Потом он возвращался к горе телеграмм, которая с каждым днем становилась все выше на его письменном столе.
– Мой отец здесь! – оживленно крикнула Венцелю Эстер. – Он пригласит вас к себе, как только немного отдохнет.
И, надвинув желтую с кисточкой шапку на дикую копну своих рыжих волос, Эстер разлеглась на «бобе».
– Поехали! – крикнул стартер, и «боб» тронулся с места мягко и бесшумно. Майор Ферфакс держал руль в худых, загорелых, костлявых руках, приковавшись глазами к блестевшему санному пути. На тормозе все с тем же выражением смертельной скуки сидел лорд Гастингс.
– Алло! Как поживаете? – крикнул он Венцелю, когда они проносились мимо.
Но «боб» уже засвистел и мгновением позже исчез между заснеженными деревьями.
Уже на следующий вечер Раухэйзен пригласил Венцеля к обеду. Венцель надел фрак и ждал старика с тихим ликованием в душе. Но испугался, когда увидел Раухэйзена, входившего в маленькую гостиную. Раухэйзен стал как будто меньше и тоньше, словно сжался от старости. Лицо было бледно, как мел, и покрыто желтыми пятнами. Он оглядел Венцеля своими живыми, проворными глазками и подал ему маленькую, дряблую руку, которая никогда не пожимала другой.
– Рад вас видеть, господин Шелленберг, – сказал он попытался скроить улыбку, которая должна была выразить любезность. – Вы все тот же, все еще в том возрасте, когда люди не меняются. Сколько лет мы не видались? А я вот…
Но он не выждал ответа. Поздоровавшись с бароном Блау, он поспешно направился к столу, словно ему нельзя было терять ни минуты. Ведь только ради дочери согласился он пообедать с этими двумя господами.
Барон Блау сейчас же заговорил своим монотонным, довольно высоким голосом. Он говорил оживленнее, чем обычно, о важных судоходных планах, касавшихся Средиземного моря. Чрезвычайно ими интересуясь, он пытался, как казалось Венцелю, заинтересовать ими и старика Раухэйзена. Тот почти не прикасался к еде и слушал его рассеянно. Однако, немного погодя, покачал своей маленькой головою.
– Средиземное море, – сказал он, не поднимая глаз, – со времени войны еще больше утратило свое былое значение. Оно сделалось второстепенной лужей, в которую я не послал бы и тысячи тонн.
Барон Блау ответил не сразу. Его бледное лицо мало-помалу покрылось своеобразным светлым румянцем. Его темные глаза загорелись. Пренебрежительный тон, которым Раухэйзен отмахнулся от его планов, оскорбил его. Но он отнюдь не признал себя разбитым. Ведь его целью как раз было оживить судоходство по Средиземному морю.
– Вам угодно было сказать: второстепенная лужа, – воскликнул он, все еще с обидой в голосе. – Это во всяком случае немного преувеличено. Подумайте только: Франция, Италия, Египет…
Но Раухэйзен уже не отвечал. Он давно отвернулся от этой темы. «Как мог составить себе состояние этот барон?» – думал он.
Тут Эстер принялась рассказывать про Египет, где она провела последнюю зиму.
– Какая это дивная страна, папа, какая сказочная страна! И при этом полный комфорт, все удобства. Тебе надо непременно с нею познакомиться. Поезжай со мною в Египет, папа!
– У меня нет времени для такого большого путешествия, дитя мое, – ответил Раухэйзен.
Венцель указал, что теперь можно в несколько часов перелететь в Египет. Эстер восторженно ухватилась за это предложение.
– Да, полетим, папа! – воскликнула она.
Но Раухэйзен покачал головой:
– Я слишком стар, – ответил он. – Я боюсь воздуха. Новое поколение побороло эту боязнь.
Потом он заговорил с Венцелем об экономической будущности Германии. Могло почти показаться, что он, самый смелый из всех, он, чья отвага не знала колебаний, кто диктовал народному хозяйству законы, кого все уважали как мастера, – что этот человек внезапно совсем утратил решительность. Ему рисовались затруднения, препятствия, неясности, сквозь, которые не мог прозреть его взгляд. Возникали новые вопросы, проблемы, казавшиеся с первого взгляда неразрешимыми.
– Недавно я долго беседовал с вашим братом Михаэлем, – сказал он. – Ваш брат осознал эти проблемы. Он пытается в них проникнуть. Во многом он меня убедил, например, в том, что мы должны воспитать новое поколение здоровых рабочих, если не хотим вскоре потерпеть поражение на мировом рынке. И во многом другом. Никогда еще не скоплялось так много проблем, никогда их решение не казалось более трудным. Нам нужно набраться мужества.
Венцель смотрел на экономическую будущность Германии оптимистично. Высказывал более бодрые взгляды.
– Возможно, что зрение у вас острее, чем у меня, – ответил Раухэйзен. – Ваши глаза моложе. – Он встал, чтобы уйти к себе. – Мы еще увидимся, господин Шелленберг, – сказал он, прощаясь, – мне хотелось бы еще потолковать с вами о том, о сем.
Но Раухэйзен сказал неправду или забыл об этом, потому что Венцелю больше не пришлось с ним говорить. Старик исчез так же таинственно, как появился.
6
Теперь уже и Венцель принадлежал к свите Эстер наряду с бароном и Ферфаксом, словно всегда был в таком положении. День за днем проводил он в ее обществе. На санях, на ледяном катке, на танцах, в бильярдной комнате и ночью в баре, где грохотал джаз-банд. Здесь царила Эстер, высоко вознесенная над всеми, как королева. Открытая и непринужденная манера Венцеля, по-видимому, нравилась ей. Часто она разражалась громким смехом при его остроумных и саркастических замечаниях. Тогда барон Блау обиженно и беспокойно ерзал на стуле. Но глаза английского майора блестели самоуверенно: в гонках на «бобах» он взял первый приз! «Нэткрекер», его опасный соперник, опрокинулся на крутой кривой в третьем заезде.
Однажды, когда сильная буря нагнала вихри снега и мрак на отель, Эстер внезапно позвонила в комнату к Венцелю и попросила его к себе на чашку чая.
– У меня к вам сегодня большая просьба, – сказала она, когда он вошел к ней, и не было у нее на губах дерзкой, подчас легкомысленной улыбки. Она казалась серьезною, и ее большие глаза глядели задумчиво и немного мечтательно. – Я, правда, боюсь, что моя просьба будет вам не особенно приятна, но должна ее все же высказать.
– Я к вашим услугам, – с удивлением ответил Венцель и посмотрел ей в глаза.
– Садитесь, господин Шелленберг. Слушайте. Я вас видела однажды, когда была еще молоденькой девушкой. Мне сказали: сегодня был офицер, на руках у которого умер твой брат. Я очень любила брата, это был прекрасной души человек. Не расскажете ли вы мне, как он умер?
Венцель нахмурился.
– Зачем? – сказал он, собираясь встать. – Зачем это вам? Забудем про это!
– Я прошу вас об этом, господин Шелленберг! И прошу вас сообщить мне все подробно и тщательно, не умалчивая ни об одной, хотя бы незначительной с виду, мелочи. Обещаете вы мне это?
– Вы раскаетесь, – сказал Венцель и приступил к рассказу.
Он рассказал о тех страшных днях, о том еще более ужасном часе, когда молодой Раухэйзен истекал кровью у него на руках.
– Ступайте, – тихо сказала Эстер, закрывая рукою глаза.
– Я знал, что вы раскаетесь в этом. Зачем касаетесь вы этих вещей? Они – в прошлом, – сказал Венцель и откланялся.
Но на следующий день опять звенели бубенцы на санках, солнце сверкало и пылало, конькобежцы завтракали на катке, не снимая коньков, «бобы» проносились сквозь заснеженный лес. Вечером опять танцевали в баре, и только порою Венцелю казалось, будто Эстер избегает его взгляда.
7
Еще утром Эстер составляла большую программу на предстоящую неделю, а в полдень, следуя внезапной прихоти, объявила, что завтра утром уезжает в Париж.
Друзья устроили ей прощальный банкет, и копна ее огненно-красных волос не больше, чем на ширину ладони, возвышалась над горами цветов, нагроможденными на столе. Эстер сияла и наслаждалась своим триумфом.
Вестибюль отеля был уже весь уставлен ее чемоданами. А в углу громоздились элегантные новенькие чемоданы барона Блау, который не мог отказать себе в удовольствии лично проводить Эстер в Париж. Майор Ферфакс был вынужден, как это ни было ему трудно, остаться еще на неделю в Санкт-Морице, так как должен был участвовать в гонках на скелетонах. Утром поданы были сани: одни – для Эстер и барона Блау, другие – для цветов, а третьи – для прислуги.
– Будьте здоровы, Шелленберг! – со смехом сказала Эстер Венцелю по-английски. – Я надеюсь свидеться с вами.
Венцель велел поставить Эстер в купе исполинский букет чайных роз, который заполнил собою целый угол.
– О, да и здесь цветы! – воскликнула Эстер голосом обрадованного ребенка и вынула карточку из букета. – «Венцель Шелленберг», – прочитала она, – это оригинально!
Она совсем не заметила, что Венцель до этой минуты еще ни разу не подносил ей цветов. Она просто не сомневалась в обратном. Все присылали ей цветы, – значит, и Венцель. Его оригинальная мысль напомнить еще раз о себе понравилась ей.
Она не знала, что Венцель действовал согласно особому плану.
Когда в Парижском H?tel de Ritz Эстер вошла в свои аппартаменты, то, разумеется, уже и эти помещения наполнены были цветами. Парижские друзья поздравляли ее с приездом. Между тем как прощальные букеты из Санкт-Морица увядали где-то в мусорной яме закопченного вокзала, здесь, как по волшебству, возник уже новый цветник: сирень, розы, ландыши, тюльпаны, нарциссы.
А этот огромный букет желтых роз разве не похож на букет Шелленберга, на тот, который в Санкт-Морице совершенно заполнял собою угол купе? Точь-в-точь такой же по цвету, по величине.
Она схватила карточку: «Венцель Шелленберг!»
– Что такое?! Венцель Шелленберг! – сказала Эстер тихо и удивленно.
Она задумалась, быстрым взглядом обвела комнату. Что-то было странное в этой истории. И вдруг она сообразила: Венцель мог, разумеется, по телеграфу заказать букет в одном из парижских цветочных магазинов. Мог точно указать форму букета и цвет, но карточка… как попала сюда его карточка?
Она допросила лакея. Он ничего не знал. Букет был доставлен в гостиницу вместе с карточкой.
«Это необыкновенно странно и загадочно, – твердила Эстер, ломая себе голову над этой загадкой и не зная, как ее разрешить. – Этот Шелленберг замечательный малый, – думала она, – и у него бывают забавные идеи. Но ведь мой отъезд произошел так внезапно, что у него никак не могло быть времени послать сюда карточку в письме».
Но, когда часом позже Эстер, блистая и сверкая в дивном новом парижском туалете, появилась в обеденной зале, – кто стоял там, с бронзовым, почти черным, Как у негра, лицом (благодаря контрасту с фрачной манишкой), с блестящими зубами и с такими смуглыми руками, что ногти на пальцах казались коралловыми? – Венцель!
Барон Блау, провожавший Эстер в залу, воззрился на Венцеля, как на привидение. В первый миг он подумал, что это магия, коварная и во всяком случае неприятная магия и он плохо скрыл свою досаду гримасою изумления. Он ничего не имел против Шелленберга, о, решительно ничего но эта рослая, здоровая, пышущая силой фигура все время действовала ему на нервы. «Этот человек швыряется скалами, – думал он, – у него всегда такой вид, словно он готов на насильственные действия, а когда он смеется нужно затыкать себе ватою уши».
– Честное слово, это Шелленберг! – звонко воскликнула Эстер, озадаченная, обрадованная, польщенная. Она в один миг все поняла.
– У меня тоже срочные дела в Париже, – со смехом сказал Венцель и потряс ее руку.
Никакой магии тут не было. Венцель со следующим поездом уехал из Санкт-Морица в Цюрих, а из Цюриха перелетел в Париж на почтовом аэроплане. Он уже в полдень прибыл сюда.
С покорной усмешкой барон Блау уселся за стол. Голос его звучал пронзительно и обиженно. Он ведь надеялся провести, наконец, несколько дней наедине с Эстер, без этого ужасного гонщика и всех остальных, непрестанно целовавших кончики пальцев Эстер. Да, с этим грубым малым шутки, видно, плохи! Как он узнал, в каком они остановятся отеле? И как он настойчив во всем! А эта наивная назойливость… Тонкостью чувств он, очевидно, не блещет.
– Господин Шелленберг в Париже первый раз, барон, – сказала Эстер.
Барон все еще не пришел в себя.
– В первый раз? – равнодушным тоном переспросил он. – Возможно ли это? Как же вам нравится Париж?
Некоторым утешением послужило барону то, что Венцель был прямо опьянен Парижем.
– Поистине стоит, мой милый барон, приближаться к Парижу на высоте тысячи метров, – воскликнул Венцель. – Сначала на горизонте появляется бурая туча пыли, как самум в пустыне, потом над тучею пыли возникает мираж, фата-моргана, – какая-то мечеть, белоснежная и прозрачная. Я не верил своим глазам и готов был подумать, что мы заблудились в воздухе. Эта белоснежная мечеть – вовсе не мечеть, как мне позже сказали, а Сакре-Кер. Туча пыли редеет, показывается целый квартал города, и внезапно туча исчезает совсем, и необъятный город с миллионами сверкающих окон простирается от горизонта до горизонта.
Венцель успел уже за четыре часа изъездить в автомобиле город во всех направлениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Мой отец здесь! – оживленно крикнула Венцелю Эстер. – Он пригласит вас к себе, как только немного отдохнет.
И, надвинув желтую с кисточкой шапку на дикую копну своих рыжих волос, Эстер разлеглась на «бобе».
– Поехали! – крикнул стартер, и «боб» тронулся с места мягко и бесшумно. Майор Ферфакс держал руль в худых, загорелых, костлявых руках, приковавшись глазами к блестевшему санному пути. На тормозе все с тем же выражением смертельной скуки сидел лорд Гастингс.
– Алло! Как поживаете? – крикнул он Венцелю, когда они проносились мимо.
Но «боб» уже засвистел и мгновением позже исчез между заснеженными деревьями.
Уже на следующий вечер Раухэйзен пригласил Венцеля к обеду. Венцель надел фрак и ждал старика с тихим ликованием в душе. Но испугался, когда увидел Раухэйзена, входившего в маленькую гостиную. Раухэйзен стал как будто меньше и тоньше, словно сжался от старости. Лицо было бледно, как мел, и покрыто желтыми пятнами. Он оглядел Венцеля своими живыми, проворными глазками и подал ему маленькую, дряблую руку, которая никогда не пожимала другой.
– Рад вас видеть, господин Шелленберг, – сказал он попытался скроить улыбку, которая должна была выразить любезность. – Вы все тот же, все еще в том возрасте, когда люди не меняются. Сколько лет мы не видались? А я вот…
Но он не выждал ответа. Поздоровавшись с бароном Блау, он поспешно направился к столу, словно ему нельзя было терять ни минуты. Ведь только ради дочери согласился он пообедать с этими двумя господами.
Барон Блау сейчас же заговорил своим монотонным, довольно высоким голосом. Он говорил оживленнее, чем обычно, о важных судоходных планах, касавшихся Средиземного моря. Чрезвычайно ими интересуясь, он пытался, как казалось Венцелю, заинтересовать ими и старика Раухэйзена. Тот почти не прикасался к еде и слушал его рассеянно. Однако, немного погодя, покачал своей маленькой головою.
– Средиземное море, – сказал он, не поднимая глаз, – со времени войны еще больше утратило свое былое значение. Оно сделалось второстепенной лужей, в которую я не послал бы и тысячи тонн.
Барон Блау ответил не сразу. Его бледное лицо мало-помалу покрылось своеобразным светлым румянцем. Его темные глаза загорелись. Пренебрежительный тон, которым Раухэйзен отмахнулся от его планов, оскорбил его. Но он отнюдь не признал себя разбитым. Ведь его целью как раз было оживить судоходство по Средиземному морю.
– Вам угодно было сказать: второстепенная лужа, – воскликнул он, все еще с обидой в голосе. – Это во всяком случае немного преувеличено. Подумайте только: Франция, Италия, Египет…
Но Раухэйзен уже не отвечал. Он давно отвернулся от этой темы. «Как мог составить себе состояние этот барон?» – думал он.
Тут Эстер принялась рассказывать про Египет, где она провела последнюю зиму.
– Какая это дивная страна, папа, какая сказочная страна! И при этом полный комфорт, все удобства. Тебе надо непременно с нею познакомиться. Поезжай со мною в Египет, папа!
– У меня нет времени для такого большого путешествия, дитя мое, – ответил Раухэйзен.
Венцель указал, что теперь можно в несколько часов перелететь в Египет. Эстер восторженно ухватилась за это предложение.
– Да, полетим, папа! – воскликнула она.
Но Раухэйзен покачал головой:
– Я слишком стар, – ответил он. – Я боюсь воздуха. Новое поколение побороло эту боязнь.
Потом он заговорил с Венцелем об экономической будущности Германии. Могло почти показаться, что он, самый смелый из всех, он, чья отвага не знала колебаний, кто диктовал народному хозяйству законы, кого все уважали как мастера, – что этот человек внезапно совсем утратил решительность. Ему рисовались затруднения, препятствия, неясности, сквозь, которые не мог прозреть его взгляд. Возникали новые вопросы, проблемы, казавшиеся с первого взгляда неразрешимыми.
– Недавно я долго беседовал с вашим братом Михаэлем, – сказал он. – Ваш брат осознал эти проблемы. Он пытается в них проникнуть. Во многом он меня убедил, например, в том, что мы должны воспитать новое поколение здоровых рабочих, если не хотим вскоре потерпеть поражение на мировом рынке. И во многом другом. Никогда еще не скоплялось так много проблем, никогда их решение не казалось более трудным. Нам нужно набраться мужества.
Венцель смотрел на экономическую будущность Германии оптимистично. Высказывал более бодрые взгляды.
– Возможно, что зрение у вас острее, чем у меня, – ответил Раухэйзен. – Ваши глаза моложе. – Он встал, чтобы уйти к себе. – Мы еще увидимся, господин Шелленберг, – сказал он, прощаясь, – мне хотелось бы еще потолковать с вами о том, о сем.
Но Раухэйзен сказал неправду или забыл об этом, потому что Венцелю больше не пришлось с ним говорить. Старик исчез так же таинственно, как появился.
6
Теперь уже и Венцель принадлежал к свите Эстер наряду с бароном и Ферфаксом, словно всегда был в таком положении. День за днем проводил он в ее обществе. На санях, на ледяном катке, на танцах, в бильярдной комнате и ночью в баре, где грохотал джаз-банд. Здесь царила Эстер, высоко вознесенная над всеми, как королева. Открытая и непринужденная манера Венцеля, по-видимому, нравилась ей. Часто она разражалась громким смехом при его остроумных и саркастических замечаниях. Тогда барон Блау обиженно и беспокойно ерзал на стуле. Но глаза английского майора блестели самоуверенно: в гонках на «бобах» он взял первый приз! «Нэткрекер», его опасный соперник, опрокинулся на крутой кривой в третьем заезде.
Однажды, когда сильная буря нагнала вихри снега и мрак на отель, Эстер внезапно позвонила в комнату к Венцелю и попросила его к себе на чашку чая.
– У меня к вам сегодня большая просьба, – сказала она, когда он вошел к ней, и не было у нее на губах дерзкой, подчас легкомысленной улыбки. Она казалась серьезною, и ее большие глаза глядели задумчиво и немного мечтательно. – Я, правда, боюсь, что моя просьба будет вам не особенно приятна, но должна ее все же высказать.
– Я к вашим услугам, – с удивлением ответил Венцель и посмотрел ей в глаза.
– Садитесь, господин Шелленберг. Слушайте. Я вас видела однажды, когда была еще молоденькой девушкой. Мне сказали: сегодня был офицер, на руках у которого умер твой брат. Я очень любила брата, это был прекрасной души человек. Не расскажете ли вы мне, как он умер?
Венцель нахмурился.
– Зачем? – сказал он, собираясь встать. – Зачем это вам? Забудем про это!
– Я прошу вас об этом, господин Шелленберг! И прошу вас сообщить мне все подробно и тщательно, не умалчивая ни об одной, хотя бы незначительной с виду, мелочи. Обещаете вы мне это?
– Вы раскаетесь, – сказал Венцель и приступил к рассказу.
Он рассказал о тех страшных днях, о том еще более ужасном часе, когда молодой Раухэйзен истекал кровью у него на руках.
– Ступайте, – тихо сказала Эстер, закрывая рукою глаза.
– Я знал, что вы раскаетесь в этом. Зачем касаетесь вы этих вещей? Они – в прошлом, – сказал Венцель и откланялся.
Но на следующий день опять звенели бубенцы на санках, солнце сверкало и пылало, конькобежцы завтракали на катке, не снимая коньков, «бобы» проносились сквозь заснеженный лес. Вечером опять танцевали в баре, и только порою Венцелю казалось, будто Эстер избегает его взгляда.
7
Еще утром Эстер составляла большую программу на предстоящую неделю, а в полдень, следуя внезапной прихоти, объявила, что завтра утром уезжает в Париж.
Друзья устроили ей прощальный банкет, и копна ее огненно-красных волос не больше, чем на ширину ладони, возвышалась над горами цветов, нагроможденными на столе. Эстер сияла и наслаждалась своим триумфом.
Вестибюль отеля был уже весь уставлен ее чемоданами. А в углу громоздились элегантные новенькие чемоданы барона Блау, который не мог отказать себе в удовольствии лично проводить Эстер в Париж. Майор Ферфакс был вынужден, как это ни было ему трудно, остаться еще на неделю в Санкт-Морице, так как должен был участвовать в гонках на скелетонах. Утром поданы были сани: одни – для Эстер и барона Блау, другие – для цветов, а третьи – для прислуги.
– Будьте здоровы, Шелленберг! – со смехом сказала Эстер Венцелю по-английски. – Я надеюсь свидеться с вами.
Венцель велел поставить Эстер в купе исполинский букет чайных роз, который заполнил собою целый угол.
– О, да и здесь цветы! – воскликнула Эстер голосом обрадованного ребенка и вынула карточку из букета. – «Венцель Шелленберг», – прочитала она, – это оригинально!
Она совсем не заметила, что Венцель до этой минуты еще ни разу не подносил ей цветов. Она просто не сомневалась в обратном. Все присылали ей цветы, – значит, и Венцель. Его оригинальная мысль напомнить еще раз о себе понравилась ей.
Она не знала, что Венцель действовал согласно особому плану.
Когда в Парижском H?tel de Ritz Эстер вошла в свои аппартаменты, то, разумеется, уже и эти помещения наполнены были цветами. Парижские друзья поздравляли ее с приездом. Между тем как прощальные букеты из Санкт-Морица увядали где-то в мусорной яме закопченного вокзала, здесь, как по волшебству, возник уже новый цветник: сирень, розы, ландыши, тюльпаны, нарциссы.
А этот огромный букет желтых роз разве не похож на букет Шелленберга, на тот, который в Санкт-Морице совершенно заполнял собою угол купе? Точь-в-точь такой же по цвету, по величине.
Она схватила карточку: «Венцель Шелленберг!»
– Что такое?! Венцель Шелленберг! – сказала Эстер тихо и удивленно.
Она задумалась, быстрым взглядом обвела комнату. Что-то было странное в этой истории. И вдруг она сообразила: Венцель мог, разумеется, по телеграфу заказать букет в одном из парижских цветочных магазинов. Мог точно указать форму букета и цвет, но карточка… как попала сюда его карточка?
Она допросила лакея. Он ничего не знал. Букет был доставлен в гостиницу вместе с карточкой.
«Это необыкновенно странно и загадочно, – твердила Эстер, ломая себе голову над этой загадкой и не зная, как ее разрешить. – Этот Шелленберг замечательный малый, – думала она, – и у него бывают забавные идеи. Но ведь мой отъезд произошел так внезапно, что у него никак не могло быть времени послать сюда карточку в письме».
Но, когда часом позже Эстер, блистая и сверкая в дивном новом парижском туалете, появилась в обеденной зале, – кто стоял там, с бронзовым, почти черным, Как у негра, лицом (благодаря контрасту с фрачной манишкой), с блестящими зубами и с такими смуглыми руками, что ногти на пальцах казались коралловыми? – Венцель!
Барон Блау, провожавший Эстер в залу, воззрился на Венцеля, как на привидение. В первый миг он подумал, что это магия, коварная и во всяком случае неприятная магия и он плохо скрыл свою досаду гримасою изумления. Он ничего не имел против Шелленберга, о, решительно ничего но эта рослая, здоровая, пышущая силой фигура все время действовала ему на нервы. «Этот человек швыряется скалами, – думал он, – у него всегда такой вид, словно он готов на насильственные действия, а когда он смеется нужно затыкать себе ватою уши».
– Честное слово, это Шелленберг! – звонко воскликнула Эстер, озадаченная, обрадованная, польщенная. Она в один миг все поняла.
– У меня тоже срочные дела в Париже, – со смехом сказал Венцель и потряс ее руку.
Никакой магии тут не было. Венцель со следующим поездом уехал из Санкт-Морица в Цюрих, а из Цюриха перелетел в Париж на почтовом аэроплане. Он уже в полдень прибыл сюда.
С покорной усмешкой барон Блау уселся за стол. Голос его звучал пронзительно и обиженно. Он ведь надеялся провести, наконец, несколько дней наедине с Эстер, без этого ужасного гонщика и всех остальных, непрестанно целовавших кончики пальцев Эстер. Да, с этим грубым малым шутки, видно, плохи! Как он узнал, в каком они остановятся отеле? И как он настойчив во всем! А эта наивная назойливость… Тонкостью чувств он, очевидно, не блещет.
– Господин Шелленберг в Париже первый раз, барон, – сказала Эстер.
Барон все еще не пришел в себя.
– В первый раз? – равнодушным тоном переспросил он. – Возможно ли это? Как же вам нравится Париж?
Некоторым утешением послужило барону то, что Венцель был прямо опьянен Парижем.
– Поистине стоит, мой милый барон, приближаться к Парижу на высоте тысячи метров, – воскликнул Венцель. – Сначала на горизонте появляется бурая туча пыли, как самум в пустыне, потом над тучею пыли возникает мираж, фата-моргана, – какая-то мечеть, белоснежная и прозрачная. Я не верил своим глазам и готов был подумать, что мы заблудились в воздухе. Эта белоснежная мечеть – вовсе не мечеть, как мне позже сказали, а Сакре-Кер. Туча пыли редеет, показывается целый квартал города, и внезапно туча исчезает совсем, и необъятный город с миллионами сверкающих окон простирается от горизонта до горизонта.
Венцель успел уже за четыре часа изъездить в автомобиле город во всех направлениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49