– Берегись, – предупредила Скельдвеа, – если ты отведаешь этих яств, то не сможешь отойти от меня дальше, чем на пять шагов.
– Подумаешь! – ответствовал тролль. – Это заботит меня меньше всего, ведь я голоден, а здесь такая вкусная еда, и ее так много! Я просто обязан все это выпить и съесть.
С этим он сунул в пасть целую связку фаршированных кишок и принялся жевать, причем темно-красная разбухшая гирлянда свешивалась из его рта, слева и справа, и тянулась через весь стол.
Скельдвеа сказала:
– Скоро ты попадешь в рабство ко мне, глупый тролль.
Королева фэйри не считала нужным скрывать свои цели, ведь ее нынешний гость был такой легкой добычей!
Тут Бырохх повернулся к ней, весь испачканный еще не слизанной с лица пищей, и сказал с набитым ртом:
– А ты не думала о том, что и сама можешь попасть в собственные ловушки, Скельдвеа?
Она покачала красивой, царственной головой:
– Вот уж нет, Бырохх, этому не бывать! Я слишком хорошо знаю собственные ловушки… А сейчас – не хочешь ли ты отведать этого мясного пирога?
Она указала на огромный пирог, стоявший совсем близко от нее, всего в двух шагах.
– Охотно! – воскликнул Бырохх. – Только вот расправлюсь с этими колбасами, больно уж они вкусны.
Он продолжал жевать и, жуя, поглядывал на Скельдвеа.
– А скажи-ка мне, королева фэйри, есть ли среди твоих невидимых рабов тролли? – спросил вдруг Бырохх.
– Разумеется, – ответила фэйри высокомерно. – Я ведь поселилась на этих землях неспроста. Одни фэйри предпочитают залучать к себе людей, потому что именно людей они находят и забавными, и полезными, и даже необходимыми. Я же считаю, что от троллей больше пользы, потому что в них куда больше жизненной силы.
– А ты, кажется, пытаешься польстить мне, шалунья, – сказал Бырохх. – Что ж, это мне так нравится, что я, пожалуй, отведаю и мясного пирога… Но дай твоим фаршированным кишкам удобнее устроиться в моих кишках, ведь в правильном расположении еды по всем внутренностям едока – залог долголетия.
– Как хочешь, – ответила Скельдвеа с наигранным равнодушием. – Рабство у королевы фэйри – вещь совершенно добровольная, и никого я к этому не принуждаю.
И снова заиграла музыка, только на сей раз не разудалая, а немного даже печальная. Она тоже возбуждала аппетит, но по-другому, более тонко и хитро. Другим способом невозможно было заставить тролля съесть огромный жирный мясной пирог после того, как он уже умял, считай, полкабана и целую гору фаршированных кишок.
Тролль сказал Скельдвеа:
– Мне просто плакать хочется, такая замечательная играет у тебя музыка! – и засмеялся.
Скельдвеа пожала плечами:
– Ты не видел и тысячной доли тех богатств, которые спрятаны в моих чертогах.
– А что, – спросил Бырохх, – ты живешь тут одна?
– Да здесь полным-полно слуг, – ответила Скельдвеа. – С чего ты взял, что я живу в одиночестве?
– Да кто же считает слуг за компанию! – ответил Бырохх.
– Эй, поосторожнее, – предупредила Скельдвеа, – ведь мы говорим о твоих соплеменниках.
– Мне они, может, и соплеменники, а то и близкие родственники, – ответил на это Бырохх, – да тебе-то они никто. Вот я и удивляюсь, как ты выдерживаешь.
– Так ведь я их не вижу, – объяснила Скельдвеа. – Я нарочно погрузила их в туман, чтобы на виду оставались только их руки.
– Я бы поглядел на кого-нибудь из твоей родни, – сказал Бырохх.
Он подмигнул пустоте, и вдруг музыкальные инструменты зарыдали почти как люди, и весь чертог наполнился такой печалью, что по сметане, налитой в широкую глиняную плошку, пробежала рябь, как по песку после того, как море схлынет.
Скельдвеа сжала губы, превратив их в красную точку на очень бледном лице.
А Бырохх передвинулся к мясному пирогу и преспокойно принялся чавкать. Теперь он находился в двух шагах от Скельдвеа и знал, что ни при каких условиях не сможет увеличить это расстояние. Но тролль не слишком-то волновался: ведь если он не мог покинуть Скельдвеа, то и Скельдвеа, в свою очередь, оказывалась намертво привязанной к нему.
Скельдвеа проговорила мстительно:
– Теперь только одна вещь освободит тебя от моего общества, тролль: если ты согласишься стать моим рабом и прислуживать мне до конца твоих невидимых дней.
– Ну вот еще, – сказал тролль. – Может быть, я еще и не захочу этого. Мне нравится, когда ты так близко, Скельдвеа.
Она скрипнула зубами и делано рассмеялась.
– Все так говорят поначалу, а потом соглашаются.
– Посмотрим, кто первым из нас не выдержит, – предложил тролль, продолжая запихивать в рот огромные куски пирога. – Сдается мне, это будешь ты, Скельдвеа. Неужели ты согласишься долго выносить близость тролля? Я ведь в зубах ковыряю, и ножом, и ногтями, а вы, фэйри, такого не переносите.
– При всем желании я не сумею увеличить расстояние между нами, – сказала Скельдвеа. – Это может произойти лишь единственным способом, тем, о котором я тебе уже говорила.
– Стать твоим рабом? Превратиться в невидимку? Ну уж нет, ни за какие блага обоих миров и третьего мира в придачу! – возмутился тролль. – Ты только глянь на мои прекрасные рыжие волосы, на мои замечательные мышцы! А ты еще не видела, как они лоснятся, когда я раздеваюсь по пояс, раскрашиваю тело узорами и смазываю его маслом! У меня есть специальная меховая тряпочка, которой я себя натираю, чтобы блестеть, и клянусь тебе всем святым поднебесным, что после этих процедур я сверкаю, как настоящий бриллиант! И если ты намерена превратить эту драгоценность в нечто незримое и недоступное взору, ты просто злобная жаба и величайшая преступница по обе стороны границы, вот что я тебе скажу.
Скельдвеа пропустила всю эту тираду мимо ушей. Она внимательно смотрела на тролля, озаренного светом факелов, – толстого, с сальными губами и слипшимися от жира ресницами, и во рту у нее сделалось липко.
Однако кое-что из сказанного Быроххом не давало Скельдвеа покоя, и она поинтересовалась:
– Почему ты заговорил о моей родне?
– Может, жениться хочу! – сказал Бырохх дерзко. – Мало ли с кем ты окажешься в родстве! Не хотелось бы, знаешь ли, брать за себя проходимку. – И он принялся ковырять грязным ногтем в зубах.
Вид этого действа показался Скельдвеа отвратительным, она поскорее закрыла глаза и заткнула уши. Бырохх что-то проговорил в добавление к уже сказанному.
Скельдвеа переспросила:
– Что?
Бырохх схватил ее за руку, выдернул ее палец из уха и заставил слушать.
– Мне доводилось встречать твоих родственников, Скельдвеа, точно тебе говорю. У тебя ведь было… э… что-то вроде сестры?
– Да, – призналась Скельдвеа, не открывая глаз.
– Ага, – обрадовался Бырохх, – ну, я так и подумал. – (На самом деле он никакой сестры не видел, а просто угадал.)
– Где ты видел ее? – напустилась на него Скельдвеа.
– Там, и там, и там… – Бырохх сделал несколько неопределенных жестов, как бы желая охватить движением руки половину обитаемого мира. – Не помню где.
– У меня больше нет сестры, – произнесла Скельдвеа печально.
– Ну да? – удивился Бырохх. – А кто же тогда была та фэйри, что подарила мне свой ноготь?
Он не ожидал, что угадал настолько хорошо. Королева фэйри так и вспыхнула!
– Где ты его хранишь? – Скельдвеа вцепилась в руку Бырохха с такой силой и яростью, что тролль даже крякнул. – Где ты держишь ноготь моей сестры? Да отвечай же, громила!
– Я всегда говорил, что маленьким существам нельзя доверять, у них очень цепкая хватка, – недовольно пробурчал Бырохх.
Тролль долго шарил у себя за пазухой и наконец вынул орех.
– Я держу ее ноготь вот здесь. – Он показал орех Скельдвеа на раскрытой ладони, но когда она потянулась, быстро убрал руку. – Это моя вещь, не трогай.
– Если там ноготь моей сестры, я должна убедиться… – пробормотала Скельдвеа, жадно глядя на орех.
– Ладно, – разрешил Бырохх, – забирайся внутрь, если тебе так охота.
Скельдвеа нырнула в орех и принялась бродить там.
– Тут ничего нет, кроме шелухи, – донесся из скорлупы ее недовольный голос.
– Наверное, жучки съели ядрышко, – добродушно проговорил Бырохх. – Ищи лучше, ноготь должен быть где-то там.
Некоторое время Скельдвеа еще шуршала внутри ореха, а потом потребовала:
– А ну, выпусти меня наружу! Ты все наврал, злодейский тролль. Здесь нет никакого ногтя. Ты небось и в глаза мою сестру не видывал!
Тут Бырохх захохотал так громко, что со стен чертога посыпались арфы и барабанчики.
– Это точно, Скельдвеа, я все тебе наврал! – прокричал Бырохх. – Но ведь у тебя точно была когда-то сестра и ты ее потеряла, вот я догадался об этом и наплел тебе, будто встречал ее и храню у себя ее ноготь. Ловко придумано, а?
– Выпусти меня, – рассердилась Скельдвеа и застучала кулачками по скорлупе изнутри ореха.
– Ни за что! – воскликнул Бырохх. – Ты ведь помнишь наш первоначальный уговор: я не смею отходить от тебя дальше, чем на два шага, иначе становлюсь твоим рабом-невидимкой. Я выбрал первое – и теперь ты всегда будешь находиться при мне, Скельдвеа, внутри ореха, который я стану носить за пазухой.
И он поскорее залепил отверстие в скорлупе куском мясного пирога.
* * *
В общем, Хонно был глуп, но влюблен. Влюбившись, всякий тролль становится умнее, не навсегда, правда, а только на время изначальной влюбленности, покуда не будут сняты первые сливки.
Проснувшись в хижине Нуххара наутро после попойки, Хонно первым делом вспомнил о Бээву и о том, что она потеряла какие-то три важные вещи.
Первая, подумал он и прикусил большой палец левой руки, была бусами.
Ему представились большие круглые бусы, красные и синие, прыгающие на груди Бээву, когда та бежала очертя голову прочь из родительского дома. Он думал о том, как сыпались из глаз Бээву большие круглые слезы, красные и синие, как плясали в этих слезах отблески оранжевого солнца троллиного мира, как отражались в них попеременно бусины, то синие, то красные. И вот сорвались бусы с шеи Бээву и улетели в болото. Они упали среди больших ягод, растущих всегда на таких болотах, среди красных и синих ягод. «Стало быть, – решил Хонно, – первое, что мне следует сделать, – это отделить бусины от ягод и собрать их на нитку».
Ему понравилось, как ловко он начал соображать. Он выпустил из зубов прикушенный палец и вместо того заткнул языком правую ноздрю. Такая последовательность действий помогала ему думать.
«Она потеряла башмаки – вот вторая утраченная вещь».
Красные кожаные башмаки, которые так весело хлопали Бээву по круглым пяткам! Вот они сорвались с ног и упали, перевернувшись подошвами к небу, а Бээву так была разгневана и огорчена, что даже не заметила пропажи. Башмаки повисли на молодых ветках старого пня, неподалеку от того болота, где рассыпаны бусы. Там они и остались, и роса пропитывает их, а птицы их клюют.
«Что же было третьим из утраченного Бээву?» – Хонно вынул язык из ноздри и принялся вздыхать, но это совершенно не помогало ему вспомнить то, чего он не расслышал. В конце концов, он решил, что неплохо будет для начала подобрать хотя бы те первые две вещи. С башмаками и бусами тоже достанет хлопот.
Он встал, сунул за пазуху два куска жирного мяса, поклонился спящему Нуххару и выбрался за порог. Звери уже ожидали его. Едва завидев Хонно, они подбежали к нему с разинутыми пастями и стали ластиться, хоть и умильно, но с явственно различимым намеком на угрозу. Хонно отдал им мясо. Пока они ели, он ушел.
Ему не составило труда отыскать следы Бээву. Везде на траве лежала роса, кроме тех мест, где ступала обиженная троллиха: там все было сухо. По этим-то следам Хонно скоро вышел на болото. Оно было сочное и яркое, полное влаги и ягод, а из ближайшей кочки торчал старый пень, весь поросший лишайником. Это был почтеннейший пень, который вскормил тысячи поколений жуков и червяков и служил пьедесталом для тысяч лягушек. Его древесина пахла съедобным, а между щепочек собиралась вода, которую сладко было пить. Несколько веток выросли из того же корня. Они торчали вверх, строгие, как стрелы, и такие же глупые. И на двух из них висели красные башмаки, убежавшие с ног троллихи.
Хонно очень обрадовался, когда увидел их. Он скорее подбежал к ним, схватил и попытался снять с веток.
Да не тут-то было!
Каждый башмак Бээву весил не меньше, чем молодой теленок, и сколько ни старался Хонно, ничего у него не получалось. Он уж и так бился, и эдак, и пытался сверху напрыгивать, и подлезал снизу, и тряс ветки, и стукался лбом – все без толку.
Тогда он решил на время оставить башмаки и поискать лучше бусы. С тем он и вступил на болото, а оно представляло собой не что иное, как нарядный гамак, подвешенный над бездной. И очень скоро Хонно увидел первую бусину. Памятуя о том, каковы оказались башмаки, он прикоснулся к бусине с большой осторожностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48