Все это время я только и делаю, что даю, даю, даю, даю. Меня судили за вас, Майкл. Я сидел в тесной хижине и ждал приговора. Надеюсь, тебе никогда в жизни не придется пройти через нечто подобное...
– Мне надо кое-что сказать тебе, – оборвал Биверса Майкл. Он рассказал о происшествии на кладбище.
– Ты точно видел его? Тебе лучше рассказать мне все, как есть.
– Думаю, да.
– Ну что ж, игра близится к концу. Он видел мои объявления. Все работает. Я надеюсь, ты не позвонил Мэрфи, чтобы поделиться информацией?
– Нет, – сказал Пул, умолчав о том, что собирался послать лейтенанту найденную им игральную карту.
– Думаю, я должен быть благодарен тебе и за это. Дай мне название и адрес вашего отеля. Если этот парень собирается ходить за нами по пятам и оставлять записки, то очень скоро появится что-нибудь новенькое и мне понадобится с вами связаться.
* * *
Сидя в тесной квартирке Конора, Пул еще примерно час или два пытался читать, но чувствовал себя настолько не в своей тарелке, что в длинных предложениях ему стоило большого труда уловить смысл. В семь часов он вдруг понял, что голоден и вышел, чтобы перекусить. На улице Майкл увидел свою машину, припаркованную около кафе-мороженого, и вспомнил, что книги Робби о Варваре все еще лежат в чемодане. Он пообещал себе, что не забудет на обратном пути забрать их с собой.
8
Майкл пообедал в маленьком итальянском ресторанчике и снова погрузился в “Послов”. Он думал о том, что завтра они отправляются в детство Коко. Майкл чувствовал, что стоит на пороге великих перемен, к которым он, впрочем, вполне готов. Корпорация здравоохранения Нью-Йорка выделила специальное пособие в размере пятидесяти тысяч долларов, чтобы они открывали кабинеты в районах, где люди сильнее всего нуждаются в медицинской помощи. А потом именно этим врачам в первую очередь завали кредит, который надо было начинать выплачивать не меньше чем через два года. Два, три максимум – четыре дня, думал Пул, и он сможет наконец сойти с моста и отправиться туда, где в нем действительно нуждаются.
9
Когда Пул, пообедав, вернулся в квартиру Конора, он зажег везде свет и уселся в кухне на стул, чтобы почитать до того времени, когда пора будет ложиться в постель. Но его все время мучило чувство, что что-то осталось несделанным, пока он наконец не вспомнил, что забыл захватить из машины детские книжки. Майкл уже совсем было приготовился одеть пальто и выйти за ними, когда, проходя мимо телефона, вспомнил, что не сделал еще одного дела.
Он так и не позвонил стюардессе, которая знала Клемента В. Ирвина, первую жертву Коко в Америке. Пул даже удивился, что все еще помнит имя этого человека.
Но как звали стюардессу? Он попытался вспомнить хотя бы имя стюардессы с их рейса. Оно должно было чем-то напоминать его собственное. Мики, Марша, Микаэла, Минни, Мона... Нет, скорее оно похоже на имя героинь фильмов Хичкока. Грейс Келли. Блондинка. Типпи Хедрен, актриса, которая снималась в “Птичках”. И тут он вдруг точно вспомнил имя девушки, словно только что увидел табличку на ее груди, – Марни. А подругу Марни звали... Лиза. Он стал вспоминать фамилию. Как можно было быть настолько глупым и не записать? Ведь он же спрашивал ее фамилию. И девушка назвала ее. Что-то связанное с Ирландией. Лиза Дубли. Лиза Галуэй. Тепло, тепло. Лиза Ольстер. Лиза Майо, вспомнил наконец Майкл.
Он подошел к телефону и набрал номер справочной службы Нью-Йорка. Конечно же, у нее не было личного номера, чего и следовало ожидать, и Майклу пришлось выяснять телефон Лизы Майо через авиакомпанию, на которую она работала. Он долго ждал у телефона, пока металлический голос не сообщил ему семь цифр телефона Лизы Майо, который Пул немедленно набрал, от души надеясь, что это была именно та Лиза Майо. А если и та, то она вполне может оказаться в данный момент в воздухе за сотни миль от Сан-Франциско.
Телефон прогудел четыре, пять раз, и трубку взяли в тот момент, когда Майкл уже собирался ее повесить.
– Да? – сказала молодая женщина.
– Меня зовут доктор Майкл Пул и я разыскиваю Лизу Майо, подругу Марни.
– Марни Ричардсон? А где вы с ней познакомились?
– Во время полета из Бангкока.
– Марни сумасшедшая. Я со всем этим завязала, когда уехала из Сан-Франциско. Очень мило, что вы позвонили, но...
– Извините, – перебил девушку Майкл. – Я думаю, вы неправильно меня поняли. Я звоню по поводу человека, которого убили в аэропорту около трех недель назад. Мисс Ричардсон сказала, что вы знали его.
– Вы звоните по поводу мистера Ирвина?
– Отчасти. Вы видели его в тот раз, перед тем, как он был убит?
– Еще бы. Я вообще видела его по меньшей мере раз пятнадцать за год. Он летал туда-сюда чуть ли не столько же, сколько я. Я была в шоке, когда узнала, что с ним случилось, но не могу сказать, что мне стало его очень жалко. Он вовсе не был приятным молодым человеком. Ой, мне, наверное, не стоило этого говорить. Но мистер
Ирвин не пользовался популярностью ни у одного из экипажей. Он был чересчур требователен. Но вас-то почему все это интересует? Вы знали мистера Ирвина?
– Меня интересует в основном человек, который во время полета сидел рядом с мистером Ирвином. Вы не могли бы вспомнить что-нибудь о нем?
– О нем? Все это слишком таинственно. Кроме того, мне завтра предстоит довольно рано встать, а сейчас уже поздно. А вы полицейский?
От того, как девушка произнесла “о нем?”, у Пула почему-то побежали мурашки по спине.
– Нет, я не полицейский, я врач, но я связан с расследованием обстоятельств смерти мистера Ирвина.
– Каким образом?
– Это очень долго объяснять.
– Ну что ж, если вы думаете, что парень, который сидел рядом, имеет какое-то отношение к убийству мистера Ирвина, то вы рискуете попасть пальцем в небо.
– Почему?
– Потому что он не мог иметь к этому отношение. Не мог, и все. Я вижу каждый день столько людей. А этот парень был таким милым, таким скромным... Мне было жаль, что ему пришлось сидеть рядом с нашим “Зверем”. Так мы называли мистера Ирвина. Сейчас я даже вспоминаю, что он сумел разговорить Ирвина, они даже вроде бы заключили какое-то пари или что-то в этом роде.
– Вы не помните его имя?
– Имя было како-то испанское. Может, Гомес? Или Гортиз. Вот это да!
У Майкла перехватило дыхание.
– Может, Ортиз? Роберто Ортиз?
Она рассмеялась.
– Как вы узнали? Правильно, именно так. Он еще сказал, чтобы его называли Бобби.
– Вы не можете вспомнить никаких его особых примет? О чем он говорил, как, или что-нибудь необычное?
– Странно, но когда я пытаюсь припомнить, как он выглядел, то перед глазами появляется только какое-то расплывчатое пятно с улыбкой посередине. Я помню, что он очаровал весь экипаж. Но что он говорил... Хотя постойте-ка...
– Да?
– Я вспомнила кое-что странное. Он пел или я даже не знаю, как это назвать. Не то чтобы он пел песню со словами, а так, мурлыкал себе что-то под нос.
– На что это было похоже?
– Это звучало немного странно. Какая-то абракадабра. Может, на иностранном языке? Что-то вроде “помпо-по, помпо-по, поло, поло, помпо-по...”
Тело Пула снова покрылось гусиной кожей.
– Да, – сказал он. – Спасибо вам.
– Это то, что вы хотели услышать?
– “Помпо-по, помпо-по”... или больше похоже на “рип-э-рип-э-рип-э-ло”?
– Очень похоже, – ответила девушка.
Часть седьмая
“Мясорубка”
32
Первая ночь в “Форшеймере”
1
– Я не знаю, существует ли название для подобных вещей, – произнес Андерхилл.
Он сидел возле окна, Майкл рядом с проходом, а Мэгги между ними. Они были в воздухе где-то над Пенсильванией, Огайо или Мичиганом.
– Можно назвать это ощущением пика, предела, но это чересчур общее определение. Или можно считать это экстазом, вполне близкие понятия. Или моментом Эмерсона. Ты знаешь статью Эмерсона “Природа”. Там он пишет о таком состоянии, когда человек весь становится как бы огромным глазом: “Я ничто; я вижу все; частицы Вечного Бытия текут сквозь меня”.
– Звучит как еще один способ повстречаться со слоном, – сказала Мэгги ровным, лишенным выражения голосом. Мужчины рассмеялись.
– Вам не следовало так пугаться этого чувства. Когда вы увидели своего сына, то должны были сразу понять, что что-то в этом роде произойдет.
– Но я не видел сына, – начал было Пул, но слова застряли у него в горле. Он вовсе не был уверен, что хочет рассказать Мэгги и Андерхиллу о “Боге”, и даже когда заговорил, эта неуверенность не покинула его. Но коротенькая фраза Мэгги продолжала эхом отдаваться в его мозгу.
– Нет, вы его видели, – настаивала Мэгги. – Вы видели, каким бы он мог быть, когда стал бы мужчиной. Вы видели именно Робби. – Мэгги как-то странно, почти вопросительно взглянула на Майкла. – Вот почему вы почувствовали такую любовь к тому, кого увидели.
– Вас можно нанять прорицательницей? – спросил Мэгги Андерхилл.
– Смотря сколько у вас денег, – ответила Мэгги все также бесстрастно. – Очень дорого вам обойдется, если вы хотите, чтобы я продолжала говорить совершенно очевидные вещи.
– Мне нравится думать, что это был ангел.
– Мне тоже, – сказала Мэгги. – Вполне может быть.
Несколько секунд все сидели молча. Майкл понимал, что Робби никак не мог вырасти в того мужчину, которого он видел, скорее ему явился образ некоего совершенного Робби, того, в котором расцвели пышным цветом все его лучшие качества. Помимо счастья, он испытывал какое-то другое чувство, почти что восторг, при мысли о том, что он мог дать жизнь мужчине, подобному тому, которого видел у могилы сына. В каком-то смысле он действительно дал ему жизнь Он и никто другой. Мужчина не был галлюцинацией или плодом воображения – он был как бы произведением Майкла. Майкл был его автором, он сочинил его.
Он чувствовал себя так, будто двумя словами Мэгги Ла вернула ему сына. Потому что, раз он существует, значит принадлежит Пулу. Этот мужчина – его мальчик. Траур Майкла закончен.
Когда Майкл обрел наконец способность говорить, он спросил Тима Андерхилла, проводил ли тот какие-нибудь специальные исследования, когда писал “Расколотого надвое”.
– Я хочу сказать, лазил ли ты в путеводители по городу или что-нибудь в этом роде.
Мэгги позволила себе издать какой-то невнятный звук, напоминавший фырканье.
– По большинству американских городов путеводителя не существует, – ответил Тим на вопрос Майкла. – Я просто вспоминал, что рассказывал М.О.Денглер. А затем я дал волю воображению и остался вполне доволен проделанной работой.
– Другими словами, ты хочешь сказать, что просто сочинил этот город.
– Да, я сочинил его, – согласился Тим. Вид у него при этом был несколько озадаченный.
Мэгги Ла подарила Пулу сияющий взгляд и слегка смутила его, похлопав по колену то ли в знак одобрения сказанного, то ли просто посмеиваясь.
– Я что-то прослушал? – спросил Андерхилл, заметив этот знак и не поняв его значения.
– Пока что нет, – ответила Мэгги.
– Задумался о Викторе Спитални и его родителях, – Тим попытался было закинуть ногу на ногу, но вспомнил, что для этого здесь вряд ли хватит места. – Представьте, что чувствует большинство родителей, когда их дети исчезают. Вам не кажется, что они продолжают твердить себе, что их мальчик жив, как бы долго он ни отсутствовал? Но, думаю, родители Спитални отличаются от большинства. Вспомните, они заставляли сына чувствовать себя сиротой, взятым в дом из милости. Если я правильно это понимаю, они превратили своего ребенка в Виктора Спитални, которого мы знали, а уже позже он сам себя превратил в Коко. Так что я уверен, его мать говорит вслух, что сын ее мертв. Она уже знает, что он убил Денглера. Но, готов спорить, она знает также, что он совершал и другие убийства.
– Так что же она должна подумать о нас и о том, что мы делаем.
– Она может решить, что мы маемся дурью и просто-напросто высмеять нас в непринужденной обстановке за чашкой чая. Или же может выйти из себя и вышвырнуть нас из дома.
– Тогда зачем же мы летим?
– Потому что она может ведь оказаться и честной женщиной, которую Бог наказал, послав ей сумасшедшего сына. На свете много всяких несчастий, и сын ее был, возможно, худшим из них в ее жизни. В этом случае она поделится с нами информацией, которой располагает сама.
Андерхилл увидел выражение лица Майкла и добавил, что единственное, что он точно знает о Милуоки, это то, что там будет градусов на тридцать холоднее, чем в Нью-Йорке.
– Думаю, теперь я поняла, почему у них там немного туристов, – сказала Мэгги.
2
В час дня Майкл Пул стоял у окна своего номера в отеле “Форшеймер” и смотрел на то, что было бы четырехполосной дорогой, если бы огромные сугробы не занимали примерно половину крайней полосы с каждой стороны. То здесь, то там виднелись погребенные под снегом машины, а для того, чтобы люди, вылезая из машин, могли попасть на тротуар, в снежных заносах были проделаны проходы, напоминающие горные тропы. По расчищенной части дороги в один ряд двигались машины, покрытые замерзшей грязью буро-болотного цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
– Мне надо кое-что сказать тебе, – оборвал Биверса Майкл. Он рассказал о происшествии на кладбище.
– Ты точно видел его? Тебе лучше рассказать мне все, как есть.
– Думаю, да.
– Ну что ж, игра близится к концу. Он видел мои объявления. Все работает. Я надеюсь, ты не позвонил Мэрфи, чтобы поделиться информацией?
– Нет, – сказал Пул, умолчав о том, что собирался послать лейтенанту найденную им игральную карту.
– Думаю, я должен быть благодарен тебе и за это. Дай мне название и адрес вашего отеля. Если этот парень собирается ходить за нами по пятам и оставлять записки, то очень скоро появится что-нибудь новенькое и мне понадобится с вами связаться.
* * *
Сидя в тесной квартирке Конора, Пул еще примерно час или два пытался читать, но чувствовал себя настолько не в своей тарелке, что в длинных предложениях ему стоило большого труда уловить смысл. В семь часов он вдруг понял, что голоден и вышел, чтобы перекусить. На улице Майкл увидел свою машину, припаркованную около кафе-мороженого, и вспомнил, что книги Робби о Варваре все еще лежат в чемодане. Он пообещал себе, что не забудет на обратном пути забрать их с собой.
8
Майкл пообедал в маленьком итальянском ресторанчике и снова погрузился в “Послов”. Он думал о том, что завтра они отправляются в детство Коко. Майкл чувствовал, что стоит на пороге великих перемен, к которым он, впрочем, вполне готов. Корпорация здравоохранения Нью-Йорка выделила специальное пособие в размере пятидесяти тысяч долларов, чтобы они открывали кабинеты в районах, где люди сильнее всего нуждаются в медицинской помощи. А потом именно этим врачам в первую очередь завали кредит, который надо было начинать выплачивать не меньше чем через два года. Два, три максимум – четыре дня, думал Пул, и он сможет наконец сойти с моста и отправиться туда, где в нем действительно нуждаются.
9
Когда Пул, пообедав, вернулся в квартиру Конора, он зажег везде свет и уселся в кухне на стул, чтобы почитать до того времени, когда пора будет ложиться в постель. Но его все время мучило чувство, что что-то осталось несделанным, пока он наконец не вспомнил, что забыл захватить из машины детские книжки. Майкл уже совсем было приготовился одеть пальто и выйти за ними, когда, проходя мимо телефона, вспомнил, что не сделал еще одного дела.
Он так и не позвонил стюардессе, которая знала Клемента В. Ирвина, первую жертву Коко в Америке. Пул даже удивился, что все еще помнит имя этого человека.
Но как звали стюардессу? Он попытался вспомнить хотя бы имя стюардессы с их рейса. Оно должно было чем-то напоминать его собственное. Мики, Марша, Микаэла, Минни, Мона... Нет, скорее оно похоже на имя героинь фильмов Хичкока. Грейс Келли. Блондинка. Типпи Хедрен, актриса, которая снималась в “Птичках”. И тут он вдруг точно вспомнил имя девушки, словно только что увидел табличку на ее груди, – Марни. А подругу Марни звали... Лиза. Он стал вспоминать фамилию. Как можно было быть настолько глупым и не записать? Ведь он же спрашивал ее фамилию. И девушка назвала ее. Что-то связанное с Ирландией. Лиза Дубли. Лиза Галуэй. Тепло, тепло. Лиза Ольстер. Лиза Майо, вспомнил наконец Майкл.
Он подошел к телефону и набрал номер справочной службы Нью-Йорка. Конечно же, у нее не было личного номера, чего и следовало ожидать, и Майклу пришлось выяснять телефон Лизы Майо через авиакомпанию, на которую она работала. Он долго ждал у телефона, пока металлический голос не сообщил ему семь цифр телефона Лизы Майо, который Пул немедленно набрал, от души надеясь, что это была именно та Лиза Майо. А если и та, то она вполне может оказаться в данный момент в воздухе за сотни миль от Сан-Франциско.
Телефон прогудел четыре, пять раз, и трубку взяли в тот момент, когда Майкл уже собирался ее повесить.
– Да? – сказала молодая женщина.
– Меня зовут доктор Майкл Пул и я разыскиваю Лизу Майо, подругу Марни.
– Марни Ричардсон? А где вы с ней познакомились?
– Во время полета из Бангкока.
– Марни сумасшедшая. Я со всем этим завязала, когда уехала из Сан-Франциско. Очень мило, что вы позвонили, но...
– Извините, – перебил девушку Майкл. – Я думаю, вы неправильно меня поняли. Я звоню по поводу человека, которого убили в аэропорту около трех недель назад. Мисс Ричардсон сказала, что вы знали его.
– Вы звоните по поводу мистера Ирвина?
– Отчасти. Вы видели его в тот раз, перед тем, как он был убит?
– Еще бы. Я вообще видела его по меньшей мере раз пятнадцать за год. Он летал туда-сюда чуть ли не столько же, сколько я. Я была в шоке, когда узнала, что с ним случилось, но не могу сказать, что мне стало его очень жалко. Он вовсе не был приятным молодым человеком. Ой, мне, наверное, не стоило этого говорить. Но мистер
Ирвин не пользовался популярностью ни у одного из экипажей. Он был чересчур требователен. Но вас-то почему все это интересует? Вы знали мистера Ирвина?
– Меня интересует в основном человек, который во время полета сидел рядом с мистером Ирвином. Вы не могли бы вспомнить что-нибудь о нем?
– О нем? Все это слишком таинственно. Кроме того, мне завтра предстоит довольно рано встать, а сейчас уже поздно. А вы полицейский?
От того, как девушка произнесла “о нем?”, у Пула почему-то побежали мурашки по спине.
– Нет, я не полицейский, я врач, но я связан с расследованием обстоятельств смерти мистера Ирвина.
– Каким образом?
– Это очень долго объяснять.
– Ну что ж, если вы думаете, что парень, который сидел рядом, имеет какое-то отношение к убийству мистера Ирвина, то вы рискуете попасть пальцем в небо.
– Почему?
– Потому что он не мог иметь к этому отношение. Не мог, и все. Я вижу каждый день столько людей. А этот парень был таким милым, таким скромным... Мне было жаль, что ему пришлось сидеть рядом с нашим “Зверем”. Так мы называли мистера Ирвина. Сейчас я даже вспоминаю, что он сумел разговорить Ирвина, они даже вроде бы заключили какое-то пари или что-то в этом роде.
– Вы не помните его имя?
– Имя было како-то испанское. Может, Гомес? Или Гортиз. Вот это да!
У Майкла перехватило дыхание.
– Может, Ортиз? Роберто Ортиз?
Она рассмеялась.
– Как вы узнали? Правильно, именно так. Он еще сказал, чтобы его называли Бобби.
– Вы не можете вспомнить никаких его особых примет? О чем он говорил, как, или что-нибудь необычное?
– Странно, но когда я пытаюсь припомнить, как он выглядел, то перед глазами появляется только какое-то расплывчатое пятно с улыбкой посередине. Я помню, что он очаровал весь экипаж. Но что он говорил... Хотя постойте-ка...
– Да?
– Я вспомнила кое-что странное. Он пел или я даже не знаю, как это назвать. Не то чтобы он пел песню со словами, а так, мурлыкал себе что-то под нос.
– На что это было похоже?
– Это звучало немного странно. Какая-то абракадабра. Может, на иностранном языке? Что-то вроде “помпо-по, помпо-по, поло, поло, помпо-по...”
Тело Пула снова покрылось гусиной кожей.
– Да, – сказал он. – Спасибо вам.
– Это то, что вы хотели услышать?
– “Помпо-по, помпо-по”... или больше похоже на “рип-э-рип-э-рип-э-ло”?
– Очень похоже, – ответила девушка.
Часть седьмая
“Мясорубка”
32
Первая ночь в “Форшеймере”
1
– Я не знаю, существует ли название для подобных вещей, – произнес Андерхилл.
Он сидел возле окна, Майкл рядом с проходом, а Мэгги между ними. Они были в воздухе где-то над Пенсильванией, Огайо или Мичиганом.
– Можно назвать это ощущением пика, предела, но это чересчур общее определение. Или можно считать это экстазом, вполне близкие понятия. Или моментом Эмерсона. Ты знаешь статью Эмерсона “Природа”. Там он пишет о таком состоянии, когда человек весь становится как бы огромным глазом: “Я ничто; я вижу все; частицы Вечного Бытия текут сквозь меня”.
– Звучит как еще один способ повстречаться со слоном, – сказала Мэгги ровным, лишенным выражения голосом. Мужчины рассмеялись.
– Вам не следовало так пугаться этого чувства. Когда вы увидели своего сына, то должны были сразу понять, что что-то в этом роде произойдет.
– Но я не видел сына, – начал было Пул, но слова застряли у него в горле. Он вовсе не был уверен, что хочет рассказать Мэгги и Андерхиллу о “Боге”, и даже когда заговорил, эта неуверенность не покинула его. Но коротенькая фраза Мэгги продолжала эхом отдаваться в его мозгу.
– Нет, вы его видели, – настаивала Мэгги. – Вы видели, каким бы он мог быть, когда стал бы мужчиной. Вы видели именно Робби. – Мэгги как-то странно, почти вопросительно взглянула на Майкла. – Вот почему вы почувствовали такую любовь к тому, кого увидели.
– Вас можно нанять прорицательницей? – спросил Мэгги Андерхилл.
– Смотря сколько у вас денег, – ответила Мэгги все также бесстрастно. – Очень дорого вам обойдется, если вы хотите, чтобы я продолжала говорить совершенно очевидные вещи.
– Мне нравится думать, что это был ангел.
– Мне тоже, – сказала Мэгги. – Вполне может быть.
Несколько секунд все сидели молча. Майкл понимал, что Робби никак не мог вырасти в того мужчину, которого он видел, скорее ему явился образ некоего совершенного Робби, того, в котором расцвели пышным цветом все его лучшие качества. Помимо счастья, он испытывал какое-то другое чувство, почти что восторг, при мысли о том, что он мог дать жизнь мужчине, подобному тому, которого видел у могилы сына. В каком-то смысле он действительно дал ему жизнь Он и никто другой. Мужчина не был галлюцинацией или плодом воображения – он был как бы произведением Майкла. Майкл был его автором, он сочинил его.
Он чувствовал себя так, будто двумя словами Мэгги Ла вернула ему сына. Потому что, раз он существует, значит принадлежит Пулу. Этот мужчина – его мальчик. Траур Майкла закончен.
Когда Майкл обрел наконец способность говорить, он спросил Тима Андерхилла, проводил ли тот какие-нибудь специальные исследования, когда писал “Расколотого надвое”.
– Я хочу сказать, лазил ли ты в путеводители по городу или что-нибудь в этом роде.
Мэгги позволила себе издать какой-то невнятный звук, напоминавший фырканье.
– По большинству американских городов путеводителя не существует, – ответил Тим на вопрос Майкла. – Я просто вспоминал, что рассказывал М.О.Денглер. А затем я дал волю воображению и остался вполне доволен проделанной работой.
– Другими словами, ты хочешь сказать, что просто сочинил этот город.
– Да, я сочинил его, – согласился Тим. Вид у него при этом был несколько озадаченный.
Мэгги Ла подарила Пулу сияющий взгляд и слегка смутила его, похлопав по колену то ли в знак одобрения сказанного, то ли просто посмеиваясь.
– Я что-то прослушал? – спросил Андерхилл, заметив этот знак и не поняв его значения.
– Пока что нет, – ответила Мэгги.
– Задумался о Викторе Спитални и его родителях, – Тим попытался было закинуть ногу на ногу, но вспомнил, что для этого здесь вряд ли хватит места. – Представьте, что чувствует большинство родителей, когда их дети исчезают. Вам не кажется, что они продолжают твердить себе, что их мальчик жив, как бы долго он ни отсутствовал? Но, думаю, родители Спитални отличаются от большинства. Вспомните, они заставляли сына чувствовать себя сиротой, взятым в дом из милости. Если я правильно это понимаю, они превратили своего ребенка в Виктора Спитални, которого мы знали, а уже позже он сам себя превратил в Коко. Так что я уверен, его мать говорит вслух, что сын ее мертв. Она уже знает, что он убил Денглера. Но, готов спорить, она знает также, что он совершал и другие убийства.
– Так что же она должна подумать о нас и о том, что мы делаем.
– Она может решить, что мы маемся дурью и просто-напросто высмеять нас в непринужденной обстановке за чашкой чая. Или же может выйти из себя и вышвырнуть нас из дома.
– Тогда зачем же мы летим?
– Потому что она может ведь оказаться и честной женщиной, которую Бог наказал, послав ей сумасшедшего сына. На свете много всяких несчастий, и сын ее был, возможно, худшим из них в ее жизни. В этом случае она поделится с нами информацией, которой располагает сама.
Андерхилл увидел выражение лица Майкла и добавил, что единственное, что он точно знает о Милуоки, это то, что там будет градусов на тридцать холоднее, чем в Нью-Йорке.
– Думаю, теперь я поняла, почему у них там немного туристов, – сказала Мэгги.
2
В час дня Майкл Пул стоял у окна своего номера в отеле “Форшеймер” и смотрел на то, что было бы четырехполосной дорогой, если бы огромные сугробы не занимали примерно половину крайней полосы с каждой стороны. То здесь, то там виднелись погребенные под снегом машины, а для того, чтобы люди, вылезая из машин, могли попасть на тротуар, в снежных заносах были проделаны проходы, напоминающие горные тропы. По расчищенной части дороги в один ряд двигались машины, покрытые замерзшей грязью буро-болотного цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92