Его взгляд выражал скорее холодную подозрительность, чем открытое любопытство.
- Я хочу точно знать, кто вы такой, - сказал он. - Хочу точно знать, что вам надо.
- Меня зовут Ричард Кольер, - ответил я. - И мне ничего не надо. Получилось, что я…
Я умолк, услышав его презрительное фырканье.
- Не пытайтесь одурачить меня, сэр, - сказал он. - Ваше поведение может казаться непостижимым одной особе женского пола, но я-то все ясно вижу. Вы ищете выгоду.
- Выгоду?
Я уставился на него.
- Деньги, - прорычал он.
Он застал меня врасплох, и я расхохотался. Если бы мы сидели ближе, то получилось бы - прямо ему в лицо.
- Вы, наверное, шутите, - сказал я, понимая, разумеется, что он не шутит, но не найдя, что еще сказать.
Его лицо вновь окаменело, и у меня пропала охота смеяться.
- Предупреждаю вас, Кольер, - прогремел он. Клянусь, этот звук действительно напоминал гром. - Существует закон, и я не премину им воспользоваться.
Мне это начинало надоедать. Я чувствовал, что закипаю.
- Робинсон…
- Мистер Робинсон, - прервал меня он.
- Да. Разумеется, - сказал я. - Мистер Робинсон. Вы не понимаете, какую чепуху несете.
Он дернулся, словно я ударил его по лицу. И снова я почувствовал, что напрягаюсь. В тот момент я не сомневался, что он хочет меня ударить и, потеряв самообладание, наверняка попытается это сделать.
Не то чтобы меня это в тот момент волновало. По натуре я не драчун, и в жизни мне почти не приходилось драться. И все-таки я был определенно готов - как он выразился бы - «наброситься» на него в тот самый момент. Признаюсь, мной овладело почти непреодолимое желание расквасить ему нос. Наклонившись вперед на стуле, я сказал:
- Я бы предпочел обойтись без драки, Робинсон, но не сомневайтесь ни секунды, что я не уклонюсь от нее. Сейчас, если хотите знать, я с удовольствием думаю о том, как бы врезал вам. Вы мне не нравитесь. Вы - бандит, а я не люблю бандитов, совсем не люблю. Я выражаюсь ясно?
В тот момент мы готовы были вцепиться друг в друга. Как индюки, стояли мы друг против друга на поле предстоящей битвы. Потом его губы тронула самая презрительная улыбка из тех, что были мне когда-либо адресованы.
- Очень вы храбрый, когда вокруг много людей, - проронил он.
- Можем выйти на улицу, - быстро отреагировал я.
Господи, как мне хотелось его ударить! За всю жизнь не встречал человека, который вызывал во мне подобную враждебность.
К моему столу подошел официант, спрашивая, не собирается ли Робинсон ужинать со мной, и тем самым несколько разрядив обстановку.
- Нет, - ответил я. - Не собирается.
Уверен, это прозвучало более сухо, чем было необходимо. Официант, должно быть, подумал, что я им недоволен. И все же это лучшее, что можно было сделать в данных обстоятельствах.
Когда официант ушел, Робинсон заявил:
- Вам не удастся использовать мисс Маккенна для своей выгоды - это я вам обещаю.
- Вы совершенно правы, - ответил я. - Я и не собираюсь использовать ее для своей выгоды. Что, впрочем, совсем вас не касается.
Его лицо снова застыло, глаза холодно прищурились.
- Поговорим об условиях, - сказал он. - Назовите свою цену.
Я был настолько ошеломлен, что, невзирая на его грозный вид, опять не смог сдержать смех.
- Вы так ничего и не хотите понять, да? - сказал я, удивляясь этому человеку.
Он снова поразил меня, когда, вместо того чтобы рассердиться, холодно улыбнулся.
- Плохо сыграно, Кольер, - сказал он. - По крайней мере, теперь я знаю, что вы не безработный актер в поисках ангажемента.
Я недоверчиво хмыкнул.
- Ну вот, опять. - Я покачал головой. - Вы просто не понимаете. Не способны увидеть то, что прямо перед вами.
Очередная ледяная улыбка.
- Я вижу перед собой негодяя, - заявил он.
- Да-да, и мошенника, - добавил я, вспоминая слова Элизы. Я вздохнул. - Почему бы вам не встать и не убраться отсюда?
- Раз десять я уже натыкался на типов вроде вас, - сообщил он. - И всегда обходился с ними так, как они того заслуживали.
Я устало кивнул.
- Ну да.
В этот момент мой душевный настрой был нарушен. Меня опять настиг побочный эффект предвидения: вспомнив, как должен умереть этот человек, я испытал к нему неожиданный прилив жалости. Он утонет в ледяных водах Атлантики, так и не добившись любви женщины, которую, без сомнения, обожал. Как мог я ненавидеть его в такой ситуации?
Неожиданно - до этого момента я не считал его достаточно чувствительным - он заметил, как я переменился в лице, и это его смутило. С гневом противника он мог совладать, с нежданной жалостью - нет. Думаю, это его в некоторой степени напугало, ибо, когда он заговорил вновь, голос его утратил прежнюю твердость.
- Я сделаю так, что очень скоро она перестанет вас замечать. Можете не сомневаться.
- Мне жаль, мистер Робинсон, - сказал я.
Он проигнорировал мои слова.
- Если это не удастся, - заявил он, - уверяю вас, что не остановлюсь перед тем, чтобы ускорить вашу кончину.
Похоже, я потерял бдительность. Понадобилось добрых пятнадцать секунд, чтобы понять: он только что угрожал моей жизни.
- Как вам будет угодно, - отозвался я.
Нахмурившись, он резко отодвинул свой стул, едва не опрокинув его, встал, повернулся на каблуках и широкими шагами пошел прочь. Интересно, что он чувствовал в тот момент? Несмотря на его оскорбления, я все же испытывал к этому человеку жалость - еще одно проклятие писателя, наносящее урон такому простому инстинкту, как самосохранение. Тем не менее избежать этого было невозможно. Он любил Элизу так же сильно, как я, и любил гораздо дольше меня. Разве мог я этому не посочувствовать?
* * *
Была только половина восьмого, когда я вручил карточку человеку, стоящему у двери в Бальный зал, и меня провели к моему креслу в первом ряду. В зале было лишь несколько человек, так что у меня появилась возможность писать, не привлекая внимания. Теперь, закончив к этому моменту, я смог наконец осмотреться по сторонам.
Бальный зал совсем не такой эффектный на вид, каким я его помню. Мрачный, немного похожий на пещеру, с чрезвычайно высоким потолком, поднимающимся крутыми остроугольными уступами, которые поддерживаются поперечными балками. Высокие узкие окна, стены обшиты темными панелями, непритязательный дощатый пол. Даже стул, на котором я сижу, - складной деревянный. В целом не слишком роскошно.
Сцена тоже, хотя и большая - в ширину, думаю, футов сорок, - не отличается богатством отделки. Просцениум изогнут, и ступеней к нему нет. Не могу ничего сказать о глубине сцены, потому что занавес закрыт. Из-за него доносятся звуки лихорадочной деятельности: голоса, шаги, скрежет, удары. Хотелось бы мне пойти туда и пожелать ей удачи, но я понимаю, что не следует мешать. Вечер премьеры и так достаточно напряженный и без моего вмешательства. Надеюсь, с ней все в порядке.
Сейчас я рассматриваю программку. На обложке название пьесы и фотография Элизы. Та самая фотография. Странные чувства овладевают мной, когда я смотрю на снимок, осознавая, в какую даль привел он меня.
Внизу обложки слова: «Отель "Дель Коронадо". И. С. Бэбкок, управляющий. Коронадо-Бич, Калифорния». Переворачиваю программку и вижу на обороте рекламное объявление, превозносящее «многочисленные и разнообразные приманки», предлагаемые отелем. Самой главной из которых для скромного писаки стала миниатюрная изящная актриса по имени Элиза.
Открыв программку, я увидел на странице слева: «М-р Уильям Фосетт Робинсон представляет МИСС ЭЛИЗУ МАККЕННА в оригинальной постановке новой комедии, в четырех актах, озаглавленной "Маленький священник" Дж. М. Барри, основанной на одноименном романе». Под этим две нотные строчки с мелодией, сочиненной У. Фюрстом и озаглавленной «Мелодия леди Бэбби (в темпе вальса)». Пытаюсь восстановить эту мелодию в памяти с помощью того немногого, что помню из детских уроков музыки.
Под нотами имена действующих лиц: Гэвин Дисхарт, лорд Ринтул и капитан Холлиуэлл. Четвертое имя - леди Бэбби, дочь лорда Ринтула, и напротив него - Элиза Маккенна. При мысли, что увижу ее игру, я испытываю трепет - единственное подходящее слово.
Как бы я хотел ускорить начало спектакля! Я стану очевидцем выступления «легенды» американской сцены. Пусть даже она и не достигла еще высот своей карьеры, на сцене она должна быть великолепна. То, что эта самая женщина написала мне нежное письмо со словами «я люблю тебя», наполняет меня такой радостью, что мне хочется кричать. Мои эмоции похожи на ее: с одной стороны, мне хочется схватить за ворот каждого прохожего и рассказать всем им про все случившееся; с другой стороны, хочется, ревностно охраняя, держать все при себе.
Сейчас, когда публика начинает собираться, я оглядываю Бальный зал. Вот я вижу, как какая-то женщина смотрит в театральный бинокль на узкий, явно не используемый балкончик сбоку над сценой. Там я замечаю (улыбаясь при этом) мужчину, тайком отпивающего глоток из фляжки. Затем он прячет фляжку в карман и нервно теребит бороду. Думаю, сейчас перестану писать.
* * *
Представление вот-вот начнется. Гаснут огни, замолкает оркестр. Чувствую, что сердце у меня словно подвешено на ниточке и бьется гулко, как барабан. Почти ничего не видно, и писать невозможно.
Наконец-то! Открывается занавес. Оркестр вновь начинает играть - в программе эта вещь названа «Лунный вечер в апреле». Чтобы записывать впечатления от пьесы, вдобавок к скорописи буду пользоваться короткими фразами.
Лесная поляна. Лунный свет. Фальшивый костер, который упоминал Робинсон, - не слишком убедительно. Двое мужчин, сидя, спят. Третий стоит на часах. Четвертый мужчина в этот момент спускается с дерева. Они говорят о «маленьком священнике». «Ничто земное не ввергнет Гэвина в искушение…» Остального не понял. Боже, какое странное произношение!
Они все говорят и говорят. Сколько еще ждать ее появления на сцене? Я в волнении…
Появляется священник. Он хочет, чтобы они ушли. Они в ответ жалуются на фабрикантов. Фабула усложняется. (Где Элиза?)
Городок кишит констеблями, с ними лорд Ринтул и капитан Холлиуэлл. Быстро заглядываю в программку. Лорд Ринтул, ее отец. Капитан Холлиуэлл хочет на ней жениться. Отсюда его сотрудничество с лордом Ринтулом в деле поимки главарей восстания. Люди на сцене собираются дать сигнал тревоги при появлении войск, чтобы главари смогли скрыться. Теперь улавливаю смысл, несмотря на странную манеру изъясняться.
За сценой поет женщина. Это она? Она и поет тоже? Какой прелестный голос. Боже, я так ее люблю. Трепещу в ожидании ее появления.
Вот она! Танцует! Господи, до чего она красива, до чего грациозна. Одета в цыганский костюм. Распущенные волосы, белая кофточка, на левое плечо наброшена длинная шаль с бахромой, свисающая до подола темной юбки. Длинный шарф с бахромой повязан как передник, на шее нитка темных бус. Что за слова я читал про нее? Неземная? Утонченная? О да.
Она босая! (Раньше редко использовал восклицательный знак. Это выдает мое волнение.) Как же меня возбуждает вид ее ступней! Я видел женщин на пляжах, почти обнаженных. Ничего. Но эти босые ножки - ее ноги… Невероятно. Смотрю на нее как зачарованный. Потерял нить сюжета.
Танцуя, она удалилась со сцены, послав священнику воздушный поцелуй. Это все? Нет, конечно, нет - у нее главная роль. Но какое разочарование. Без нее сцена пуста.
Теперь сцена действительно опустела, все ушли. Входит мужчина и начинает взбираться на дерево. Вот! Она вернулась.
Они разговаривают. Голос у нее бесподобный - безупречный инструмент. О чем они говорят? А-а. Он знает, кто она такая, - видел ее в замке Ринтул, когда ловил - шпика? Наверное, я ослышался.
Она просит его не говорить - пришла, чтобы предупредить их о приходе солдат. Слышала разговор отца с Холлиуэллом и решила их перехитрить. Но путь преграждают английские солдаты. Единственный способ предупредить вожаков - три раза дунуть в рог, который принес этот человек. Но он боится. Если он это сделает, солдаты его схватят.
Человек уходит. Элиза - Бэбби - пытается сама дунуть в рог. Очаровательно. Не получается. Беспомощно надувает щеки. Она восхитительна. Неужели это та самая женщина, что так серьезно на меня смотрела? Там, наверху, она вся искрится и сияет, как солнечный свет.
Приходит священник. Он распекает ее, думая, что она цыганка. Она говорит ему… Боже правый, что она ему говорит? Теперь ее «р-р» тоже очень раскатистое.
Могли бы дать к пьесе субтитры. Не то чтобы я уделял так много внимания диалогу, когда она на сцене. Я слишком очарован ее созерцанием и музыкой ее голоса, грацией движений.
Ладно, надо прислушаться. Что-то о… не понял. А-а! Она просит его три раза дунуть в рог, чтобы отец смог ее отыскать.
Он тоже дует! Забавно. Он замечает людей на городской площади (за сценой). Смущается. Она говорит, что подан сигнал тревоги. «После того как я запретил?» - говорит он.
Это выражение его лица. Она только что сказала ему, что он подал сигнал тревоги. Он разгневан, бросает рог и прогоняет Бэбби.
Входят лорд Ринтул и капитан Холлиуэлл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
- Я хочу точно знать, кто вы такой, - сказал он. - Хочу точно знать, что вам надо.
- Меня зовут Ричард Кольер, - ответил я. - И мне ничего не надо. Получилось, что я…
Я умолк, услышав его презрительное фырканье.
- Не пытайтесь одурачить меня, сэр, - сказал он. - Ваше поведение может казаться непостижимым одной особе женского пола, но я-то все ясно вижу. Вы ищете выгоду.
- Выгоду?
Я уставился на него.
- Деньги, - прорычал он.
Он застал меня врасплох, и я расхохотался. Если бы мы сидели ближе, то получилось бы - прямо ему в лицо.
- Вы, наверное, шутите, - сказал я, понимая, разумеется, что он не шутит, но не найдя, что еще сказать.
Его лицо вновь окаменело, и у меня пропала охота смеяться.
- Предупреждаю вас, Кольер, - прогремел он. Клянусь, этот звук действительно напоминал гром. - Существует закон, и я не премину им воспользоваться.
Мне это начинало надоедать. Я чувствовал, что закипаю.
- Робинсон…
- Мистер Робинсон, - прервал меня он.
- Да. Разумеется, - сказал я. - Мистер Робинсон. Вы не понимаете, какую чепуху несете.
Он дернулся, словно я ударил его по лицу. И снова я почувствовал, что напрягаюсь. В тот момент я не сомневался, что он хочет меня ударить и, потеряв самообладание, наверняка попытается это сделать.
Не то чтобы меня это в тот момент волновало. По натуре я не драчун, и в жизни мне почти не приходилось драться. И все-таки я был определенно готов - как он выразился бы - «наброситься» на него в тот самый момент. Признаюсь, мной овладело почти непреодолимое желание расквасить ему нос. Наклонившись вперед на стуле, я сказал:
- Я бы предпочел обойтись без драки, Робинсон, но не сомневайтесь ни секунды, что я не уклонюсь от нее. Сейчас, если хотите знать, я с удовольствием думаю о том, как бы врезал вам. Вы мне не нравитесь. Вы - бандит, а я не люблю бандитов, совсем не люблю. Я выражаюсь ясно?
В тот момент мы готовы были вцепиться друг в друга. Как индюки, стояли мы друг против друга на поле предстоящей битвы. Потом его губы тронула самая презрительная улыбка из тех, что были мне когда-либо адресованы.
- Очень вы храбрый, когда вокруг много людей, - проронил он.
- Можем выйти на улицу, - быстро отреагировал я.
Господи, как мне хотелось его ударить! За всю жизнь не встречал человека, который вызывал во мне подобную враждебность.
К моему столу подошел официант, спрашивая, не собирается ли Робинсон ужинать со мной, и тем самым несколько разрядив обстановку.
- Нет, - ответил я. - Не собирается.
Уверен, это прозвучало более сухо, чем было необходимо. Официант, должно быть, подумал, что я им недоволен. И все же это лучшее, что можно было сделать в данных обстоятельствах.
Когда официант ушел, Робинсон заявил:
- Вам не удастся использовать мисс Маккенна для своей выгоды - это я вам обещаю.
- Вы совершенно правы, - ответил я. - Я и не собираюсь использовать ее для своей выгоды. Что, впрочем, совсем вас не касается.
Его лицо снова застыло, глаза холодно прищурились.
- Поговорим об условиях, - сказал он. - Назовите свою цену.
Я был настолько ошеломлен, что, невзирая на его грозный вид, опять не смог сдержать смех.
- Вы так ничего и не хотите понять, да? - сказал я, удивляясь этому человеку.
Он снова поразил меня, когда, вместо того чтобы рассердиться, холодно улыбнулся.
- Плохо сыграно, Кольер, - сказал он. - По крайней мере, теперь я знаю, что вы не безработный актер в поисках ангажемента.
Я недоверчиво хмыкнул.
- Ну вот, опять. - Я покачал головой. - Вы просто не понимаете. Не способны увидеть то, что прямо перед вами.
Очередная ледяная улыбка.
- Я вижу перед собой негодяя, - заявил он.
- Да-да, и мошенника, - добавил я, вспоминая слова Элизы. Я вздохнул. - Почему бы вам не встать и не убраться отсюда?
- Раз десять я уже натыкался на типов вроде вас, - сообщил он. - И всегда обходился с ними так, как они того заслуживали.
Я устало кивнул.
- Ну да.
В этот момент мой душевный настрой был нарушен. Меня опять настиг побочный эффект предвидения: вспомнив, как должен умереть этот человек, я испытал к нему неожиданный прилив жалости. Он утонет в ледяных водах Атлантики, так и не добившись любви женщины, которую, без сомнения, обожал. Как мог я ненавидеть его в такой ситуации?
Неожиданно - до этого момента я не считал его достаточно чувствительным - он заметил, как я переменился в лице, и это его смутило. С гневом противника он мог совладать, с нежданной жалостью - нет. Думаю, это его в некоторой степени напугало, ибо, когда он заговорил вновь, голос его утратил прежнюю твердость.
- Я сделаю так, что очень скоро она перестанет вас замечать. Можете не сомневаться.
- Мне жаль, мистер Робинсон, - сказал я.
Он проигнорировал мои слова.
- Если это не удастся, - заявил он, - уверяю вас, что не остановлюсь перед тем, чтобы ускорить вашу кончину.
Похоже, я потерял бдительность. Понадобилось добрых пятнадцать секунд, чтобы понять: он только что угрожал моей жизни.
- Как вам будет угодно, - отозвался я.
Нахмурившись, он резко отодвинул свой стул, едва не опрокинув его, встал, повернулся на каблуках и широкими шагами пошел прочь. Интересно, что он чувствовал в тот момент? Несмотря на его оскорбления, я все же испытывал к этому человеку жалость - еще одно проклятие писателя, наносящее урон такому простому инстинкту, как самосохранение. Тем не менее избежать этого было невозможно. Он любил Элизу так же сильно, как я, и любил гораздо дольше меня. Разве мог я этому не посочувствовать?
* * *
Была только половина восьмого, когда я вручил карточку человеку, стоящему у двери в Бальный зал, и меня провели к моему креслу в первом ряду. В зале было лишь несколько человек, так что у меня появилась возможность писать, не привлекая внимания. Теперь, закончив к этому моменту, я смог наконец осмотреться по сторонам.
Бальный зал совсем не такой эффектный на вид, каким я его помню. Мрачный, немного похожий на пещеру, с чрезвычайно высоким потолком, поднимающимся крутыми остроугольными уступами, которые поддерживаются поперечными балками. Высокие узкие окна, стены обшиты темными панелями, непритязательный дощатый пол. Даже стул, на котором я сижу, - складной деревянный. В целом не слишком роскошно.
Сцена тоже, хотя и большая - в ширину, думаю, футов сорок, - не отличается богатством отделки. Просцениум изогнут, и ступеней к нему нет. Не могу ничего сказать о глубине сцены, потому что занавес закрыт. Из-за него доносятся звуки лихорадочной деятельности: голоса, шаги, скрежет, удары. Хотелось бы мне пойти туда и пожелать ей удачи, но я понимаю, что не следует мешать. Вечер премьеры и так достаточно напряженный и без моего вмешательства. Надеюсь, с ней все в порядке.
Сейчас я рассматриваю программку. На обложке название пьесы и фотография Элизы. Та самая фотография. Странные чувства овладевают мной, когда я смотрю на снимок, осознавая, в какую даль привел он меня.
Внизу обложки слова: «Отель "Дель Коронадо". И. С. Бэбкок, управляющий. Коронадо-Бич, Калифорния». Переворачиваю программку и вижу на обороте рекламное объявление, превозносящее «многочисленные и разнообразные приманки», предлагаемые отелем. Самой главной из которых для скромного писаки стала миниатюрная изящная актриса по имени Элиза.
Открыв программку, я увидел на странице слева: «М-р Уильям Фосетт Робинсон представляет МИСС ЭЛИЗУ МАККЕННА в оригинальной постановке новой комедии, в четырех актах, озаглавленной "Маленький священник" Дж. М. Барри, основанной на одноименном романе». Под этим две нотные строчки с мелодией, сочиненной У. Фюрстом и озаглавленной «Мелодия леди Бэбби (в темпе вальса)». Пытаюсь восстановить эту мелодию в памяти с помощью того немногого, что помню из детских уроков музыки.
Под нотами имена действующих лиц: Гэвин Дисхарт, лорд Ринтул и капитан Холлиуэлл. Четвертое имя - леди Бэбби, дочь лорда Ринтула, и напротив него - Элиза Маккенна. При мысли, что увижу ее игру, я испытываю трепет - единственное подходящее слово.
Как бы я хотел ускорить начало спектакля! Я стану очевидцем выступления «легенды» американской сцены. Пусть даже она и не достигла еще высот своей карьеры, на сцене она должна быть великолепна. То, что эта самая женщина написала мне нежное письмо со словами «я люблю тебя», наполняет меня такой радостью, что мне хочется кричать. Мои эмоции похожи на ее: с одной стороны, мне хочется схватить за ворот каждого прохожего и рассказать всем им про все случившееся; с другой стороны, хочется, ревностно охраняя, держать все при себе.
Сейчас, когда публика начинает собираться, я оглядываю Бальный зал. Вот я вижу, как какая-то женщина смотрит в театральный бинокль на узкий, явно не используемый балкончик сбоку над сценой. Там я замечаю (улыбаясь при этом) мужчину, тайком отпивающего глоток из фляжки. Затем он прячет фляжку в карман и нервно теребит бороду. Думаю, сейчас перестану писать.
* * *
Представление вот-вот начнется. Гаснут огни, замолкает оркестр. Чувствую, что сердце у меня словно подвешено на ниточке и бьется гулко, как барабан. Почти ничего не видно, и писать невозможно.
Наконец-то! Открывается занавес. Оркестр вновь начинает играть - в программе эта вещь названа «Лунный вечер в апреле». Чтобы записывать впечатления от пьесы, вдобавок к скорописи буду пользоваться короткими фразами.
Лесная поляна. Лунный свет. Фальшивый костер, который упоминал Робинсон, - не слишком убедительно. Двое мужчин, сидя, спят. Третий стоит на часах. Четвертый мужчина в этот момент спускается с дерева. Они говорят о «маленьком священнике». «Ничто земное не ввергнет Гэвина в искушение…» Остального не понял. Боже, какое странное произношение!
Они все говорят и говорят. Сколько еще ждать ее появления на сцене? Я в волнении…
Появляется священник. Он хочет, чтобы они ушли. Они в ответ жалуются на фабрикантов. Фабула усложняется. (Где Элиза?)
Городок кишит констеблями, с ними лорд Ринтул и капитан Холлиуэлл. Быстро заглядываю в программку. Лорд Ринтул, ее отец. Капитан Холлиуэлл хочет на ней жениться. Отсюда его сотрудничество с лордом Ринтулом в деле поимки главарей восстания. Люди на сцене собираются дать сигнал тревоги при появлении войск, чтобы главари смогли скрыться. Теперь улавливаю смысл, несмотря на странную манеру изъясняться.
За сценой поет женщина. Это она? Она и поет тоже? Какой прелестный голос. Боже, я так ее люблю. Трепещу в ожидании ее появления.
Вот она! Танцует! Господи, до чего она красива, до чего грациозна. Одета в цыганский костюм. Распущенные волосы, белая кофточка, на левое плечо наброшена длинная шаль с бахромой, свисающая до подола темной юбки. Длинный шарф с бахромой повязан как передник, на шее нитка темных бус. Что за слова я читал про нее? Неземная? Утонченная? О да.
Она босая! (Раньше редко использовал восклицательный знак. Это выдает мое волнение.) Как же меня возбуждает вид ее ступней! Я видел женщин на пляжах, почти обнаженных. Ничего. Но эти босые ножки - ее ноги… Невероятно. Смотрю на нее как зачарованный. Потерял нить сюжета.
Танцуя, она удалилась со сцены, послав священнику воздушный поцелуй. Это все? Нет, конечно, нет - у нее главная роль. Но какое разочарование. Без нее сцена пуста.
Теперь сцена действительно опустела, все ушли. Входит мужчина и начинает взбираться на дерево. Вот! Она вернулась.
Они разговаривают. Голос у нее бесподобный - безупречный инструмент. О чем они говорят? А-а. Он знает, кто она такая, - видел ее в замке Ринтул, когда ловил - шпика? Наверное, я ослышался.
Она просит его не говорить - пришла, чтобы предупредить их о приходе солдат. Слышала разговор отца с Холлиуэллом и решила их перехитрить. Но путь преграждают английские солдаты. Единственный способ предупредить вожаков - три раза дунуть в рог, который принес этот человек. Но он боится. Если он это сделает, солдаты его схватят.
Человек уходит. Элиза - Бэбби - пытается сама дунуть в рог. Очаровательно. Не получается. Беспомощно надувает щеки. Она восхитительна. Неужели это та самая женщина, что так серьезно на меня смотрела? Там, наверху, она вся искрится и сияет, как солнечный свет.
Приходит священник. Он распекает ее, думая, что она цыганка. Она говорит ему… Боже правый, что она ему говорит? Теперь ее «р-р» тоже очень раскатистое.
Могли бы дать к пьесе субтитры. Не то чтобы я уделял так много внимания диалогу, когда она на сцене. Я слишком очарован ее созерцанием и музыкой ее голоса, грацией движений.
Ладно, надо прислушаться. Что-то о… не понял. А-а! Она просит его три раза дунуть в рог, чтобы отец смог ее отыскать.
Он тоже дует! Забавно. Он замечает людей на городской площади (за сценой). Смущается. Она говорит, что подан сигнал тревоги. «После того как я запретил?» - говорит он.
Это выражение его лица. Она только что сказала ему, что он подал сигнал тревоги. Он разгневан, бросает рог и прогоняет Бэбби.
Входят лорд Ринтул и капитан Холлиуэлл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40