Они были так же подразделены, как выемка грунта. Каждая мелочь была предусмотрена и подготовлена. Заработала бетономешалка на барже, и покатились по рельсам вагонетки, доставляя бетон на строительный участок. Собранные из досок формы вставлялись в выемки и заполнялись бетонной массой. Так переходили бригады от дома к дому, и. в то время как наверху бригады были заняты выемкой грунта, внизу, у канала, уже шла трамбовка фундаментов.
Леман имел в своем распоряжении около двухсот человек, к ним еще присоединялась бригада квалифицированных строительных рабочих, производивших такую работу уже сотни раз в других колониях. С равномерностью и точностью машин бригады Лемана передвигались по участкам. Ни малейшая помеха не ускользала от него, ни малейшая заминка. У людей пот катился по лицу.
Нечего и говорить, что мясник Мориц, эта гора мускулов, творил поистине чудеса в эти дни. Просто непостижима была быстрота, с какою он врывался в землю. Затем Леман поручил ему руководить бригадами, которые трамбовали бетонную массу, и Мориц с раннего утра и до позднего вечера орал на людей. Ему все казалось, что работа идет слишком медленно.
Но вот уже новая железная баржа поднялась по тихому каналу и тоже привезла материал. Это были цементные рамы, из которых предстояло собрать стены домов, рамы точно таких же размеров, как у прежних деревянных фахверков, высотою несколько больше двух метров и шириною в метр. Рамы одного типа имели вырезы для дверей, рамы другого – отверстия для окон.
Все было типизировано, нормализовано, каждая неприметная мелочь. Общество строило дома, как производят сериями велосипеды или автомобили.
Началась установка и выверка рам, сборка их. Эти цементные рамы для наружных стен и поперечной стены, делившей каждый дом на две комнаты, изготовлялись на особых цементных заводах общества, рассеянных по всей стране, а выкладывать их кирпичом мог всякий необученный человек под руководством обученного. Машина прессовала кирпичи из материала, находившегося на местах постройки. Мясник Мориц все еще с утра до вечера вел свою героическую борьбу с бетонными массами.
– Не хотите ли вы завести здесь бойню? – спросил его как-то Леман.
Мясник напустил на себя важность.
– Я? – ответил он, утирая пот с лица сгибом обнаженной руки. – У меня нет денег, капитала.
– Капитал найдется. Если вы согласны, – это дело решенное.
Погода последние недели стояла прекрасная. Дул теплый, приятный ветер, и солнце уже изрядно грело.
Глядя в сторону «Счастливого моста», где тоже суетились рабочие бригады и вырастали целыми рядами дома, – сощурив несколько глаза против света, можно было различить зеленый налет, заткавший весь огромный простор степи, – всходы!
Как-то вечером Леман вызвал к себе Георга по спешному делу. Георг застал его в возбужденном состояния. Щеки у него горели. Трубкой он попыхивал вдвое чаще, чем обычно.
– Вот и пришло это письмо! – воскликнул он, увидев Георга, и радостно рассмеялся.
– Какое письмо?
– Садитесь, Вейденбах! Пробил час разлуки. Здесь моя деятельность кончена. Меня переводят на лучшую и более интересную должность, и теперь я обращаюсь к вам с вопросом, Вейденбах: хотите вы быть заведующим этой станцией?
Георг сидел, разинув рот. Он покраснел.
– Я?
Леман кивнул.
– Да, именно вы, Вейденбах! Я обязан назначить себе преемника. Вы должны подписать контракт с обществом на пять лет, вот и все. Вознаграждение не велико, но в дальнейшем общество предоставит вам большие преимущества.
– Деньги меня не интересуют, – сказал Георг.
– Я знаю. Здесь вы самый толковый человек. И больше других вдохновлены делом, а это как раз нужно обществу: ему нужны люди, которых вдохновляют его цели! Робкие, малодушные и ворчливые люди нам не надобны! – крикнул Леман и так ударил по столу, что бумаги запрыгали. – Вот как обстоит дело! Согласны вы?
– Согласен!
– Ну, в таком случае разопьем рюмочку на прощанье, Вейденбах, дорогой товарищ! – сказал Леман. Он достал из шкафа бутылку и налил в рюмки вина. – Вы с самого начала здесь, и вы наблюдали, как это происходит. Для этой должности нужно много такта и знания людей. В одном случае требуется снисходительность, в другом – строгость. Вы знаете, к нам приходят люди опустившиеся, люди, извалявшиеся на мостовых, и долг наш в значительной степени заключается в том, чтобы снова внушить им волю к жизни. Вы должны быть поэтому в иных случаях снисходительны, – доброе слово много значит для забитого пса, – а в иных – строги, подчас неумолимы: вон! Наблюдайте, и если нельзя иначе – вон!
«Тысячи, Вейденбах, тысячи таких молодых людей, как вы и я, служат в обществе «Новая Германия», бедные, как церковные крысы, но любящие труд. Врачи, дантисты, инженеры, архитекторы, химики, агрономы – все мы работаем? за нищенское вознаграждение, но мы работаем в пользу большого дела. Вам ведь известен пароль общества: – «Смерть голоду!» Этот пароль, как вы знаете, изобрел Михаэль Шелленберг. Вам ясно, чего он хочет, но главная цель, которую он преследует, которую преследует общество, состоит в том, чтобы создавать новое народное единство. Подождите год, подождите два года, – общество, как лавина, распространится по всей Германии. Вскоре опять забурлит наша бедная и потерявшая мужество страна.
«И вот что, Вейденбах, вы построите колонию и отберете лучших из своих людей. Они должны будут образовать ядро колонии. Такие люди, как Мориц и бабушка Карстен И слесарь, превосходно для этого подходят. Вам придется очень осмотрительно составлять это ядро. Из правления к вам направят испытанных людей. А теперь – спокойной ночи, Вейденбах. Завтра у нас опять горячий день. Завтра днем я с вами совсем попрощаюсь.
На следующий день, во время обеденного перерыва, Леман представил станции Георга в качестве нового заведующего. Потом он произнес небольшую речь, провозгласил «ура» за процветание общества и помахал шляпою. Мужчины кричали и трясли ему руку. Затем он уехал.
«Славный малый был этот Леман!»
19
– Что ты скажешь на это, Христина? – сказал Георг. – Я назначен заведующим станцией.
Христина подняла на него лихорадочный взгляд и тихо улыбнулась.
– Я рада за тебя, – сказала она.
Она грелась на солнце перед кухней и резала картофель ломтиками, роняя их в горшок с водой. В ногах у нее сидел маленький Георг, завернутый в старое одеяло. Из грубого одеяла выглядывало его свежее, прелестное личико.
В обеденный перерыв или вечером Георг часто брал ребенка на руки и носил его по лагерю, или же Мориц носил его, а то и другой кто-нибудь.
– Э, да вот он, маленький Георг! – говорили люди и грубыми своими, рабочими руками нежно брали ручонку младенца. – Вот он, и как растет, как цветет!
Ребенок принадлежал всему лагерю. Это был их общий ребенок.
Христина все еще молчала. Была все так же бледна, как и в тот день, когда Георг привез ее в лагерь. Но прежняя синева на впалых щеках и висках исчезла. И мертвенная бледность ушей, так испугавшая Георга, оттого что он заподозрил у Христины чахотку, сменилась нежной желтизной слоновой кости. Но не обольщался ли он? Нет, бабушка Карстен была того же мнения.
«Вид у нее лучше, – говорила старуха, – и она уже не кашляет так страшно по ночам». Днем она кашляла редко. И те лихорадочные пятна, которые Георг по временам наблюдал у нее на лице, показывались все реже.
– У тебя жар? – спрашивал он ее и брал ее руки в свои. – Тебя знобит? Не закутать ли тебя в одеяло?
Христина качала головой и смотрела на него благодарным взглядом.
Как счастлив он был, что глаза ее утратили, наконец, этот неподвижный, стеклянный блеск! Раньше она всегда смотрела на него так, словно находится не у него, а в каком-то далеком, незнакомом и страшном мире. Теперь глаза ее как будто начали медленно приобретать прежнее выражение.
Выздоровление Христины с каждым днем подвигалось вперед. Она стала интересоваться происходившей вокруг работой, которой раньше почти не замечала.
– Что вы тут делаете? – однажды совсем неожиданно спросила она.
– Мы строим город с большими мастерскими и фабриками, – ответил Георг, радостно взволнованный ее интересом. – Город возникает мало-помалу. Впоследствии он будет кровом для пяти тысяч человек. А там, вдали, видишь, где снуют взад и вперед маленькие точки, там тоже строится город, рассчитанный на пять тысяч человек.
Христина начала иногда прогуливаться поблизости, рассеянная, чуждая всему; часто останавливалась и поднимала глаза к солнцу. По воскресным дням она совершала с Георгом небольшую прогулку в нетронутую часть леса. Но она боялась отходить далеко от дороги.
– Нет, – говорила она, – вернемся.
Как-то Георг незаметно наблюдал за нею: она играла с ребенком. Стоя на коленях, она нежно держала в руках маленькое тельце, ребенок перебирал ножками по полу, и она шептала ему тихие и нежные слова. При этом она улыбалась, и Георг вдруг узнал в ее лице прежние черты Христины. Теперь он знал, что она спасена.
Почему она молчала? Почему не говорила?
Он показал на широкую равнину, простиравшуюся до сутолоки «Счастливого моста». Теперь она вся зазеленела, и солнце озаряло ее мягко и нежно.
– Смотри, какая дивная зелень! – воскликнул Георг. – Еще полгода назад здесь были только кустарник и песок.
Но почему же она не говорила, почему молчала?
Она чувствовала на себе взгляд Георга. Чувствовала все тот же вопрос в его взгляде.
Однажды она сказала ему с тихим вздохом:
– Скоро я тебе все скажу, – и прибавила тише: – и тогда мне, наверное, придется уйти.
– Почему же уйти? – в испуге спросил Георг.
– Не спрашивай! Я скажу, когда придет время.
По дороге катили два высоко нагруженных грузовика; казалось, они везут целый лес. Это были деревья, плодовые саженцы, кусты для садоводства «Счастливого пристанища». Огороды и питомники были сердцем всех колоний.
20
Здание правления «Новей Германии» на Линденштрассе жужжало, как улей в разгаре лета. Толпы входили и выходили каждый день. В сотнях отделений кипела работа, и повсюду видны были веселые, сияющие надеждою лица.
Спозаранку перед зданием стояли кучки ищущих работы людей и ждали открытия ворот. Приемные еле вмещали их. Теперь, когда перестройка здания была закончена, его оборудование можно было считать образцовым. Принятые на работу проходили через врачебные кабинеты и подвергались тщательному освидетельствованию. Тем самым определялся для них род занятий, более легкая или более тяжелая работа. К врачебным кабинетам примыкали ванны с душами и дезинфекционные камеры, где производилась чистка одежды принятых. Михаэль Шелленберг всеми мыслимыми средствами боролся с грязью и зародышами болезней.
А ночью на фасаде здания ослепительно сиял огромными буквами девиз общества:
СМЕРТЬ ГОЛОДУ!
СМЕРТЬ БОЛЕЗНЯМ»
ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОЛИДАРНОСТЬ!
Каждую ночь озарял темные улицы этот пароль, как маяк во мраке моря. Многим тысячам изнуренных, обессиленных, больных и отчаявшихся людей этот пылающий девиз указывал путь к спасению.
Михаэль Шелленберг понимал его в буквальном смысле. Он и вправду мечтал покончить с голодом на земле. При правильном применении сил нелепостью было бы допустить, чтобы хоть один человек голодал. Болезни и вправду подлежали полному искоренению, подобно оспе и чуме; насколько это возможно было, им предстояло совершенно исчезнуть с земли. Над всеми религиями и исповеданиями, над всеми расами и нациями и вправду должно было воцариться всемирное исповедание солидарности.
За каких-нибудь три года создал Михаэль эту гигантскую организацию, которая теперь простиралась уже на всю Германию и привлекала к себе внимание всего мира. Неустанно и без передышки работал он над тем, чтобы сплотить вокруг себя приверженцев, увлечь колеблющихся, собрать разрозненных, сломить сопротивление бюрократии, преодолеть недоверие и ревность политических партий, бесплодных и лишенных творческой силы.
К чему же сводилось дело?
Это было очень просто. Дело сводилось к тому, чтобы с помощью всех средств науки и техники извлекать из почвы как можно больше пищи. Оно сводилось к индустриализации сельского хозяйства и садоводства. Оно сводилось к обращению на обработку почвы всех свободных и всех временно свободных сил народа. Оно сводилось к продуктивной утилизации всех не занятых во времена промышленных кризисов рабочих рук, согласно большому, единому плану.
Такова была в общих чертах вся программа Михаэля, и все свои силы, особенно вначале, он посвятил той части ее, которая касалась продуктивного применения свободных рабочих сил. Нелепым казалось ему в периоды промышленного застоя выбрасывать на улицу сотни тысяч рабочих и выплачивать им незначительные пособия, которых только и хватало, чтобы спастись от голодной смерти. Разумным и естественным казалось, затратив те же денежные средства, творчески извлечь пользу из свободных рабочих сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Леман имел в своем распоряжении около двухсот человек, к ним еще присоединялась бригада квалифицированных строительных рабочих, производивших такую работу уже сотни раз в других колониях. С равномерностью и точностью машин бригады Лемана передвигались по участкам. Ни малейшая помеха не ускользала от него, ни малейшая заминка. У людей пот катился по лицу.
Нечего и говорить, что мясник Мориц, эта гора мускулов, творил поистине чудеса в эти дни. Просто непостижима была быстрота, с какою он врывался в землю. Затем Леман поручил ему руководить бригадами, которые трамбовали бетонную массу, и Мориц с раннего утра и до позднего вечера орал на людей. Ему все казалось, что работа идет слишком медленно.
Но вот уже новая железная баржа поднялась по тихому каналу и тоже привезла материал. Это были цементные рамы, из которых предстояло собрать стены домов, рамы точно таких же размеров, как у прежних деревянных фахверков, высотою несколько больше двух метров и шириною в метр. Рамы одного типа имели вырезы для дверей, рамы другого – отверстия для окон.
Все было типизировано, нормализовано, каждая неприметная мелочь. Общество строило дома, как производят сериями велосипеды или автомобили.
Началась установка и выверка рам, сборка их. Эти цементные рамы для наружных стен и поперечной стены, делившей каждый дом на две комнаты, изготовлялись на особых цементных заводах общества, рассеянных по всей стране, а выкладывать их кирпичом мог всякий необученный человек под руководством обученного. Машина прессовала кирпичи из материала, находившегося на местах постройки. Мясник Мориц все еще с утра до вечера вел свою героическую борьбу с бетонными массами.
– Не хотите ли вы завести здесь бойню? – спросил его как-то Леман.
Мясник напустил на себя важность.
– Я? – ответил он, утирая пот с лица сгибом обнаженной руки. – У меня нет денег, капитала.
– Капитал найдется. Если вы согласны, – это дело решенное.
Погода последние недели стояла прекрасная. Дул теплый, приятный ветер, и солнце уже изрядно грело.
Глядя в сторону «Счастливого моста», где тоже суетились рабочие бригады и вырастали целыми рядами дома, – сощурив несколько глаза против света, можно было различить зеленый налет, заткавший весь огромный простор степи, – всходы!
Как-то вечером Леман вызвал к себе Георга по спешному делу. Георг застал его в возбужденном состояния. Щеки у него горели. Трубкой он попыхивал вдвое чаще, чем обычно.
– Вот и пришло это письмо! – воскликнул он, увидев Георга, и радостно рассмеялся.
– Какое письмо?
– Садитесь, Вейденбах! Пробил час разлуки. Здесь моя деятельность кончена. Меня переводят на лучшую и более интересную должность, и теперь я обращаюсь к вам с вопросом, Вейденбах: хотите вы быть заведующим этой станцией?
Георг сидел, разинув рот. Он покраснел.
– Я?
Леман кивнул.
– Да, именно вы, Вейденбах! Я обязан назначить себе преемника. Вы должны подписать контракт с обществом на пять лет, вот и все. Вознаграждение не велико, но в дальнейшем общество предоставит вам большие преимущества.
– Деньги меня не интересуют, – сказал Георг.
– Я знаю. Здесь вы самый толковый человек. И больше других вдохновлены делом, а это как раз нужно обществу: ему нужны люди, которых вдохновляют его цели! Робкие, малодушные и ворчливые люди нам не надобны! – крикнул Леман и так ударил по столу, что бумаги запрыгали. – Вот как обстоит дело! Согласны вы?
– Согласен!
– Ну, в таком случае разопьем рюмочку на прощанье, Вейденбах, дорогой товарищ! – сказал Леман. Он достал из шкафа бутылку и налил в рюмки вина. – Вы с самого начала здесь, и вы наблюдали, как это происходит. Для этой должности нужно много такта и знания людей. В одном случае требуется снисходительность, в другом – строгость. Вы знаете, к нам приходят люди опустившиеся, люди, извалявшиеся на мостовых, и долг наш в значительной степени заключается в том, чтобы снова внушить им волю к жизни. Вы должны быть поэтому в иных случаях снисходительны, – доброе слово много значит для забитого пса, – а в иных – строги, подчас неумолимы: вон! Наблюдайте, и если нельзя иначе – вон!
«Тысячи, Вейденбах, тысячи таких молодых людей, как вы и я, служат в обществе «Новая Германия», бедные, как церковные крысы, но любящие труд. Врачи, дантисты, инженеры, архитекторы, химики, агрономы – все мы работаем? за нищенское вознаграждение, но мы работаем в пользу большого дела. Вам ведь известен пароль общества: – «Смерть голоду!» Этот пароль, как вы знаете, изобрел Михаэль Шелленберг. Вам ясно, чего он хочет, но главная цель, которую он преследует, которую преследует общество, состоит в том, чтобы создавать новое народное единство. Подождите год, подождите два года, – общество, как лавина, распространится по всей Германии. Вскоре опять забурлит наша бедная и потерявшая мужество страна.
«И вот что, Вейденбах, вы построите колонию и отберете лучших из своих людей. Они должны будут образовать ядро колонии. Такие люди, как Мориц и бабушка Карстен И слесарь, превосходно для этого подходят. Вам придется очень осмотрительно составлять это ядро. Из правления к вам направят испытанных людей. А теперь – спокойной ночи, Вейденбах. Завтра у нас опять горячий день. Завтра днем я с вами совсем попрощаюсь.
На следующий день, во время обеденного перерыва, Леман представил станции Георга в качестве нового заведующего. Потом он произнес небольшую речь, провозгласил «ура» за процветание общества и помахал шляпою. Мужчины кричали и трясли ему руку. Затем он уехал.
«Славный малый был этот Леман!»
19
– Что ты скажешь на это, Христина? – сказал Георг. – Я назначен заведующим станцией.
Христина подняла на него лихорадочный взгляд и тихо улыбнулась.
– Я рада за тебя, – сказала она.
Она грелась на солнце перед кухней и резала картофель ломтиками, роняя их в горшок с водой. В ногах у нее сидел маленький Георг, завернутый в старое одеяло. Из грубого одеяла выглядывало его свежее, прелестное личико.
В обеденный перерыв или вечером Георг часто брал ребенка на руки и носил его по лагерю, или же Мориц носил его, а то и другой кто-нибудь.
– Э, да вот он, маленький Георг! – говорили люди и грубыми своими, рабочими руками нежно брали ручонку младенца. – Вот он, и как растет, как цветет!
Ребенок принадлежал всему лагерю. Это был их общий ребенок.
Христина все еще молчала. Была все так же бледна, как и в тот день, когда Георг привез ее в лагерь. Но прежняя синева на впалых щеках и висках исчезла. И мертвенная бледность ушей, так испугавшая Георга, оттого что он заподозрил у Христины чахотку, сменилась нежной желтизной слоновой кости. Но не обольщался ли он? Нет, бабушка Карстен была того же мнения.
«Вид у нее лучше, – говорила старуха, – и она уже не кашляет так страшно по ночам». Днем она кашляла редко. И те лихорадочные пятна, которые Георг по временам наблюдал у нее на лице, показывались все реже.
– У тебя жар? – спрашивал он ее и брал ее руки в свои. – Тебя знобит? Не закутать ли тебя в одеяло?
Христина качала головой и смотрела на него благодарным взглядом.
Как счастлив он был, что глаза ее утратили, наконец, этот неподвижный, стеклянный блеск! Раньше она всегда смотрела на него так, словно находится не у него, а в каком-то далеком, незнакомом и страшном мире. Теперь глаза ее как будто начали медленно приобретать прежнее выражение.
Выздоровление Христины с каждым днем подвигалось вперед. Она стала интересоваться происходившей вокруг работой, которой раньше почти не замечала.
– Что вы тут делаете? – однажды совсем неожиданно спросила она.
– Мы строим город с большими мастерскими и фабриками, – ответил Георг, радостно взволнованный ее интересом. – Город возникает мало-помалу. Впоследствии он будет кровом для пяти тысяч человек. А там, вдали, видишь, где снуют взад и вперед маленькие точки, там тоже строится город, рассчитанный на пять тысяч человек.
Христина начала иногда прогуливаться поблизости, рассеянная, чуждая всему; часто останавливалась и поднимала глаза к солнцу. По воскресным дням она совершала с Георгом небольшую прогулку в нетронутую часть леса. Но она боялась отходить далеко от дороги.
– Нет, – говорила она, – вернемся.
Как-то Георг незаметно наблюдал за нею: она играла с ребенком. Стоя на коленях, она нежно держала в руках маленькое тельце, ребенок перебирал ножками по полу, и она шептала ему тихие и нежные слова. При этом она улыбалась, и Георг вдруг узнал в ее лице прежние черты Христины. Теперь он знал, что она спасена.
Почему она молчала? Почему не говорила?
Он показал на широкую равнину, простиравшуюся до сутолоки «Счастливого моста». Теперь она вся зазеленела, и солнце озаряло ее мягко и нежно.
– Смотри, какая дивная зелень! – воскликнул Георг. – Еще полгода назад здесь были только кустарник и песок.
Но почему же она не говорила, почему молчала?
Она чувствовала на себе взгляд Георга. Чувствовала все тот же вопрос в его взгляде.
Однажды она сказала ему с тихим вздохом:
– Скоро я тебе все скажу, – и прибавила тише: – и тогда мне, наверное, придется уйти.
– Почему же уйти? – в испуге спросил Георг.
– Не спрашивай! Я скажу, когда придет время.
По дороге катили два высоко нагруженных грузовика; казалось, они везут целый лес. Это были деревья, плодовые саженцы, кусты для садоводства «Счастливого пристанища». Огороды и питомники были сердцем всех колоний.
20
Здание правления «Новей Германии» на Линденштрассе жужжало, как улей в разгаре лета. Толпы входили и выходили каждый день. В сотнях отделений кипела работа, и повсюду видны были веселые, сияющие надеждою лица.
Спозаранку перед зданием стояли кучки ищущих работы людей и ждали открытия ворот. Приемные еле вмещали их. Теперь, когда перестройка здания была закончена, его оборудование можно было считать образцовым. Принятые на работу проходили через врачебные кабинеты и подвергались тщательному освидетельствованию. Тем самым определялся для них род занятий, более легкая или более тяжелая работа. К врачебным кабинетам примыкали ванны с душами и дезинфекционные камеры, где производилась чистка одежды принятых. Михаэль Шелленберг всеми мыслимыми средствами боролся с грязью и зародышами болезней.
А ночью на фасаде здания ослепительно сиял огромными буквами девиз общества:
СМЕРТЬ ГОЛОДУ!
СМЕРТЬ БОЛЕЗНЯМ»
ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОЛИДАРНОСТЬ!
Каждую ночь озарял темные улицы этот пароль, как маяк во мраке моря. Многим тысячам изнуренных, обессиленных, больных и отчаявшихся людей этот пылающий девиз указывал путь к спасению.
Михаэль Шелленберг понимал его в буквальном смысле. Он и вправду мечтал покончить с голодом на земле. При правильном применении сил нелепостью было бы допустить, чтобы хоть один человек голодал. Болезни и вправду подлежали полному искоренению, подобно оспе и чуме; насколько это возможно было, им предстояло совершенно исчезнуть с земли. Над всеми религиями и исповеданиями, над всеми расами и нациями и вправду должно было воцариться всемирное исповедание солидарности.
За каких-нибудь три года создал Михаэль эту гигантскую организацию, которая теперь простиралась уже на всю Германию и привлекала к себе внимание всего мира. Неустанно и без передышки работал он над тем, чтобы сплотить вокруг себя приверженцев, увлечь колеблющихся, собрать разрозненных, сломить сопротивление бюрократии, преодолеть недоверие и ревность политических партий, бесплодных и лишенных творческой силы.
К чему же сводилось дело?
Это было очень просто. Дело сводилось к тому, чтобы с помощью всех средств науки и техники извлекать из почвы как можно больше пищи. Оно сводилось к индустриализации сельского хозяйства и садоводства. Оно сводилось к обращению на обработку почвы всех свободных и всех временно свободных сил народа. Оно сводилось к продуктивной утилизации всех не занятых во времена промышленных кризисов рабочих рук, согласно большому, единому плану.
Такова была в общих чертах вся программа Михаэля, и все свои силы, особенно вначале, он посвятил той части ее, которая касалась продуктивного применения свободных рабочих сил. Нелепым казалось ему в периоды промышленного застоя выбрасывать на улицу сотни тысяч рабочих и выплачивать им незначительные пособия, которых только и хватало, чтобы спастись от голодной смерти. Разумным и естественным казалось, затратив те же денежные средства, творчески извлечь пользу из свободных рабочих сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49