Немного отодвинувшись, я стал целовать ее шею, лицо, плечи. Она притянула меня к себе, и я прижался лицом к мягкому теплу ее грудей, целуя их и беря в рот твердые розовые соски. Ее стоны были, казалось, исторгнуты мучением. Меня захлестнула волна желания, и, быстро поднявшись, я скинул одежду и швырнул ее на пол, глядя, как Элиза лежит передо мной в ожидании, не делая никаких попыток спрятать свое тело. Когда я разделся, она протянула ко мне руки.
- Люби меня, Ричард, - прошептала она.
Почувствовать себя внутри ее, почувствовать под собой ее возбужденное тело, ощутить, как ее горячее дыхание опаляет мою щеку. Слышать ее стоны, исторгнутые страстью и болью. Чувствовать, как я взрываюсь внутри нее, а ее сотрясает такая сильная конвульсия, что, казалось, хрустнет ее позвоночник. Ощущать, как мне в кожу впиваются ее ногти, видеть на ее лице выражение упоительного восторга оттого, что она переживала, вероятно, первое в ее жизни полное освобождение, - все это с трудом могло вынести слабое человеческое существо. На меня накатывали волны темноты, грозя отнять сознание. Воздух был заряжен пульсирующим жаром и энергией.
Потом все успокоилось, стихло. Она лежала подле меня, тихо и счастливо рыдая. Шептала:
- Спасибо тебе. - Снова и снова: - Спасибо. Спасибо.
- Элиза. - Я нежно ее поцеловал. - Не надо меня благодарить. Я был с тобой там, на небесах.
- О-о, - прошептала она, испуская сдерживаемый вздох. - Да, это были небеса.
Обхватив меня за шею руками, она долго смотрела на меня с улыбкой наслаждения и умиротворения.
- Я бы умерла, Ричард, если бы мы не были сегодня вместе. - Она тихонько вздохнула. - Только представь - я бы умерла, - сказала она, целуя меня в щеку. - Омолодиться в твоих объятиях. Возродиться в качестве женщины.
- О да, ты - женщина, - сказал я. - И какая женщина.
- Надеюсь, да. - Легким касанием пальцев она пробежала по моей груди. - Меня настолько снедало безумие, которое ты во мне пробудил, что не знаю, доставила ли я тебе радость.
- Ты доставила мне большую радость. - Глядя на неуверенное выражение ее лица, я улыбнулся. - Если хочешь, я прикажу высечь это в камне.
Нежно улыбнувшись мне в ответ, она окинула взглядом свое тело.
- Скажи, я ужасно худая? - спросила она.
Отодвинувшись, я взглянул на ее маленькие выпуклые груди, плоский живот, талию, настолько узкую, что я мог, казалось, обхватить ее ладонями с вытянутыми пальцами обеих рук, стройные ноги - все ее розовое упоительное тело.
- Ужасно, - подтвердил я.
- О-о.
Голос ее прозвучал так испуганно, что я готов был смеяться и рыдать одновременно, страстно целуя ее щеки и глаза.
- Я обожаю твое тело, - сказал я. - И не смей никогда называть его по-другому, кроме как совершенством.
Наш поцелуй был долгим и страстным. Когда мы оторвались друг от друга, она взглянула на меня с выражением полнейшей преданности.
- Я хочу быть для тебя всем, Ричард, - сказала она.
- Так и есть.
- Нет. - Она мягко и смущенно улыбнулась. - Я знаю, как неопытна в любви. Разве могло быть иначе? - Ее улыбка стала чуть проказливой. - У меня нет образования, сэр, нет опыта. Двигаюсь я неуклюже и забываю роль. Я забываю даже само название пьесы - настолько ею поглощена. - Она медленно провела пальцами по моей спине. - Я забываю буквально все, - сказала она. - На сцене я теряю рассудок, но мне это нравится - каждая секунда.
Теперь ее взгляд выражал откровенную чувственность. Она вдруг подалась вперед, и мы долго целовались, не в силах насытиться вкусом губ друг друга.
Наконец мы все же смогли прервать поцелуй, и я улыбнулся.
- Эта роль просто создана для тебя, - сказал я.
Ее детский смех так меня восхищал - мне казалось, сердце мое разорвется от счастья. Я крепко прижал ее к себе.
- Элиза, Элиза.
- Я люблю тебя, Ричард, так тебя люблю, - шептала она мне в ухо. - Ты меня, наверное, возненавидишь, потому что я снова голодна.
Я со смехом выпустил ее из объятий, и она заставила меня ненадолго встать, пока перестилала постель. Потом она сбегала в другую комнату, вернувшись с двумя яблоками, и мы лежали друг подле друга на прохладных простынях и ели яблоки. Вынув семечко из своего яблока, она прилепила его к моей щеке, что заставило меня улыбнуться и спросить ее, что она делает.
- Подожди, - сказала она.
Через несколько секунд яблочное семечко отвалилось.
- Что это значит? - опять спросил я.
Ее улыбка сделалась грустной.
- Что ты меня скоро покинешь, - ответила она.
- Никогда.
Но она не повеселела, и я легко ущипнул ее за руку.
- Кому ты веришь? Мне или яблочному семечку?
К моему огорчению, улыбка ее так и осталась грустной. Она снова пристально вглядывалась мне в глаза.
- Мне кажется, ты разобьешь мне сердце, Ричард, - вдруг тихо сказала она.
- Нет. - Я старался говорить как можно более убедительно. - Никогда, Элиза.
Она явно хотела рассеять грусть.
- Хорошо, - кивнула она. - Я верю тебе.
- Ну еще бы, - с притворной сварливостью отозвался я. - Кто-нибудь вообще слыхал о гадании по яблочному семечку?
Это уже было лучше. Теперь в ее улыбке не чувствовалось примеси печали.
- Надеюсь, ты все-таки напишешь для меня пьесу, - сказала она. - Мне бы хотелось сыграть в твоей пьесе.
- Попытаюсь, - пообещал я.
- Отлично. - Она поцеловала меня в щеку. - При условии, конечно, - с улыбкой прибавила Элиза, - что после всего этого я вообще захочу играть.
- Захочешь.
- И если захочу, - продолжала она, - а я знаю, что, разумеется, захочу, то на сцене я буду другой - буду женщиной. - Вздохнув, она прижалась ко мне, обнимая меня за шею. - Прежде я чувствовала себя такой неуравновешенной. Внутри меня всегда происходила борьба - рассудок против чувств. Твоя любовь наконец-то уравновесила чаши. Если вчера вечером или сегодня я была с тобой холодна…
- Не была.
- Была. Знаю, что была. Просто я напоследок сопротивлялась тому, что должно было скоро наступить и чего я страшилась - высвобождению через тебя того, что скрывала все эти годы.
Она поднесла мою руку к губам и нежно ее поцеловала.
- Всегда буду тебя за это благословлять, - молвила она.
В ней снова проснулось желание, столь долго не утоляемое. На этот раз она не сопротивлялась, но, радостно сбросив все оковы, отдавалась мне и брала все от меня. Теперь ее любовь проявлялась настолько безудержно искренне, что, достигнув вскоре наивысшей точки, она запрокинула голову, вытянув руки вдоль тела, неистово сотрясаясь и исторгая стоны не сдерживаемой ничем радости. И я снова глубоко проник в нее, надеясь, что она зачнет ребенка в своем чистом, прекрасном теле.
Первые ее слова, произнесенные в то время, когда мы, уютно прильнув друг к другу, испытывали, как я полагал, удовлетворение, были:
- Ты женишься на мне, правда?
Не выдержав, я громко рассмеялся.
- Нет? - ошеломленно произнесла она.
- Конечно женюсь, - сказал я. - Я смеюсь над вопросом и над тем, как ты его задала.
- О-о.
Ее улыбка выразила облегчение, затем любовь.
- Как ты могла хоть на миг усомниться?
- Ну… - Она пожала плечами. - Я подумала…
- Ты подумала?
- Что… ну, я так варварски занимаюсь любовью, что ты…
Я легонько прижал палец к ее губам.
- Элиза Маккенна, - заявил я, - вы самая потрясающая и восхитительная язычница на свете.
- Правда? - Ее голос и улыбка выражали восхищение. - Это правда, Ричард?
- Правда. - Я поцеловал кончик ее носа. - И если хочешь, я вырежу в камне и это тоже.
- Это уже вырезано, - сказала она, кладя ладонь себе на грудь. - Здесь.
- Отлично. - Я требовательно поцеловал ее в губы. - А после того как поженимся, мы будем жить… - Я вопросительно посмотрел на нее. - Где?
- У меня на ферме, прошу тебя, Ричард, на ферме, - сказала она. - Я так ее люблю и хочу, чтобы она стала нашей.
- Тогда у тебя на ферме.
- О-о! - Я никогда не видел такого сияющего радостью лица. - Я чувствую себя - не могу описать словами, Ричард! Омытой любовью! - Она вдруг залилась краской смущения и счастья. - Внутри и снаружи.
Перевернувшись на спину, она с недоверчивым выражением оглядела свое тело.
- Не могу поверить, - сказала она. - Не могу поверить, что это действительно я - лежу в постели без клочка одежды, рядом с обнаженным мужчиной, которого встретила лишь вчера. Вчера! И я переполнена любовью к нему! Неужели это я? Это и вправду я - Элиза Маккенна? Или мои грезы превратились в галлюцинации?
- Это ты. - Я улыбнулся. - Ты, которая всегда ждала, но была немного скованна в своих желаниях.
- Скованна? - Она покачала головой. - Скорее заключена внутрь «железной девы». О! - Она вздрогнула и скорчила гримасу. - Какое ужасное сравнение. И все же точное.
Она с пылкостью повернулась ко мне, и мы прижались друг к другу, сплетя руки и ноги и без конца целуясь.
- Тебе нравился когда-нибудь Робинсон? - спросил я.
- Не как мужчина, - ответила она. - Пожалуй, я отношусь к нему как к отцу. Я совсем не помню своего отца - он умер, когда я была крошкой. Так что Робинсон занял в моей жизни его место. - Она издала возглас удивления. - Поразительно, что после всех долгих лет я наконец это осознала. Видишь, что ты пробуждаешь во мне?
Она одарила меня мимолетным поцелуем, как женщина, привыкшая касаться губ своего возлюбленного.
- Раньше я говорила о своей тяге к совершенству. Думаю, она была скорее основана на неудовлетворенности, чем на желании выделиться. Я никогда не испытывала истинного удовлетворения от своей работы. Ни одна вещь в жизни не приносила мне истинного удовлетворения - в этом все дело. Всегда чего-то не хватало. Как же я не понимала, что не хватало любви? Теперь это кажется таким очевидным. И я больше не ощущаю себя перфекционисткой. Все, чего мне хочется, - это холить и лелеять тебя, полностью отдать себя тебе. - Словно все еще удивляясь себе самой, она смущенно улыбнулась. - Ну так я все-таки это сделала, верно?
Я тихо засмеялся в ответ, и она снова взглянула на меня с притворной строгостью.
- Предупреждаю, мистер Кольер, - сказала она, - я весьма ревнивая особа и готова вцепиться в любую женщину, которая посмела бы бросить на вас взгляд.
Я радостно улыбнулся.
- Вцепляйся.
Она легонько провела по моим губам кончиком пальца.
- Ты любил других женщин, Ричард? Нет, - тотчас добавила она, - не говори, не хочу этого знать. Не имеет значения.
Я поцеловал кончик ее пальца, замершего на моих губах.
- Других не было, - сказал я.
- Правда?
- Правда. Ни одной. Клянусь.
- О, любимый мой, любимый. - Она прижалась щекой к моей. - Неужели такое счастье возможно?
Мы снова сжимали друг друга в объятиях, потом она немного отодвинулась и взглянула на меня сияющими глазами.
- Расскажи мне все о себе, - попросила она. - То есть то, что можешь. Хочу любить все, что любишь ты.
- Тогда люби себя, - откликнулся я.
Она поцеловала меня в губы, потом перевела взгляд на мое лицо.
- Я люблю твое лицо, - сказала она. - Твои глаза ночной птицы. Твои пепельные волосы с золотым отливом. Твой ласковый голос и ласковые руки. Твои манеры, - она подавила улыбку, - и твои привычки.
Улыбнувшись, я взъерошил ее шелковистые волосы.
- И мне нравится твоя улыбка, - продолжила она. - Словно ты улыбаешься про себя чему-то забавному. Мне обидно, что я не вижу это смешное, но все же я обожаю эту твою улыбку. - Она прижалась ко мне, поцеловала в плечо. - Назови мне еще раз имя того композитора.
- Малер.
- Я научусь любить его музыку, - сказала она.
- Это не составит труда, - пообещал я.
«И может быть, - подумал я, - когда мы вместе состаримся, я расскажу тебе, как его Девятая симфония помогла свести нас вместе».
Я взял ее лицо в ладони и посмотрел в него - ожившее лицо с фотографии, его тепло в моих ладонях. Теперь выражение его было не беспокойным, а умиротворенным.
- Я люблю тебя, - сказал я.
- И я тебя люблю, - отозвалась она. - Теперь и навсегда.
- Ты так прелестна.
- Обладает тонкой, возвышенной красотой, грацией и очарованием, - произнесла она с совершенно серьезным видом.
- Что-что?
На ее лице появилась проказливая усмешка Бэбби. Едва сдерживая смех, она выдохнула:
- Конец цитаты.
Моя улыбка, должно быть, выражала смущение, потому что Элиза вдруг прижалась ко мне, осыпая поцелуями мои щеки.
- О, дразнить нехорошо, - виновато сказала она. - Не могу быть серьезной, когда меня переполняет счастье. А у тебя был такой важный вид, когда ты назвал меня прелестной. - Она проворно и нежно поцеловала меня в губы пять раз подряд. - Я могу подшучивать только над человеком, которого люблю. Никто не знает этого моего качества - я обычно держу его при себе. Разве что иногда проявляю на сцене.
- Всегда проявляешь.
Она вздохнула с наигранным раскаянием.
- Теперь мне придется играть исключительно в трагедиях, потому что в жизни израсходую все отпущенное мне счастье, и для сцены ничего не останется. - Она погладила меня по щеке. - Простишь меня, правда? Ты не против подшучивания?
- Шути сколько угодно, - отозвался я. - Я тоже могу иногда пошутить.
- Все, что захочешь, любовь моя.
И она снова прильнула ко мне.
Поцеловавшись, мы пошли на третий круг. Ее прелестное лицо запылало, а в глазах появилось безумное выражение, моментально меня возбудившее и наполнившее радостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40