Мне казалось, что ей не терпится снова взяться за кисть — я имею в виду не малярную, конечно, — так же как мне не терпелось взяться за серьезную музыку. Как ни занят я был физическим трудом, в моей голове проплывали замыслы песен, баллад и мерцала полномасштабная рок-композиция. Все замыслы представлялись заманчивыми, но в голове они всегда потрясающие, и меня интересовало, будут ли они так хороши на бумаге и зазвучат ли так же сногсшибательно в записи. Несмотря на творческий зуд, мы не поддавались соблазну и продолжали заниматься первоочередными насущными делами по подготовке к комфортабельной и продуктивной жизни в Грэмери.
Мы потрудились и в саду — правда, должен сказать, не столько я, сколько Мидж, особенно что касается цветочных клумб, — но странно: казалось, все расцветает само по себе. Даже кролики — а вокруг все было изрыто их норами — проявили чуткость и оставили наши цветы в покое. Мы пропололи клумбы, но с удивлением обнаружили, что многие сорняки исчезли по собственному желанию, очевидно устрашенные буйным ростом цветов и сдавшиеся без борьбы (я был достаточно наивен в садоводстве, чтобы поверить в это, а Мидж, больше понимавшая в этом деле, никак не прокомментировала). В деревенской лавке я купил газонокосилку, чтобы подстригать траву вдоль забора и позади коттеджа, и наслаждался работой на солнце, раздевшись до пояса и загорая. Я починил штакетник, заменил сломанные рейки, другие прибил должным образом и щедро закрасил подгнившие места толстым слоем белой краски.
Мы совершили несколько набегов на Бэнбери, купили кое-что из подержанной мебели и пару причудливых безделушек.
Румбо стал нашим постоянным гостем, и я часто спрашивал его, почему бы ему не поселиться у нас насовсем. Он был большой любитель поболтать, и, хотя порой мы чувствовали, что он нас понимает, нам его зубастое верещание мало что могло разъяснить. Однако мы догадались, что в лесу живет миссис Румбо, а может быть, и маленькие Румбо — семья, куда сам он с радостью возвращается после дневных похождений. Он любил играть, этот Румбо, гоняясь за теннисным шариком, вскакивая нам на плечи, когда мы меньше всего ожидали этого, неистово изгрызая в клочки книги и журналы, и мы гонялись за ним по всему дому, участвуя в каком-то странном для закрытых помещений виде спорта. В этой белке было что-то от собаки, что-то вроде примитивной сообразительности, смешанной с намеками на хитрость, которая нас одновременно забавляла и приводила в отчаяние. Румбо был хорошей компанией.
Часто звонили друзья и наши деловые партнеры, последние — с заманчивыми предложениями работы но мы от всех отказывались, решив выдержать и провести целый месяц без профессиональных обязательств и поручений. Сначала на линии что-то трещало, словно провода заржавели от длительного неупотребления, но чем больше нам звонили, тем голоса слышались яснее.
Вернулся наш друг дрозд-деряба с якобы сломанным крылом (перышек в той части по-прежнему не хватало, и мы не сомневались, что это тот самый), и он тоже без всякого стеснения залетал на кухню и усаживался на стол или спинку стула Вскоре и другие стали следовать его примеру, их настороженность превратилась не более чем в осторожность, а в конце концов перешла в доверие. Но белки и птицы были не единственными посетителями: нас навещали мыши, пчелы, приходила лиса, а однажды даже заглянул горностай. Пришлось привыкнуть к паукам и улиткам в коттедже, мы осторожно выносили их на газете и клали на клумбу.
Трое наших друзей из серого дома сдержали обещание и время от времени заезжали, обычно с каким-нибудь маленьким подарком — лакомством, бутылкой домашнего вина, необычным украшением; ничего особенного, просто знаки расположения. Мы всегда были слишком заняты, чтобы долго с ними болтать, а они никогда не навязывались. Они держались мило и с радостью сообщали все известное им об окрестных местах, помогали в определенных мелочах деревенской жизни. Вполне приличные люди.
Через несколько ночей шум с чердака перестал меня беспокоить, и, надо признаться, было приятно сидеть в сумерках на лавочке у дома и смотреть, как летучие мыши вылетают из-под крыши, направляясь к лесу, и чем больше мы смотрели, тем менее жуткой мне казалась их внешность. Как нас и предупреждали, они не наносили никакого вреда, эти необщительные (слава Богу!) существа держались особняком.
Мы целиком погрузились в работу, решив не расслабляться, пока не сделаем достаточно, чтобы жизнь протекала легче. Было лишь несколько пасмурных дней, в остальные сияло солнце, а чистый воздух бодрил утром и томно расслаблял вечером.
Жизнь продолжалась. И продолжалась неплохо.
Инцидент
Я поехал в деревню купить в лавке гвозди, особую смазку для газонокосилки, вилки для электрических розеток и еще белой краски — в общем, всякой всячины — и закатил свой «пассат» на маленькую, но удобную стоянку за главной улицей. Некоторые лица были мне знакомы, поскольку в последние пару недель я часто наезжал в Кентрип, и двое местных жителей даже кивнули мне, когда я направился к магазину. Наверное, как это водится в небольших сообществах, слух о том, что мы с Мидж обосновались в Грэмери, быстро разошелся по деревне; я определенно привык к случайным странным взглядам, и было даже приятно, что тебя узнают.
Стояло утро, и в магазине было не очень оживленно. Взяв из стопки у входа железную корзину, я прошел мимо стеллажей, по пути выбирая, что мне нужно, и, естественно, прихватывая то, что, мне казалось, может когда-нибудь пригодиться (удивительно, как редко это пригождается).
Я рассматривал разные «суперклеи» в пластиковых тюбиках, что свисали с металлических зубьев, как куколки насекомых, и размышлял, не вылезет ли из куколки бабочка, чтобы тут же улететь, когда мои дневные грезы прервал чей-то грубый голос.
За стеллажом, не видная мне, находилась касса, и я обернулся удивленный, но тем не менее готовый оплатить свои покупки. Грубый голос принадлежал хозяину лавки, дородному детине по имени Хоггс, которого я всегда считал очень добродушным (из-за своей не слишком амбициозной деятельности в духе «сделай сам» я стал постоянным посетителем), и потому меня удивило злобное выражение на его лице.
По ту сторону кассы спиной ко мне стояла девушка, на ней была свободная блузка, заправленная в длинную узорчатую юбку, волосы заплетены в косы. Ремешки ее сандалий обвивали лодыжки и поднимались почти до подола юбки. Хозяин сердито рылся в железной корзине, поставленной девушкой перед ним, набирая цену каждой покупки на кассовом аппарате. Сама девушка держала в руках две упаковки — я не смог разобрать, что это было. Наверное, она спросила у хозяина, что лучше взять для какой-то работы, а тот ответил что-то вроде «Сама разберешься!», и меня это слегка потрясло, так как раньше я знал его неизменное добродушие.
К чести девушки, она просто протянула ему одну из банок, а другую вернула на полку рядом.
Хоггс поймал мой взгляд и быстро возвел глаза к небу, показывая свое раздражение. Когда девушка повернулась, я заметил, что она бледна, почти болезненно бледна, и отсутствие всякого выражения на ее лице то ли искусно скрывает печаль, то ли отражает истинное отсутствие эмоций. Она залезла в холщовую сумку и вынула оттуда кошелек, а хозяин тем временем вытащил из ее железной корзины оставшиеся покупки и с очевидным раздражением швырнул на прилавок.
Мне стало жаль девушку, когда он чуть ли не прокричал ей сумму, а она робко протянула деньги. Покупки перекочевали в пластиковый мешок, и девушка поспешила к выходу, даже не взглянув на меня.
Водрузив свою железную корзину на деревянный прилавок, я посмотрел на хозяина с некоторым трепетом.
— Доброе утро, мистер Стрингер, — поздоровался он, и мне полегчало от его дружелюбного тона.
Я мотнул головой в сторону закрывшейся двери:
— Проблемы с оплатой?
— А? О нет, ничего подобного, — заверил он меня, и в его голосе как будто бы послышались нотки раздражения. — Просто она из той шайки, вот и все.
— Да ну? Что еще за шайка?
Хоггс перестал выкладывать покупки из моей корзины и удивленно взглянул на меня. У него было широкое лицо с розоватым румянцем, словно он не успел толком загореть.
— Вы что, еще не слышали о них? — Он покачал головой и ткнул пальцем в кнопку на устаревшем кассовом аппарате. — Она из Храма, одна из этих... — Снова щелчок аппарата. — Из синерджистов. — Хоггс снова посмотрел на меня. — Дурацкое название.
Я кивнул, изображая согласие.
— И что это значит?
— Что значит? Значит, что это шайка психов, вот что значит. — Он заговорщицки наклонился. — Мы их не любим, мистер Стрингер, не любим таких. Они несут сюда свои странные идеи. А нам этого не надо.
— Они принадлежат к какой-то религиозной секте? — Я уже начал догадываться: девушка очень подходила к компании Хьюба, Джилли и Нейла.
— Что-то вроде этого, хотя толком не знаю. Мы просто не хотим, чтобы они безобразничали у нас в деревне, выпрашивали деньги.
— Они попрошайничают?
— Ну, почти что. Продают барахло, знаете, которое никто не хочет покупать. Плетут корзины, циновки и прочее. Потом пытаются охмурить наших подростков, накачивают их наркотиками в так называемом Храме. Скажу вам по-дружески, что-то в этой компании не так.
— И все они живут в особняке, что я видел у леса?
— Раньше его называли Крафтон-холл, но больше так не называют. Теперь они превратили его во что-то вроде церкви, теперь это их поганый синерджистский Храм.
Я полез за бумажником.
— Наверное, они довольно безобидны.
От того взгляда, которым хозяин наградил меня, я почувствовал себя величайшим в мире идиотом. Хоггс сказал мне, сколько я должен, взял деньги и отвернулся.
— Я подыщу вам коробку для всего этого, — проговорил он, отойдя к концу прилавка и шаря под ним.
Упаковав свои покупки, я по-дружески попрощался и вышел из лавки, держа картонную коробку под мышкой.
Да, значит, мое беспокойство по поводу наших новообретенных друзей не было совсем уж безосновательным. И все же они выглядели довольно невинно, и, возможно, лишь приписываемая им дурная слава вызывала у меня опасение. Девушка в скобяной лавке вела себя совершенно безобидно, хотя у нее были все основания ответить на грубость Хоггса тем же. Наверное, чужакам потребуется немало лет, чтобы их приняли в таком тихом и довольно глухом местечке, как Кентрип, так что организация, исповедующая какую-то непонятную религию, непременно столкнется здесь с проблемами. И все-таки что это за чертовщина такая — синерджисты? Вокруг более чем достаточно других странных религий, но о такой я еще не слышал. Настоящая религия или сумасшествие? Или настоящее сумасшествие? Кинселла и его спутники казались вполне нормальными и не напоминали религиозных фанатиков-изуверов (хотя их напористое дружелюбие вызывало некоторую неловкость).
Ну, мы-то с Мидж уже не такие юнцы, чтобы поддаться внушению, так что ничего страшного, если они время от времени к нам заезжают. Совершенно ничего страшного.
Я свернул за угол и по узкой дорожке направился к стоянке, где в дальнем углу стоял мой «пассат», когда снова заметил ту девушку. Она стояла рядом с уже знакомым «ситроеном», и не одна. Задняя дверь автомобиля была открыта, и они вместе с Джилли Слейд грузили покупки. Обе с каменными лицами не обращали внимания на докучавших им троих юнцов.
Подойдя ближе, я увидел, что мальчишки — с виду им было не больше пятнадцати-шестнадцати — похожи на опустившихся панков: спутанные волосы, рваные, заляпанные джинсы, изодранные башмаки. Даже в такую жару на одном была кожаная куртка, а на его приятелях — рваные и размалеванные футболки. Да, сельская жизнь переменилась, сказал я себе.
Кожаная Куртка приплясывал вокруг девушки, которую я видел в магазине, хватал ее за косы и тупо гоготал, хорохорясь перед своими друзьями, как это водится у таких типов. Другой парень ухватился за корзину, что Джилли запихивала в машину, а панк номер три стоял рядом и ковырял в носу.
Что касается меня, то я всегда за версту обхожу всякие ссоры, и до попавших в беду дам мне нет никакого дела. Теперь я прежде всего подумал, достаточно ли они заняты, чтобы обратить на меня внимание. Если я забыл что-то купить в лавке, будет ли это достаточным поводом, чтобы вернуться? Но даже мне это показалось слишком трусливым. И я продолжил идти вперед, притворяясь, что ничего не замечаю.
Панк номер два все испортил — он вывалил содержимое корзины на землю и нагнулся за чем-то, что привлекло его внимание. Джилли оттолкнула его, и он ответил ей тем же, но толкнул сильнее, так что она отлетела на крыло машины. Девушка покраснела и была готова заплакать. К несчастью, тут она заметила меня, и слезы в глазах сменились облегчением и мольбой.
Я про себя застонал. Попался. Выхода нет. Дерьмо! Я подошел с полным внешним безразличием и с дрожью в коленках и, стараясь говорить басом в лучших традициях Клинта Иствуда, спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Мы потрудились и в саду — правда, должен сказать, не столько я, сколько Мидж, особенно что касается цветочных клумб, — но странно: казалось, все расцветает само по себе. Даже кролики — а вокруг все было изрыто их норами — проявили чуткость и оставили наши цветы в покое. Мы пропололи клумбы, но с удивлением обнаружили, что многие сорняки исчезли по собственному желанию, очевидно устрашенные буйным ростом цветов и сдавшиеся без борьбы (я был достаточно наивен в садоводстве, чтобы поверить в это, а Мидж, больше понимавшая в этом деле, никак не прокомментировала). В деревенской лавке я купил газонокосилку, чтобы подстригать траву вдоль забора и позади коттеджа, и наслаждался работой на солнце, раздевшись до пояса и загорая. Я починил штакетник, заменил сломанные рейки, другие прибил должным образом и щедро закрасил подгнившие места толстым слоем белой краски.
Мы совершили несколько набегов на Бэнбери, купили кое-что из подержанной мебели и пару причудливых безделушек.
Румбо стал нашим постоянным гостем, и я часто спрашивал его, почему бы ему не поселиться у нас насовсем. Он был большой любитель поболтать, и, хотя порой мы чувствовали, что он нас понимает, нам его зубастое верещание мало что могло разъяснить. Однако мы догадались, что в лесу живет миссис Румбо, а может быть, и маленькие Румбо — семья, куда сам он с радостью возвращается после дневных похождений. Он любил играть, этот Румбо, гоняясь за теннисным шариком, вскакивая нам на плечи, когда мы меньше всего ожидали этого, неистово изгрызая в клочки книги и журналы, и мы гонялись за ним по всему дому, участвуя в каком-то странном для закрытых помещений виде спорта. В этой белке было что-то от собаки, что-то вроде примитивной сообразительности, смешанной с намеками на хитрость, которая нас одновременно забавляла и приводила в отчаяние. Румбо был хорошей компанией.
Часто звонили друзья и наши деловые партнеры, последние — с заманчивыми предложениями работы но мы от всех отказывались, решив выдержать и провести целый месяц без профессиональных обязательств и поручений. Сначала на линии что-то трещало, словно провода заржавели от длительного неупотребления, но чем больше нам звонили, тем голоса слышались яснее.
Вернулся наш друг дрозд-деряба с якобы сломанным крылом (перышек в той части по-прежнему не хватало, и мы не сомневались, что это тот самый), и он тоже без всякого стеснения залетал на кухню и усаживался на стол или спинку стула Вскоре и другие стали следовать его примеру, их настороженность превратилась не более чем в осторожность, а в конце концов перешла в доверие. Но белки и птицы были не единственными посетителями: нас навещали мыши, пчелы, приходила лиса, а однажды даже заглянул горностай. Пришлось привыкнуть к паукам и улиткам в коттедже, мы осторожно выносили их на газете и клали на клумбу.
Трое наших друзей из серого дома сдержали обещание и время от времени заезжали, обычно с каким-нибудь маленьким подарком — лакомством, бутылкой домашнего вина, необычным украшением; ничего особенного, просто знаки расположения. Мы всегда были слишком заняты, чтобы долго с ними болтать, а они никогда не навязывались. Они держались мило и с радостью сообщали все известное им об окрестных местах, помогали в определенных мелочах деревенской жизни. Вполне приличные люди.
Через несколько ночей шум с чердака перестал меня беспокоить, и, надо признаться, было приятно сидеть в сумерках на лавочке у дома и смотреть, как летучие мыши вылетают из-под крыши, направляясь к лесу, и чем больше мы смотрели, тем менее жуткой мне казалась их внешность. Как нас и предупреждали, они не наносили никакого вреда, эти необщительные (слава Богу!) существа держались особняком.
Мы целиком погрузились в работу, решив не расслабляться, пока не сделаем достаточно, чтобы жизнь протекала легче. Было лишь несколько пасмурных дней, в остальные сияло солнце, а чистый воздух бодрил утром и томно расслаблял вечером.
Жизнь продолжалась. И продолжалась неплохо.
Инцидент
Я поехал в деревню купить в лавке гвозди, особую смазку для газонокосилки, вилки для электрических розеток и еще белой краски — в общем, всякой всячины — и закатил свой «пассат» на маленькую, но удобную стоянку за главной улицей. Некоторые лица были мне знакомы, поскольку в последние пару недель я часто наезжал в Кентрип, и двое местных жителей даже кивнули мне, когда я направился к магазину. Наверное, как это водится в небольших сообществах, слух о том, что мы с Мидж обосновались в Грэмери, быстро разошелся по деревне; я определенно привык к случайным странным взглядам, и было даже приятно, что тебя узнают.
Стояло утро, и в магазине было не очень оживленно. Взяв из стопки у входа железную корзину, я прошел мимо стеллажей, по пути выбирая, что мне нужно, и, естественно, прихватывая то, что, мне казалось, может когда-нибудь пригодиться (удивительно, как редко это пригождается).
Я рассматривал разные «суперклеи» в пластиковых тюбиках, что свисали с металлических зубьев, как куколки насекомых, и размышлял, не вылезет ли из куколки бабочка, чтобы тут же улететь, когда мои дневные грезы прервал чей-то грубый голос.
За стеллажом, не видная мне, находилась касса, и я обернулся удивленный, но тем не менее готовый оплатить свои покупки. Грубый голос принадлежал хозяину лавки, дородному детине по имени Хоггс, которого я всегда считал очень добродушным (из-за своей не слишком амбициозной деятельности в духе «сделай сам» я стал постоянным посетителем), и потому меня удивило злобное выражение на его лице.
По ту сторону кассы спиной ко мне стояла девушка, на ней была свободная блузка, заправленная в длинную узорчатую юбку, волосы заплетены в косы. Ремешки ее сандалий обвивали лодыжки и поднимались почти до подола юбки. Хозяин сердито рылся в железной корзине, поставленной девушкой перед ним, набирая цену каждой покупки на кассовом аппарате. Сама девушка держала в руках две упаковки — я не смог разобрать, что это было. Наверное, она спросила у хозяина, что лучше взять для какой-то работы, а тот ответил что-то вроде «Сама разберешься!», и меня это слегка потрясло, так как раньше я знал его неизменное добродушие.
К чести девушки, она просто протянула ему одну из банок, а другую вернула на полку рядом.
Хоггс поймал мой взгляд и быстро возвел глаза к небу, показывая свое раздражение. Когда девушка повернулась, я заметил, что она бледна, почти болезненно бледна, и отсутствие всякого выражения на ее лице то ли искусно скрывает печаль, то ли отражает истинное отсутствие эмоций. Она залезла в холщовую сумку и вынула оттуда кошелек, а хозяин тем временем вытащил из ее железной корзины оставшиеся покупки и с очевидным раздражением швырнул на прилавок.
Мне стало жаль девушку, когда он чуть ли не прокричал ей сумму, а она робко протянула деньги. Покупки перекочевали в пластиковый мешок, и девушка поспешила к выходу, даже не взглянув на меня.
Водрузив свою железную корзину на деревянный прилавок, я посмотрел на хозяина с некоторым трепетом.
— Доброе утро, мистер Стрингер, — поздоровался он, и мне полегчало от его дружелюбного тона.
Я мотнул головой в сторону закрывшейся двери:
— Проблемы с оплатой?
— А? О нет, ничего подобного, — заверил он меня, и в его голосе как будто бы послышались нотки раздражения. — Просто она из той шайки, вот и все.
— Да ну? Что еще за шайка?
Хоггс перестал выкладывать покупки из моей корзины и удивленно взглянул на меня. У него было широкое лицо с розоватым румянцем, словно он не успел толком загореть.
— Вы что, еще не слышали о них? — Он покачал головой и ткнул пальцем в кнопку на устаревшем кассовом аппарате. — Она из Храма, одна из этих... — Снова щелчок аппарата. — Из синерджистов. — Хоггс снова посмотрел на меня. — Дурацкое название.
Я кивнул, изображая согласие.
— И что это значит?
— Что значит? Значит, что это шайка психов, вот что значит. — Он заговорщицки наклонился. — Мы их не любим, мистер Стрингер, не любим таких. Они несут сюда свои странные идеи. А нам этого не надо.
— Они принадлежат к какой-то религиозной секте? — Я уже начал догадываться: девушка очень подходила к компании Хьюба, Джилли и Нейла.
— Что-то вроде этого, хотя толком не знаю. Мы просто не хотим, чтобы они безобразничали у нас в деревне, выпрашивали деньги.
— Они попрошайничают?
— Ну, почти что. Продают барахло, знаете, которое никто не хочет покупать. Плетут корзины, циновки и прочее. Потом пытаются охмурить наших подростков, накачивают их наркотиками в так называемом Храме. Скажу вам по-дружески, что-то в этой компании не так.
— И все они живут в особняке, что я видел у леса?
— Раньше его называли Крафтон-холл, но больше так не называют. Теперь они превратили его во что-то вроде церкви, теперь это их поганый синерджистский Храм.
Я полез за бумажником.
— Наверное, они довольно безобидны.
От того взгляда, которым хозяин наградил меня, я почувствовал себя величайшим в мире идиотом. Хоггс сказал мне, сколько я должен, взял деньги и отвернулся.
— Я подыщу вам коробку для всего этого, — проговорил он, отойдя к концу прилавка и шаря под ним.
Упаковав свои покупки, я по-дружески попрощался и вышел из лавки, держа картонную коробку под мышкой.
Да, значит, мое беспокойство по поводу наших новообретенных друзей не было совсем уж безосновательным. И все же они выглядели довольно невинно, и, возможно, лишь приписываемая им дурная слава вызывала у меня опасение. Девушка в скобяной лавке вела себя совершенно безобидно, хотя у нее были все основания ответить на грубость Хоггса тем же. Наверное, чужакам потребуется немало лет, чтобы их приняли в таком тихом и довольно глухом местечке, как Кентрип, так что организация, исповедующая какую-то непонятную религию, непременно столкнется здесь с проблемами. И все-таки что это за чертовщина такая — синерджисты? Вокруг более чем достаточно других странных религий, но о такой я еще не слышал. Настоящая религия или сумасшествие? Или настоящее сумасшествие? Кинселла и его спутники казались вполне нормальными и не напоминали религиозных фанатиков-изуверов (хотя их напористое дружелюбие вызывало некоторую неловкость).
Ну, мы-то с Мидж уже не такие юнцы, чтобы поддаться внушению, так что ничего страшного, если они время от времени к нам заезжают. Совершенно ничего страшного.
Я свернул за угол и по узкой дорожке направился к стоянке, где в дальнем углу стоял мой «пассат», когда снова заметил ту девушку. Она стояла рядом с уже знакомым «ситроеном», и не одна. Задняя дверь автомобиля была открыта, и они вместе с Джилли Слейд грузили покупки. Обе с каменными лицами не обращали внимания на докучавших им троих юнцов.
Подойдя ближе, я увидел, что мальчишки — с виду им было не больше пятнадцати-шестнадцати — похожи на опустившихся панков: спутанные волосы, рваные, заляпанные джинсы, изодранные башмаки. Даже в такую жару на одном была кожаная куртка, а на его приятелях — рваные и размалеванные футболки. Да, сельская жизнь переменилась, сказал я себе.
Кожаная Куртка приплясывал вокруг девушки, которую я видел в магазине, хватал ее за косы и тупо гоготал, хорохорясь перед своими друзьями, как это водится у таких типов. Другой парень ухватился за корзину, что Джилли запихивала в машину, а панк номер три стоял рядом и ковырял в носу.
Что касается меня, то я всегда за версту обхожу всякие ссоры, и до попавших в беду дам мне нет никакого дела. Теперь я прежде всего подумал, достаточно ли они заняты, чтобы обратить на меня внимание. Если я забыл что-то купить в лавке, будет ли это достаточным поводом, чтобы вернуться? Но даже мне это показалось слишком трусливым. И я продолжил идти вперед, притворяясь, что ничего не замечаю.
Панк номер два все испортил — он вывалил содержимое корзины на землю и нагнулся за чем-то, что привлекло его внимание. Джилли оттолкнула его, и он ответил ей тем же, но толкнул сильнее, так что она отлетела на крыло машины. Девушка покраснела и была готова заплакать. К несчастью, тут она заметила меня, и слезы в глазах сменились облегчением и мольбой.
Я про себя застонал. Попался. Выхода нет. Дерьмо! Я подошел с полным внешним безразличием и с дрожью в коленках и, стараясь говорить басом в лучших традициях Клинта Иствуда, спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47