Думается, он компенсировал страх перед этим местом радостью, что сейчас он среди живых, в кругу своей семьи.
А у меня снова возникло странное чувство, будто я знаю эти места. Мне кажутся знакомыми очертания горы, которая высится за лесом, рисунок скал на фоне неба, раскатистый шум водопада, шорох ветра в ветвях, ощущение покоя и одновременно какого-то смутного беспокойства.
Я нашел уютную лощину, поросшую густой травой и цветами, и присел там, наслаждаясь тишиной и покоем. Близился вечер, в лесу вокруг меня собирались тени, я слышат их легкое дыхание, они подбирались поближе, чтобы взглянуть на меня. Я не беспокоился. Я видел отблеск заката на клюве сокола, свет в глазах собаки, мерцание на чешуе лосося. Трава зашуршала от какого-то движения. Сначала печаль, а потом радость пронеслись в голове. На меня вдруг нахлынули воспоминания о прошлом, которые были раньше скрыты для меня, я вспомнил давние события, вспомнил людей и семьи, мне захотелось плакать. Истории, тени появились неожиданно и так же неожиданно ушли, но три мрачных лица приблизились, чтобы рассмотреть меня, прежде чем исчезнуть.
Всего теней было десять. Они расселись кружком вокруг меня и перешептывались, из-за высокой травы виднелись только их капюшоны. Их голоса что-то говорили, кого-то убеждали, десять голосов из забытого прошлого, десять воспоминаний детства, те десять лиц, что преследовали меня всю жизнь, возникая совершенно неожиданно.
– Что ты здесь делаешь? – спросила одна тень. – Тебе здесь не место. Пока не место.
– Мы тебя не ждали, – прошептала вторая. Голос леса. Скоген! – Ты удивил нас.
Трава передо мной раздвинулась, и появилась собака, принюхиваясь, она смотрела на меня. Кунхавал! Воздух вокруг меня пришел в движение от крыльев – я узнал Фалькенну. Это были два существа, в которые я мог переходить из своего тела. Собака и сокол обходились недорого.
Потом появился ребенок, он хихикал и щипал меня за щеку, – как же я не узнал Синизало? – но она тут же исчезла, я не успел как следует рассмотреть ее лицо.
– Я вас помню, – обратился я к собравшимся. – Во всяком случае, некоторых. Вы видели, как я начинал свое странствие по предначертанному пути. Тогда я был еще ребенком. А окружающий мир был таким просторным.
– Ты и сейчас ребенок, – рассмеялся один из них. Я посмотрел ему в глаза и вспомнил пугающее имя: Опустошитель.
– Ты сошел с пути слишком быстро, – продолжил Опустошитель. – Ты ведь еще молод. Ты мог бы еще побродить по свету. Я это знаю. Я наблюдаю за тобой из пещер.
– Все, кроме одного, закончили свой предначертанный путь, – прошептал Фалькенна. – Еще не закончили, но вот-вот закончат. А ты почти и не начал.
Еще один нежный голос, я вспомнил, что он принадлежит Мондриму, добавил:
– Как тебя сейчас зовут?
Я им сказал, и они принялись смеяться. Через какое-то время Мондрим объяснил:
– Это всего лишь прозвище, которое дала тебе мать, Мерлин – лишь частичка того имени, которое ты получил в те времена, когда играл у водопада. В нем часть тебя, но очень небольшая. Твое настоящее имя куда длиннее. У тебя есть еще прозвища… Мерлин?
И опять все смеялись, услышав имя.
Я сказал, что других имен у меня нет. За свою долгую жизнь меня звали по-разному, и только сейчас я понял, что часто возвращался к этому простому имени. Мерлин. В нем я ощущал покой.
– Ты все еще молод, – сказал Скоген. – Ты должен был бы быть старше. Но ты всегда был лентяем. Матери приходилось даже завязывать шнурки на твоих ботинках. Я помню, как ты стоял у водопада, когда все уже уходили. Такой неаккуратный, босой, неуверенный и безразличный. В первые дни, идя по предначертанному пути, ты даже пропускал ужин. Тебе было лень сшить кожаный мешок для своих вещей. Тебе всегда нужна была помощь. Похоже, за все пройденные тобой круги ты так ничему и не научился.
– Зачем ты мне это говоришь? – перебил я резкую речь Скогена.
– Потому что ты вернулся, Мерлин. Чтобы твои шнурки снова завязывали. Если бы ты научился тому, чему научились другие, ты бы знал, что нельзя переходить эту реку. А ты, похоже, ослеп.
– Я помогаю своему другу, тому, что пришел со мной, сейчас он с детьми. Я помогаю еще одному, тому, что воскрес, его зовут Ясоном, он грек.
– Не очень-то ты им помогаешь, – заметил пес Кунхавал.
– Помогаю как могу, я стараюсь не слишком много отдавать.
– Остальные отдали много за свои долгие жизни, – сказал Опустошитель с упреком.
– Поэтому они постарели и потемнели, – зло парировал я. – Постарели и потемнели.
– Зато теперь они мудрее, а мир им по-прежнему интересен, – заявила Синизало – дитя, поучающее другое дитя.
Я поймал взгляд юноши, который смотрел на меня через траву, его темный капюшон был откинут. Маска на лице Синизало была моим собственным лицом, хотя и без бороды, без морщин, без загара, необветренное, без шрамов от колючек и когтей птицы. Тут я почувствовал, что чьи-то руки трогают мои ботинки.
– Ну надо же, зашнурованы! – издевалась Синизало. – Он решил хотя бы одну проблему.
В этот момент все тени растворились в лесу. Последние слова, которые я услышал, принадлежали Опустошителю:
– Я слежу за тобой, когда могу.
– Из пещер, через оракулов. Теперь я все понял. Я никогда не узнавал тебя.
– Я не вмешивался. Я просто был рядом и наблюдал. Но сейчас за тобой следует куда более пронзительный взгляд.
– Пронзительный взгляд? Чей?
– Взгляд того, кто сбился с пути, Мерлин. Она тоже сбилась с пути и перешла реку, но прячется от нас и прячется от тебя. Вы были лучшими друзьями тогда, когда мы играли у водопада. Вы вместе играли, вместе учились и даже придумали свой собственный язык. Разве ты забыл?
– Да… хотя иногда вспоминаю… только чуть-чуть. Я любил ее… помню, мне было очень грустно расставаться. Это было так давно.
– Но теперь она тебя ненавидит. Гнев изменил ее.
– Но почему? За все века моих странствий я не встречал никого из тех. Я даже начал сомневаться, что они еще живы. Мне всегда было одиноко.
– Вы все одиноки. Пока не приходит время возвращаться домой. Все, кроме двоих, скоро будут дома.
– Так как же она может ненавидеть меня?
– Поройся в прошлом. Однако она рядом, она наблюдает. Затаись, – возможно, тебе удастся ее увидеть. Больше ничем не могу тебе помочь. Ты уже научился завязывать шнурки. Уже много лесов выросли, отцвели и умерли, прежде чем случилось это чудо! Теперь учись развязывать другие узлы. И убеди себя, что стареть можно со вкусом.
Ветер пробежался по траве. Все тени прошлого исчезли. Я сидел в раздумьях, солнце скрылось за тучу, стало прохладнее. Мои конечности отяжелели. Я попытался встать, но не смог. И тогда я услышал шум падающей воды. Мне удалось повернуться и посмотреть сквозь редкие деревья на искрящийся пруд, его поверхность была идеально гладкой почти все время, хотя со скалы падал целый каскад прозрачной воды.
Это был мой дом, место, где я играл.
Она сидела там и смотрела на меня. На ней было платье из оленьей кожи и овечьей шерсти, украшенное отполированными ракушками и раскрашенными камнями. В руках был небольшой лук, она пыталась натянуть тетиву потуже, стрела со сливой на конце была вставлена в луку – сейчас она выстрелит. Длинные прямые волосы, матово-черные, в какой-то момент упали ей на лицо, и я воспользовался этим, чтобы отскочить в сторону, но она это почувствовала и с закрытыми глазами. Слива ударила меня в грудь и расплющилась. Она торжествующе засмеялась, откидывая волосы с лица. Ликующий взгляд дразнил.
– Я попала! Попала! Тебе от меня не спрятаться.
Помню, я страшно разозлился. А когда бросился к ней, чтобы столкнуть ее в пруд, она со всех ног унеслась прочь. Я свалился в воду один.
А озорные глаза смотрели с берега, как я барахтаюсь в пруду.
С ней что-то происходит! Вдруг она начала изменяться! Теперь она злая, съежившаяся, старая! Она пристально вглядывается в меня из-под своей блестящей вуали, полная злобы, полная жестокости. Пронзительные глаза, ненавидящий взгляд!
Она неожиданно исчезла, оставив меня совершенно разбитым и потрясенным.
Девочка с нарисованными на щеках стрелами пристально смотрела на меня. Она держала меня за уши и трясла, зовя по имени. Я сразу же узнал Мунду. Когда она поняла, что я снова среди живых, она присела рядом и подобрала два толстокожих яблока.
– Это тебе, – сказала она. – Тебе нужно поесть. Так сказал папа.
– Спасибо.
– А с кем ты разговаривал? – спросила она, пока я расправлялся с первым плодом.
Ее вопрос застал меня врасплох. Давно ли она наблюдает за мной? Я встал и огляделся, потом перевязал узелок на моих ботинках из оленьей кожи. Узлы были в порядке, но я заново их завязал, словно во сне. Ошеломленная Мунда наблюдала за мной.
Оказывается, за мной следили! Следил тот, кто сам сбился с пути! Я пытался угадать. Кто же второй, любой из моих детских воспоминаний? Но даже эпизод у водопада был мимолетным, растворился как сон, оставив в памяти только глаза, жуткие глаза. Была ли эта встреча наяву? Или Страна Призраков пробудила мои собственные воспоминания и я сам упрекал себя за то, что не хочу поддаваться старению?
Я не мог сосредоточиться, не мог разобраться. Побывал ли я дома, в том мире моего детства, пройдя через Дух Арго?
Ничего не вышло, встреча казалась какой-то нереальной. Передо мной стояла только Мунда и хмуро смотрела на меня.
– Папа говорил, что ты странный. Нужно больше кушать, – говорила мне девочка, понимающе кивая.
Потом она взяла меня за руку и повела через лес туда, где Урта и его сын боролись за обладание маленьким бронзовым кинжалом. Три женщины в темных одеяниях молча стояли у кромки леса, одна из них улыбалась, глядя на их игры.
– Мне пора идти, – позвал меня Урта, который лежал прижатый к земле своим решительным сыном. – Я должен идти на восток. Мне нужно действовать, а ты должен пойти со мной, Мерлин.
Неожиданно он перекинул мальчика через голову, повернулся и издал победный клич, переворачивая маленького воина вверх ногами.
– Первый урок жизни: никогда не рассчитывай, что твой отец будет драться честно! – рассмеялся он.
Потом Урта подхватил обоих детей и зажал под мышками, как поросят. Он подошел ко мне и сказал:
– Ты прав, Мерлин, дети большая обуза, чем мне раньше казалось. Как думаешь, сможет наша скифская подруга Улланна разделать и зажарить этих двух маленьких кабанчиков?
– Без всякого сомнения. Боюсь только, ей не понравится готовить дичь, которую не она поймала.
Урта зарычал, а дети визжали и вырывались.
– Очень мудрая мысль. Думаю, ты прав. Может быть, когда вернемся?
– Конечно. Если от них много хлопот, мы их обязательно зажарим и устроим праздник.
– Я ничей праздник! – вопил Кимон, слегка встревожившись, но при этом хохоча, потому что отец щупал его ребрышки.
– Ах, ничей праздник! Ладно, Ничей тоже был хорошим человеком, насколько я знаю. Мы и его пригласим на наш праздник.
Урта крепко прижал детей к себе.
– Ну, дочурка, поцелуй папу, – попросил он Мунду.
Девочка поморщилась и отодвинулась от него:
– Ты слишком волосатый.
– Все равно поцелуй.
– Нет, ты волосатый, – настаивала девчушка.
– Все равно целуй. – Урта крепко прижал ее.
Она внимательно изучила его лицо и в конце концов решила поцеловать в лоб.
– Хватайся за мои усы, – обратился он к сыну, и мальчик ухватился за свисающие кончики. Урта отпустил его, и тот повис на его усах.
Немного повисев, Кимон отпустил руки.
– Кто разрешил тебе отпускать руки?
– А разве тебе не больно?
– Конечно больно. – Урта ухватил мальчика за его конский хвостик и оторвал от земли.
Кимон вскрикнул, потом безвольно повис, гневно глядя на отца.
– Тебе больно?
– Да. – Мальчик демонстративно сложил руки на груди. – Но пока ты меня держишь, мне нравится болтаться в воздухе.
– А очень больно?
– Очень.
– Всего лишь очень?
– Очень больно, – мрачно сказал мальчик. – Но не волнуйся. Твоя рука устанет раньше, чем сломается моя шея.
– Хорошо сказано, маленький негодяй. – Урта отпустил его. – Боль причиняет страдание, так уж устроена боль. Страдание, усталость, не в этом дело. Но если волосы у нас на голове или на губе так крепки, насколько же крепки наши сердца?
– Очень крепки, – подтвердил Кимон, потирая макушку.
Урта присел и притянул детей к себе:
– Крепче волос, нет сомнений. Не забывайте об этом. Оба не забывайте. Я вернусь после того, как встречусь с одним сильным человеком и отправлю его бродить по ядовитым болотам, где у мертвых нет костей, нет памяти и нет песен.
– С Куномаглом! – яростно вскричал Кимон.
– Правильно. С Куномаглом. У него тоже крепкая борода. А вот каково его сердце?
– У цыпленка сильнее! – выкрикнул Кимон.
– Верно. Я использую его бороду для веревки. Зачем выбрасывать хороший волос.
– Когда он умрет, остальные в Стране Призраков будут петь, – гордо заявила маленькая Мунда.
– Да, и ваша мама с ними. Ну а теперь отправляйтесь-ка к своим мамкам. У вас самые надежные защитницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49