- с упором проговорила Алла. - Здесь надежда, конечно, только на Леночку и ее окружение. Нил Палыч, в сущности, что-то не то. Пусть и необычайный. Не теоретик полностью, не практик - а так, курица метафизическая. Ленок - другое дело. Около нее - огромная, черная, бездонная яма, а она только свистнет, как из черной ямы такие персонажи выскакивают… Ее окружение, так сказать. Куда там Нил Палычу: в этой яме ему только подметальщиком быть…
Ксюша с удовольствием откусила пирожок и свернулась калачиком на диване. Кошка прыгнула к ней - чтоб быть поближе к теплу. Ксюша спросила между тем:
- Когда ж Ленок-то вернется из своего Питера?
- Да сегодня уже должна.
И в это время раздались три загадочных звонка в квартиру.
- Да это Степа идет. Его звонки, - вскочила с дивана Ксюша.
И вошел дикий Степан, Милый, как известно, по фамилии.
- Ты весь в траве, Степанушка, - ласково встретила его Ксеня. - Поди, катался кубарем на полянке, да?
Алла тоже восторгалась Степушкой: «Свой, бесконечно свой, и Ленок его жалует».
Степан входил в эту небедную квартирку, как в некую пещеру, где можно веселиться, не боясь высших сил.
- Куда, куда ты?! - заверещала Ксюша и стала щеткой стряхивать с него пыль. - Подожди чуток, не лезь сразу в кухню.
- Я, Ксения, теплый уже, минут десять назад вернулся на землю, - улыбнулся Степан. - С меня теперь спрос. Тутошний я опять пока.
Алла расхохоталась:
- Мы все такие, увертливые, Степан: то здесь, то там. Одно слово: Россия… Садись пить чай. Ты ведь водку - ни-ни?
Расселись.
И снова вдруг вошла мрачноватая серьезность. Сестры поведали Милому о случившемся. Теперь уж Степан расхохотался:
- А я только этого от него и ожидал! Не горюйте. Стасик нигде не пропадет. Помяните мое слово: нагрянет, появится. В неожиданном месте.
И Степан вдруг с непонятной тупостью взглянул на потолок. На потолке ничего особого не было. На это и обратил внимание Степан.
- Он жить перестал, - хмуро сказала Алла. - Являться он, может быть, и будет, но жить он перестал.
Степан добродушно развел руками:
- Умный человек, значит. Алла вспыхнула:
- Я скоро перестану верить, что он был. Был он или не был? Меня уже скорее пугает вся эта его фантасмагория, ее подтекст. Предал меня, ну и черт с ним!
- Это не предательство вовсе, - осоловело-задумчиво ответил Степан.
- А гораздо хуже. Так я вижу…
- Больше всего переживает Андрей, младший брат Стасика, - пояснила Алла Степану. - Родители его погибли. Андрей-то полунаш, и с братом всегда был связан почти мистически, чутьем. От него мы ничего не скрывали.
Степан вдруг впал в забытье. Сестры любили, когда он забывался. Минут через десять Милый очнулся.
- Где побывал-то, Степанушка? - вздохнула Ксюша. - Нас-то помнил при этом?
Степан ничего не отвечал. Лицо его расплылось в бесконечности.
В это время раздался тревожный, длительный телефонный звонок. Ксеня подошла. Нажала на кнопку, чтоб голос был слышен всем в комнате.
Говорил Нил Палыч.
Сестры обомлели, а у Степана даже расширились глаза.
- Не влезайте в это дело, - голос Нил Палыча звучал жестко и резко.
- Не исследуйте ничего. Я-то думал, феномен самый обыкновенный, но оказалось - ужас, все пошло по невиданному пути. Такого не бывает. Ни в коем случае не суйтесь. Не шумите, сидите тихо. Ждите моего звонка.
- Где вы находитесь? - с дрожью спросила Ксеня.
- За границей, - сурово ответили в трубке. - Скоро буду. Ждите.
И все слышали, что Нил Палыч повесил трубку. В квартире все притихло. Мяукнула кошка, но слабо,
- Будем ждать, - заключил Степан несвойственным ему голосом.
Глава 4
Андрей, брат Стасика, был взбешен феерическим, якобы бредовым уходом брата.
- Почему он мне ничего не сказал?! - говорил он сам с собой, сидя в пустующем баре около Чистых Прудов. В окно смотрела луна. - Одна недосказанность, словно что-то мешало ему. А мы ведь так близки были всегда! Кто его довел? Что с ним? Где я?
Он то бормотал, то переходил на язык мысли.
- Но я чувствую, что это глубоко меня касается. Даже моей судьбы… Мне страшно… Может быть, он и не брат мне вовсе… Нет, нет, он был человеком в чем-то даже обыкновенным, веселым к тому же порой… Как он любил веселиться!!!
К нему подсел какой-то хмурый человек с отрешенным лицом. Чувствовалось, что ему ни до чего не было дела. Он молчал.
«У многих уходят близкие. Ну, горе и горе, - думал Андрей. - Но здесь что-то чрезвычайное, непонятная утрата, но - да, да, да - это касается моей личной судьбы… Мы были так близки где-то… Со мной что-то произойдет. Вот в чем дело. Потому надо мне докопаться - в чем дело тут, что случилось, наконец!.. Ведь никто не может даже не только понять, но и просто сказать, по факту, что на самом деле случилось. Что произошло?»
Последние слова опять вырвались у него вслух, с визгом, но сидевший напротив даже не пошевелил бровями.
«Надо действовать», - подумал Андрей и заказал еще порцию водки.
Выпил и, посмотрев в лицо угрюмо молчавшему единственному соседу по столику, вдруг закричал в это неподвижное лицо:
- Стасик был моим старшим братом, он как отец… И Аллу он любил… Но предал, бросил и меня и ее. Этого не может быть… Значит, Стасик был не Стасик, а кто-то другой! Что ты молчишь, морда?!!
Сосед в ответ только кивнул головой. Андрей глянул молниеносно, и вдруг заметил в нем совсем иное: беспокойно бегающие, безумные, желающие до предела уменьшиться глазки.
Андрей взвыл, плюнул ему в блюдо, поцеловал в лоб и выбежал из бара, бросив на стол деньги.
Он слышал рев соседа:
- Мой друг… мой друг! Но потом и вой исчез.
На улице ему хотелось только одного: разрушать и разрушать. Еле сдерживался с помощью житейских атавизмов в мозгу.
Казалось, вся Москва хохотала над ним. Никогда еще великий город не казался ему таким чужим.
«Все не то, дома, люди, какие наглые постройки, - мелькало в уме. - Тупая реклама».
Он не мог войти в обычное состояние, то быстро шел, то слегка бежал - то какими-то темно-жуткими проулками без единой души, то местами, где потоки света сжигали мысли, где бродили, как в полусне, люди.
- Все было так ясно: учеба, поэзия, философия - и все обрушилось, все затрещало… Все оказалось бредом, а реальность - проваливающийся в бездну брат, его издевательская записка и хохочущая Москва. И ни веры, ни царя, ни Отечества.
«Надо все-таки кому-нибудь дать в морду», - пьяно-трезво подумал Андрей.
Он оказался на пустынной части какого-то бульвара. Мрак разрезался только судорогами огней вовне.
На скамейке Андрей заметил парня. Подлетел и тут же двинул ему в зубы. К его полупьяному изумлению, парень заплакал, и не думая сопротивляться.
- Ах, плакать! - взбесился Андрей - Сосунок! У мамки или сестры под юбкой плачь! А не при мне! Получай!
И начал колошматить парня, но все-таки слегка, не по лицу уже.
- Я брата потерял, черт тебя дери, сосунок! - приговаривал, колошматя, Андрей. - И не только брата! Я всю реальность потерял, понимаешь ли ты или нет, гаденыш!.. Все рухнуло… Я сам скоро провалюсь куда-нибудь, за братом!
Вдруг он остановился и пришел в ужас от содеянного. Минуту стоял молча перед обалдевшим юнцом.
- Ты меня только прости, парень!.. Я нечаянно!.. Прости… Прости!.. Дай я тебя поцелую.
Парень молчал, всхлипывая. Андрей взревел:
- Ну дай я поцелую тебя, родной!.. Прости меня… Без прощения не уйду.
- Уйдите, уйдите, - взвизгнул вдруг парень. - Мне страшно. Лучше бейте, но не целуйте! И прощение ваше странное!
Андрей истерически расхохотался:
- Ах ты, философ мой! Лао-цзы маленький! Давай тогда я лучше тебе мою рубаху подарю! - и Андрей сбросил затем рубаху с себя. Куртку надел, а рубаху сунул на колени парнишке:
- На, хорошая… Мне не жалко… Слезы утри ей или носи на память. И не реви больше, что же с тобою в аду тогда будет, парень!.. Не раскисай! Здесь еще не ад.
Встал и с загадочной искренностью обнял парня, глядя обездушенными глазами на луну.
- Вперед! - И побежал дальше по темным аллеям и мимо мечтающих о смерти деревьев.
Все время хотелось крушить. Несколько раз основательно швырнул камни в стабильные предметы, в покинутый киоск с пивом, в рекламу, призывающую к сладкой жизни. Одинокие прохожие шарахались, уходя в свет. Но свет был лиловатый с подозрением на мрак.
Андрей подбежал к проститутке. Но отпрянул, поразившись ее беспомощности.
- Молодой человек, молодой человек! - дико закричала она ему вслед.
- Куда же вы от меня, куда же вы?
Ответа не было. Женщина задумалась:
- Не надо было мне становиться проституткой, последнее время многие бегут от меня, как только увидят… Но почему, почему?.. Что во мне вызывает отвращение?
И она попыталась взглянуть на себя без зеркала, но осоловевший взгляд застыл в пустоте.
…А Андрей все больше и больше свирепел:
- Это не мой город! Это не Москва! Она изменилась!
И он остановился, пораженный воспоминанием о человеке в баре: то, как босс какой-то, молчал, то вдруг глазки стали бегать, как крысы!
- Где мой брат, где мой брат?.. Где реальность?.. Я ищу тебя, Стасик, я ищу тебя! - дико и хрипло закричал Андрей. - Я ищу тебя!
И оказался прямо перед стариканом в хорошем пиджаке. Лицом к лицу.
- Ты не Стасик случайно? - спросил сразу. - Ты не Стасик??
- А кто такой Стасик? - осторожно поинтересовался старик.
- Считался моим братом, учил меня уму-разуму, а сейчас - не знаю кто… Пропал… По зеркалам только шмыгает, может быть.
- Ну-ну, - миролюбиво ответил старик. - А меня, между прочим, тоже Станиславом зовут. Станислав Семеныч, могу представиться.
Андрей ошалело посторонился.
- Батюшки, вот оно что! Имя и отчество совпали, может, и остальное тоже совпадает.
Старикан поежился.
- Боишься? А хочешь я с тебя сейчас штаны сниму? А там видно будет!
Старикан от изумления раскрыл было рот, в который Андрею захотелось плюнуть, но в то же мгновение он заметил, что выражение лица старикана кардинально изменилось: оно стало хищническим, почти вампирическим, словно все лицо превратилось в оскал.
Андрей стал трясти его за пиджак.
- Ты что? Ты кто? Пенсионер или вампир? Или, может, ты мой отец?
Но вместо ответа на такие вопросы Андрей увидел широкую, слезящуюся улыбку, расколовшую лицо старика, и лягушачий, просящий взгляд.
- Только не бей, не бей, ладно? - пробормотал старик. - Лучше пиджак возьми, и все тут.
Взгляд его стал настолько умоляющим, даже глубинно-женским, жалостливым к себе, что Андрей мгновенно стал внутренне относиться к нему как к женщине:
- Может, вас проводить, Стасик? И уложить в теплую постельку? Да? - змеино-сочувственно высказался он.
- Креста на вас нету, - вдруг прозвучал вблизи голос простой бабки.
- Что пристали к старику? Помереть спокойно не дают людям!
Андрей сразу же остыл, словно его окатили холодно-нездешней водой. Но потом опомнился.
- Не на мне креста нету, а на мире этом - на всем этом мире, вот так! - крикнул он вслед бабке.
Старикана и след простыл, даже от его женственности пятна не осталось.
«Надо бы обрызгать это место духами, - подумал Андрей, - да духов нет».
На небе все темнело и темнело, неумолимо и безразлично. Андрей присел на скамейку. И вспомнились ему глаза брата: большие и невинно-жуткие.
«Как это Алла его не зарезала, такого, а ведь они любили друг друга, особенно он. Все говорил мне: „Лучше я умру, чем Алла“.
Андрей вздрогнул: «Так и оказалось, впрочем… Хотя что я? Он же не умер. Он бы тогда так в записке и написал: мол, жизнь опротивела, хочу на тот свет… Так нет ведь… Он явно жив, но в каком смысле, и к тому же не хочет нас знать: ни меня, ни Аллу, никого и ничего. Всех кинул».
И перед умом Андрея открылись вдруг глаза Станислава. Он вспомнил, что, по рассказам матери, старый цыган, заглянув случайно в глаза трехлетнего тогда Стасика, со вздохом сказал:
- Большой шалун будет парень.
И с уважением отошел в сторону навсегда.
- Что буйствуете, товарищ? - раздался рядом голос милиционера, по старинке употребившего это старомодное слово «товарищ».
Андрей снизу невзрачно посмотрел на него.
- В чем буйство? - только и спросил.
- А я откуда знаю, - спокойно признался милиционер. - Что вы тут разговариваете, платите штрафуй все тут.
Милиционер слегка пошатнулся.
- Так денег нет.
- Брось ты, сколько-нибудь да есть. Дело в дружбе, а не в деньгах… Короче, отстегивай.
- Сто рублей только есть, - ответил немного приходящий в себя Андрей.
Подумал даже, что бить милиционера опасно, избиение при исполнении - дело серьезное, могут найти, да и парня этого просто так не изобьешь.
- Ну, ладно, сто рублей тоже деньги. Давай, не мешкай. Рот не разевай.
Милиционер помял бумажку в потной руке и добавил:
- А как же ты домой-то доедешь? Ишь, на ногах не стоишь, как и я. На тебе десять рублей сдачи и иди себе с Богом, - миролюбивое, даже отеческое, было заключение.
Андрей взял десятку и пошел.
- Смотри, на меня не обижайся, - выпалил ему в дорогу милиционер. А потом, помолчав, добавил криком: «Будешь обижаться, арестую!»
Глава 5
Нил Палыч вошел тихо, никого не трогая. Лена открыла ему, потому что он постучал по-своему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Ксюша с удовольствием откусила пирожок и свернулась калачиком на диване. Кошка прыгнула к ней - чтоб быть поближе к теплу. Ксюша спросила между тем:
- Когда ж Ленок-то вернется из своего Питера?
- Да сегодня уже должна.
И в это время раздались три загадочных звонка в квартиру.
- Да это Степа идет. Его звонки, - вскочила с дивана Ксюша.
И вошел дикий Степан, Милый, как известно, по фамилии.
- Ты весь в траве, Степанушка, - ласково встретила его Ксеня. - Поди, катался кубарем на полянке, да?
Алла тоже восторгалась Степушкой: «Свой, бесконечно свой, и Ленок его жалует».
Степан входил в эту небедную квартирку, как в некую пещеру, где можно веселиться, не боясь высших сил.
- Куда, куда ты?! - заверещала Ксюша и стала щеткой стряхивать с него пыль. - Подожди чуток, не лезь сразу в кухню.
- Я, Ксения, теплый уже, минут десять назад вернулся на землю, - улыбнулся Степан. - С меня теперь спрос. Тутошний я опять пока.
Алла расхохоталась:
- Мы все такие, увертливые, Степан: то здесь, то там. Одно слово: Россия… Садись пить чай. Ты ведь водку - ни-ни?
Расселись.
И снова вдруг вошла мрачноватая серьезность. Сестры поведали Милому о случившемся. Теперь уж Степан расхохотался:
- А я только этого от него и ожидал! Не горюйте. Стасик нигде не пропадет. Помяните мое слово: нагрянет, появится. В неожиданном месте.
И Степан вдруг с непонятной тупостью взглянул на потолок. На потолке ничего особого не было. На это и обратил внимание Степан.
- Он жить перестал, - хмуро сказала Алла. - Являться он, может быть, и будет, но жить он перестал.
Степан добродушно развел руками:
- Умный человек, значит. Алла вспыхнула:
- Я скоро перестану верить, что он был. Был он или не был? Меня уже скорее пугает вся эта его фантасмагория, ее подтекст. Предал меня, ну и черт с ним!
- Это не предательство вовсе, - осоловело-задумчиво ответил Степан.
- А гораздо хуже. Так я вижу…
- Больше всего переживает Андрей, младший брат Стасика, - пояснила Алла Степану. - Родители его погибли. Андрей-то полунаш, и с братом всегда был связан почти мистически, чутьем. От него мы ничего не скрывали.
Степан вдруг впал в забытье. Сестры любили, когда он забывался. Минут через десять Милый очнулся.
- Где побывал-то, Степанушка? - вздохнула Ксюша. - Нас-то помнил при этом?
Степан ничего не отвечал. Лицо его расплылось в бесконечности.
В это время раздался тревожный, длительный телефонный звонок. Ксеня подошла. Нажала на кнопку, чтоб голос был слышен всем в комнате.
Говорил Нил Палыч.
Сестры обомлели, а у Степана даже расширились глаза.
- Не влезайте в это дело, - голос Нил Палыча звучал жестко и резко.
- Не исследуйте ничего. Я-то думал, феномен самый обыкновенный, но оказалось - ужас, все пошло по невиданному пути. Такого не бывает. Ни в коем случае не суйтесь. Не шумите, сидите тихо. Ждите моего звонка.
- Где вы находитесь? - с дрожью спросила Ксеня.
- За границей, - сурово ответили в трубке. - Скоро буду. Ждите.
И все слышали, что Нил Палыч повесил трубку. В квартире все притихло. Мяукнула кошка, но слабо,
- Будем ждать, - заключил Степан несвойственным ему голосом.
Глава 4
Андрей, брат Стасика, был взбешен феерическим, якобы бредовым уходом брата.
- Почему он мне ничего не сказал?! - говорил он сам с собой, сидя в пустующем баре около Чистых Прудов. В окно смотрела луна. - Одна недосказанность, словно что-то мешало ему. А мы ведь так близки были всегда! Кто его довел? Что с ним? Где я?
Он то бормотал, то переходил на язык мысли.
- Но я чувствую, что это глубоко меня касается. Даже моей судьбы… Мне страшно… Может быть, он и не брат мне вовсе… Нет, нет, он был человеком в чем-то даже обыкновенным, веселым к тому же порой… Как он любил веселиться!!!
К нему подсел какой-то хмурый человек с отрешенным лицом. Чувствовалось, что ему ни до чего не было дела. Он молчал.
«У многих уходят близкие. Ну, горе и горе, - думал Андрей. - Но здесь что-то чрезвычайное, непонятная утрата, но - да, да, да - это касается моей личной судьбы… Мы были так близки где-то… Со мной что-то произойдет. Вот в чем дело. Потому надо мне докопаться - в чем дело тут, что случилось, наконец!.. Ведь никто не может даже не только понять, но и просто сказать, по факту, что на самом деле случилось. Что произошло?»
Последние слова опять вырвались у него вслух, с визгом, но сидевший напротив даже не пошевелил бровями.
«Надо действовать», - подумал Андрей и заказал еще порцию водки.
Выпил и, посмотрев в лицо угрюмо молчавшему единственному соседу по столику, вдруг закричал в это неподвижное лицо:
- Стасик был моим старшим братом, он как отец… И Аллу он любил… Но предал, бросил и меня и ее. Этого не может быть… Значит, Стасик был не Стасик, а кто-то другой! Что ты молчишь, морда?!!
Сосед в ответ только кивнул головой. Андрей глянул молниеносно, и вдруг заметил в нем совсем иное: беспокойно бегающие, безумные, желающие до предела уменьшиться глазки.
Андрей взвыл, плюнул ему в блюдо, поцеловал в лоб и выбежал из бара, бросив на стол деньги.
Он слышал рев соседа:
- Мой друг… мой друг! Но потом и вой исчез.
На улице ему хотелось только одного: разрушать и разрушать. Еле сдерживался с помощью житейских атавизмов в мозгу.
Казалось, вся Москва хохотала над ним. Никогда еще великий город не казался ему таким чужим.
«Все не то, дома, люди, какие наглые постройки, - мелькало в уме. - Тупая реклама».
Он не мог войти в обычное состояние, то быстро шел, то слегка бежал - то какими-то темно-жуткими проулками без единой души, то местами, где потоки света сжигали мысли, где бродили, как в полусне, люди.
- Все было так ясно: учеба, поэзия, философия - и все обрушилось, все затрещало… Все оказалось бредом, а реальность - проваливающийся в бездну брат, его издевательская записка и хохочущая Москва. И ни веры, ни царя, ни Отечества.
«Надо все-таки кому-нибудь дать в морду», - пьяно-трезво подумал Андрей.
Он оказался на пустынной части какого-то бульвара. Мрак разрезался только судорогами огней вовне.
На скамейке Андрей заметил парня. Подлетел и тут же двинул ему в зубы. К его полупьяному изумлению, парень заплакал, и не думая сопротивляться.
- Ах, плакать! - взбесился Андрей - Сосунок! У мамки или сестры под юбкой плачь! А не при мне! Получай!
И начал колошматить парня, но все-таки слегка, не по лицу уже.
- Я брата потерял, черт тебя дери, сосунок! - приговаривал, колошматя, Андрей. - И не только брата! Я всю реальность потерял, понимаешь ли ты или нет, гаденыш!.. Все рухнуло… Я сам скоро провалюсь куда-нибудь, за братом!
Вдруг он остановился и пришел в ужас от содеянного. Минуту стоял молча перед обалдевшим юнцом.
- Ты меня только прости, парень!.. Я нечаянно!.. Прости… Прости!.. Дай я тебя поцелую.
Парень молчал, всхлипывая. Андрей взревел:
- Ну дай я поцелую тебя, родной!.. Прости меня… Без прощения не уйду.
- Уйдите, уйдите, - взвизгнул вдруг парень. - Мне страшно. Лучше бейте, но не целуйте! И прощение ваше странное!
Андрей истерически расхохотался:
- Ах ты, философ мой! Лао-цзы маленький! Давай тогда я лучше тебе мою рубаху подарю! - и Андрей сбросил затем рубаху с себя. Куртку надел, а рубаху сунул на колени парнишке:
- На, хорошая… Мне не жалко… Слезы утри ей или носи на память. И не реви больше, что же с тобою в аду тогда будет, парень!.. Не раскисай! Здесь еще не ад.
Встал и с загадочной искренностью обнял парня, глядя обездушенными глазами на луну.
- Вперед! - И побежал дальше по темным аллеям и мимо мечтающих о смерти деревьев.
Все время хотелось крушить. Несколько раз основательно швырнул камни в стабильные предметы, в покинутый киоск с пивом, в рекламу, призывающую к сладкой жизни. Одинокие прохожие шарахались, уходя в свет. Но свет был лиловатый с подозрением на мрак.
Андрей подбежал к проститутке. Но отпрянул, поразившись ее беспомощности.
- Молодой человек, молодой человек! - дико закричала она ему вслед.
- Куда же вы от меня, куда же вы?
Ответа не было. Женщина задумалась:
- Не надо было мне становиться проституткой, последнее время многие бегут от меня, как только увидят… Но почему, почему?.. Что во мне вызывает отвращение?
И она попыталась взглянуть на себя без зеркала, но осоловевший взгляд застыл в пустоте.
…А Андрей все больше и больше свирепел:
- Это не мой город! Это не Москва! Она изменилась!
И он остановился, пораженный воспоминанием о человеке в баре: то, как босс какой-то, молчал, то вдруг глазки стали бегать, как крысы!
- Где мой брат, где мой брат?.. Где реальность?.. Я ищу тебя, Стасик, я ищу тебя! - дико и хрипло закричал Андрей. - Я ищу тебя!
И оказался прямо перед стариканом в хорошем пиджаке. Лицом к лицу.
- Ты не Стасик случайно? - спросил сразу. - Ты не Стасик??
- А кто такой Стасик? - осторожно поинтересовался старик.
- Считался моим братом, учил меня уму-разуму, а сейчас - не знаю кто… Пропал… По зеркалам только шмыгает, может быть.
- Ну-ну, - миролюбиво ответил старик. - А меня, между прочим, тоже Станиславом зовут. Станислав Семеныч, могу представиться.
Андрей ошалело посторонился.
- Батюшки, вот оно что! Имя и отчество совпали, может, и остальное тоже совпадает.
Старикан поежился.
- Боишься? А хочешь я с тебя сейчас штаны сниму? А там видно будет!
Старикан от изумления раскрыл было рот, в который Андрею захотелось плюнуть, но в то же мгновение он заметил, что выражение лица старикана кардинально изменилось: оно стало хищническим, почти вампирическим, словно все лицо превратилось в оскал.
Андрей стал трясти его за пиджак.
- Ты что? Ты кто? Пенсионер или вампир? Или, может, ты мой отец?
Но вместо ответа на такие вопросы Андрей увидел широкую, слезящуюся улыбку, расколовшую лицо старика, и лягушачий, просящий взгляд.
- Только не бей, не бей, ладно? - пробормотал старик. - Лучше пиджак возьми, и все тут.
Взгляд его стал настолько умоляющим, даже глубинно-женским, жалостливым к себе, что Андрей мгновенно стал внутренне относиться к нему как к женщине:
- Может, вас проводить, Стасик? И уложить в теплую постельку? Да? - змеино-сочувственно высказался он.
- Креста на вас нету, - вдруг прозвучал вблизи голос простой бабки.
- Что пристали к старику? Помереть спокойно не дают людям!
Андрей сразу же остыл, словно его окатили холодно-нездешней водой. Но потом опомнился.
- Не на мне креста нету, а на мире этом - на всем этом мире, вот так! - крикнул он вслед бабке.
Старикана и след простыл, даже от его женственности пятна не осталось.
«Надо бы обрызгать это место духами, - подумал Андрей, - да духов нет».
На небе все темнело и темнело, неумолимо и безразлично. Андрей присел на скамейку. И вспомнились ему глаза брата: большие и невинно-жуткие.
«Как это Алла его не зарезала, такого, а ведь они любили друг друга, особенно он. Все говорил мне: „Лучше я умру, чем Алла“.
Андрей вздрогнул: «Так и оказалось, впрочем… Хотя что я? Он же не умер. Он бы тогда так в записке и написал: мол, жизнь опротивела, хочу на тот свет… Так нет ведь… Он явно жив, но в каком смысле, и к тому же не хочет нас знать: ни меня, ни Аллу, никого и ничего. Всех кинул».
И перед умом Андрея открылись вдруг глаза Станислава. Он вспомнил, что, по рассказам матери, старый цыган, заглянув случайно в глаза трехлетнего тогда Стасика, со вздохом сказал:
- Большой шалун будет парень.
И с уважением отошел в сторону навсегда.
- Что буйствуете, товарищ? - раздался рядом голос милиционера, по старинке употребившего это старомодное слово «товарищ».
Андрей снизу невзрачно посмотрел на него.
- В чем буйство? - только и спросил.
- А я откуда знаю, - спокойно признался милиционер. - Что вы тут разговариваете, платите штрафуй все тут.
Милиционер слегка пошатнулся.
- Так денег нет.
- Брось ты, сколько-нибудь да есть. Дело в дружбе, а не в деньгах… Короче, отстегивай.
- Сто рублей только есть, - ответил немного приходящий в себя Андрей.
Подумал даже, что бить милиционера опасно, избиение при исполнении - дело серьезное, могут найти, да и парня этого просто так не изобьешь.
- Ну, ладно, сто рублей тоже деньги. Давай, не мешкай. Рот не разевай.
Милиционер помял бумажку в потной руке и добавил:
- А как же ты домой-то доедешь? Ишь, на ногах не стоишь, как и я. На тебе десять рублей сдачи и иди себе с Богом, - миролюбивое, даже отеческое, было заключение.
Андрей взял десятку и пошел.
- Смотри, на меня не обижайся, - выпалил ему в дорогу милиционер. А потом, помолчав, добавил криком: «Будешь обижаться, арестую!»
Глава 5
Нил Палыч вошел тихо, никого не трогая. Лена открыла ему, потому что он постучал по-своему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32