вогнутое зеркало, солнечные лучи и отбрасывала их тысячами сверкающих огней. Воздух, ледяной от близости глетчеров, чистый благодаря бесконечным снежным полям, наполнен был радостным звоном санных бубенчиков. Все кишело смеющимися людьми в пестрых костюмах. На ледяных катках отеля поблескивали коньки, «бобы» со свистом проносились сквозь погруженный в снежную лавину горный лес, «скелетоны» с лязгом катились вниз по крутым ледяным желобам. Лыжники, с бешеной скоростью увлекаемые лошадьми, неслись вперед, окутанные облаком снега. Мчались целые вереницы санок, облепленных веселой молодежью. Лица покрыты медно-красным и бронзовым загаром. И повсюду – радость, смех, здоровье. Веселое место! Оно понравилось Венцелю.
В то время, как остальное человечество силилось одолеть тяжелый повседневный труд и не надорваться от изнурения, здесь разгульная кучка людей с утра до ночи лихорадочно трудилась над тем, чтобы выработать в себе усталость, необходимую для здорового сна. С пяти часов начинались танцы в дансингах и кафе. Джаз-банды грохотали. А в восемь странные существа, целый день кутавшиеся в плотную шерсть, прельщенные волнами электрического света, выскальзывали из своих коконов. Нежные шелка, нежная плоть, нежное благоухание. Совсем по вкусу Венцеля был этот уголок!
– Я велел оставить за нами этот стол, – услужливо сказал Штольпе и повел Венцеля в угол обеденной залы.
Не успели они окунуть ложки в суп, как появилась леди Уэсзерли в сопровождении обоих своих телохранителей, которые вели ее к столу.
Ее появление, как всегда, возбудило внимание зала. Все у нее сверкало и блестело: глаза, зубы, губы, волосы, плечи, руки. Вызывающе вскинув свой смелый профиль, она прошуршала и просверкала мимо. Улыбка светской львицы, привыкшей к победам, играла на ее темно-красных, накрашенных, надменных губах.
– Кто это? – в восторге пролепетал Макентин. Штольпе сделал ему знак.
Но Венцель сделался молчалив. Он сидел с нахмуренным лбом, со сжатыми челюстями, словно готовясь к атаке. Такой вид у него бывал всегда после того, как он на что-нибудь решался. Венцель Шелленберг и теперь принял решение, когда Эстер, блистая и сверкая, прошумела по зале, приковав к себе все взгляды. Что было мимолетной игрою воображения, стало теперь намерением. Он желал овладеть Эстер Раухэйзен любой ценой.
4
После обеда он поздоровался с Эстер в фойе отеля непринужденно и отнюдь не с тем почтительным выражением, с каким подходили к ней другие мужчины. Здесь, в фойе, гости отеля имели обыкновение отдыхать с часок после дневных трудов и обеденных тягот, чтобы набраться сил для бала или бара.
Эстер нисколько не удивилась, вдруг увидев перед собою Венцеля. В Санкт-Морице не счесть было всех ее знакомых из Парижа, Лондона и Берлина. Куда она ни поворачивала голову, везде в глаза бросались знакомые лица.
– Вы приехали сюда заниматься спортом, господин Шелленберг? – спросила она, улыбаясь и окидывая его быстрым, искушенным взглядом. Его лицо, его одежду, его манеру держать себя, – все она уловила в дробную долю секунды.
– Не я, а мои лошади, – ответил Венцель. – Я пущу скакать здесь своих лошадей, сам же буду избегать какого-либо напряжения.
Эстер нашла этот ответ забавным. Она познакомила Венцеля со своими спутниками. На их счет Венцеля уже в достаточной мере информировал Штольпе. Один из них был известный миллионер, парижский банкир Блау. Он принадлежал к числу самых богатых людей во Франции и удесятерил во время войны свое состояние. Другой – майор Ферфакс, сэр Стюарт Ферфакс из Лондона – был гольф-чемпионом Англии.
– Отчего, барон, не записались и вы на скачки по озеру? – спросила Эстер барона Блау.
– Мой тренер боится, что разреженный воздух повредит лошадям, – скучающим тоном ответил банкир, внимательно и без всякого стеснения уставившись на Венцеля своими черными, круглыми, меланхолически поблескивавшими глазами.
Банкир был изящный господин с иссиня-черными волосами, разделенными пробором и уже с легкой проседью на висках. В отличие от большинства других лиц, его лицо покрыто было не смуглым загаром, а болезненной синевой, своего рода синеватой глазурью. Выражение у него было высокомерное и скучающее, а нервно втянутые крылья носа производили такое впечатление, словно он все время был немного огорчен. У него была привычка иногда поднимать плечи и вытягиваться, словно он пытался стать выше ростом. Рост Венцеля как будто оскорблял его, казался ему как бы непомерным притязанием и вызовом.
Барон Блау, как и Венцель, не для спорта приехал в Санкт-Мориц. Правда, он каждое утро бегал в течение часа на коньках, ровно от десяти до одиннадцати, вычерчивая восьмерки на зеркально-гладкой поверхности принадлежавшего отелю катка. Каждые четверть часа он останавливался, чтобы пропустить через ноздри дым тонкой папироски. При этом он хмуро косился на других конькобежцев Одет он был в широкие клетчатые, черные с белым, бриджи и свитер броского голубого цвета, распотешивший Венцеля. Днем он играл в керлинг. Круглыми камнями вроде прессованных сырков, величиной с грелку, играющие стреляли в цель по гладкой полосе льда. Это была игра преимущественно для пожилых людей, очень увлекавшихся этим видом спорта. Они лихорадочно скоблили и мели маленькими метлами лед, чтобы увеличить скорость камня. Иногда казалось, будто кучка метельщиков суетится на льду. Этим исчерпывались занятия барона. Днем он показывался редко, но каждую ночь последним уходил спать.
Зато майор Ферфакс был типичным спортсменом. Ростом он был еще немного больше Венцеля, но худощав. Туловище и голова – кожа да кости. На его большом орлином носу шелушилась кожа, – так сильно загорел он на солнце. Усики у него напоминали маленькую красную зубную щетку, а его рыжеватые волосы строптивыми кустиками окружали лысеющий череп. Где у других людей находятся глаза, у майора было что-то вроде расплавленного серебра.
Утром майор обычно тренировался на «скелетоне». Лежа животом на низких санках, он срывался вниз по обледенелым колеям, наклонным, как кровельный скат. Он прикрепил к своим санкам два секундомера, которые мог пускать в ход во время бешеной гонки. Когда он летел вниз, его изогнутый нос был на расстоянии какого-нибудь вершка от твердой ледяной поверхности. Днем он правил рулем своего «боба» «Старая Англия». При этом он также лежал на животе, сжимая в сухих руках руль, устремив глаза в несущийся ему навстречу снежный путь. Он тренировался для больших гонок на «бобах», которые должны были состояться через две недели. На нем лежала леди Уэсзерли, а за нею – еще три спутника. Лорд Гэстингс, один из знаменитейших в Англии охотников на фазанов, управлял тормозом. Смертельную скуку выражало его бульдогоподобное лицо, когда «боб» мчал его в бездну. Вчера они опрокинулись, и лорд Гэстингс вывихнул себе руку.
Эстер, всегда окруженная роем поклонников, по-видимому, поместила этих двух телохранителей во главу списка претендентов на ее руку. Оба, по слухам, сделали ей предложение и ждали ее решения. Барон Блау предлагал ей свои миллионы, свои замки, свои рудники, свою провинцию в Тунисе, свою паровую яхту. Майор Ферфакс предлагал ей свое звание гольф-чемпиона Англии (это как-никак чего-нибудь да стоило), свое здоровье, свой рост, составлявший один и девять десятых метра, и свой железный кулак, которым он мог свалить лошадь. Денег у него не было, только долги. Оба они уже два года повсюду ездили следом за Эстер – в Египет, в Монте-Карло, в Париж, в модные французские курорты. Эстер таскала их за собою, не давая им окончательного ответа.
– Рад познакомиться с вами, господин Шелленберг, – сказал Венцелю барон Блау после того, как довольно долго мерил его бесцеремонным взглядом, – мы ведь, если не ошибаюсь, ставим себе одинаковые цели. – Он говорил по-французски, не изменяя голоса, на одной ноте, равнодушно, безучастно, словно в нем сидел посторонний человек, который только пользовался его голосовыми связками и его адамовым яблоком. У Венцеля изобразилось на лице изумление.
– Если я не ошибаюсь, это тот самый господин Шелленберг, с которым мы уже переписывались, – продолжал барон Блау, – который хлопочет о Соединенных Штатах Европы и мире между народами.
Венцель покачал головой.
– Я должен вас, к сожалению, разочаровать, господин барон, – ответил он, – вы говорите о моем брате. Я же лично не обольщаюсь такими иллюзиями и утопиями.
– Так это не вы? И вы сказали – иллюзии? О! – произнес барон разочарованно, но все тем же равнодушным, скучающим голосом.
– Барон Блау – делегат французского Красного Креста и фанатический пацифист, – объяснила Эстер.
Барон скользнул по ее лицу подозрительным, обиженным взглядом. Ему казалось, что Эстер презирает пацифистов. Подобно большинству светских дам она, по-видимому, предпочитала мужчин, готовых идти под пули. Подобно большинству этих дам она сама не знала причины такого предпочтения.
– Вы, стало быть, не считаете возможным длительный мир между народами? – снова обратился к Венцелю барон Блау, подняв брови.
– Не считаю, – сказал Венцель, снисходительно улыбаясь.
– И вы думаете, что войны должны происходить вечно?
– Я так думаю. Людям нужно иметь какую-нибудь ложь, ради которой они могли бы убивать и умирать.
Барон Блау отшатнулся.
Эстер перевела ответ Венцеля на английский язык, так как майор не знал никаких языков, кроме своего родного. Майор Ферфакс, как только понял эти слова, восторженно протянул Венцелю свою костлявую руку:
– Right you are! Right you are! – кричал он.
Но в этот миг к ним приблизилась маленькая круглая дама, темная, как орех, от загара, и взволнованно крикнула:
– Майор Ферфакс!
Майор нагнулся до земли, и она что-то шепнула ему в хрящеватое ухо. Ферфакс был, по-видимому, крайне поражен ее сообщением.
– Что сказала Пегги? – спросила Эстер с большим любопытством.
Майор ответил:
– Пегги говорит, что «Нэткрекер» на три секунды побил мое лучшее время, – «Нэткрекер» было название «боба», соперника по спорту.
– Вы сегодня слишком высоко брали виражи, майор Ферфакс, «Нэткрекер» поворачивает гораздо круче, – сказала Эстер с легким укором. Затем она обратилась к Венцелю: – Кстати, я завтра жду сюда моего отца, господин Шелленберг. Он несомненно будет рад встрече с вами.
«Радость его будет немного затуманена, – подумал Венцель с тихим ликованием в душе. – Она не знает тщеславия стариков, самого жестокого из всех тщеславий». И еще он подумал: «Этих двух молодцов я не боюсь. Что они такое? Ничто!»
Собеседники уже набрались новых сил и, чтобы убить время до бала, перешли в бильярдную. Эстер страстно любила играть на бильярде, а барона Блау эта партия вознаграждала за весь день ожидания. Он играл очень хорошо, со всеми тонкостями, каким научился в парижских бильярдных академиях. Майор не играл. Он следил за игрою, с трубкой в зубах, и наблюдал каждое движение Эстер Венцель хотел откланяться, но Эстер пригласила его последовать за ними. Она любила иметь в своей свите видных и осанистых мужчин.
Взгляды гостей, погруженных в глубокие кресла и еще переваривавших обед, провожали их. Слышалось шушуканье. Ее видели уже с пятью, иногда и с большим числом спутников, в иные дни их оставалось только двое, но сегодня появился уже новый. Красивая, соблазнительная женщина, конечно, но…
5
На рыночной площади деревни, посреди ослепительно-белых снежных масс, – ночью опять выпал снег, – Венцель увидел вдруг маленького, пожилого господина, походка которого сразу привлекла его внимание. Маленький господин кутался в толстую шубу, и голова его почти совсем была упрятана в высокую меховую шапку. Ноги были обуты в ботики с меховой подкладкой. В руке была палка с железным наконечником. Казалось, он ничуть не интересовался сутолокой на площади. Вереница саней, нагруженных пестро одетыми, смеющимися людьми, резво неслась по площади, но господин даже не повернул в ее сторону головы. По временам он останавливался и ударял палкою по какой-нибудь ледяной глыбе на своем пути, потом осторожно шел дальше. Позади него, на расстоянии нескольких шагов, гулял лакей. По походке, по своевольному, неуступчивому движению локтей Венцель узнал маленького господина. Это был Раухэнзен собственной персоной!
Совершенно секретно, как путешествующий инкогнито государь, прибыл в Санкт-Мориц король железа и угля, изобретатель комбинированной, вертикальной и горизонтальной, системы трестирования. В Хур его доставил салон-вагон. В закрытых санях он подъехал к отелю, и здесь посланный вперед секретарь уже позаботился о том, чтобы никто не узрел светлейшего лика. Раухэйзен не выносил больше вида людей, не выносил он также людских взглядов.
Весь день он прятался в своих комнатах, жил тихо, как мышь. Лишь изредка выходил он из отеля и с полчаса топтался по снегу. Он ведь приехал только повидаться с дочерью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
В то время, как остальное человечество силилось одолеть тяжелый повседневный труд и не надорваться от изнурения, здесь разгульная кучка людей с утра до ночи лихорадочно трудилась над тем, чтобы выработать в себе усталость, необходимую для здорового сна. С пяти часов начинались танцы в дансингах и кафе. Джаз-банды грохотали. А в восемь странные существа, целый день кутавшиеся в плотную шерсть, прельщенные волнами электрического света, выскальзывали из своих коконов. Нежные шелка, нежная плоть, нежное благоухание. Совсем по вкусу Венцеля был этот уголок!
– Я велел оставить за нами этот стол, – услужливо сказал Штольпе и повел Венцеля в угол обеденной залы.
Не успели они окунуть ложки в суп, как появилась леди Уэсзерли в сопровождении обоих своих телохранителей, которые вели ее к столу.
Ее появление, как всегда, возбудило внимание зала. Все у нее сверкало и блестело: глаза, зубы, губы, волосы, плечи, руки. Вызывающе вскинув свой смелый профиль, она прошуршала и просверкала мимо. Улыбка светской львицы, привыкшей к победам, играла на ее темно-красных, накрашенных, надменных губах.
– Кто это? – в восторге пролепетал Макентин. Штольпе сделал ему знак.
Но Венцель сделался молчалив. Он сидел с нахмуренным лбом, со сжатыми челюстями, словно готовясь к атаке. Такой вид у него бывал всегда после того, как он на что-нибудь решался. Венцель Шелленберг и теперь принял решение, когда Эстер, блистая и сверкая, прошумела по зале, приковав к себе все взгляды. Что было мимолетной игрою воображения, стало теперь намерением. Он желал овладеть Эстер Раухэйзен любой ценой.
4
После обеда он поздоровался с Эстер в фойе отеля непринужденно и отнюдь не с тем почтительным выражением, с каким подходили к ней другие мужчины. Здесь, в фойе, гости отеля имели обыкновение отдыхать с часок после дневных трудов и обеденных тягот, чтобы набраться сил для бала или бара.
Эстер нисколько не удивилась, вдруг увидев перед собою Венцеля. В Санкт-Морице не счесть было всех ее знакомых из Парижа, Лондона и Берлина. Куда она ни поворачивала голову, везде в глаза бросались знакомые лица.
– Вы приехали сюда заниматься спортом, господин Шелленберг? – спросила она, улыбаясь и окидывая его быстрым, искушенным взглядом. Его лицо, его одежду, его манеру держать себя, – все она уловила в дробную долю секунды.
– Не я, а мои лошади, – ответил Венцель. – Я пущу скакать здесь своих лошадей, сам же буду избегать какого-либо напряжения.
Эстер нашла этот ответ забавным. Она познакомила Венцеля со своими спутниками. На их счет Венцеля уже в достаточной мере информировал Штольпе. Один из них был известный миллионер, парижский банкир Блау. Он принадлежал к числу самых богатых людей во Франции и удесятерил во время войны свое состояние. Другой – майор Ферфакс, сэр Стюарт Ферфакс из Лондона – был гольф-чемпионом Англии.
– Отчего, барон, не записались и вы на скачки по озеру? – спросила Эстер барона Блау.
– Мой тренер боится, что разреженный воздух повредит лошадям, – скучающим тоном ответил банкир, внимательно и без всякого стеснения уставившись на Венцеля своими черными, круглыми, меланхолически поблескивавшими глазами.
Банкир был изящный господин с иссиня-черными волосами, разделенными пробором и уже с легкой проседью на висках. В отличие от большинства других лиц, его лицо покрыто было не смуглым загаром, а болезненной синевой, своего рода синеватой глазурью. Выражение у него было высокомерное и скучающее, а нервно втянутые крылья носа производили такое впечатление, словно он все время был немного огорчен. У него была привычка иногда поднимать плечи и вытягиваться, словно он пытался стать выше ростом. Рост Венцеля как будто оскорблял его, казался ему как бы непомерным притязанием и вызовом.
Барон Блау, как и Венцель, не для спорта приехал в Санкт-Мориц. Правда, он каждое утро бегал в течение часа на коньках, ровно от десяти до одиннадцати, вычерчивая восьмерки на зеркально-гладкой поверхности принадлежавшего отелю катка. Каждые четверть часа он останавливался, чтобы пропустить через ноздри дым тонкой папироски. При этом он хмуро косился на других конькобежцев Одет он был в широкие клетчатые, черные с белым, бриджи и свитер броского голубого цвета, распотешивший Венцеля. Днем он играл в керлинг. Круглыми камнями вроде прессованных сырков, величиной с грелку, играющие стреляли в цель по гладкой полосе льда. Это была игра преимущественно для пожилых людей, очень увлекавшихся этим видом спорта. Они лихорадочно скоблили и мели маленькими метлами лед, чтобы увеличить скорость камня. Иногда казалось, будто кучка метельщиков суетится на льду. Этим исчерпывались занятия барона. Днем он показывался редко, но каждую ночь последним уходил спать.
Зато майор Ферфакс был типичным спортсменом. Ростом он был еще немного больше Венцеля, но худощав. Туловище и голова – кожа да кости. На его большом орлином носу шелушилась кожа, – так сильно загорел он на солнце. Усики у него напоминали маленькую красную зубную щетку, а его рыжеватые волосы строптивыми кустиками окружали лысеющий череп. Где у других людей находятся глаза, у майора было что-то вроде расплавленного серебра.
Утром майор обычно тренировался на «скелетоне». Лежа животом на низких санках, он срывался вниз по обледенелым колеям, наклонным, как кровельный скат. Он прикрепил к своим санкам два секундомера, которые мог пускать в ход во время бешеной гонки. Когда он летел вниз, его изогнутый нос был на расстоянии какого-нибудь вершка от твердой ледяной поверхности. Днем он правил рулем своего «боба» «Старая Англия». При этом он также лежал на животе, сжимая в сухих руках руль, устремив глаза в несущийся ему навстречу снежный путь. Он тренировался для больших гонок на «бобах», которые должны были состояться через две недели. На нем лежала леди Уэсзерли, а за нею – еще три спутника. Лорд Гэстингс, один из знаменитейших в Англии охотников на фазанов, управлял тормозом. Смертельную скуку выражало его бульдогоподобное лицо, когда «боб» мчал его в бездну. Вчера они опрокинулись, и лорд Гэстингс вывихнул себе руку.
Эстер, всегда окруженная роем поклонников, по-видимому, поместила этих двух телохранителей во главу списка претендентов на ее руку. Оба, по слухам, сделали ей предложение и ждали ее решения. Барон Блау предлагал ей свои миллионы, свои замки, свои рудники, свою провинцию в Тунисе, свою паровую яхту. Майор Ферфакс предлагал ей свое звание гольф-чемпиона Англии (это как-никак чего-нибудь да стоило), свое здоровье, свой рост, составлявший один и девять десятых метра, и свой железный кулак, которым он мог свалить лошадь. Денег у него не было, только долги. Оба они уже два года повсюду ездили следом за Эстер – в Египет, в Монте-Карло, в Париж, в модные французские курорты. Эстер таскала их за собою, не давая им окончательного ответа.
– Рад познакомиться с вами, господин Шелленберг, – сказал Венцелю барон Блау после того, как довольно долго мерил его бесцеремонным взглядом, – мы ведь, если не ошибаюсь, ставим себе одинаковые цели. – Он говорил по-французски, не изменяя голоса, на одной ноте, равнодушно, безучастно, словно в нем сидел посторонний человек, который только пользовался его голосовыми связками и его адамовым яблоком. У Венцеля изобразилось на лице изумление.
– Если я не ошибаюсь, это тот самый господин Шелленберг, с которым мы уже переписывались, – продолжал барон Блау, – который хлопочет о Соединенных Штатах Европы и мире между народами.
Венцель покачал головой.
– Я должен вас, к сожалению, разочаровать, господин барон, – ответил он, – вы говорите о моем брате. Я же лично не обольщаюсь такими иллюзиями и утопиями.
– Так это не вы? И вы сказали – иллюзии? О! – произнес барон разочарованно, но все тем же равнодушным, скучающим голосом.
– Барон Блау – делегат французского Красного Креста и фанатический пацифист, – объяснила Эстер.
Барон скользнул по ее лицу подозрительным, обиженным взглядом. Ему казалось, что Эстер презирает пацифистов. Подобно большинству светских дам она, по-видимому, предпочитала мужчин, готовых идти под пули. Подобно большинству этих дам она сама не знала причины такого предпочтения.
– Вы, стало быть, не считаете возможным длительный мир между народами? – снова обратился к Венцелю барон Блау, подняв брови.
– Не считаю, – сказал Венцель, снисходительно улыбаясь.
– И вы думаете, что войны должны происходить вечно?
– Я так думаю. Людям нужно иметь какую-нибудь ложь, ради которой они могли бы убивать и умирать.
Барон Блау отшатнулся.
Эстер перевела ответ Венцеля на английский язык, так как майор не знал никаких языков, кроме своего родного. Майор Ферфакс, как только понял эти слова, восторженно протянул Венцелю свою костлявую руку:
– Right you are! Right you are! – кричал он.
Но в этот миг к ним приблизилась маленькая круглая дама, темная, как орех, от загара, и взволнованно крикнула:
– Майор Ферфакс!
Майор нагнулся до земли, и она что-то шепнула ему в хрящеватое ухо. Ферфакс был, по-видимому, крайне поражен ее сообщением.
– Что сказала Пегги? – спросила Эстер с большим любопытством.
Майор ответил:
– Пегги говорит, что «Нэткрекер» на три секунды побил мое лучшее время, – «Нэткрекер» было название «боба», соперника по спорту.
– Вы сегодня слишком высоко брали виражи, майор Ферфакс, «Нэткрекер» поворачивает гораздо круче, – сказала Эстер с легким укором. Затем она обратилась к Венцелю: – Кстати, я завтра жду сюда моего отца, господин Шелленберг. Он несомненно будет рад встрече с вами.
«Радость его будет немного затуманена, – подумал Венцель с тихим ликованием в душе. – Она не знает тщеславия стариков, самого жестокого из всех тщеславий». И еще он подумал: «Этих двух молодцов я не боюсь. Что они такое? Ничто!»
Собеседники уже набрались новых сил и, чтобы убить время до бала, перешли в бильярдную. Эстер страстно любила играть на бильярде, а барона Блау эта партия вознаграждала за весь день ожидания. Он играл очень хорошо, со всеми тонкостями, каким научился в парижских бильярдных академиях. Майор не играл. Он следил за игрою, с трубкой в зубах, и наблюдал каждое движение Эстер Венцель хотел откланяться, но Эстер пригласила его последовать за ними. Она любила иметь в своей свите видных и осанистых мужчин.
Взгляды гостей, погруженных в глубокие кресла и еще переваривавших обед, провожали их. Слышалось шушуканье. Ее видели уже с пятью, иногда и с большим числом спутников, в иные дни их оставалось только двое, но сегодня появился уже новый. Красивая, соблазнительная женщина, конечно, но…
5
На рыночной площади деревни, посреди ослепительно-белых снежных масс, – ночью опять выпал снег, – Венцель увидел вдруг маленького, пожилого господина, походка которого сразу привлекла его внимание. Маленький господин кутался в толстую шубу, и голова его почти совсем была упрятана в высокую меховую шапку. Ноги были обуты в ботики с меховой подкладкой. В руке была палка с железным наконечником. Казалось, он ничуть не интересовался сутолокой на площади. Вереница саней, нагруженных пестро одетыми, смеющимися людьми, резво неслась по площади, но господин даже не повернул в ее сторону головы. По временам он останавливался и ударял палкою по какой-нибудь ледяной глыбе на своем пути, потом осторожно шел дальше. Позади него, на расстоянии нескольких шагов, гулял лакей. По походке, по своевольному, неуступчивому движению локтей Венцель узнал маленького господина. Это был Раухэнзен собственной персоной!
Совершенно секретно, как путешествующий инкогнито государь, прибыл в Санкт-Мориц король железа и угля, изобретатель комбинированной, вертикальной и горизонтальной, системы трестирования. В Хур его доставил салон-вагон. В закрытых санях он подъехал к отелю, и здесь посланный вперед секретарь уже позаботился о том, чтобы никто не узрел светлейшего лика. Раухэйзен не выносил больше вида людей, не выносил он также людских взглядов.
Весь день он прятался в своих комнатах, жил тихо, как мышь. Лишь изредка выходил он из отеля и с полчаса топтался по снегу. Он ведь приехал только повидаться с дочерью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49