во-вторых, это дело не мне поручили, а ему. А посему мое дело молчать в тряпочку. И сочувствовать.
— Вот именно, - сказала Ильгет, - ведь мне этого не поручили. Я в такой ситуации не была. Как я могу осудить человека, попавшего в такую ловушку… тем более, он сам себя, похоже, осудил. Что же теперь делать-то, Иволга? Ты знаешь, а он ведь испугался, когда узнал, что я к тебе еду.
— Ну ясно… ты для него - этакая святая, боится, что узнаешь о его неблаговидных делишках на Анзоре. И любить перестанешь. А меня он знает, знает, что я все выболтаю.
Арнис не пошел на исповедь - он встретился с отцом Маркусом в зале общины.
Он честно рассказал о происшедшем. Отец Маркус слушал внимательно, а потом сказал.
— Почему же ты не исповедался, Арнис? Хочешь, я схожу за облачением, и…
— Нет, - Арнис покачал головой, - не надо. Вы скажите, что мне делать теперь… Убить себя? Я думал, но… Иуду что-то вспомнил. Не выход ведь это.
— Не выход, - согласился отец Маркус, - Арнис, подумай сам, как все происходит. А вот если бы тебе снова такой приказ отдали - ты бы его выполнил?
— Да, - сразу ответил Арнис, - в том-то и дело, отец Маркус, я бы опять поступил так же.
Священник задумался.
— Значит, ты не считаешь это грехом?
— Не знаю. Наверное, грех. Я ничего уже не знаю. Конечно, грех, раз совесть обличает. Но если бы мне Дэцин опять отдал такой приказ, я бы его выполнил. Поймите, у нас действительно не было выхода.
— То есть эти смерти предотвратили еще худшие последствия?
— В конечном итоге - да.
— Значит, это не грех. Ведь ты убивал на войне, Арнис, и считаешь это нормальным, а здесь разница только количественная.
— Я еще не убивал пленных.
— Пленный, не пленный - Писание разницы не делает. Убийство есть убийство. Однако же убийство на справедливой войне - не грех.
— Да. Я это и сам знаю. И это все логично, отец Маркус. Но только совесть вот… понимаете, по логике это был не грех. А как глаза закроешь… и видишь это опять. И опять. И снится. Страшно это - как жить-то дальше?
— Так и жить, Арнис, так и жить. Тоже крест. А куда деваться? Ну, сходи к психологу, облегчит он твои страдания. А мне… и отпустить-то тебе нечего. Прав ты.
— Да как же я могу быть прав?! - Арнис едва не закричал, - если бы вы только видели…
Отец Маркус опустил голову. Пальцы его нервно барабанили по перилам балкона.
— Арнис, - сказал он, - а может, это от гордыни все? Хочешь совершенным быть?
— Нет. Я думал уже об этом. Вообще не во мне ведь дело! Ну проклят я, в ад пойду, ладно… А те-то, убитые, их уже не вернуть, вы понимаете? Не могу я себе этого простить. Ну может, Бог бы мне это простил, Он все прощает. А я не могу, вот в чем беда… потому и на исповедь не иду. Не хочу я этого прощения. А вы еще говорите, я не грешен… Тем более не хочу!
— Молился?
— Да…
— Все вот это Богу рассказывал?
— Не помогает. Не слышу, не могу понять ничего.
— Закрыл ты сам себя от Бога, Арнис. Осуждением своим. Сам себя осудил на ад… будто твое это дело. Ведь не только других - и себя судить-то нельзя. Это Божье дело. А грех твой - уныние. Отчаяние. А не то, что ты сделал…
— Не грех, значит. Так и я снова бы так же поступил. Значит, что-то не так в самой основе, - вырвалось у Арниса, - значит, не моя вина… а что-то у нас просто неправильно.
— Арнис, - сказал священник, - я уже человек пожилой. У тебя жена, дети… детей много на Квирине. Если сагоны сюда придут, никто из нас не останется в живых. Мало того, многие души погибнут. Если не вы… я знаю, трудно вам, тяжело, невыносимо. Не могу я тебе сказать - иди на эту войну. Не могу. Но если никто не пойдет - ты знаешь, что будет.
Арнис кивнул.
— И это все тоже правильно, - сказал он, - только не снимает… вины моей не снимает. Их глаза… лица… все это я помню. И всегда буду помнить. Отец Маркус, вы действительно считаете, что такой вот человек, как я… убийца… может подойти к Причастию?
— Да, Арнис.
— Спасибо, - Арнис посмотрел священнику в лицо долгим тяжелым взглядом, - спасибо. До свидания. Я пойду.
Больше Арнис в церкви не появлялся. В городе он вообще не любил бывать. Уходил куда-нибудь в лес с Шерой. Играл с луитреном в палочку, сидел у ручья, слушая журчание воды.
Лес прощал. Собака прощала - она и не знала ничего. Перед ней не было стыдно. С ней можно играть, ее можно учить - для собаки ты Бог, ты прав всегда. Лесу тоже все равно, деревья и камни примут тебя таким, как ты есть.
— Они мне говорят, иди к психологу. Дэцин сказал еще на корабле, - рассказывал он луте, внимательно глядящей ему в глаза, - ну хорошо, предположим, пойду я к психологу. Тут одно из двух - или никакого толка не будет… да я и думаю, что не будет, потому что если уж отец Маркус не помог… Или второе - этот психолог измыслит какой-нибудь способ меня утешить. Убедить, что я прав, что все нормально. Взять так и убить триста восемьдесят человек - это нормально. Я убедюсь… убежусь… в общем, короче, у меня все пройдет, и я дальше буду таким же… счастливым идиотом. Песенки буду петь, с детьми играть, на пляж будем ходить всей семьей. Иль на меня будет смотреть влюбленными глазами. Все хорошо, все прекрасно… а те, убитые - они уже в земле. Их не вернуть. Я ничего не могу для них сделать, ничем не могу вернуть прошлое. Да и вернул бы я - поступил бы так же. Так вот, Шера, знаешь - я не хочу, чтобы психолог мне помогал.
Он шел дальше, вдоль ручья. Бросал камешки в воду.
Что-то неправильно в самой системе. В Дозорной нашей службе. Что-то не так. Раз это убийство было неизбежным.
Да и что это убийство - ведь я за свою жизнь убил гораздо больше. Это так… сигнал для пробуждения совести. А так - разве не часто бывают ситуации, когда мы себя просто вынуждаем забыть… затыкаем эту совесть.
Значит - расстаться с Дозорной службой? Хорошо, я уйду… покаюсь… буду до конца жизни - нет, даже транспортник водить мне нельзя, я заражен, меня в любой момент сагон может достать. Буду до конца жизни, например, флаеры чинить. А на мое место придет другой. Мальчишка, ничего не знающий. И станет убийцей. Нет уж. Долой всю Дозорную Службу? Да нет, я ж понимаю, что невозможно это. Сагонская угроза, к сожалению, более, чем реальна. А раз так - значит, война, вечная война… А война не бывает красивой и благородной. Что бы там ни говорили… никогда она такой не была и не будет. Грязь это, грязь…
Ильгет уложила детей и теперь бродила по дому бесцельно - ничего делать она не могла. Арниса так до сих пор и не было. Ушел, называется, с собакой гулять. Господи, да он может все, что угодно сделать… в таком состоянии.
Нет, нельзя так. Надо верить в лучшее. Ведь Бог верит в нас! Арнис справится, не может он не справиться с этим. Надо верить… Надо заняться чем-нибудь. Вот на Ярне всегда было что-нибудь по хозяйству, чем руки занять. А здесь… Вот что, помолиться надо, где там четки?
Ильгет вошла в гостиную. Поправила поваленные кем-то из детей статуэтки на полке. Взгляд ее упал на Библию, раскрытую в самом начале (большую бумажную, в кожаном переплете, подарили в прошлом году друзья). Книга лежала на столике, будто кто-то ее читал и забыл закрыть. Ильгет подошла, взяла Библию в руки. Прочитала на раскрытой странице:
И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое?
7 если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65