Балтазар и Блимунда, все еще живущие в Сан-Себастьян-да-Педрейра, хотели бы знать, как им быть, того и гляди в усадьбу нагрянут челядинцы герцога ди Авейро, Лучше бы нам вернуться в Мафру, Но священник говорит, не нужно, в один из ближайших дней он доложит обо всем его величеству, машину испытают у монарха на глазах, и если все пройдет хорошо, как можно надеяться, всем троим будет и слава, и прибыток, молва разнесет по всем частям света весть о подвиге, совершенном португальцами, а с известностью придет и богатство, И все, что достанется мне, будет принадлежать нам троим, ибо, если бы не твои глаза, Блимунда, не было бы пассаролы, не было бы ее, если б не твоя правая рука и твое терпение, Балтазар. Но священник неспокоен, он как будто и сам не верит в то, что говорит, либо то, что говорит он, столь малосущественно, что не помогает ему справиться с беспокойством другого рода, а потому Блимунда спрашивает тихим шепотом, темно, в горне нет огня, машина на месте, но ее словно бы нет, Отец Бартоломеу, чего вы боитесь, и, услышав заданный в упор вопрос, священник вздрагивает, встает с табурета, в волнении подходит к двери, выглядывает в темноту, а потом, вернувшись, отвечает также шепотом, Святейшей Службы. Переглянулись Балтазар с Блимундою, и сказал Балтазар, Насколько мне ведомо, желание летать никакой не грех, не ересь, летал же пятнадцать лет назад шар во дворце, и ничего худого не приключилось, Шар пустяки, отвечал священник, а вот стоит полететь машине, и Святейшая Служба, того гляди, решит, что полетом правит демонская сила, а когда захотят они знать, что же именно приводит в движение машину, я не смогу им ответить, что приводит ее в движение воля множества людей, заключенная в округлых сосудах, для инквизиции не существует воли, есть только души, они скажут, что мы держим в плену христианские души и не даем им вознестись в рай, вы же знаете, что по воле Святейшей Службы добрые побуждения становятся дурными, а дурные добрыми, когда же не хватает им тех и других, на тот случай есть у них пытки огнем и водой, кобыла и дыба, и тут уж получат они все, что нужно им, из ничего и сколько душе угодно, Но коли король на нашей стороне, не пойдет же Святейшая Служба наперекор воле и желанию его величества, Коль скоро возникнут сомнения, король поступит так, как повелит ему Святейшая Служба.
И новый вопрос задала Блимунда, Чего больше страшитесь вы, отец Бартоломеу, того, что может произойти, или того, что уже произошло, Что ты хочешь сказать, Что, может, Святейшая Служба уже подбирается к вам, как когда-то к моей матери, я хорошо знаю признаки, нечто вроде дымки окутывает тех, кого подозревает инквизиция, они еще сами не знают, в чем их обвинят, а уже кажутся виноватыми, Я-то знаю, в чем обвинят меня, если придет мой час, скажут, что я перешел в иудаизм, и это правда, скажут, что я занимаюсь колдовством, и это тоже правда, если считать колдовством мою пассаролу и другие изобретения, над коими я беспрестанно размышляю, и теперь, когда я сказал это, я у вас обоих в руках и погиб, если вы на меня донесете. Сказал Балтазар, Чтоб потерять мне вторую руку, коли так поступлю. Сказала Блимунда, Коли так поступлю, чтоб не смыкать мне больше глаз, пусть видят они всегда, словно натощак.
Томятся в усадьбе Балтазар и Блимунда, считают дни. Кончился август, сентябрь подходит к середине, пауки уже прядут свою пряжу на пассароле, свои паруса поднимают, свои крылья прилаживают, клавесин сеньора Эскарлате давно безмолвствует, нет теперь на свете места печальнее, чем Сан-Себастьян-да-Педрейра. Похолодало, солнце надолго уходит за тучи, как же испытать машину, когда небо затянуто облаками, разве позабыл отец Бартоломеу Лоуренсо, что без солнца не оторваться машине от земли, а он ведь явится сюда с королем, вот будет позор, хоть перекрашивайся в негра. Не явился король, не явился священник, небо снова очистилось, засияло солнце, и Блимунда с Балтазаром вернулись к прежнему тревожному ожиданию. И вот наконец священник прибыл. Они услышали за воротами стук копыт мула, копыта стучали громко, вещь необычная, мул ведь смирная животина, будут нам новости, может, наконец прибыл сам король, поглядит, как поднимается в небо пассарола, но едва ли мог он прибыть этак запросто, без предупреждения, не нарядив сюда заранее слуг, чтобы позаботились о чистоте, об его удобствах, чтоб вывесили флаги, нет, тут что-то совсем другое. И верно, было совсем другое. Отец Бартоломеу Лоуренсо вбежал в амбар сам не свой, был он бледен, иссиня-бледен, словно воскресший труп, Нам надо бежать, Инквизиция меня разыскивает, меня хотят взять под арест, где сосуды. Блимунда открыла сундук, достала какие-то тряпки, Вот они, и Балтазар спросил, Что будем делать. Священник дрожал всем телом, ноги у него подгибались, Блимунда поддержала его, Что будем делать, повторила она, и он вскричал, Улетим на машине, затем, словно внезапно испугался, пробормотал почти неслышно, показывая на пассаролу, Улетим на ней, Куда, Не знаю, главное бежать отсюда. Балтазар и Блимунда поглядели друг на друга долгим взглядом, Такова судьба, сказал он, За дело, сказала она.
Два часа дня, и столько работы предстоит, нельзя терять ни минуты, нужно разобрать черепичную крышу, убрать все подпорки, и тонкие рейки, и брусья, но прежде нужно закрепить янтарные шары в местах, где проволоки скрещиваются, расправить верхние паруса, чтобы солнечный свет не упал на машину раньше, чем нужно, перелить в округлые сосуды волю двух тысяч человек, тысяча воль с одной стороны, тысяча с другой, чтобы одна сторона не перетянула другую, чтобы машина не перекувырнулась в воздухе, уж если случится такое, то пусть хоть не по тем причинам, которые могли мы предусмотреть. Столько еще нужно сделать, а времени так мало. Балтазар уже на крыше, он снимает черепицы и скидывает вниз, ну и грохот же стоит вокруг амбара, а отец Бартоломеу Лоуренсо сумел преодолеть упадок духа, изо всех своих слабых сил вырывает из земли рейки, чтобы сладить с брусьями, нужны руки покрепче, придется брусьям подождать, покуда Блимунда, такая спокойная, будто всю свою жизнь только и занималась, что полетами, проверит состояние парусов, равномерно ли просмолились, и кое-где закрепит подгибы.
А ты что будешь теперь делать, ангел-хранитель, с тех пор как назначили тебя на эту должность, ты никогда не был так нужен, как сейчас, вот перед тобой эти трое, они того и гляди поднимутся в воздух, туда, где никогда еще Не бывали люди, и они нуждаются в поддержке, ведь все, что было в их силах, они уже сделали, собрали и самое Машину, и воли людские, соединили вместе и твердую материю, и неощутимую эманацию и ко всему прибавили собственное свое мужество, они готовы, осталось только разобрать до конца эту кровлю, убрать паруса, открыть доступ солнцу, и прощай, земля, летим в небо, если ты, ангел-хранитель, не поможешь хоть малость, ты не ангел, ты вообще никто, само собой, хватает и святых, к коим можно было бы воззвать, но ведь никто из них не понаторел в арифметике так, как ты, ведь ты же знаешь тринадцать заветных слов и можешь безошибочно назвать их по порядку, и поскольку дело, которое вершат эти трое, требует знания всяческой геометрии и математики, какая только есть на свете, ты можешь начинать с первого слова, ангел-хранитель, и первое слово Дом во Иерусалиме, во граде том Иисус Христос принял смерть за нас за всех, как говорят, а затем два слова, и это две скрижали Моисеевы, на каковые поставил стопы свои Иисус Христос, как говорят, а затем три слова, и это три ипостаси Пресвятой Троицы, как говорят, а затем четыре слова, и это четыре евангелиста, Иоанн, Лука, Марк и Матфей, как говорят, а затем пять слов, и это пять стигматов Иисуса Христа, как говорят, а затем шесть слов, и это шесть свечек освященных, горевших при явлении на свет Иисуса Христа, как говорят, а затем семь слов, и это семь таинств, признанных церковью, как говорят, а затем восемь слов, и это восемь блаженств, перечисленных Иисусом Христом в Нагорной проповеди, как говорят, а затем девять слов, и это девять месяцев, в течение коих Богоматерь вынашивала благословенного своего сына в пречистом чреве своем, как говорят, а затем десять слов, и это десять заповедей Закона Божьего, как говорят, а затем одиннадцать слов, и это одиннадцать тысяч дев, как говорят, а затем двенадцать слов, и это двенадцать апостолов, как говорят, а затем тринадцать слов, и это тринадцать лучей луны, на сей раз можно не ссылаться на то, что, мол, так говорят, ибо здесь все-таки находится Блимунда Семь Лун, в руке у которой стеклянный сосуд, присмотри за нею, ангел-хранитель, ведь если разобьется сосуд, не состоится полет, не сможет уйти от преследователей вот этот священник, обезумевший, судя по его поведению, и присмотри еще за мужчиной, что разбирает крышу, у него нет левой руки, это твоя вина, на поле боя ты был невнимателен, может, еще не затвердил, как должно, свою таблицу.
Сейчас четыре часа пополудни, от амбара остались только стены, он кажется огромным, посередине стоит летательная машина, крохотная кузница погружена в тень, в другом конце виднеется тюфяк, на котором в течение шести лет спали Балтазар и Блимунда, сундука уже нет, его погрузили в пассаролу, что еще нужно взять, котомки, кой-какие съестные припасы, а клавесин, как быть с клавесином, пускай остается тут, что ж, они думают только о себе, их нужно понять и простить, они ведь в тревоге, и немалой, никому из троих не пришло в голову, что если здесь останется клавесин, то представителям духовной и светской власти захочется выведать, почему и для чего оказался здесь инструмент, столь мало подходящий к месту, и если ураган разметал черепицы и сбил поперечные балки, как могло случиться, что пощадил он клавесин, он ведь так хрупок, что после того, как носильщики доставили его в усадьбу, пришлось его настраивать. Не удастся сеньору Эскарлате поиграть в небесах, сказала Блимунда.
Вот теперь можно пускаться в путь. Отец Бартоломеу Лоуренсо глядит в простор небес, он чист, безоблачен, солнце словно золотой потир, Балтазар тоже глядит в небо, придерживая канат, с помощью которого он уберет паруса, и Блимунда глядит вверх, хоть бы глаза ее прозрели грядущее. Поручим себя Богу, каким бы ни был он, сказал очень тихо священник и добавил сдавленным шепотом, дерни канат, Балтазар, у Балтазара получилось не сразу, рука задрожала, ведь это все равно что сказать, Да будет свет, сказано сделано, как же так, дернуть канат, где же мы окажемся. Блимунда подошла к Балтазару, положила обе ладони поверх его руки, и единым движением, как будто только так оно и было возможно, оба вместе дернули канат. Парус весь завалился набок, солнце ударило в янтарные шары, что же с нами будет. Машина содрогнулась, покачалась, словно в поисках внезапно утраченного равновесия, послышался скрип ивовых прутьев, скрежет железных пластин, и вдруг, словно ее втягивал водоворот света, стала подниматься вверх, дважды повернувшись вокруг собственной оси, и едва поднялась над стенами амбара, как, снова обретя равновесие, задрала голову, напоминавшую головку чайки, и стрелой взмыла вверх, в небо. От резких поворотов Балтазар и Блимунда потеряли равновесие и упали на дощатый настил, но отец Бартоломеу Лоуренсо ухватился за одну из мачт и таким образом смог увидеть, как с невероятной быстротой удаляется земля, усадьба была почти не видна, затерялась среди холмов, а там что, ну конечно же, Лиссабон, и река, о, и море, которым я, Бартоломеу Лоуренсо ди Гусман, дважды приплывал из Бразилии, по которому я ездил в Голландию, в какие еще края на суше и в воздухе занесешь ты меня, машина, ветер ревет у меня в ушах, никогда еще ни одна птица не поднималась так высоко, если бы видел меня король, если бы видел меня этот самый Томас Пинто Брандан, что потешался надо мною в своих виршах, если бы видели меня отцы-инквизиторы, все бы убедились, что я любимое чадо Господне, да, я самый, я поднимаюсь в небо, и сотворил это чудо мой разум, а еще сотворили его глаза Блимунды, есть ли у кого-нибудь в небесах такие глаза, как у нее, и сотворила его правая рука Балтазара, вот он, здесь, у него, как у Бога, тоже нет левой руки, Блимунда, Балтазар, идите смотреть, вставайте, не бойтесь.
Они не боялись, просто их испугала собственная смелость. Священник смеялся, выкрикивал что-то, он не держался больше за мачту, а ходил по палубе летательной машины, чтобы в поле зрения попали все четыре стороны света, земля казалась такой большой теперь, когда они отдалялись от нее, наконец поднялись на ноги Балтазар и Блимунда, судорожно цепляясь за мачты, за борта, ослепленные светом и ветром, испуга как не бывало, Ах, и Балтазар вскричал, Удалось, обнял Блимунду и заплакал, словно заблудившийся мальчонка, он, солдат, хлебнувший войны, убивший человека в Пегоэнсе своим клинком, и вот рыдает он от счастья, обнимая Блимунду, а она целует его лицо, покрытое пылью и копотью, ну полно, полно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54