– Говорите, – сказала Хельга и опять воспользовалась своей таинственной внутренней силой, чтобы изменить и собственное лицо, и атмосферу в комнате. Казалось, она беззвучно вздохнула, после чего и ее грузное тело, и воздух в комнате стали казаться тяжелее. В воздухе как бы висело ожидание. – Вы хотите рассказать – рассказывайте.
– Мы оторвали вас от работы, миссис Денглер? – спросила Мэгги. На лице Хельги засияла довольная улыбка.
– Я выключила плиту. Это может подождать, раз вы здесь. Знаете, что я думаю? Мы воспитывали Мэнни больше, чем делают большинство родителей. И некоторым наплевать на то, что мы делали. И не надо верить тому, что говорят. Маффин-стрит – особый замкнутый мир, как и любая другая улица. А теперь говорите.
– Миссис Денглер, – начал Андерхилл. – Ваш сын был потрясающим человеком. Он был настоящим героем под огнем, и больше того, он умел сочувствовать и был очень изобретателен...
– Ваши мысли текут не в том направлении, – прервала Тима миссис Денглер. – Вы хотите сказать, что он придумывал разные вещи? А разве это не часть общей беды? Если бы он не изобретал эти вещи, разве попал бы под суд?
– Я не стану отрицать, он попал под трибунал, – сказал Тим. – Но не думаю, что вы можете обвинять его в этом.
– Воображение надо обуздывать. Вы ведь говорите о воображении. Этому надо положить конец. Это единственное, что я знаю. И Карл это тоже знал. До самого последнего своего дня. – Она повернулась, почти что разнервничавшись, чтобы еще раз взглянуть на виноградные гроздья, состоящие из шариков, каждый с одинаковым огоньком внутри. – Что ж, продолжайте. Вы ведь этого хотите. Вы специально приехали сюда, чтобы рассказать.
Майкл рассказал о Долине Дракона, и истории, которые доставили удовольствие Джорджу Спитални, сначала никак не затронули Хельгу Денглер, а потом, казалось, повергли в ужас. Ее бледное лицо сделалось ярко-розовым, и она кинула на Пула взгляд, в котором сверкал уже отнюдь не ужас, а самая настоящая злость.
“Пожалуй, хватит рассказов и историй”, – подумал он.
– Поведение Мэнни было из ряда вон выходящим, и он передразнивал своего офицера. Поведение не должно быть из ряда вон выходящим, и офицеров надо уважать.
– Вся ситуация была из ряда вон выходящей, – вмешался Андерхилл.
– Так всегда говорят, когда ищут себе оправданий. Где бы ни был этот мальчик, он должен был вести себя так, как на Маффин-стрит. Гордыня – грех. Мы бы наказали его за это.
Несмотря на то, что между ними сидела Мэгги Ла, Пул чувствовал, как грустно Тиму Андерхиллу и как вскипает постепенно его злость.
– Миссис Денглер, – сказала Мэгги. – Вы только что сказали, что Мэнни был хорошим мальчиком, особенно если вспомнить, откуда он взялся.
Старуха подняла голову, как животное, принюхивающееся к ветру. За круглыми очками засияло нескрываемое удовольствие.
– А маленькие девочки умеют слушать, не правда ли? – сказала она.
– Вы ведь не имели в виду Маффин-стрит, правда?
– Мэнни был не с Маффин-стрит, вот так.
Мэгги ждала, что скажет дальше миссис Денглер, а Пул интересовался про себя, какое же место будет сейчас названо. Марс? Россия? Небеса?
– Мэнни родом из грязи, – сказала наконец миссис Денглер. – Мы взяли этого мальчишку из грязи и мы дали ему дом. Мы дали ему свое имя. Мы дали ему нашу религию. Мы кормили и одевали его. Неужели мы мало постарались? Вы думаете, плохие люди стали бы делать это все для брошенного в грязь ребенка?
– Вы усыновили его?
Андерхилл откинулся на спинку кушетки и в упор уставился на Хельгу Денглер.
– Мы усыновили бедного брошенного ребенка и мы дали ему новую жизнь. А вы думали, у его матери могли быть волосы такого цвета? Неужели вы так глупы? И Карл тоже был блондином, пока не поседел. Карл был ангелом Господним с его белокурыми волосами и вьющейся бородой. Сейчас я покажу вам.
Она почти что вскочила на ноги, вновь сверкнула на друзей своими рентгеновскими глазами и вышла из комнаты. Все это напоминало некую гротескную пародию на вечер, проведенный у Спитални.
– Он когда-нибудь говорил тебе что-нибудь о том, что его усыновили? – спросил Майкл у Андерхилла. Андерхилл покачал головой.
– Мануэль Ороско Денглер, – медленно произнесла Мэгги. – Вы должны были догадаться, что здесь что-то не так.
– Мы никогда не называли его этим именем, – сказал Майкл. Миссис Денглер открыла дверь, из-за которой тут же повеяло запахом сырости. В руках старуха сжимала альбом с фотографиями, сделанный из картона, раскрашенного под кожу. Углы и стыки альбома обтрепались, обнажая слои прессованной бумаги. Она подошла к кушетке, сгорая от нетерпения.
– Сейчас вы увидите моего Карла, – провозгласила она, открывая альбом на одной из первых страниц и поворачивая его к друзьям.
Фотография занимала почти всю страницу. Она была такого качества, что вполне можно было решить, что снимок сделан лет сто назад. В объектив улыбался высокий мужчина с белокурыми волосами, зачесанными за уши, и вьющейся бородой. Он был худ, но широкоплеч и носил черный костюм, который висел на нем, как мешок. Вид у Карла Денглера был очень нервный, напряженный. Природа религии этого человека ясно видна была на фотографии. Если глаза его жены смотрели сквозь вас в другой мир, не замечая ничего, что стояло между ней и этим миром, то глаза Карла глядели прямо в преисподнюю и как бы приговаривали вас оказаться там же.
– Карл был посланцем Бога, – сказала Хельга. – Это ясно видно по его лицу. Он был избранным. Мой Карл не был лентяем. Это вы тоже видите. И он не был мягким. Он никогда не пренебрегал своими обязанностями, даже когда эти обязанности требовали от него, чтобы он стоял на углу улицы при температуре ниже нуля. Слово Божие не станет ждать хорошей погоды, и Слову Божиему нужен преданный человек, чтобы нести его людям, и таким был мой Карл. Поэтому нам нужна была помощь. Ведь мы понимали, что в один прекрасный день Карл состарится. Но мы и подумать не могли, что с нами случится.
Она тяжело задышала, глаза за круглыми стеклами очков как бы увеличились, и у Майкла опять возникло чувство, что тело миссис Денглер начинает обретать какую-то необычную тяжеловесность, как бы впитывает в себя весь воздух в комнате, а вместе с ним все, что когда-либо было на свете правильного и хорошего, оставляя их навечно во тьме.
– Кто были его родители? – донесся до Майкла как будто издалека голос Андерхилла. Миссис Денглер поняла вопрос неправильно.
– Чудесные люди, – ответила она. – А у кого еще мог быть такой сын? Сильные люди. Отец Карла тоже был мясником, и Карл учил Мэнни ремеслу, чтобы он мог работать на нас, пока мы работали на самого Господа. Так что мы подняли его из грязи и дали ему вечную жизнь. Он должен был работать на нас я обеспечить нашу старость.
– Я понимаю, – Андерхилл чуть нагнулся вперед, чтобы встретиться глазами с Майклом. – Но нам также хотелось бы узнать кое-что о родителях вашего сына.
Миссис Денглер захлопнула альбом с фотографиями и положила его на колени. Повеяло опять запахом плесени, которым, видимо, был пропитан картон.
– У него не было родителей, – сказала Хельга, сверкая глазами, в которых по-прежнему отражалось довольство собой. – Он родился не как все нормальные люди, не как Карл и я. Мэнни был рожден вне брака. Его мать, Росита, торговала своим телом. Одна из этих женщин. Она родила младенца в больнице Маунт-Синаи и бросила его там. Просто ушла – и все. А у ребенка была вирусная инфекция, и он чуть не умер. Многие умерли, а он? Мы с мужем молились за него, и только поэтому мальчик выжил. Росита Ороско умерла через несколько недель. Ее избили до смерти. Думаете, это сделал отец ребенка? Мэнни был испанцем только со стороны матери, по крайней мере, так все время думали мы с Карлом. Так что вы понимаете, что я имею в виду. У Мэнни не было ни матери, ни отца.
– Отец Мэнни был одним из клиентов матери? – спросил Андерхилл.
– Мы не думали об этом.
– Но вы только что сказали, что не думаете, чтобы его отец был испанцем... латиноамериканцем.
– Что ж, – Хельга Денглер поменяла позу и одновременно выражение лица. – Должно же в нем было быть хоть что-то хорошее, чтобы уравновесить его грехи.
– А как получилось, что вы его усыновили?
– Карл услышал о бедном мальчике.
– Каким образом? Вы обращались в агентства, ведающие усыновлением?
– Конечно, нет. Я думаю, к нему пришла та женщина. Росита Ороско. Работа моего мужа приводила к нам многих низких, опустившихся, несчастных людей, умолявших о спасении их душ.
– Вы видели Роситу Ороско на проповедях вашего мужа? Теперь Хельга уперлась ногами в пол и в упор смотрела на мужа. Казалось, что она дышит кожей. Некоторое время все молчали.
– Я не хотел обидеть вас, – произнес наконец Андерхилл.
– К нам на проповеди ходили белые люди, – сказала Хельга ровным, спокойным, монотонным голосом. – Иногда к нам приходили католики. Но это все были порядочные, люди. Поляки. Но они тоже могут быть не хуже других.
– Я понимаю, – сказала Андерхилл. – Значит, вы никогда не видели мать Мэнни на ваших службах?
– У Мэнни не было матери, – сказала она тем же ровным, хорошо поставленным голосом. – У него не было ни отца, ни матери.
Андерхилл спросил, арестовала ли полиция человека, который избил до смерти Роситу Ороско.
Миссис Денглер очень медленно покачала головой, как ребенок, который клянется не выдавать секрет.
– Никого не интересовало, кто это сделал. При том, кем была эта женщина. Тот, кто это сделал, предстанет перед Господом. Ибо только он – наш верховный судия.
С ясностью галлюцинации перед глазами Пула предстала комната пыток в Садах Тигрового Бальзама, покореженные получеловеческие существа, стоящие на коленях перед грозным судьей.
– Итак они не нашли его.
– Я не припомню, чтобы кого-то арестовали.
– И ваш муж не проявил никакого интереса к этому делу?
– Конечно, нет. Мы и так сделали для мальчика все, что могли.
Она закрыла глаза. Мысли Пула потекли в другом направлении.
– А когда умер ваш муж, миссис Денглер?
Глаза женщины опять сверкнули в его сторону.
– Мой муж умер в тысяча девятьсот шестидесятом году.
– Ив том же году вы закрыли и церковь, и мясную лавку? Лицо миссис Денглер вновь как бы засветилось изнутри.
– Незадолго до этого, – сказала она. – Мэнни был слишком мал, чтобы быть мясником.
“Понимали ли вы? – подумал Пул. – Понимали ли вы, каким подарком был для вас этот мальчик, независимо от того, откуда он взялся?”
– У Мэнни не было друзей, – сказала миссис Денглер, как бы прочтя мысли Майкла. Пул не сразу понял, что именно звучит в голосе Хельги, и лишь когда она произнесла следующую фразу, Майкл осознал, что это была гордость. – Мальчик всегда был слишком занят, он помогал Карлу. Мы старались, чтобы он все время был занят. Детей надо приучать выполнять их обязанности. Да. Приучать выполнять обязанности. Потому что только так они научатся жить. Когда Карл был мальчиком, у него тоже не было друзей. Я держала Мэнни подальше от других мальчишек, и мы растили его так, как считали правильным. А когда он вел себя плохо, мы делали то, чему учит Писание. – Хельга подняла глаза и посмотрела прямо на Мэгги. – Нам надо было выбить из этого мальчишки его мать. Да. Вы понимаете, мы могли изменить ему имя. Дать ему хорошее немецкое имя. Но ему необходимо было знать, что он наполовину Мануэль Ороско, даже если вторая половина его фамилии Денглер. А Мануэля Ороско надо было приручить и посадить на цепь. Что бы и кто бы ни говорил. Мы делали это из любви к нему и потому что должны были делать. Я сейчас покажу вам, какие результаты это дало. Посмотрите.
Хельга начала листать альбом с фотографиями. Пулу очень хотелось бы просмотреть весь альбом. С того места, где он сидел, Майкл сумел разглядеть какие-то костры и знамена, но не людей.
– Да, – сказала миссис Денглер. – Здесь. Посмотрите, и вы поймете. Мальчик, выполняющий мужскую работу.
Она показала им газетную вырезку, покрытую листом прозрачной бумаги, как вся мебель миссис Денглер была покрыта пластиковыми чехлами.
“Милуоки Джорнал”, двадцатое сентября тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года”, – было надписано чернилами наверху страницы.
Под фотографией была надпись: “Мальчик-мясник: Маленький восьмилетний Мэнни Денглер помогает отцу в лавке на Маффин-стрит. Сам разделывает оленью тушу. Это наверняка из области рекордов!”
Между двумя надписями была фотография черноволосого мальчугана, позирующего в огромном испачканном кровью переднике, который был велик ему настолько, что Мэнни был обернут им дважды, как в обертку для колбасы. В его крохотной ручке красовался пассивный разделочный топор. Этот топор ему наверняка велел взять фотограф, потому что он был велик не только для восьмилетнего ребенка, но и для туши, лежащей перед ним. Это было обезглавленное тело оленя, с которого была содрана шкура, и оно было порублено на аккуратные, ровные куски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92