В тот момент он был важней на огневой, а не возле комбата. Он делал дело. Самое важное, ради которого он и призван в армию, — бил врага, спасал того же комбата. Но что объяснять, если Басин, кажется, все равно не примет объяснений? И раз уж знает все как было, значит, верно — над Костей нависла беда. Но откуда и за что — он не понимал.
Он не знал, не мог знать, что замполит полка позвонил Кривоножко и потребовал политдонесение о бое — жали из дивизии — и попутно приказал расследовать обстоятельства гибели комбата. Лысов был хорошо известен в дивизии. Замполит должен знать все досконально, чтобы вовремя ответить на неминуемые вопросы. И пока Жилин тащил тело комбата, пока готовил ему гроб — бойцов похоронили без гробов, а комбата снабдили, как положено, — Кривоножко поговорил со всеми, кто видел эту смерть.
Выходило, что Жилин где-то сачковал, возможно, даже струсил: ведь когда замполит бежал в девятую роту, он спрашивал у снайперов, где Жилин. И Жалсанов показал, что он пошел в штаб. А в штабе Костя появился уже после смерти Лысова. И начальник связи, младший лейтенант, рассказал, что Лысов ругал Жилина. И адъютант старший подтвердил, что дал комбату свой автомат и послал сопровождающим писаря. Даже если бы Кривоножко и захотел, он не мог бы сообщить в полк что-нибудь иное, кроме этих лично им проверенных обстоятельств. Он был честным человеком. Выходило, что в смерти комбата во многом виноват Жилин.
Но сам Жилин ничего об этом не знал, и его беспокоило только одно; кто же накапал?
— Так я спрашиваю — почему не побежал к комбату? Ведь начинался бой, а ты — связной. Обязан прикрывать комбата в бою.
Костя прикинул накоротке, что ему может быть за эту оплошку, и решил: дальше передовой не пошлют, а потому и рубанул:
— Так… само ж дело подсказывало, где мне быть. И потом, кто ж мог подумать, что он сам поведет… команду в эту самую контратаку? Ему ж боем надо руководить. Раньше он такого не допускал. Вот я и думал…
— А ты видел, как он повел людей в контратаку?
— Откуда же? Видел, что пошли от НП, но я ж не думал, что и комбат там… — но тут же смолк, и Басин уловил, что Жилин остановился на взлете.
— Так видел или не видел?
— Не знаю… — признался Костя. — Вроде мне показалось, что он бежит, — он же в фуражке был, каску не любил, — но подумалось, что не должен он… Да и… Да нет… Все как-то не так… Словом, вроде померещилось, что он, а вроде н не он. И не думал я в те минуты — немцы ж на пеньке прицела. Бой же ж…
Басин долго молчал.
— Ну а потом чего ж ты помчался? Запал кончился? Или совесть заговорила? Ты ж с ним с границы?
— Да… С границы… А совесть?.. Совесть — она ж все время… копошилась. А вот уж когда вроде отбились… полегче стало, я подумал… да нет, не думал я… Просто почувствовал, что не так… Предчувствие… А может, дошло, что тот, в фуражке, капитан… Не знаю…
О том, главном, что его подтолкнуло — вывести людей из траншей, — он не сказал, забыл.
Они опять долго молчали, и Костя, с ужасом перебирая прожитое, понимал, что в смерти комбата есть и его вина. Нельзя было его оставлять… Никак нельзя. Был бы рядом — наверняка бы уберег. Собой прикрыл. Оттащил… Ну да что теперь рассуждать… Теперь ясно — носи в себе этот упрек и мучайся. Да и нагорит еще. И тут Костя с пронизывающей ясностью осознал: а ведь дело пахнет трибуналом… Подумал, вспотел и сейчас же стал успокаивать себя: "Ну я ж тоже делом занимался. Я ж не сбежал. Врага ж бил".
Но сам чувствовал: как повернешь это дело… Как повернешь… Комбат, конечно, отпускал на охоту, но ведь…
Он совсем запутался в своих рассуждениях и оправданиях: все они — как повернешь. А Лысова нет… Нет и не будет… И этого из сердца уже не выкинешь.
— Ты спал? — спросил Басни.
— Нет.
— Это ж почему?
— Кривоножко приказал охотиться в личное время. Чтоб в батальоне не говорили, что мы сачкуем.
— Значит, и твои ребята сейчас в траншеях?
— В траншеях.
— М-да… Ну, вот что, Жилин, пойдем-ка мы сейчас в штаб. Здесь дела и без нас делаются.
Иди спи, а завтра разберемся как следует.
Глава девятая
Комбат знал, что разбираться обязательно придется. Лысов еще жил, еще гадал, как ему вести себя в новой обстановке без комиссаров, а Басин уже двигался на его место, потому что Лысову следовало отбыть в распоряжение штаба того военного округа, в котором формировалась новая, никому не известная дивизия. И в этой дивизии Лысов должен был занять отведенное ему место начальника штаба полка. Он подходил для этой должности — боевой опыт, училище, умение сработаться с политработниками. Наконец, и срок выслуги в звании давно вышел — выдвижение выходило закономерным.
Но Лысов ничего об этом не знал. Он жил сиюминутными заботами, не мог, да еще и не умел смотреть дальше. А Басин знал, что после госпиталя и военных курсов «Выстрел» ему надлежит сменить опытного комбата; поучиться у него с таким расчетом, чтобы видеть и свою перспективу. Поэтому Басин не спешил в батальон. Он задержался в штабе дивизии, потолкался по его службам, установил контакты, уяснил обстановку. То же самое сделал и в штабе полка — со всеми перезнакомился, ощутил настрой, стиль полка.
А потому что кое-что новое узнал и на курсах, и в штабе дивизии, то увидел не только хорошее, но и промашки, а главное, — сумел показать, что он видит эти промашки. И еще не приняв батальона, заполучил если не славу, то всеобщее признание самостоятельного, подготовленного командира. И когда он шел в батальон, то знал, что связного комбата скорее всего будут судить — бросить командира в бою, конечно, преступление.
Единственно, что его смущало, так это то, что Жилин и Лысов вместе идут с границы.
Комбат вырос — получил новое звание, новую должность, а младший сержант так и остался младшим сержантом. Как-то странно… Чтобы получить сержантское звание в мирное время, требовалось многое, и недаром довоенные сержанты так легко становились средними командирами — подготовка и боевой опыт невольно их выдвигали.
Разговоры в траншеях кое-что прояснили, и старший лейтенант, отпустив Жилина, связался с командиром полка, доложил о ходе работ, предусмотрительно завысив размер разрушении, чтобы просьба о присылке саперов выглядела убедительней, в конце доклада сказал:
— Кстати, о связном комбата. Полагаю; что следует не судить, а писать наградной лист. — И рассказал, как проходил бой.
— Ты брось загибать! Что ж тебе, политики даром доносят?! Кривоножке расследовал и доложил.
Басин в свое время привык к директорским разносам и потому тактично промолчал, но как только командир полка приутих, жестко, может быть, даже излишне, жестко для первого доклада, сказал:
— Нельзя судить человека за то, что, выполняя обязанности на двух должностях, он с какой-то справился не так, как положено. Вначале следовало определить его положение.
Командир полка не привык к жесткости возражений. Поэтому поначалу неприятно удивился, а потом рассвирепел:
— Ты что там ерунду городишь?! Связной есть связной…
И тут Басин перешел грань. Перешел сознательно, преднамеренно, полагая, что должен с первой же минуты поставить себя, показать характер.
— Он командир отделения снайперов, — перебил командира полка Басин. — И это отделение следовало либо узаконить, и тогда у Лысова был бы настоящий связной, либо ликвидировать. Комбат и его комиссар не сделали ни того, ни другого. А штаб полка не проконтролировал. А он обязан был сделать это — дело-то новое. Снайперских отделений нет нигде. Насколько мне известно.
От этой наглости командир полка даже задохнулся. Вероятно, ему захотелось сразу же закричать что-нибудь вроде: "Вон из моего полка! Мальчишка! Не успел появиться, а уже учить!" Но он не сделал этого. Не сделал и не мог сделать, потому что. как и каждый командир полка, был немножко дипломатом. Он помнил, что Лысов докладывал ему об этом отделении, но он решил не спешить с его оформлением. Да и, честно говоря, не очень верил в него: поди проверь, убил кого-нибудь снайпер или нет?
— А комиссар вдобавок еще и приказал проводить охоту в свободное время. А может ли быть у бойца свободное время на передовой? В демократию, понимаете, играли. — Басин отлично знал, как действует на старых командиров это словечко — «демократия», сказанное в определенном, армейском звучании. За ним стояло обсуждение приказов командира, вообще приказов, своевольная их трактовка и прочие нетерпимые в армии грехи. И он не ошибся — командир полка кашлянул, а Басин продолжил:
— Снайперы эти — все как один — либо комсомольцы, либо кандидаты партии.
Все больше осознавая, что в случае с этим чертовым связным он в чем-то попал впросак:
"Комиссар, понимаешь, подвел… подвел… Наговорил семь верст", но стараясь сохранить свой настрой, командир полка заорал:
— А он что, этот самый снайпер, большевик?!
— Кандидат партии… — как о само собой разумеющемся сообщил Басин. — И, между прочим, газосварщик редчайшей квалификации. Рабочий класс! — И, не давая перебить себя, продолжил:
— Ну вот, понимаете, а этим ребятам даже отдохнуть не дают. Ночью на передовой, как все, а днем — на охоте. И это в то время, когда с нас требуют повышения боевой активности. Это же настоящий почин.
"Да… — вероятно, подумал командир полка. — Ничего себе комбат попался: не успел прийти, а уж такое…" Но эти мысли, если они даже и явились, скорее одобряли молодого комбата. Главным тут оказалось иное: Басни легко перешел от сугубо военных, тактических разговоров к политическим. А они волновали командира полка, потому что в эти дни они волновали всех. И он еще смутно, еще не все улавливая, подумал, что снайперское отделение и в самом деле может стать почином, и остановил подчиненного:
— Погоди ты! Уже и почин! Ты давай еще раз по-порядку расскажи, что ты там на расследовал.
Пришлось повторять то, что старший лейтенант узнал о снайперах, а командир полка слегка поддакивал: "Ну, взрыв-то я н сам слышал", "То-то я глядел с НП и удивлялся — чего ж это, думаю, фрицы пулеметов не тащат?" Он говорил искренне, потому что в горячке внезапного боя он, конечно, видел все его особенности, но осмысливать не успевал. Да, вероятно, и не мог — такого быстротечного боя еще не бывало, и к его оценке командир полка подходил со старыми, привычными мерками. А вот теперь открываются и новые подробности и новые возможности.
— Ну, хватит? — перебил командир полка. — Расследовать все равно придется, а вот начальнику политотдела я доложу. Что ты думаешь делать со снайперами?
— Как кончится расследование, узаконю отделение — и все дела. Надеюсь, что н вы поможете — выделите снайперок. — Басин примолк н опять, по бывшему своему, заводскому, опыту — добился победы над начальником — не вылазь, дай и ему отыграться, — сообщил:
— Правда, тут у нас есть еще и кое-что неприятное…
Командир полка насторожился: Басин не сказал "у меня". Он сказал "у нас". Это — тоже новые веяния… Впрочем, он только что с курсов — там могли и новому научить.
— Что там… у вас?
— Немцы захватили пленного, но утащить не успели. Жилин его отбил — застрелил конвоиров, пленный и вернись. Так что вот — политическая задача. С одной стороны, сдача в плен врагу, с другой — героический поступок: связанный, с кляпом во рту вернулся в свое расположение. Опять же требуется расследование.
— Кривоножко докладывал? — посопев, спросил командир полка.
— Не думаю. Не успел.
— Ну вот… Значит, первое ЧП имеется. С чем и поздравляю.
— Это опять-таки как посмотреть, — ответил Басин. — Можно как на ЧП, а можно и как на показатель высокого патриотизма. — Словно понимая, что командир полка насторожился от такой непривычной постановки вопроса, добавил:
— Словом, расследование покажет. У меня все.
Весь этот разговор происходил при молчаливом присутствии адъютанта старшего н телефониста. Конечно, Басин знал, что не то что завтра, а уже сегодня ночью его новые подчиненные сделают выводы.
Глава десятая
С Кривоножко, который расследовал дело пленного, старший лейтенант Басин встретился за полночь. Сам Кривоножко не очень торопился со встречей. Ощущение неудовлетворенности и даже обиды, появившееся в конце боя, окрепло. Что ж… Он просто замполит… Значит, лезть на глаза начальству не следует, нужно иметь скромную, но гордость. И он ждал, когда новый начальник хоть чем-нибудь проявит себя.
И он проявил — отозвал снайперов из рот и приказал им отдыхать. Правда, Кривоножко не знал, что так рассудил Жилин: если ему разрешили спать, так почему другие хуже?
Костя сам обошел ротных и передавал им приказание. И никто не удивился — все видели, как работали снайперы, н все понимали: отдыхать после такого им нужно не только ночь.
А главное: выставил Кривоножко в невыгодном свете перед командиром полка. И еще не зная старшего лейтенанта, замполит его невзлюбил, в душе решив, что представляться ему не станет. В конце концов он не мальчик! И он старше нового начальника по званию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Он не знал, не мог знать, что замполит полка позвонил Кривоножко и потребовал политдонесение о бое — жали из дивизии — и попутно приказал расследовать обстоятельства гибели комбата. Лысов был хорошо известен в дивизии. Замполит должен знать все досконально, чтобы вовремя ответить на неминуемые вопросы. И пока Жилин тащил тело комбата, пока готовил ему гроб — бойцов похоронили без гробов, а комбата снабдили, как положено, — Кривоножко поговорил со всеми, кто видел эту смерть.
Выходило, что Жилин где-то сачковал, возможно, даже струсил: ведь когда замполит бежал в девятую роту, он спрашивал у снайперов, где Жилин. И Жалсанов показал, что он пошел в штаб. А в штабе Костя появился уже после смерти Лысова. И начальник связи, младший лейтенант, рассказал, что Лысов ругал Жилина. И адъютант старший подтвердил, что дал комбату свой автомат и послал сопровождающим писаря. Даже если бы Кривоножко и захотел, он не мог бы сообщить в полк что-нибудь иное, кроме этих лично им проверенных обстоятельств. Он был честным человеком. Выходило, что в смерти комбата во многом виноват Жилин.
Но сам Жилин ничего об этом не знал, и его беспокоило только одно; кто же накапал?
— Так я спрашиваю — почему не побежал к комбату? Ведь начинался бой, а ты — связной. Обязан прикрывать комбата в бою.
Костя прикинул накоротке, что ему может быть за эту оплошку, и решил: дальше передовой не пошлют, а потому и рубанул:
— Так… само ж дело подсказывало, где мне быть. И потом, кто ж мог подумать, что он сам поведет… команду в эту самую контратаку? Ему ж боем надо руководить. Раньше он такого не допускал. Вот я и думал…
— А ты видел, как он повел людей в контратаку?
— Откуда же? Видел, что пошли от НП, но я ж не думал, что и комбат там… — но тут же смолк, и Басин уловил, что Жилин остановился на взлете.
— Так видел или не видел?
— Не знаю… — признался Костя. — Вроде мне показалось, что он бежит, — он же в фуражке был, каску не любил, — но подумалось, что не должен он… Да и… Да нет… Все как-то не так… Словом, вроде померещилось, что он, а вроде н не он. И не думал я в те минуты — немцы ж на пеньке прицела. Бой же ж…
Басин долго молчал.
— Ну а потом чего ж ты помчался? Запал кончился? Или совесть заговорила? Ты ж с ним с границы?
— Да… С границы… А совесть?.. Совесть — она ж все время… копошилась. А вот уж когда вроде отбились… полегче стало, я подумал… да нет, не думал я… Просто почувствовал, что не так… Предчувствие… А может, дошло, что тот, в фуражке, капитан… Не знаю…
О том, главном, что его подтолкнуло — вывести людей из траншей, — он не сказал, забыл.
Они опять долго молчали, и Костя, с ужасом перебирая прожитое, понимал, что в смерти комбата есть и его вина. Нельзя было его оставлять… Никак нельзя. Был бы рядом — наверняка бы уберег. Собой прикрыл. Оттащил… Ну да что теперь рассуждать… Теперь ясно — носи в себе этот упрек и мучайся. Да и нагорит еще. И тут Костя с пронизывающей ясностью осознал: а ведь дело пахнет трибуналом… Подумал, вспотел и сейчас же стал успокаивать себя: "Ну я ж тоже делом занимался. Я ж не сбежал. Врага ж бил".
Но сам чувствовал: как повернешь это дело… Как повернешь… Комбат, конечно, отпускал на охоту, но ведь…
Он совсем запутался в своих рассуждениях и оправданиях: все они — как повернешь. А Лысова нет… Нет и не будет… И этого из сердца уже не выкинешь.
— Ты спал? — спросил Басни.
— Нет.
— Это ж почему?
— Кривоножко приказал охотиться в личное время. Чтоб в батальоне не говорили, что мы сачкуем.
— Значит, и твои ребята сейчас в траншеях?
— В траншеях.
— М-да… Ну, вот что, Жилин, пойдем-ка мы сейчас в штаб. Здесь дела и без нас делаются.
Иди спи, а завтра разберемся как следует.
Глава девятая
Комбат знал, что разбираться обязательно придется. Лысов еще жил, еще гадал, как ему вести себя в новой обстановке без комиссаров, а Басин уже двигался на его место, потому что Лысову следовало отбыть в распоряжение штаба того военного округа, в котором формировалась новая, никому не известная дивизия. И в этой дивизии Лысов должен был занять отведенное ему место начальника штаба полка. Он подходил для этой должности — боевой опыт, училище, умение сработаться с политработниками. Наконец, и срок выслуги в звании давно вышел — выдвижение выходило закономерным.
Но Лысов ничего об этом не знал. Он жил сиюминутными заботами, не мог, да еще и не умел смотреть дальше. А Басин знал, что после госпиталя и военных курсов «Выстрел» ему надлежит сменить опытного комбата; поучиться у него с таким расчетом, чтобы видеть и свою перспективу. Поэтому Басин не спешил в батальон. Он задержался в штабе дивизии, потолкался по его службам, установил контакты, уяснил обстановку. То же самое сделал и в штабе полка — со всеми перезнакомился, ощутил настрой, стиль полка.
А потому что кое-что новое узнал и на курсах, и в штабе дивизии, то увидел не только хорошее, но и промашки, а главное, — сумел показать, что он видит эти промашки. И еще не приняв батальона, заполучил если не славу, то всеобщее признание самостоятельного, подготовленного командира. И когда он шел в батальон, то знал, что связного комбата скорее всего будут судить — бросить командира в бою, конечно, преступление.
Единственно, что его смущало, так это то, что Жилин и Лысов вместе идут с границы.
Комбат вырос — получил новое звание, новую должность, а младший сержант так и остался младшим сержантом. Как-то странно… Чтобы получить сержантское звание в мирное время, требовалось многое, и недаром довоенные сержанты так легко становились средними командирами — подготовка и боевой опыт невольно их выдвигали.
Разговоры в траншеях кое-что прояснили, и старший лейтенант, отпустив Жилина, связался с командиром полка, доложил о ходе работ, предусмотрительно завысив размер разрушении, чтобы просьба о присылке саперов выглядела убедительней, в конце доклада сказал:
— Кстати, о связном комбата. Полагаю; что следует не судить, а писать наградной лист. — И рассказал, как проходил бой.
— Ты брось загибать! Что ж тебе, политики даром доносят?! Кривоножке расследовал и доложил.
Басин в свое время привык к директорским разносам и потому тактично промолчал, но как только командир полка приутих, жестко, может быть, даже излишне, жестко для первого доклада, сказал:
— Нельзя судить человека за то, что, выполняя обязанности на двух должностях, он с какой-то справился не так, как положено. Вначале следовало определить его положение.
Командир полка не привык к жесткости возражений. Поэтому поначалу неприятно удивился, а потом рассвирепел:
— Ты что там ерунду городишь?! Связной есть связной…
И тут Басин перешел грань. Перешел сознательно, преднамеренно, полагая, что должен с первой же минуты поставить себя, показать характер.
— Он командир отделения снайперов, — перебил командира полка Басин. — И это отделение следовало либо узаконить, и тогда у Лысова был бы настоящий связной, либо ликвидировать. Комбат и его комиссар не сделали ни того, ни другого. А штаб полка не проконтролировал. А он обязан был сделать это — дело-то новое. Снайперских отделений нет нигде. Насколько мне известно.
От этой наглости командир полка даже задохнулся. Вероятно, ему захотелось сразу же закричать что-нибудь вроде: "Вон из моего полка! Мальчишка! Не успел появиться, а уже учить!" Но он не сделал этого. Не сделал и не мог сделать, потому что. как и каждый командир полка, был немножко дипломатом. Он помнил, что Лысов докладывал ему об этом отделении, но он решил не спешить с его оформлением. Да и, честно говоря, не очень верил в него: поди проверь, убил кого-нибудь снайпер или нет?
— А комиссар вдобавок еще и приказал проводить охоту в свободное время. А может ли быть у бойца свободное время на передовой? В демократию, понимаете, играли. — Басин отлично знал, как действует на старых командиров это словечко — «демократия», сказанное в определенном, армейском звучании. За ним стояло обсуждение приказов командира, вообще приказов, своевольная их трактовка и прочие нетерпимые в армии грехи. И он не ошибся — командир полка кашлянул, а Басин продолжил:
— Снайперы эти — все как один — либо комсомольцы, либо кандидаты партии.
Все больше осознавая, что в случае с этим чертовым связным он в чем-то попал впросак:
"Комиссар, понимаешь, подвел… подвел… Наговорил семь верст", но стараясь сохранить свой настрой, командир полка заорал:
— А он что, этот самый снайпер, большевик?!
— Кандидат партии… — как о само собой разумеющемся сообщил Басин. — И, между прочим, газосварщик редчайшей квалификации. Рабочий класс! — И, не давая перебить себя, продолжил:
— Ну вот, понимаете, а этим ребятам даже отдохнуть не дают. Ночью на передовой, как все, а днем — на охоте. И это в то время, когда с нас требуют повышения боевой активности. Это же настоящий почин.
"Да… — вероятно, подумал командир полка. — Ничего себе комбат попался: не успел прийти, а уж такое…" Но эти мысли, если они даже и явились, скорее одобряли молодого комбата. Главным тут оказалось иное: Басни легко перешел от сугубо военных, тактических разговоров к политическим. А они волновали командира полка, потому что в эти дни они волновали всех. И он еще смутно, еще не все улавливая, подумал, что снайперское отделение и в самом деле может стать почином, и остановил подчиненного:
— Погоди ты! Уже и почин! Ты давай еще раз по-порядку расскажи, что ты там на расследовал.
Пришлось повторять то, что старший лейтенант узнал о снайперах, а командир полка слегка поддакивал: "Ну, взрыв-то я н сам слышал", "То-то я глядел с НП и удивлялся — чего ж это, думаю, фрицы пулеметов не тащат?" Он говорил искренне, потому что в горячке внезапного боя он, конечно, видел все его особенности, но осмысливать не успевал. Да, вероятно, и не мог — такого быстротечного боя еще не бывало, и к его оценке командир полка подходил со старыми, привычными мерками. А вот теперь открываются и новые подробности и новые возможности.
— Ну, хватит? — перебил командир полка. — Расследовать все равно придется, а вот начальнику политотдела я доложу. Что ты думаешь делать со снайперами?
— Как кончится расследование, узаконю отделение — и все дела. Надеюсь, что н вы поможете — выделите снайперок. — Басин примолк н опять, по бывшему своему, заводскому, опыту — добился победы над начальником — не вылазь, дай и ему отыграться, — сообщил:
— Правда, тут у нас есть еще и кое-что неприятное…
Командир полка насторожился: Басин не сказал "у меня". Он сказал "у нас". Это — тоже новые веяния… Впрочем, он только что с курсов — там могли и новому научить.
— Что там… у вас?
— Немцы захватили пленного, но утащить не успели. Жилин его отбил — застрелил конвоиров, пленный и вернись. Так что вот — политическая задача. С одной стороны, сдача в плен врагу, с другой — героический поступок: связанный, с кляпом во рту вернулся в свое расположение. Опять же требуется расследование.
— Кривоножко докладывал? — посопев, спросил командир полка.
— Не думаю. Не успел.
— Ну вот… Значит, первое ЧП имеется. С чем и поздравляю.
— Это опять-таки как посмотреть, — ответил Басин. — Можно как на ЧП, а можно и как на показатель высокого патриотизма. — Словно понимая, что командир полка насторожился от такой непривычной постановки вопроса, добавил:
— Словом, расследование покажет. У меня все.
Весь этот разговор происходил при молчаливом присутствии адъютанта старшего н телефониста. Конечно, Басин знал, что не то что завтра, а уже сегодня ночью его новые подчиненные сделают выводы.
Глава десятая
С Кривоножко, который расследовал дело пленного, старший лейтенант Басин встретился за полночь. Сам Кривоножко не очень торопился со встречей. Ощущение неудовлетворенности и даже обиды, появившееся в конце боя, окрепло. Что ж… Он просто замполит… Значит, лезть на глаза начальству не следует, нужно иметь скромную, но гордость. И он ждал, когда новый начальник хоть чем-нибудь проявит себя.
И он проявил — отозвал снайперов из рот и приказал им отдыхать. Правда, Кривоножко не знал, что так рассудил Жилин: если ему разрешили спать, так почему другие хуже?
Костя сам обошел ротных и передавал им приказание. И никто не удивился — все видели, как работали снайперы, н все понимали: отдыхать после такого им нужно не только ночь.
А главное: выставил Кривоножко в невыгодном свете перед командиром полка. И еще не зная старшего лейтенанта, замполит его невзлюбил, в душе решив, что представляться ему не станет. В конце концов он не мальчик! И он старше нового начальника по званию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50