- спросила Джил, все еще улыбаясь, стесняясь их и
уже странно чувствуя себя как дома. За то короткое время, что она их
знала, Сейя и Ледяной Сокол - и теперь, очевидно, Гнифт тоже - приняли ее,
какая она есть. Джил редко чувствовала себя так уютно даже среди своих
приятелей - студентов университета.
Далекий свет костра окрасил красным гладкий купол головы Гнифта: его
лысина была как тонзура, волосы по бокам густо спускались вниз почти до
воротничка. Под выступом бровей карие глаза были яркими, быстрыми, очень
живыми. Он спокойно сказал в ответ:
- Тебя.
И церемонно протянул сверток, который был спрятан у него под полой.
Развернув его, Джил нашла выцветшую черную тунику, домотканую рубаху и
бриджи, накидку и ремень с кинжалом. Все было помечено белым
четырехлистником - знаком стражи.

9
Ночью ни один звук не коснулся внешних стен, кроме монотонного
унылого шума дождя. Поужинав кашей с сыром, Джил заняла свое место среди
стражников в первом карауле в Городском Зале. Беженцы, сгрудившиеся под
защитой этой огромной полупустой пещеры, кланялись ей с уважением, как
всем стражникам.
Руди заметил перемену в ней, когда позже сам зашел в дымный сумрак
зала; это озадачило его, потому что его знание женщин, как оказалось,
ограничивалось очень узкой средой.
- Поговори насчет того, чтобы выступать в первых рядах, - заметил он.
Джил улыбнулась. Она обнаружила, что мнение Руди теперь значило для
нее намного меньше, чем раньше.
- Мы все в первых рядах, - ровно ответила она. - И, разумеется, с
оружием в руках.
- Ты видела, как их тренируют? - он чуть-чуть поежился.
- Дешевая страховка.
Но оба они знали - вовсе не это побудило ее принять предложение
Гнифта вступить в этот элитный корпус, хотя ни Джил, ни Руди не были
вполне уверены в истинной причине.
В сумерках огромный зал бодрствовал; обошлось без шумных ссор, какими
отличались прежние дни. Побоище в Карсте сломило дух тех, кто выжил,
убедило их, как и их властителей, что бежать все равно некуда.
Руди удивился, увидев, сколь многие выжили. Некоторых он просто
узнавал, как старых знакомых: вот толстяк, что был с садовыми граблями
прошлой ночью, и пара упрямых баб, с которыми он болтал вчера в лесу; в
углу примостились стайка русоголовых детей, смотревших на спящую женщину,
которая, похоже, была их опекуншей. Те, кто, отбившись от своих, весь день
прятались в лесах, теперь входили в зал по одному и по двое, как и люди,
потерявшие свои семьи, укрывавшиеся в других домах города. С поста Джил у
двери она и Руди видели, как они входили в зал, всех возрастов - от
подростков до едва передвигающих ноги старцев; входили и медленно
пробирались мимо маленьких групп, увязывавших свои жалкие пожитки,
вглядываясь в лица людей. Очень редко ищущий находил тех, кого искал тут,
были и слезы, и восклицания, и вопросы, и снова и снова слезы. Чаще тот,
кто искал, уходил ни с чем. Один полный мужчина средних лет в грязных
остатках некогда роскошной широкой черной туники и бриджах искал по залу
почти два часа; потом сел на одну из куч разбитой и выброшенной утвари и
тряпья у двери и зарыдал, на него было больно смотреть.
Руди совсем замерз и упал духом к тому времени, когда русоволосая
стражница Сейя вышла к ним из тени огромной лестницы, ее лицо было
напряженным и суровым.
- Кто-нибудь из вас знает, где может быть Ингольд? - тихо спросила
она. - Нам нужен его совет. Там наверху больной человек.
- Он, должно быть, в башне, - предположила Джил.
Руди сказал:
- Я посмотрю.
Он пересек главную площадь, где порывистый свет факелов золотил
рябившую под дождем грязь. Старый фонтан, до краев наполненный водой,
выплескивал эбонитовые волны через край с подветренной стороны. Ледяной
ветер лизал его ноги под сырым развевающимся краем подобранного плаща.
Даже Дарки, решил он, не выйдут наружу в такой ливень.
Золотое сияние вело его к воротам двора. Кто-то, забравшись в старую
конюшню, играл на струнном инструменте и пел:
Моя любовь - как весеннее утро,
Взлетающий быстрый сокол,
И я, голубь, полечу под ним
Скользить по дорогам летнего неба...
Это была простая любовная песня со словами надежды, света, но мелодия
была полна тоски и горькой печали, голос певца почти тонул в шуме дождя.
Руди вошел в темную щель двери и поднялся по предательской лестнице,
ведомый слабым светом, что сочился сверху. Ингольд был один в узкой
комнате. Тусклый голубоватый отблеск света от шара лежал на его голове,
касаясь углов брови, носа и плоского треугольника скулы, погружая все
остальное в тень. Кристалл на подоконнике осветил круг его собственных
цветных отражений.
Тишина и мир царили в этой комнате. Какое-то время Руди топтался на
пороге, не желая прерывать медитацию Ингольда. Он видел глаза колдуна и
знал, что старик созерцает что-то в глубине кристалла, яркого и чистого,
как маленькое пламя. Руди знал, что его голос, его вторжение разобьют
глубокое, полное молчание, которое делало возможным концентрацию. Поэтому
он ждал, и тишина комнаты просачивалась в его сердце, как глубокий покой
сна.
Через некоторое время Ингольд поднял голову.
- Я тебе нужен?
Огонь над его лицом стал сильнее, серебря спутанные волосы и бороду
там, где они вздымались под углом к выступающему подбородку; свет
расширился, выхватывая темные формы мешков и бочонков, разбросанного
тростника и опилок на полу, случайных узоров трещин и теней на каменном
потолке.
Руди кивнул, с сожалением разбивая молчание комнаты.
- Там наверху, в зале, больной, - тихо сказал он. - Полагаю, ему
очень худо.
Ингольд вздохнул и поднялся, отряхивая свои просторные одеяния.
- Я опасался этого, - сказал он.
Он взял кристалл, закутался в свою темную мантию, набросил капюшон на
голову и пошел к двери; свет перемещался за ним.
- Ингольд?
Колдун вопросительно поднял брови.
Руди колебался, чувствуя, что вопрос будет глупым, но тем не менее
спросил:
- Как вы делаете это? - он указал на слабое обрамление света. - Как
вызываете свет?
Старик вытянул открытую руку, сияние переместилось к нему на ладонь.
- Вы знаете, что это, и вызываете это, - ответил он тихим и ясным
голосом. Сияние в его руке усиливалось, белое и чистое, делаясь ярче и
ярче, пока Руди отвел глаза. Теперь он видел собственную тень, огромную и
черную на камнях стены.
- Вы знаете его настоящее название и что это из себя представляет, -
продолжал колдун, - и вы называете это его истинным именем. Это так же
просто, как сорвать цветок, растущий на другой стороне изгороди. - На фоне
белого сияния зашевелились тени, Руди обернулся и увидел сильные пальцы
старика, сжавшие свет. Мгновение лучи пробивались между костяшками, потом
яркость помутнела и исчезла. Блуждающий светлячок колдовского огня,
висевший над головой Ингольда, теперь опускался перед ними вниз по
чернильной лестнице, освещая их ноги.
- Нет контакта с Кво? - спросил Руди через минуту.
Ингольд улыбнулся его словам.
- Как ты сказал, нет контакта.
Руди, оглянувшись на крепкого седовласого старого колдуна, вспомнил,
что именно этот человек создал ту искусную иллюзию понимания чужих языков;
он снова увидел Ингольда, идущего навстречу Тьме в подвалах, безоружного,
но в полном сиянии своего величия.
- Они все такие, как вы? - внезапно спросил он. - Колдуны? Другие
колдуны?
Ингольд хитро улыбнулся.
- Нет, слава Богу, нет. Колдуны в действительности очень
индивидуальны. Мы созданы такими, какие есть, как воины, барды или
крестьяне, мы совсем не похожи.
- А Лохиро - Архимаг, Мастер Совета Кво? - Руди было трудно
представить себе человека, которого Ингольд назовет "мастер". Он
удивлялся, как этот упрямый старый бродяга уживается с Главой мировой
магии.
- А-а, - улыбнулся Ингольд. - Хороший вопрос. Не найдется двух людей,
знающих его, которые дали бы похожий ответ. Говорят, что он, как дракон, в
смысле, что он самый дерзкий и коварный, самый смелый и расчетливый - и,
как дракон, он кажется тем, кто видит его, извергающим свет и пламя.
Надеюсь, у тебя будет возможность самому судить о нем.
Он задержался в дверях. По ту сторону лежал двор, затопленный
проливным дождем; слева от них - тень ворот, а за ними - разрушенная
улица. Водосточная канава в центре ее ревела, как плотина водяной
мельницы. Земля на площади превратилась в засасывающую чавкающую грязь.
Руди спросил:
- Вы любите его?
- Я бы не доверил ему свою жизнь, - тихо ответил Ингольд. - Я люблю
его, как если бы он был моим сыном.
Потом он повернулся, и его сутулая помятая фигура в мантии с
капюшоном исчезла в тени улицы. Руди смотрел, как он пропадает в мокрой
темноте, и ему казалось, что сейчас Ингольд в первый раз дал прямой ответ
о своих личных чувствах. Промокший капюшон старика заблестел, когда он
проходил мимо освещенного окна далеко внизу по улочке. Свет был тусклым от
мягкого сияния свечи или затененной лампы. Глаза Руди задержались на окне,
и он увидел колеблющуюся тень, мелькнувшую за стеклом.
Руди знал это окно. Секунду спустя он подумал: "Что за черт? Почему
бы и нет?"
Он вышел из укрытия ворот и быстро пошел под дождем по черной улице.
Альда встревоженно посмотрела вверх, когда он постучал в дверь ее
палаты. Потом она узнала его, и ее фиолетовые глаза потемнели от счастья.
- Привет.
- Здорово, - он нерешительно вошел в комнату, чувствуя себя неуютно
от мертвой тишины дома. Сама комната была в диком беспорядке: кровать,
стулья и пол были завалены одеждой, книгами и разным снаряжением, тусклые
кровавые рубины сверкали на паре гребешков в тени, рядом лежали белые
перчатки, как сморщенные вывернутые кисти рук. Сама Минальда была одета в
белое платье, в котором он ее встретил в первый раз; оно, очевидно, было
любимым, как у Джил, подумал Руди, старая пара джинсов. Ее черные
распущенные волосы красиво вились по хрупким плечам.
- Я зашел посмотреть, может, нужно помочь в сборах?
- Это мило с твоей стороны, - она улыбнулась. - Но, боюсь, мне нужны
не руки, а еще одна голова. Этот хаос... - она сделала красноречивый жест,
указывая на беспорядок вокруг.
Послышался громкий стук тяжелых туфель в зале за ним, и коренастая
толстая женщина, которую Руди помнит на террасе - "Боже мой, это было
только вчера вечером?" - торопливо вошла, волоча за собой маленький ящик и
неся кипу пустых мешков, переброшенных через руку. Она наградила его
испепеляющим взглядом и промолчала, обратившись к Альде:
- Это все, что я смогла найти. Ваше Величество, и будь я проклята,
если думаю, что у нас еще останется место в повозке.
- Прекрасно, Медда, - улыбнулась Альда, забирая у нее мешки. - Это
чудо, что ты смогла отыскать их в таком беспорядке. Спасибо.
Старая женщина была растрогана.
- Да, это правда, в доме разгром, и я едва смогла найти это. Что с
вами будет, Ваше Величество, я не знаю. Придется ехать на телеге, просто
одетой и все такое. Как мы доберемся до Ренвета живыми, не представляю.
- Мы доберемся, - тихо сказала девушка. - Алвир нас не оставит.
Молча, так и не взглянув на Руди, Медда поспешила за угол, где стала
сворачивать одеяла и простыни, плотно набивая их в мешки. Альда вернулась
к своим делам, складывая огромную массу обгорелого бордового бархата, в
котором Руди узнал плащ Алвира, надетый в тот день.
- В основном это вещи Алвира, - объяснила она Руди, кивая на груду
плащей, туник и мантий, наполовину скрывших большую кровать. - Он просил
меня разобрать эту одежду. Трудно решить, что взять, а что оставить, - она
отложила плащ и подняла стеганое одеяло с вышитыми звездами, его цвета
менялись и рябили. Руди подошел, чтобы помочь, он умел обращаться с
бельем, и Альда благодарно улыбнулась.
- Ну, для меня собраться - пара пустяков, - сказал он. - Все, что у
меня есть, это одеяло, ложка и то, что на мне. Для королевы ты
путешествуешь, прямо скажем, налегке.
Она улыбнулась ему и отбросила волосы с лица.
- Ты видел повозку, в которой я поеду? Она размером с эту кровать.
Обычно со мной не так мало багажа; куда бы я ни шла, я всегда, кажется,
брала повозки вещей, книг, одежды и запасные плащи, теннисные ракетки и
шахматы. Моя служанка берет... - внезапно ее голос прервался на этих
словах, как будто она физически споткнулась на быстром бегу. Голос был
тонким, дрожащим, когда она закончила фразу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42