Потом опять тянет. Порой даже думается стать другим, не похожим ни на что. Ну, я побежал. Вы сидите тут, если хотите. В холодильнике что-то есть поесть. Вот ключ, я прячу под коврик. Все равно все пусто в основном.
- Нет уж, мы тоже убежим. Только в другую сторону.
- Ваш выбор.
- А у вас другие-то методы есть, чтоб не тянуло в себя?..
- Есть, есть. Но не ваше это дело, наоборот. Ну, я побежал.
…Данила и Степан распивали пиво у заброшенной станции метро.
- Хорош, - сказал Степан, отпив.
- Но в жизни может быть опасен. В будущем. Он еще на пути к тому, чтоб его сознание кардинально изменилось в сторону от человеческого. Но это не скоро, думаю. Пока он в дороге.
- Тебе лучше знать, Данила Юрьевич. Но какой же он будет, если глянет в себя навсегда? В себя невидимого до сих пор?
- Этого никто не знает, - сухо ответил Данила. - Бегом - это он шутит почти, я так думаю. На самом деле он знает, как закрыть дорогу в свою бездну, если она уже показалась. Но считаю, все-таки глянет. Глянет, куда он денется.
Степан поглядел вдаль. И увидел, как Митя бежит - бежит в лес. «Далеко пойдет парень», - мелькнула у Степана мысль, и он широко улыбнулся в глаза Даниле, как бы призывая его впасть в сокровенную жизнь.
Внезапно Степан почувствовал свое бездонно-чистое сознание физически, как свое тело. Это с ним бывало иногда. Тогда свое тело, наоборот, он ощущал как мечту, как дымок какой-нибудь. В этом состоянии он и застыл. Данила улыбнулся, все понимающий, и решил помолчать, пока Степан не вернется в ад. Блаженство длилось недолго, и Степан вернулся.
Данила вдруг попросил Степана рассказать о своих метафизических друзьях. «Из интеллигенции, так сказать», - подчеркнул зачем-то.
Степан охотно и с прибаутками поведал. «Друзья они мне, в думах моих они всегда есть», - пояснил он Даниле.
- Хорошо, познакомь меня с ними, - предложил Данила.
Степан согласно откликнулся.
- Поглядел ты немного, Степан, на людей измененных, выходящих за пределы здравого смысла очень и очень далеко, теперь ты покажи своих. Они, я понял, другие, чем мои, и, может быть, мы будем нужны друг дружке.
- Там Стасик исчез, - произнес Степан сурово.
- Это тоже обсудить надо… У меня есть наметки, - отвечал Данила.
Вдали показался Митя. Он бежал обратно.
Глава 16
Лене и Сергею все же удалось вывести Аллу и Ксюшу из состояния ужаса. Это были тончайшие усилия и в сфере метафизики, и в сфере чувств. Они встречались не раз.
После этого немного затихшая, но внутри напряженно чего-то ожидающая Алла принимала в очередной раз у себя Лену и Сергея. Пришла также и Ксюша со своим Толей.
- Хотелось бы услышать от тебя, Лена, окончательно: ты в принципе допускаешь возможность изменения прошлого? - спросила Алла.
- В принципе - несомненно, да. Может быть, даже для человека. Но практически, чтобы такое могли совершать люди, - слишком маловероятно. В каком-нибудь локальном случае - допускаю. Но в иных масштабах - нет, иначе произойдет тотальное разрушение и изменение уже не этой цивилизации, а всего мира. Кто-то позаботится и не допустит такого. Ведь рановато еще.
- Когда мир агонизирует, и это возможно, - вставил Сергей.
Толя же возмущался и по-прежнему отстаивал обыденность. «В обыденности-то лучше! - приговаривал он. - Не готовы мы еще пока». И выдвигал свои нудные объяснения: да, в морге лежал похожий, а над самим Стасом какая-то организация творит эксперименты.
- Какие - мы не знаем, и что хотят - тоже. В милицию заявлять не надо - убьют, если нужно - и саму милицию заодно. Но Стас жив, и есть надежда…
- Говорун ты, говорун, - остановил его Сергей. - А вот как же видения в зеркалах, Нил Палыч и всякие другие феномены?
Раздался тихий-тихий телефонный звонок.
- Это Нил Палыч, его душок, - предупредил Сергей. - Пора ему объявиться.
Ксюша подошла, но оказался Андрей.
- Как Алла?.. Как ты?.. И то хорошо… А Толя все свою линию гнет?.. Бедненький, хочет успокоиться. А для меня, Ксения, мир совсем стал непонятен, и потому меня тянет не в бездну, а морду бить прохожим.
- Смотри, на тот свет не попади или в милицию, - обеспокоилась Ксюша.
И наконец Алла объявила:
- Кстати говоря, звонил Степанушка. Более того, он хочет прийти ко мне послезавтра к вечеру, часов в пять, чтобы видеть, как он сказал, «всех». А потом пояснил, что думает о Ксюше с Толей и Лене с Сергеем и обо мне.
- Ему-то мы всегда рады, бесценный народный метафизик! - воскликнул Сергей.
- Но придет не один. Появился у него новый друг. Сказал, что «необыкновенный». Звать Данилой Юрьевичем.
- Что ж за птица такая? - удивился Толя. - Как кот на голову…
- Раз он сказал «необыкновенный», значит, не кот, а свой человек, - решительно заявила Лена, отхлебнув винца. - У Степана поразительное чутье на метафизиков. Он их за километры чует, где бы они ни были: в пивной, в науке, на стройке… И не горазд он тем не менее на похвалу. А раз сам удивился от этого человека, то и милости просим Данилу Юрьевича к столу.
- Нил Палыча все-таки не хватает, - покачал головой Толя, который в душе так же ненавидел «обыденность», как и все остальные. Недаром он так любил известный стишок: «Милые, обычного не надо». - «Да, обычного лучше не надо, - вздыхал Толя, - но во всем нужна мера».
В целом грядущее появление незнакомца все приветствовали.
- У Степана глаз верный. Он от нутра не ошибается, - умилилась Ксюша, тоже отпив винца.
Данила и Степан пробирались к Алле. Шли изворотливо. Степан вглядывался в углы, как будто там гнездились во тьме небожители.
- Какой ты странный, Данила, - шептал по дороге Степан. - Я странен, но ты более. При первой встрече был один, сейчас вроде другой. Хотя и тот и другой в тебе. Широк ты, Данила, ох широк…
Москва гудела своей многогранной, невероятной жизнью. И Степан слышал этот гул. Оно было одно к одному: Данила и Москва.
Улочки и пустыри становились все пустынней и загадочней.
- Где ж тут дома? Номеров нет, - вздыхал Степан.
Они шли укороченной дорогой, с тыла, минуя шумные проспекты.
Когда подходили, Степан, глядя на Данилу, вдруг воскликнул: «Мама!» - вначале сам не зная почему. Данила не осерчал и где-то даже согласился.
- А мать-то у тебя жива? - спросил он для виду.
- Жива еще, - кряхтя, вспоминал Степан. - В Орле окопалась, в домишке с дочкой, моей сестрой, и пьяным мужем сестриным…
- Ну вот и объяснил. Где мы?
- Вот оно, парадное, - обрадовался Степан. - Идем.
И еще раз осторожно взглянул на Данилу. «Там» уже все были в сборе: Лена, Сергей, Алла и Ксюша, Толя с гитарой.
Как только вошли, Данила упал. Лена испугалась:
- Что с ним?!
- Не знаю. Не пьян он, точно, - пробормотал Степан.
Хозяева совсем растерялись от такого гостя. Но Сергей с Толей уложили Данилу на диван в гостиной.
«Хорошо, что Юрка у бабушки», - подумал Сергей о сыне.
Метафизические девочки тем не менее сразу стали хлопотать насчет лекарств. Данила лежал молча, лицо бледное, глаза закрыты.
- Ничего, сам и откроет, - уверенно высказался Степан. - Видно же, что он жив, но хочет около смерти немного побыть.
Ксюша подумала и согласилась.
Вдруг из уст гостя почти шепотом, среди общего молчания, вырвались слова… Необычные, но близкие по звучанию.
- Да это на санскрите! - воскликнул Сергей (он немного знал этот язык). - Только текст непонятный, чувствую, не индусский даже.
Потом прошептались русские слова. Но тихо-тихо. Вроде того, что Бог не знает Свою последнюю тайну и ищет ее найти.
Однако такой смысл виделся предположительно, слова были обрывочны и не ясны.
Потом все кончилось. Все молчали, не зная, что и думать. Данила оставался не здесь.
- Ну и пусть будет пока не здесь. Может быть, он еще чего-нибудь скажет, - уважительно по отношению к Даниле вымолвила Алла.
- Правильно. Пульс у него нормальный. Пусть себе лежит. А мы стол накроем около него и сядем рядышком, - обрадовалась Ксюша.
Так и решили: не будить пока. Расставили столик с печеньем, бутербродами, конфетами, винцом и самоваром. И тихонько, с уважением к лежащему, расселись, поглядывая на него…
Когда же разлили чай, Данила вздохнул и открыл один глаз. Глаз был дикий и не вязался с текстом, который он произносил лежа.
Другой глаз упорно не открывался.
- Надо познакомиться, наконец, - сказала Ксюша. - Пусть он и с одним глазом. Ничего. Кое-что видать.
Но ответом была благоговейная тишина. Даже Толя отложил гитару.
«Хоть бы сказал тогда чего», - подумала Ксюша.
И вдруг открылся второй глаз, уже не такой дикий. Данила нехотя, помято приподнялся на диване.
- Прошу прощения. Со мной бывает иногда. Забылся.
- Вы, однако, на санскрите говорили, в забытьи-то, - заметила Лена.
- Во время такого не только на санскрите, а еще на каком-нибудь не существующем никогда языке заговоришь, - потверже уже определил себя Данила и добавил: - Водочки-то налейте. Заодно и познакомимся.
В шкафу тут же нашлась и водка. Вид у Данилы был отнюдь не сонный, даже в высшем смысле сна, но замешанный на сочетании всего мыслимого и немыслимого.
Взглянув на него, проснувшегося, все почти разом запричитали:
- Свой, свой… свой!!
Ксюша подскочила к Степану и поцеловала его- «молодец, Степанушка, своего привел!»
Данила мрачно оглядел присутствующих и мрачно сказал:
- Да и вы свои.
Дружба немного истерично, но состоялась. Сразу нашли общий язык, и беседа потекла, как будто давно знали друг друга. Но, с другой стороны, от Данилы веяло чем-то новым, непонятным и ошеломляющим. Один глаз Данилы иногда то закрывался, то опять открывался - непроизвольно, но как надо. Поражала в нем смесь дикости и интеллектуализма ангелов. Понемногу раскручивали перед ним и историю со Стасиком.
И когда наконец Даниле подробно, с особенностями, рассказали о происшествии в морге, а потом о появлении на автобусной остановке живого Стаса, - то Данила однозначно всех изумил. Закончили, а он ут-робно захохотал, а потом вообще расхохотался так, что Ксюша подумала: а ведь его не унять. Даже Алле - слегка от безумия - передался его смех.
- Что это вы так? - поинтересовалась Лена. - Если столкнетесь с этим в жизни, то небось вздрогнете.
- Да я и так давно вздрогнутый, - ответил Данила, широко улыбаясь. - А если серьезно, то это же счастье, если так… Пора ведь, пора наконец взорвать этот весь вселенский порядок. Надоел он, вот так, - и Данила сделал резкое движение. - Рождение, взросление, смерть, покойник. Нет чтобы из могилки-то выскакивать, погнив вволю, в мире земном снова погулять, поплясать, песенки спеть под гитару, а потом, может быть, по другим мирам, видимым и невидимым, как перекати-поле пошляться, потом вернуться опять - в ту же московскую метафизическую квартирку и покуролесить как следует, гномам морду набить…
- Хи-хи-хи, - Ксюша не могла удержаться.
А Лена внимала уже с упоением: Данила другим обернулся лицом.
- А то скушно, - произнес Данила, сокрушенно покачав головой. - На Руси веселие должно быть, а не этот идиотский вселенский миропорядок. Живые, мертвые… Тьфу! - Данила даже сплюнул. - Все иначе должно быть. А уж если посмотреть на теперешнее земное устройство и проекты в этом плане, так сказать, то здесь такая мертвечина, такая скука смертная будет - что у тараканов глаза на лоб полезут. Тут уж пути два: или превратиться в клопов, или впасть в безумие.
- Ну, это нас не коснется, - возразила Алла.
- Само собой. Я просто для смеха говорю. Мы не антиклопы, - кивнул головой Данила, отхлебывая водочку. - А вот вселенский порядок пора, пора порушить. Разве семнадцатый год - это революция? Ну, для истории, может быть. А по большому-то счету - так, курицам на смех. Мертвые не встали, сознание не расширилось. Великий поэт написал: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». Оно, конечно, приятно, но уж больно противник ничтожный…
- Верно, - чуть взвизгнула Ксюша. - Мы не антиклопы! Вы кушайте пирожки-то все-таки, Данила Юрьевич!
- А вот если переделать строчки, - продолжал тихо Данила, - вот так, к примеру: «Мы на горе демиургам мировой пожар раздуем!» - это совсем другое дело, все-таки Боги, мироустроители…
- Браво! - вскрикнула Ксюша. - А я хочу, чтоб и пожар был, и самовар с пирогами рядом!
- Это по-нашему, по-русски, - вставила Алла.
- Но такой переворот не в человеческих силах только, - заметила Лена.
- Нужна подмога.
- Можно! Можно! - замахал руками Данила. - Ведь все связано - и человек, и Боги. Захочет человек - и высшие силы будут не против. Им самим, извините, на современный мир тошно смотреть, небось удивляются: ну ползунки, все кнопки свои нажимают, нет чтобы умереть и воскреснуть. Да дело вовсе и не в смерти или в бессмертии. Погулять надо, на Вселенную, в ее тайнах, глядючи. Грязное рацио выбросить. А ведь назревает, назревает что-то… А если о России, то Российская империя, СССР, Российская Федерация - это все оболочка, панцирь, а на самом деле была и есть одна Рассея-матушка, ничем в глубине своей тайной не тронутая. Одна Рассея, а по ней гуляет лихой человек - лихой в духе, в интеллекте. То непостижимое ищет, то песни поет, то около черной дыры пляшет или с погибелью в жмурки играет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
- Нет уж, мы тоже убежим. Только в другую сторону.
- Ваш выбор.
- А у вас другие-то методы есть, чтоб не тянуло в себя?..
- Есть, есть. Но не ваше это дело, наоборот. Ну, я побежал.
…Данила и Степан распивали пиво у заброшенной станции метро.
- Хорош, - сказал Степан, отпив.
- Но в жизни может быть опасен. В будущем. Он еще на пути к тому, чтоб его сознание кардинально изменилось в сторону от человеческого. Но это не скоро, думаю. Пока он в дороге.
- Тебе лучше знать, Данила Юрьевич. Но какой же он будет, если глянет в себя навсегда? В себя невидимого до сих пор?
- Этого никто не знает, - сухо ответил Данила. - Бегом - это он шутит почти, я так думаю. На самом деле он знает, как закрыть дорогу в свою бездну, если она уже показалась. Но считаю, все-таки глянет. Глянет, куда он денется.
Степан поглядел вдаль. И увидел, как Митя бежит - бежит в лес. «Далеко пойдет парень», - мелькнула у Степана мысль, и он широко улыбнулся в глаза Даниле, как бы призывая его впасть в сокровенную жизнь.
Внезапно Степан почувствовал свое бездонно-чистое сознание физически, как свое тело. Это с ним бывало иногда. Тогда свое тело, наоборот, он ощущал как мечту, как дымок какой-нибудь. В этом состоянии он и застыл. Данила улыбнулся, все понимающий, и решил помолчать, пока Степан не вернется в ад. Блаженство длилось недолго, и Степан вернулся.
Данила вдруг попросил Степана рассказать о своих метафизических друзьях. «Из интеллигенции, так сказать», - подчеркнул зачем-то.
Степан охотно и с прибаутками поведал. «Друзья они мне, в думах моих они всегда есть», - пояснил он Даниле.
- Хорошо, познакомь меня с ними, - предложил Данила.
Степан согласно откликнулся.
- Поглядел ты немного, Степан, на людей измененных, выходящих за пределы здравого смысла очень и очень далеко, теперь ты покажи своих. Они, я понял, другие, чем мои, и, может быть, мы будем нужны друг дружке.
- Там Стасик исчез, - произнес Степан сурово.
- Это тоже обсудить надо… У меня есть наметки, - отвечал Данила.
Вдали показался Митя. Он бежал обратно.
Глава 16
Лене и Сергею все же удалось вывести Аллу и Ксюшу из состояния ужаса. Это были тончайшие усилия и в сфере метафизики, и в сфере чувств. Они встречались не раз.
После этого немного затихшая, но внутри напряженно чего-то ожидающая Алла принимала в очередной раз у себя Лену и Сергея. Пришла также и Ксюша со своим Толей.
- Хотелось бы услышать от тебя, Лена, окончательно: ты в принципе допускаешь возможность изменения прошлого? - спросила Алла.
- В принципе - несомненно, да. Может быть, даже для человека. Но практически, чтобы такое могли совершать люди, - слишком маловероятно. В каком-нибудь локальном случае - допускаю. Но в иных масштабах - нет, иначе произойдет тотальное разрушение и изменение уже не этой цивилизации, а всего мира. Кто-то позаботится и не допустит такого. Ведь рановато еще.
- Когда мир агонизирует, и это возможно, - вставил Сергей.
Толя же возмущался и по-прежнему отстаивал обыденность. «В обыденности-то лучше! - приговаривал он. - Не готовы мы еще пока». И выдвигал свои нудные объяснения: да, в морге лежал похожий, а над самим Стасом какая-то организация творит эксперименты.
- Какие - мы не знаем, и что хотят - тоже. В милицию заявлять не надо - убьют, если нужно - и саму милицию заодно. Но Стас жив, и есть надежда…
- Говорун ты, говорун, - остановил его Сергей. - А вот как же видения в зеркалах, Нил Палыч и всякие другие феномены?
Раздался тихий-тихий телефонный звонок.
- Это Нил Палыч, его душок, - предупредил Сергей. - Пора ему объявиться.
Ксюша подошла, но оказался Андрей.
- Как Алла?.. Как ты?.. И то хорошо… А Толя все свою линию гнет?.. Бедненький, хочет успокоиться. А для меня, Ксения, мир совсем стал непонятен, и потому меня тянет не в бездну, а морду бить прохожим.
- Смотри, на тот свет не попади или в милицию, - обеспокоилась Ксюша.
И наконец Алла объявила:
- Кстати говоря, звонил Степанушка. Более того, он хочет прийти ко мне послезавтра к вечеру, часов в пять, чтобы видеть, как он сказал, «всех». А потом пояснил, что думает о Ксюше с Толей и Лене с Сергеем и обо мне.
- Ему-то мы всегда рады, бесценный народный метафизик! - воскликнул Сергей.
- Но придет не один. Появился у него новый друг. Сказал, что «необыкновенный». Звать Данилой Юрьевичем.
- Что ж за птица такая? - удивился Толя. - Как кот на голову…
- Раз он сказал «необыкновенный», значит, не кот, а свой человек, - решительно заявила Лена, отхлебнув винца. - У Степана поразительное чутье на метафизиков. Он их за километры чует, где бы они ни были: в пивной, в науке, на стройке… И не горазд он тем не менее на похвалу. А раз сам удивился от этого человека, то и милости просим Данилу Юрьевича к столу.
- Нил Палыча все-таки не хватает, - покачал головой Толя, который в душе так же ненавидел «обыденность», как и все остальные. Недаром он так любил известный стишок: «Милые, обычного не надо». - «Да, обычного лучше не надо, - вздыхал Толя, - но во всем нужна мера».
В целом грядущее появление незнакомца все приветствовали.
- У Степана глаз верный. Он от нутра не ошибается, - умилилась Ксюша, тоже отпив винца.
Данила и Степан пробирались к Алле. Шли изворотливо. Степан вглядывался в углы, как будто там гнездились во тьме небожители.
- Какой ты странный, Данила, - шептал по дороге Степан. - Я странен, но ты более. При первой встрече был один, сейчас вроде другой. Хотя и тот и другой в тебе. Широк ты, Данила, ох широк…
Москва гудела своей многогранной, невероятной жизнью. И Степан слышал этот гул. Оно было одно к одному: Данила и Москва.
Улочки и пустыри становились все пустынней и загадочней.
- Где ж тут дома? Номеров нет, - вздыхал Степан.
Они шли укороченной дорогой, с тыла, минуя шумные проспекты.
Когда подходили, Степан, глядя на Данилу, вдруг воскликнул: «Мама!» - вначале сам не зная почему. Данила не осерчал и где-то даже согласился.
- А мать-то у тебя жива? - спросил он для виду.
- Жива еще, - кряхтя, вспоминал Степан. - В Орле окопалась, в домишке с дочкой, моей сестрой, и пьяным мужем сестриным…
- Ну вот и объяснил. Где мы?
- Вот оно, парадное, - обрадовался Степан. - Идем.
И еще раз осторожно взглянул на Данилу. «Там» уже все были в сборе: Лена, Сергей, Алла и Ксюша, Толя с гитарой.
Как только вошли, Данила упал. Лена испугалась:
- Что с ним?!
- Не знаю. Не пьян он, точно, - пробормотал Степан.
Хозяева совсем растерялись от такого гостя. Но Сергей с Толей уложили Данилу на диван в гостиной.
«Хорошо, что Юрка у бабушки», - подумал Сергей о сыне.
Метафизические девочки тем не менее сразу стали хлопотать насчет лекарств. Данила лежал молча, лицо бледное, глаза закрыты.
- Ничего, сам и откроет, - уверенно высказался Степан. - Видно же, что он жив, но хочет около смерти немного побыть.
Ксюша подумала и согласилась.
Вдруг из уст гостя почти шепотом, среди общего молчания, вырвались слова… Необычные, но близкие по звучанию.
- Да это на санскрите! - воскликнул Сергей (он немного знал этот язык). - Только текст непонятный, чувствую, не индусский даже.
Потом прошептались русские слова. Но тихо-тихо. Вроде того, что Бог не знает Свою последнюю тайну и ищет ее найти.
Однако такой смысл виделся предположительно, слова были обрывочны и не ясны.
Потом все кончилось. Все молчали, не зная, что и думать. Данила оставался не здесь.
- Ну и пусть будет пока не здесь. Может быть, он еще чего-нибудь скажет, - уважительно по отношению к Даниле вымолвила Алла.
- Правильно. Пульс у него нормальный. Пусть себе лежит. А мы стол накроем около него и сядем рядышком, - обрадовалась Ксюша.
Так и решили: не будить пока. Расставили столик с печеньем, бутербродами, конфетами, винцом и самоваром. И тихонько, с уважением к лежащему, расселись, поглядывая на него…
Когда же разлили чай, Данила вздохнул и открыл один глаз. Глаз был дикий и не вязался с текстом, который он произносил лежа.
Другой глаз упорно не открывался.
- Надо познакомиться, наконец, - сказала Ксюша. - Пусть он и с одним глазом. Ничего. Кое-что видать.
Но ответом была благоговейная тишина. Даже Толя отложил гитару.
«Хоть бы сказал тогда чего», - подумала Ксюша.
И вдруг открылся второй глаз, уже не такой дикий. Данила нехотя, помято приподнялся на диване.
- Прошу прощения. Со мной бывает иногда. Забылся.
- Вы, однако, на санскрите говорили, в забытьи-то, - заметила Лена.
- Во время такого не только на санскрите, а еще на каком-нибудь не существующем никогда языке заговоришь, - потверже уже определил себя Данила и добавил: - Водочки-то налейте. Заодно и познакомимся.
В шкафу тут же нашлась и водка. Вид у Данилы был отнюдь не сонный, даже в высшем смысле сна, но замешанный на сочетании всего мыслимого и немыслимого.
Взглянув на него, проснувшегося, все почти разом запричитали:
- Свой, свой… свой!!
Ксюша подскочила к Степану и поцеловала его- «молодец, Степанушка, своего привел!»
Данила мрачно оглядел присутствующих и мрачно сказал:
- Да и вы свои.
Дружба немного истерично, но состоялась. Сразу нашли общий язык, и беседа потекла, как будто давно знали друг друга. Но, с другой стороны, от Данилы веяло чем-то новым, непонятным и ошеломляющим. Один глаз Данилы иногда то закрывался, то опять открывался - непроизвольно, но как надо. Поражала в нем смесь дикости и интеллектуализма ангелов. Понемногу раскручивали перед ним и историю со Стасиком.
И когда наконец Даниле подробно, с особенностями, рассказали о происшествии в морге, а потом о появлении на автобусной остановке живого Стаса, - то Данила однозначно всех изумил. Закончили, а он ут-робно захохотал, а потом вообще расхохотался так, что Ксюша подумала: а ведь его не унять. Даже Алле - слегка от безумия - передался его смех.
- Что это вы так? - поинтересовалась Лена. - Если столкнетесь с этим в жизни, то небось вздрогнете.
- Да я и так давно вздрогнутый, - ответил Данила, широко улыбаясь. - А если серьезно, то это же счастье, если так… Пора ведь, пора наконец взорвать этот весь вселенский порядок. Надоел он, вот так, - и Данила сделал резкое движение. - Рождение, взросление, смерть, покойник. Нет чтобы из могилки-то выскакивать, погнив вволю, в мире земном снова погулять, поплясать, песенки спеть под гитару, а потом, может быть, по другим мирам, видимым и невидимым, как перекати-поле пошляться, потом вернуться опять - в ту же московскую метафизическую квартирку и покуролесить как следует, гномам морду набить…
- Хи-хи-хи, - Ксюша не могла удержаться.
А Лена внимала уже с упоением: Данила другим обернулся лицом.
- А то скушно, - произнес Данила, сокрушенно покачав головой. - На Руси веселие должно быть, а не этот идиотский вселенский миропорядок. Живые, мертвые… Тьфу! - Данила даже сплюнул. - Все иначе должно быть. А уж если посмотреть на теперешнее земное устройство и проекты в этом плане, так сказать, то здесь такая мертвечина, такая скука смертная будет - что у тараканов глаза на лоб полезут. Тут уж пути два: или превратиться в клопов, или впасть в безумие.
- Ну, это нас не коснется, - возразила Алла.
- Само собой. Я просто для смеха говорю. Мы не антиклопы, - кивнул головой Данила, отхлебывая водочку. - А вот вселенский порядок пора, пора порушить. Разве семнадцатый год - это революция? Ну, для истории, может быть. А по большому-то счету - так, курицам на смех. Мертвые не встали, сознание не расширилось. Великий поэт написал: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». Оно, конечно, приятно, но уж больно противник ничтожный…
- Верно, - чуть взвизгнула Ксюша. - Мы не антиклопы! Вы кушайте пирожки-то все-таки, Данила Юрьевич!
- А вот если переделать строчки, - продолжал тихо Данила, - вот так, к примеру: «Мы на горе демиургам мировой пожар раздуем!» - это совсем другое дело, все-таки Боги, мироустроители…
- Браво! - вскрикнула Ксюша. - А я хочу, чтоб и пожар был, и самовар с пирогами рядом!
- Это по-нашему, по-русски, - вставила Алла.
- Но такой переворот не в человеческих силах только, - заметила Лена.
- Нужна подмога.
- Можно! Можно! - замахал руками Данила. - Ведь все связано - и человек, и Боги. Захочет человек - и высшие силы будут не против. Им самим, извините, на современный мир тошно смотреть, небось удивляются: ну ползунки, все кнопки свои нажимают, нет чтобы умереть и воскреснуть. Да дело вовсе и не в смерти или в бессмертии. Погулять надо, на Вселенную, в ее тайнах, глядючи. Грязное рацио выбросить. А ведь назревает, назревает что-то… А если о России, то Российская империя, СССР, Российская Федерация - это все оболочка, панцирь, а на самом деле была и есть одна Рассея-матушка, ничем в глубине своей тайной не тронутая. Одна Рассея, а по ней гуляет лихой человек - лихой в духе, в интеллекте. То непостижимое ищет, то песни поет, то около черной дыры пляшет или с погибелью в жмурки играет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32