С трудом выпрямившись, он почувствовал, как что-то тянет внутри. Горячая волна растекалась по внутренностям. Затем в ушах у него странно зазвенело, и он почувствовал, что раздувается и становится все легче и легче.
Он почти не заметил, как упал. Ему чудилось, будто сбоку на него смотрят какие-то лица. Шкура под холодеющей щекой казалась мокрой насквозь, словно кто-то облил ее водой. У него закружилась голова, все завертелось вокруг… В вигвам вошли люди; они старались помочь ему, задавали вопросы, которые он едва слышал…
— Волчья Котомка! — Крик пронзил туман, окутывавший постепенно его сознание. — Мы не можем жить без Волчьей Котомки!
Но ведь Чистая Вода забрала ее с собой. Видение Духа… Чистая Вода знала, что делает. Его мысли ускользнули прочь, будто дым в ночном небе. Все таяло, таяло… делалось серым…
— Похоже, ты опять ошибся, Кровавый Медведь. Ты и не хотел, а убил меня, — усмехнулся Резаное Перо.
Туман вокруг все расплывался, густел, как облака, клубящиеся на горных вершинах. Его душа сдвинулась с места и стала опускаться в успокаивающее тепло. Затем она взмыла вверх над его съежившимся телом.
— Ты идешь? — спросил мягкий голос.
«Кто это? Кто зовет меня?»
— Меня называют Зрящий Видения Волка… Человек Солнца… перед тобой открылся новый путь. Новый путь…
Что должно произойти, произойдет. Человеческие души текут, будто реки. Часто они вскипают гневными белыми волнами и в бешенстве бьются о камни, преграждающие путь. А иногда они движутся неспешно и мирно, и на их поверхности лишь ветер поднимает легкую рябь. А в другое время года они текут под бело-голубым льдом, скрывшись в недосягаемой тьме.
Души собираются вокруг Волчьей Котомки, не ведая, какие стремительные течения бушуют у этой излучины.
— Ты должна набраться терпения, — шепчет голос Зрящего Видения Волка сквозь туман.
— Я знаю, — отвечает Волчья Котомка.
Глава 1
В вигваме влажный удушливый жар ночи был еще сильнее, чем снаружи, несмотря на шуршание сухого ветра, заставлявшего трепетать потемневшие от дыма шкуры. Занавес был спущен до самого низу и плотно прибит колышками к плотной глинистой почве, чтобы ни один из злых Духов Силы не смог пробраться вовнутрь и поселиться в вигваме. Таков был обычай Племени при родах. У новорожденных младенцев ведь нет души, и поэтому в них, в теплую уютную плоть, легко может войти любое зло. Чтобы оборониться от этой опасности еще надежнее, повсюду были набросаны кучи шалфея, растения жизни. Его листья, нарочно для этого измятые, наполняли воздух своим острым ароматом.
В том месте, где мальчик, пробравшись в темноте к вигваму, присел на корточки у самой шкуры, потертый шов разошелся вполне достаточно, чтобы можно было рассмотреть, что происходит внутри.
В костре тлела и дымила гнилушка хлопкового дерева, усугубляя удушливую жару и разгоняя мрак этой темной ветреной ночи. Теплый дымный воздух, выходивший через щель в шкуре, пощипывал глаз мальчика. Его нос улавливал в нем запахи дубленой шкуры, дыма и шалфея. Чуял он еще и запахи пота, дерева и страха, а вот нежно горький аромат целебных трав постепенно слабел и таял.
Танцующая Олениха, лежавшая голой на пропитанных потом шкурах, закричала от боли. Нежные черты ее молодого лица исказились и сморщились, когда мышцы живота резко сократились, стараясь заставить ребенка выбраться из безопасного теплого убежища в ее чреве. Между грудей у нее лежала родильная котомка — кусок шкуры, свернутый в виде Черепахи, волшебного зверя, что никогда не болеет. Черепаха приносит здоровье и удачу. Она скрывается с наступлением зимних ветров, прячась в глубине Земли-Матери, и возвращается, когда Солнце-Отец приносит в мир весну и обновленную жизнь. Фетиш на груди роженицы был искусно сшит из шкуры антилопы и набит шалфеем, веточками, перьями и другими Силами.
На животе женщины были нарисованы изображения, которые сосредоточивают Силу Духа рождения. Самым важным из них была ярко-желтая полоса, начинавшаяся под родильной котомкой между полными грудями и тянувшаяся заостренным треугольником вплоть до островка черных волос на лобке. Эта Тропа Света должна была указывать младенцу путь, которым он выберется в этот мир. Мальчик смотрел во все глаза, чувствуя Силу заклинательных песен, что пели женщины в вигваме. Он хоть и боялся, что его обнаружат, но никак не мог оторваться от захватывающего действа. Он знал, что мать накажет его, что Два Дыма, обнаружив, что его ложе опустело, забеспокоился и наверняка уже разыскивает его повсюду.
Это была ночь жары и боли. Над вздувшимся горой животом Танцующей Оленихи переглядывались две женщины, молодая и старая. Беспокойство избороздило морщинами напряженные лица обеих.
Седые волосы старухи поблескивали в свете костра. Сложный узор морщин мешался на изношенном лице с переплетением теней. Губы сжимались тем угрюмее, чем дольше она наблюдала за усилиями рожавшей. Она горбила спину, согнутую возрастом, а голое до пояса тело обливалось потом в жарком воздухе вигвама. Давно иссохшие груди низко свисали на складки живота. Шрамы правильными линиями пересекали морщинистую кожу плеч, безмолвно свидетельствуя о том, сколько раз она приносила кусочки своей плоти в жертву Миру Духов. Люди называли ее Терпкая Вишня — по имени деревца с горько-сладкими плодами, что растет на высокогорье.
Мальчик перевел взгляд на свою мать, Ветку Шалфея. Она присела на корточки, не отводя тревожных глаз от разгоряченного тела Танцующей Оленихи. Ему был хорошо знаком этот напряженный взгляд. Озабоченность и тревога оставили свои следы на всех лицах людей Племени. Морщины, будто каньоны, глубоко избороздили их. Но беспомощное беспокойство, читавшееся на лице его матери, пугало мальчика. Когда Танцующая Олениха вскрикнула снова, у него в животе внутренности сжались в тугой ком, словно пересохшие на солнце бизоньи сухожилия.
Бедная Танцующая Олениха! Ее муж, Бегущий Далеко, отправился охотиться в холмах у подножия Бизоньих Гор, да так с тех пор и не вернулся.
Терпкая Вишня вздохнула, достала из аккуратно сшитого мешка влажные листья шалфея и посыпала на тлевший красным костер. Аромат жизни разнесся по вигваму в облаках горячего пара.
Старуха принялась негромко приговаривать нараспев:
— Выходи, малыш. Выходи совершить путь жизни и благословить землю, и солнце, и растения, и животных. Выходи, чтобы вместе с нами отправиться по пути к Звездной Паутине, что ведет ко всему благому. Услышь наше пение. Услышь нашу радость. Выходи, малыш. Выходи в этот мир, и мы улыбнемся тебе.
Танцующая Олениха снова застонала, напрягая мышцы своих сильных загорелых ног. Она отчаянно втянула в себя воздух, резко выдохнула и плотно закрыла глаза. Гримаса усилия и боли исказила ее лицо, обнажив зубы. Крупные капли пота дрожа сбегали по ее телу.
Ветка Шалфея с силой сжала пальцы женщины:
— Расслабься. Дыши спокойно. Скоро уже конец.
Схватка закончилась, и Танцующая Олениха расслабилась. Она тяжело дышала, глядя на старуху, которая не переставала петь.
— Это ведь не всегда так долго… Терпкая Вишня, разве это хорошо? Я умираю?
Старуха закончила песню и улыбнулась, дернув плечом:
— У меня и тяжелее роды бывали. Ты ведь в первый раз рожаешь. Мышцы внизу должны растягиваться, а они пока еще этому не научились. Разрывов нет. Отошли только воды — они омыли тебя, расчистили путь. Только и всего. — Она перевела взгляд на товарку, ободряюще улыбаясь: — Точь-в-точь как с ней вот было. Мне и Сердцевине Рога пришлось просидеть с ней почти целый день.
Ветка Шалфея задумчиво улыбнулась:
— Я помню. Зато мой сын родился сильным.
Но когда Танцующая Олениха, кивнув, закрыла глаза, выражение лица у Ветки Шалфея стало еще тревожнее. Напряжение висело в воздухе, будто зимний туман. Оно отражалось в застывших чертах лица его матери и в горящих глазах Терпкой Вишни. Оно выплывало сквозь щель в стенке вигвама и окутывало мальчика, будто тяжелая зеленая шкура. Терпкая Вишня снова принялась напевать вполголоса. Достав из мешка еще одну пригоршню листьев шалфея, она высыпала их в костер, и вигвам опять наполнился пронзительным ароматным паром.
Танцующая Олениха закричала в муке и тоске. Ее живот напрягся и вздулся.
— Может быть, стоит позвать Тяжкого Бобра? — спросила Ветка Шалфея, тревожно заглядывая в глаза старухи.
Лицо мальчика сморщилось в темноте. Это была реакция на имя Тяжкого Бобра. Среди Племени он был Зрящим Видения Духа. В голове мальчика тихий голос прошептал: «Нет».
Будто ночная тень, он неслышно стал красться прочь, раздвигая ловкими пальцами густые кусты шалфея. Выбравшись из зарослей, он стремглав побежал по селению, не обращая внимания на лай собак. Перед ним простиралась на утоптанной глине россыпь приземистых вигвамов. Покрывавшие их шкуры были приподняты, чтобы ночной ветер продувал насквозь и освежал тех, кто спал внутри на набитых травой постелях. Там и сям виднелись догоравшие уголья костров, будто налитые красной кровью глаза. Над ними с треног свисали кожаные мешки, в которых варилась пища. Черные круглые камни очагов казались дырами в огненном мерцании угольев.
Заросли хлопкового дерева вздымались на фоне ночного неба. Между редкими просветами, в которых светились звезды, глаз неясно различал зловещие очертания облаков. Послышалось осторожное уханье совы.
«Волчья Котомка», — прошептал голос в голове у мальчика.
Он не дошел еще до своего вигвама, когда заметил Два Дыма, хромавшего по селению. Походку Два Дыма было невозможно спутать с чьей-то еще.
— Два Дыма!
Он свернул и подбежал к нему.
— Вот ты где! Я так из-за тебя беспокоился! Твой отец отправился на охоту, мать…
— Ты мне нужен. Я думаю, что нам нужна Волчья Котомка.
— Волчья Котомка? — Два Дыма приподнял голову. Такое знакомое странное выражение его лица было неразличимо в ночной тьме. Уже более мягко, негромко и сдержанно, он спросил у мальчика голосом, в котором явственно слышался акцент анит-а:
— Почему же это нам нужна Волчья Котомка, Маленький Танцор?
— Дело в том… — он замялся. — Ну, мне голос сказал.
— Голос? Тот, что слышится у тебя в голове?
— Да. Пожалуйста, принеси Котомку, — умоляюще произнес мальчик. — У Танцующей Оленихи младенец никак не выйдет. Мать и Терпкая Вишня беспокоятся. Танцующая Олениха боится умереть. А Терпкая Вишня ничего не сказала такого, но я почувствовал. То, чего она не сказала. У нее такие глаза. Я подумал, что Волчья Котомка…
— Ты правильно подумал. Пошли. Посмотрим, что мы можем сделать.
Два Дыма круто повернулся на здоровой ноге и хромающей походкой зашагал к вигваму. Бахрома на его платье покачивалась в такт неровным шагам.
Бердаче всегда был загадкой для Маленького Танцора. Ни один мужчина Племени, кроме него, не носил платья. Отвечая на его детские расспросы, Два Дыма только задумчиво улыбался и говорил, что он бердаче — существо меж двух миров. Женщина в теле мужчины.
Бердаче, сколько помнил Маленький Танцор, всегда жил среди Племени. Вигвам родителей мальчика был и его домом. Два Дыма был странный молчаливый человек, перебежавший к Племени от анит-а. Он терпеливо переносил подшучивания, насмешки и даже откровенное издевательство Племени. Держался он всегда одиноко и независимо. Два Дыма помогал матери Маленького Танцора вести хозяйство: выскребал шкуры, варил похлебку — словом, принял на себя обязанности второй жены.
Отец Маленького Танцора, Голодный Бык, был вежлив и сдержан с бердаче. Тайное неодобрение, с которым он к нему относился, умерялось каким-то другим глубоким чувством, которое мальчик никак не мог понять. Два Дыма был окутан тайной, будто клубами дыма от увлажненного дождем костра.
Впрочем, Маленького Танцора все это нисколько не заботило. Хотя ему исполнилось уже восемь лет, Два Дыма по-прежнему оставался его лучшим другом. Он внимательно выслушивал рассказы о голосах, которые часто слышал мальчик. Когда мать или отец ругали его, он убегал к бердаче, как другие дети убегают к бабушке или дедушке.
— Значит, ты прятался у родильного вигвама?
Маленький Танцор напрягся:
— Я…
— Ты знаешь, мужчины никогда не должны и близко подходить к родильному вигваму. Там могут находиться только одни женщины. Что, если ты изменишь Силу?
Устыдившись, Маленький Танцор опустил глаза. Сердце упало у него в груди.
— Я не мужчина. Я просто мальчик. Пока меня не назвали взрослым именем и я не показал себя, я не мужчина.
— А ты не думаешь, что даже мальчик может изменить Силу?
— Голос мне не сказал, что я что-то изменю. Когда я оказываюсь рядом с Силой, я знаю об этом.
— В самом деле?
После затянувшегося молчания Маленький Танцор добавил:
— Это такое чувство… Ну… как будто… тишина перед грозой. Только длится дольше. Просто такое чувство, вот и все. А иногда еще голос.
У семейного вигвама мальчик остановился, ожидая, пока Два Дыма достанет Волчью Котомку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Он почти не заметил, как упал. Ему чудилось, будто сбоку на него смотрят какие-то лица. Шкура под холодеющей щекой казалась мокрой насквозь, словно кто-то облил ее водой. У него закружилась голова, все завертелось вокруг… В вигвам вошли люди; они старались помочь ему, задавали вопросы, которые он едва слышал…
— Волчья Котомка! — Крик пронзил туман, окутывавший постепенно его сознание. — Мы не можем жить без Волчьей Котомки!
Но ведь Чистая Вода забрала ее с собой. Видение Духа… Чистая Вода знала, что делает. Его мысли ускользнули прочь, будто дым в ночном небе. Все таяло, таяло… делалось серым…
— Похоже, ты опять ошибся, Кровавый Медведь. Ты и не хотел, а убил меня, — усмехнулся Резаное Перо.
Туман вокруг все расплывался, густел, как облака, клубящиеся на горных вершинах. Его душа сдвинулась с места и стала опускаться в успокаивающее тепло. Затем она взмыла вверх над его съежившимся телом.
— Ты идешь? — спросил мягкий голос.
«Кто это? Кто зовет меня?»
— Меня называют Зрящий Видения Волка… Человек Солнца… перед тобой открылся новый путь. Новый путь…
Что должно произойти, произойдет. Человеческие души текут, будто реки. Часто они вскипают гневными белыми волнами и в бешенстве бьются о камни, преграждающие путь. А иногда они движутся неспешно и мирно, и на их поверхности лишь ветер поднимает легкую рябь. А в другое время года они текут под бело-голубым льдом, скрывшись в недосягаемой тьме.
Души собираются вокруг Волчьей Котомки, не ведая, какие стремительные течения бушуют у этой излучины.
— Ты должна набраться терпения, — шепчет голос Зрящего Видения Волка сквозь туман.
— Я знаю, — отвечает Волчья Котомка.
Глава 1
В вигваме влажный удушливый жар ночи был еще сильнее, чем снаружи, несмотря на шуршание сухого ветра, заставлявшего трепетать потемневшие от дыма шкуры. Занавес был спущен до самого низу и плотно прибит колышками к плотной глинистой почве, чтобы ни один из злых Духов Силы не смог пробраться вовнутрь и поселиться в вигваме. Таков был обычай Племени при родах. У новорожденных младенцев ведь нет души, и поэтому в них, в теплую уютную плоть, легко может войти любое зло. Чтобы оборониться от этой опасности еще надежнее, повсюду были набросаны кучи шалфея, растения жизни. Его листья, нарочно для этого измятые, наполняли воздух своим острым ароматом.
В том месте, где мальчик, пробравшись в темноте к вигваму, присел на корточки у самой шкуры, потертый шов разошелся вполне достаточно, чтобы можно было рассмотреть, что происходит внутри.
В костре тлела и дымила гнилушка хлопкового дерева, усугубляя удушливую жару и разгоняя мрак этой темной ветреной ночи. Теплый дымный воздух, выходивший через щель в шкуре, пощипывал глаз мальчика. Его нос улавливал в нем запахи дубленой шкуры, дыма и шалфея. Чуял он еще и запахи пота, дерева и страха, а вот нежно горький аромат целебных трав постепенно слабел и таял.
Танцующая Олениха, лежавшая голой на пропитанных потом шкурах, закричала от боли. Нежные черты ее молодого лица исказились и сморщились, когда мышцы живота резко сократились, стараясь заставить ребенка выбраться из безопасного теплого убежища в ее чреве. Между грудей у нее лежала родильная котомка — кусок шкуры, свернутый в виде Черепахи, волшебного зверя, что никогда не болеет. Черепаха приносит здоровье и удачу. Она скрывается с наступлением зимних ветров, прячась в глубине Земли-Матери, и возвращается, когда Солнце-Отец приносит в мир весну и обновленную жизнь. Фетиш на груди роженицы был искусно сшит из шкуры антилопы и набит шалфеем, веточками, перьями и другими Силами.
На животе женщины были нарисованы изображения, которые сосредоточивают Силу Духа рождения. Самым важным из них была ярко-желтая полоса, начинавшаяся под родильной котомкой между полными грудями и тянувшаяся заостренным треугольником вплоть до островка черных волос на лобке. Эта Тропа Света должна была указывать младенцу путь, которым он выберется в этот мир. Мальчик смотрел во все глаза, чувствуя Силу заклинательных песен, что пели женщины в вигваме. Он хоть и боялся, что его обнаружат, но никак не мог оторваться от захватывающего действа. Он знал, что мать накажет его, что Два Дыма, обнаружив, что его ложе опустело, забеспокоился и наверняка уже разыскивает его повсюду.
Это была ночь жары и боли. Над вздувшимся горой животом Танцующей Оленихи переглядывались две женщины, молодая и старая. Беспокойство избороздило морщинами напряженные лица обеих.
Седые волосы старухи поблескивали в свете костра. Сложный узор морщин мешался на изношенном лице с переплетением теней. Губы сжимались тем угрюмее, чем дольше она наблюдала за усилиями рожавшей. Она горбила спину, согнутую возрастом, а голое до пояса тело обливалось потом в жарком воздухе вигвама. Давно иссохшие груди низко свисали на складки живота. Шрамы правильными линиями пересекали морщинистую кожу плеч, безмолвно свидетельствуя о том, сколько раз она приносила кусочки своей плоти в жертву Миру Духов. Люди называли ее Терпкая Вишня — по имени деревца с горько-сладкими плодами, что растет на высокогорье.
Мальчик перевел взгляд на свою мать, Ветку Шалфея. Она присела на корточки, не отводя тревожных глаз от разгоряченного тела Танцующей Оленихи. Ему был хорошо знаком этот напряженный взгляд. Озабоченность и тревога оставили свои следы на всех лицах людей Племени. Морщины, будто каньоны, глубоко избороздили их. Но беспомощное беспокойство, читавшееся на лице его матери, пугало мальчика. Когда Танцующая Олениха вскрикнула снова, у него в животе внутренности сжались в тугой ком, словно пересохшие на солнце бизоньи сухожилия.
Бедная Танцующая Олениха! Ее муж, Бегущий Далеко, отправился охотиться в холмах у подножия Бизоньих Гор, да так с тех пор и не вернулся.
Терпкая Вишня вздохнула, достала из аккуратно сшитого мешка влажные листья шалфея и посыпала на тлевший красным костер. Аромат жизни разнесся по вигваму в облаках горячего пара.
Старуха принялась негромко приговаривать нараспев:
— Выходи, малыш. Выходи совершить путь жизни и благословить землю, и солнце, и растения, и животных. Выходи, чтобы вместе с нами отправиться по пути к Звездной Паутине, что ведет ко всему благому. Услышь наше пение. Услышь нашу радость. Выходи, малыш. Выходи в этот мир, и мы улыбнемся тебе.
Танцующая Олениха снова застонала, напрягая мышцы своих сильных загорелых ног. Она отчаянно втянула в себя воздух, резко выдохнула и плотно закрыла глаза. Гримаса усилия и боли исказила ее лицо, обнажив зубы. Крупные капли пота дрожа сбегали по ее телу.
Ветка Шалфея с силой сжала пальцы женщины:
— Расслабься. Дыши спокойно. Скоро уже конец.
Схватка закончилась, и Танцующая Олениха расслабилась. Она тяжело дышала, глядя на старуху, которая не переставала петь.
— Это ведь не всегда так долго… Терпкая Вишня, разве это хорошо? Я умираю?
Старуха закончила песню и улыбнулась, дернув плечом:
— У меня и тяжелее роды бывали. Ты ведь в первый раз рожаешь. Мышцы внизу должны растягиваться, а они пока еще этому не научились. Разрывов нет. Отошли только воды — они омыли тебя, расчистили путь. Только и всего. — Она перевела взгляд на товарку, ободряюще улыбаясь: — Точь-в-точь как с ней вот было. Мне и Сердцевине Рога пришлось просидеть с ней почти целый день.
Ветка Шалфея задумчиво улыбнулась:
— Я помню. Зато мой сын родился сильным.
Но когда Танцующая Олениха, кивнув, закрыла глаза, выражение лица у Ветки Шалфея стало еще тревожнее. Напряжение висело в воздухе, будто зимний туман. Оно отражалось в застывших чертах лица его матери и в горящих глазах Терпкой Вишни. Оно выплывало сквозь щель в стенке вигвама и окутывало мальчика, будто тяжелая зеленая шкура. Терпкая Вишня снова принялась напевать вполголоса. Достав из мешка еще одну пригоршню листьев шалфея, она высыпала их в костер, и вигвам опять наполнился пронзительным ароматным паром.
Танцующая Олениха закричала в муке и тоске. Ее живот напрягся и вздулся.
— Может быть, стоит позвать Тяжкого Бобра? — спросила Ветка Шалфея, тревожно заглядывая в глаза старухи.
Лицо мальчика сморщилось в темноте. Это была реакция на имя Тяжкого Бобра. Среди Племени он был Зрящим Видения Духа. В голове мальчика тихий голос прошептал: «Нет».
Будто ночная тень, он неслышно стал красться прочь, раздвигая ловкими пальцами густые кусты шалфея. Выбравшись из зарослей, он стремглав побежал по селению, не обращая внимания на лай собак. Перед ним простиралась на утоптанной глине россыпь приземистых вигвамов. Покрывавшие их шкуры были приподняты, чтобы ночной ветер продувал насквозь и освежал тех, кто спал внутри на набитых травой постелях. Там и сям виднелись догоравшие уголья костров, будто налитые красной кровью глаза. Над ними с треног свисали кожаные мешки, в которых варилась пища. Черные круглые камни очагов казались дырами в огненном мерцании угольев.
Заросли хлопкового дерева вздымались на фоне ночного неба. Между редкими просветами, в которых светились звезды, глаз неясно различал зловещие очертания облаков. Послышалось осторожное уханье совы.
«Волчья Котомка», — прошептал голос в голове у мальчика.
Он не дошел еще до своего вигвама, когда заметил Два Дыма, хромавшего по селению. Походку Два Дыма было невозможно спутать с чьей-то еще.
— Два Дыма!
Он свернул и подбежал к нему.
— Вот ты где! Я так из-за тебя беспокоился! Твой отец отправился на охоту, мать…
— Ты мне нужен. Я думаю, что нам нужна Волчья Котомка.
— Волчья Котомка? — Два Дыма приподнял голову. Такое знакомое странное выражение его лица было неразличимо в ночной тьме. Уже более мягко, негромко и сдержанно, он спросил у мальчика голосом, в котором явственно слышался акцент анит-а:
— Почему же это нам нужна Волчья Котомка, Маленький Танцор?
— Дело в том… — он замялся. — Ну, мне голос сказал.
— Голос? Тот, что слышится у тебя в голове?
— Да. Пожалуйста, принеси Котомку, — умоляюще произнес мальчик. — У Танцующей Оленихи младенец никак не выйдет. Мать и Терпкая Вишня беспокоятся. Танцующая Олениха боится умереть. А Терпкая Вишня ничего не сказала такого, но я почувствовал. То, чего она не сказала. У нее такие глаза. Я подумал, что Волчья Котомка…
— Ты правильно подумал. Пошли. Посмотрим, что мы можем сделать.
Два Дыма круто повернулся на здоровой ноге и хромающей походкой зашагал к вигваму. Бахрома на его платье покачивалась в такт неровным шагам.
Бердаче всегда был загадкой для Маленького Танцора. Ни один мужчина Племени, кроме него, не носил платья. Отвечая на его детские расспросы, Два Дыма только задумчиво улыбался и говорил, что он бердаче — существо меж двух миров. Женщина в теле мужчины.
Бердаче, сколько помнил Маленький Танцор, всегда жил среди Племени. Вигвам родителей мальчика был и его домом. Два Дыма был странный молчаливый человек, перебежавший к Племени от анит-а. Он терпеливо переносил подшучивания, насмешки и даже откровенное издевательство Племени. Держался он всегда одиноко и независимо. Два Дыма помогал матери Маленького Танцора вести хозяйство: выскребал шкуры, варил похлебку — словом, принял на себя обязанности второй жены.
Отец Маленького Танцора, Голодный Бык, был вежлив и сдержан с бердаче. Тайное неодобрение, с которым он к нему относился, умерялось каким-то другим глубоким чувством, которое мальчик никак не мог понять. Два Дыма был окутан тайной, будто клубами дыма от увлажненного дождем костра.
Впрочем, Маленького Танцора все это нисколько не заботило. Хотя ему исполнилось уже восемь лет, Два Дыма по-прежнему оставался его лучшим другом. Он внимательно выслушивал рассказы о голосах, которые часто слышал мальчик. Когда мать или отец ругали его, он убегал к бердаче, как другие дети убегают к бабушке или дедушке.
— Значит, ты прятался у родильного вигвама?
Маленький Танцор напрягся:
— Я…
— Ты знаешь, мужчины никогда не должны и близко подходить к родильному вигваму. Там могут находиться только одни женщины. Что, если ты изменишь Силу?
Устыдившись, Маленький Танцор опустил глаза. Сердце упало у него в груди.
— Я не мужчина. Я просто мальчик. Пока меня не назвали взрослым именем и я не показал себя, я не мужчина.
— А ты не думаешь, что даже мальчик может изменить Силу?
— Голос мне не сказал, что я что-то изменю. Когда я оказываюсь рядом с Силой, я знаю об этом.
— В самом деле?
После затянувшегося молчания Маленький Танцор добавил:
— Это такое чувство… Ну… как будто… тишина перед грозой. Только длится дольше. Просто такое чувство, вот и все. А иногда еще голос.
У семейного вигвама мальчик остановился, ожидая, пока Два Дыма достанет Волчью Котомку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76