Пулу больше всего хотелось узнать, что же заставило Тима искать дно, но Лола продолжал быстро говорить:
– Я хочу рассказать вам об американцах, которых прибило сюда во время вьетнамской войны. Эти люди никак не могли вписаться в жизнь собственной страны. На Востоке они чувствовали себя больше в своей тарелке. Многие из них любили азиатских женщин. Или восточных юношей, как ваш друг. – На губах Лолы заиграла горькая улыбка. – Многим хотелось жить в таком месте, где нет проблем с наркотиками. Большинство из них отправились в Бангкок, некоторые купили бары в Пэтпонге и Чианг-Мэе, другие включились в торговлю наркотиками. – Он снова взглянул на Пула.
– А что делал Андерхилл?
Лицо Лолы снова прорезали морщинки.
– Андерхилл был счастлив своей работой. Он жил в крошечной комнатке в старом китайском квартале, где приходилось ставить печатную машинку на пустой ящик. Еще там был маленький проигрыватель – Тим тратил деньги на пластинки, книги, Бугис-стрит и наркотики. Но он был больным человеком. У него была страсть к разрушению. Вы сказали, что он был хорошим солдатом. А из чего, по-вашему, состоит хороший солдат? Из желания созидать?
– Но он был творческой личностью. Никто не может утверждать обратное. Ведь он написал здесь свои лучшие книги.
– Первую книгу он написал во Вьетнаме у себя в голове, – сказал Лола. – Ему надо было только изложить все на бумаге. Он сидел в своей маленькой комнатке и печатал, ходил на Бугис-стрит, снимал мальчиков, делал то, что делал, брал то, что брал, а на следующее утро опять печатал. Все было просто. Вы думаете, я не знаю, о чем говорю? Я знаю – я был там. Закончив книгу, Тим устроил грандиознейшую вечеринку в “Плавучем Драконе”. Там-то он и встретился с моим приятелем Онг Пином. Он собирался тогда начать новую книгу. Тим говорил мне, что знает все об этом сумасшедшем человеке, видит его насквозь и должен написать о нем. Только ему надо еще что-то понять. Выглядело это все очень таинственно. Во многих отношениях. Тиму нужны были деньги, но он придумал какую-то важную схему, которая обеспечит его жизнь. А до этого ему приходится занимать. Вот он и занимал у всех. Включая меня. Кучу денег. Конечно же, он вернет, как я могу сомневаться. Ведь он – известный писатель, разве не так?
– Это была идея тяжбы с издательством?
Лола внимательно взглянул на Майкла и как-то кривовато улыбнулся.
– Это казалось Тиму замечательной идеей. Он собирался получить сотни тысяч долларов. У Андерхилла были серьезные проблемы – никак не удавалось написать ничего такого, что нравилось бы хотя бы ему самому. После “Расколотого надвое” он принимался еще за две или три книги. И все их забросил. Тим окончательно слетел с катушек – они с Онг Пином стали угрожать издателям судебным преследованием. Он хотел получить сразу кучу денег и расплатиться со всеми долгами. Когда эта шикарная идея не сработала, Тим очень быстро устал от Онг Пина. Он выставил его из квартиры – он вообще не хотел никого видеть. К тому же этот сумасшедший избил бедного парня. Потом Тим исчез. Никто не мог его найти. После этого про него ходили разные слухи. Андерхилл останавливался в разных отелях и задолжав кругленькую сумму, съезжал под покровом ночи. Однажды я узнал, что он должен ночевать под одним из городских мостов, и отправился туда с несколькими знакомыми, чтобы посмотреть, не удастся ли нам что-нибудь из него вытянуть или хотя бы поколотить его за все эти художества. Но Тима там не оказалось. Я слышал, что он проводил целые дни у курильщиков опиума. Потом дошла информация, что он окончательно сошел с ума – ходит и сообщает каждому встречному-поперечному, что этот мир полон грязи, что я – демон, Билли – демон, и Бог уничтожит нас. Тут я испугался, доктор. Кто знает, что может прийти в голову этому психу. Тим ненавидел самого себя, я знал это. А люди, которые ненавидят себя, которые никак не хотят смириться с тем, чем они стали, могут сделать все что угодно. Его вышвыривали по очереди изо всех баров в разных концах города. Никто не видел его, но до всех доходили слухи. Он нашел дно, не зря искал так долго.
Пул молча застонал. Что же случилось с Андерхиллом? Может, наркотики, которые он принимал, довели его до такого состояния, что он не мог больше написать ничего стоящего?
Пока Лола рассказывал, Майкл вспомнил вдруг, как однажды в Вашингтоне он отправился со знакомой женщиной-юристом на концерт джазового пианиста по имени Хэнк Джоунс. Он приехал в Вашингтон давать показания по делу “Эйджент Оранж”. Пул очень мало что знал о джазе, и теперь он не мог вспомнить ни одного произведения, которое играл Джоунс. Но что он помнил, так это исходившие от музыканта спокойную грацию и светлую радость, казавшуюся одновременно абстрактной и почти физически ощутимой. Он вспомнил, как Хэнк Джоунс, который был негром средних лет с седеющими волосами и симпатичным, слегка мефистофельским лицом, высоко подняв голову, сидел за клавиатурой, улавливая волны накатывавшего на него вдохновения. Музыка пронизывала Майкла Пула насквозь. Страсть, легкая, как дуновение ветерка. Поющая страсть. Пул был уверен, что то же слышит и сидящая рядом с ним молоденькая женщина-юрист. После представления, когда Джоунс стоял у рояля и беседовал со своими поклонниками, Пул заметил, что сам музыкант пребывает в неописуемом восторге по поводу того, что только что сыграл. От этого человека с изящными манерами исходила такая жизненная сила, что Пулу он показался похожим на огромного льва, преисполненного сознанием собственной силы и значимости.
И Майклу подумалось тогда, что из всех, кого он знает, наверное, только Тиму Андерхиллу знакомо подобное состояние.
Но у Андерхилла, видимо, было всего несколько лет на то, на что Хэнку Джоунсу отводились десятилетия. Он сам украл у себя все остальное время.
Последовала долгая пауза.
– Вы читали его книги? – спросил Лола. Пул кивнул.
– Они хорошие?
– Первые две – очень. Лола поморщился.
– А я думал, все они окажутся ужасными.
– Где он сейчас? – спросил Майкл. – Вам что-нибудь известно?
– Собираетесь убить его? Что ж, наверное, в один прекрасный день кто-нибудь должен убить его и положить конец всем бедам Тима, пока сам он не прикончил кого-нибудь.
– Он в Бангкоке? В Тайпее? Вернулся в Штаты?
– Такие, как он, никогда не возвращаются в Америку. Он подался куда-нибудь еще – как сумасшедшее животное в поисках безопасного укрытия. Я уверен в этом. Я всегда думал, что он переберется в Бангкок. Бангкок – идеальное место для таких, как он. Но сам он чаще упоминал Тайней, так что, может быть, отправился туда. Тим так и не вернул мне ни цента из того, что я ему одолжил, вот что я скажу вам. – Во взгляде Лолы читалась теперь откровенная злость. – Тот сумасшедший, о котором Тим собирался написать, был он сам. Но Андерхилл не понимал этого, а люди, которые так мало про себя знают, они очень опасны. А ведь когда-то я любил его. Любил! Доктор Пул, если вы найдете своего друга, пожалуйста, будьте осторожны.

16
Библиотека
1
Майкл Пул и Конор Линклейтер вот уже два дня были в Бангкоке, а Гарри Биверс в Тайпее, когда Тино Пумо сделал открытие, посетившее его во вполне прозаической обстановке кабинета микропленок главного отделения Нью-йоркской Публичной библиотеки. Приземистому мужчине с бородкой лет шестидесяти в хорошем черном костюме Пумо объяснил, что пишет книгу о событиях во Вьетнаме, точнее, о трибунале по делу Я-Тук.
Какие газеты ему нужны? Копии всех ежедневных газет Нью-Йорка, Вашингтона, Лос-Анджелеса и Сент-Луиса, а также журналы с политическими обозрениями за ноябрь шестьдесят восьмого года и март шестьдесят девятого. А так как Пумо собирался просмотреть еще и некрологи жертв Коко, он попросил “Лондон Таймс”, “Гардиан” и “Телеграф” за всю неделю, включавшую двадцать восьмое января восемьдесят второго года, газеты Сент-Луиса за пятое февраля и ближайшие дни и ежедневные парижские газеты, выходившие в районе седьмого июля.
Бородатый служащий объяснил Тино, что обычно на подборку столь обширных материалов уходит довольно много времени, но что у него есть для Пумо одновременно хорошие и плохие новости. Хорошие заключались в том, что все микрофильмы с материалами по происшествию в Я-Тук уже были собраны воедино. Плохая же новость состояла в том, что все эти материалы еще не поступили обратно в хранилище, потому что не только Пумо интересовался Я-Тук, – журналист по имени Роберто Ортиз затребовал ту же самую информацию тремя днями раньше, изучал ее в понедельник и все утро вторника, который, как известно, был вчера. “Сегодня среда – день “Виллидж Войс”, – автоматически подумал Пумо.
Тино никогда ничего не слышал о Роберто Ортизе и испытывал сейчас по отношению к этому человеку лишь чувство благодарности за то, что не придется ждать несколько дней, пока будут разыскивать нужные ему микрофильмы. В конце концов, повторял Тино самому себе, он ведь просто проводит дополнительные исследования, чтобы заглушить в себе сознание, что он упустил в жизни что-то важное, не отправившись с друзьями в Сингапур. Если обнаружится что-ни-5удь, что им необходимо знать, он всегда может позвонить им в отель “Марко Поло”.
Пока искали и подбирали статьи, Тино изучал, что было написано по поводу событий в Я-Тук в “Нью-Йорк Таймс” и других журналах. Он сидел на пластмассовом стуле перед пластиковым столом, причем стул был неудобный, а аппарат для просмотра микрофильмов занимал на столе столько места, что блокнот для записей Пумо приходилось держать на коленях. Но через несколько минут все это перестало иметь значение. То, что случилось с Тино Пумо через несколько минут чтения статьи, озаглавленной “Я-Тук: позор или победа”, напоминало разве что происшедшее с Котором Линклейтером в момент, когда Чарльз Дейзи положил перед ним альбом с фотографиями, отснятыми Коттоном. Он тут же забыл обо всем, что происходит вокруг.
“Ньюсуик” приводила слова лейтенанта Гарри Биверса: “Мы здесь, чтобы убивать врагов всех видов и размеров. Лично на моем счету уже тридцать трупов вьетконговцев”. “Убийца детей?” – вопрошал “Тайм”, где лейтенант Биверс описывался как “исхудавший человек с ввалившимися глазами и выступающими скулами, отчаявшийся человек на грани срыва”. “Действительно ли они невиновны?” – спрашивала “Ньюсуик”, в которой дальше утверждалось, что лейтенант Биверс – такая же жертва Вьетнама, как и дети, убийство которых вменяется ему в вину.
Тино помнил поведение Биверса в Я-Тук. “На моем счету тридцать мертвых негодяев, давайте, если вы хоть что-нибудь соображаете, нацепите медаль мне на грудь”, – казалось, говорило выражение лица лейтенанта. Лейтенанта буквально распирало, он никак не мог заткнуться. Когда вы стояли рядом с ним, то могли почти почувствовать, как в бешеном темпе бежит кровь по венам Гарри Биверса. И было ясно, что вы обожжетесь, если решитесь прикоснуться к нему.
“На войне все одного возраста, – заявил он репортерам. – Вы, придурки, думаете, что на этой войне есть дети, вы думаете, что дети вообще существуют во время этой войны? Знаете, почему вы так Думаете? Потому что вы – невежественные гражданские крысы, вот почему. Здесь нет детей!”
Были статьи, где предлагалось чуть ли не повесить Биверса, а вместе с ним и Денглера. Например, заголовок статьи в “Тайм”: “Я заслужил эту проклятую медаль”. Интересно, подумалось Тино, почему это, вспоминая о тогдашних событиях, Гарри всегда утверждает, что говорил журналистам, будто остальная часть взвода тоже заслуживает медалей.
Пумо казалось, что кругом царит мертвая, какая-то неземная тишина. Пумо вспоминал, какими взвинченными, доведенными до предела чувствовали они себя в те дни, после того как довелось узнать, какая зыбкая грань отделяет совесть и нравственность от готовности совершить убийство. Все они сплошь состояли из нервов, из кончиков собственных пальцев, недавно нажимавших на курок. Он вновь слышал запах рыбного соуса и дыма, поднимающегося над котлом. На пологом склоне холма лежала девушка, вернее, бесформенная груда синего тряпья рядом с упавшим коромыслом. Если деревня была пуста, кто же, черт возьми, готовил еду? И для кого? Кругом было тихо, но спокойствие окружающей природы напоминало спокойствие тигра перед прыжком. Хрюкнула свинья, Пумо вздрогнул, сжал винтовку и чуть было не изрешетил пулями чумазого ребенка, стоявшего в той же стороне. Потому что никто никогда не знает, в каком облике придет смерть – может, в облике улыбающегося ребенка с протянутой рукой, она проникает тебе в мозг и медленно поджаривает его, и ты либо начинаешь палить без разбора во все подряд, либо стараешься спрятаться, как тигр прячется в траве перед прыжком – спасти свою жизнь можно только став невидимым.
Пумо продолжал рассматривать фотографии – лейтенант Биверс, исхудавший и вымотанный, с изможденным лицом и ускользающим взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92