– Так есть Елизавета? – повторил Петр Иванович, нависая над ним. – Петровна?
– Царица, что ли? – догадался художник.
– А что, бывает другая? – поразился Петр Иванович.
Художник опять поднял голову и долго-долго рассматривал своего странного собеседника. Что-то в его облике настораживало художника. Какая-то особенная неправильность в пропорциях лица. Такое строение черепа просто невозможно, думал он, у него должны быть лишние лицевые кости, а так не бывает… Но без лишних костей не было бы этих выступающих углами скул. Нечеловеческая физиономия. Но только если анализировать. Если просто смотреть, мельком, – то ничего особенного, просто некрасивый.
– Простите, как вас зовут? – спросил художник.
– Петр Иванович, – с готовностью ответил тролль.
– Так вот, Петр Иванович, если у вас когда-нибудь родится дочь и вы решите дать ей имя Елизавета, то ее будут звать Елизавета Петровна.
– Правда? – Похоже, мысль об этом никогда прежде не посещала Петра Ивановича. Он просиял, когда до него дошел смысл изреченного художником. – Правда? Вы не представляете себе! – Он схватил художника за плечи и сильно тряхнул. – Голубчик! Она – мой кумир! Понимаете? Кумир! И тут – дочь… – Он замотал головой и сильно зажмурился. – Но пока – не дочь. Пока что мне нужен портрет. Так у вас есть Елизавета Петровна?
– Вам нужна живописная копия портрета императрицы Елизаветы Петровны? – уточнил художник. Как только взбалмошный собеседник высказал наконец свое реальное пожелание, художник совершенно успокоился. – Я поищу. В старых «Огоньках» наверняка что-нибудь да найдется. Вам в каком возрасте? Молодую, наверное?
– Нет, не из журнала, нет, – забеспокоился клиент. – Поезжайте в музей.
– Хорошо, – сказал художник. – Так какой вам именно портрет?
– Самый красивый.
– Понятно.
Петр Иванович сунул ему в руку газетный сверток. Художник удивленно ощупал сверток пальцами.
– Это деньги?
– Да. Да. Поезжайте сейчас. Здесь на дорогу и на билет. Я знаю цены.
– Мне еще потребуется на холст и краски, – предупредил художник.
– Здесь миллион рублей. Этого хватит.
Художник молча закрыл глаза. Он ощутил – только на миг, но все же – желание поцеловать руку дающего и назвать его своим сюзереном. Потом ему просто стало тепло. «Черт побери, – подумал он, – это волшебно».
– Это волшебно, я знаю, – сказал Петр Иванович. Очевидно, он прочел мысли художника. – Я был в вашем положении. Хотя без таланта. Деньги. Сделайте мне Елизавету Петровну.
Художник уже пришел в себя.
– За миллион я вам сделаю не только Елизавету, но и всех ее фрейлин и подружек, – заверил он полушутя. Ему хотелось поскорее забыть то странное мгновение.
Но тролль уверенно, как бы сознавая свое право сюзерена, положил свою тяжеленную руку ему на плечо.
– Не надо всех фрейлин, – сказал Петр Иванович. – Не надо всех подружек. Только Елизавета Петровна.
– Хорошо, – смирился художник. – Только Елизавета.
* * *
В те лихорадочные годы Петр Иванович почти не вспоминал ни о своей сестре, ни о своих снах, ни о том слове, которое было ему подарено. Слово «Антигона» означало мечтательный зов далекой родственной крови. Елизавета Петровна – дщерь Петрова с пышной розой меж пышных грудей, с ярким круглым румянцем на наливных щеках, с дерзкими глазами и птичкой в прическе – означала здешний мир, чужой, но доступный. У подменыша не может быть родины – это Петр Иванович усвоил уже давно, – но никто не запрещает ему предаваться обожанию. Елизавета Петровна как раз и воплощала в себе все то, что он обожал.
Ее портрет висел в комнате на широкой синей, разрисованной голопопыми амурами ленте, купленной в магазине «все для новорожденных».
– Главное, Михля, – избегать курятины, – сказал Петр Иванович, когда они с другом отмечали новоселье. – Тролль-мутант еще хуже, чем «новый русский». Нет данных. А я все-таки эмигрант.
– Ты подменыш. Это совсем не то же самое, что эмигрант, – возразил Михля. Он выпил немножко водочки и очень раскраснелся.
Петр Иванович обхватил его своей лапищей и удушающе прижал к себе.
– Еще пара лет удачной охоты – и у нас будет все, что мы хотим.
– А что мы хотим? – пискнул Михля.
Петр Иванович выпустил его из объятий и удивленно заморгал, крепко вжимая ресницы в щеку.
– Обувной магазин! Что же еще?
– Обувной?.. – Михля быстро проглотил еще один стопарик водки.
– Ты разве не хочешь?
– Н-не знаю…
– Зато я знаю, – с облегчением захохотал Петр Иванович. – Эх ты… Михля!
* * *
Постижение сущности обуви приходит к троллю в период полового созревания, поэтому для каждого тролля в стремлении обладать обувью заключается нечто от сексуального влечения.
– Вот чего я совершенно не понимаю и, наверное, никогда не пойму, – признал Михля, когда Петр Иванович поделился с ним этим откровением о себе и своем народе.
– Например? – Петр Иванович пошевелил бровями. – Например, чего ты не понимаешь конкретно?
– Сексуальное влечение, – расхрабрился Михля и тотчас покраснел, хотя у него, разумеется, уже бывали разные отношения с женщинами, – это такая штука… Определенная.
– Обувь, – сказал Петр Иванович, – еще более определенная штука.
– Я хочу сказать, что влечение – оно всегда к определенной женщине, даже если ты с ней не знаком. Даже если это Мерилин Монро, понимаешь? Это невозможно и в то же время совершенно реально.
– Нет ничего, что противоречило бы обуви, – отрезал Петр Иванович. – Ты думаешь о женщине и тут же думаешь об обуви. Одновременно. Это как запах любовницы, когда она в соседней комнате. Все очень реально.
Михля, как всегда, утонул в рассуждениях приятеля и просто покорно кивнул.
Некоторое время Михля не без напряжения размышлял об обуви, а потом просиял лицом при мысли о том, что и ему довелось сделать открытие, пусть даже худосочное, касающееся не «обуви-женщин» вообще, а его, Михли, в малой частности.
– Мне кажется, – произнес Михля, – я только что открыл, в чем главная разница между мной и тобой.
– Говори! – потребовал Петр Иванович. Было очевидно, что его это тоже взволновало.
– Я всегда относился к обуви как к врагу, – сказал Михля. – Я ненавидел обувь с самого детства. Я видел в ней источник множества бед. Она всегда подводила меня. Она то промокала и служила причиной простуды, то рвалась. Сколько раз у меня в самый неподходящий момент отлетала подметка!
– Не существует подходящего момента для отлетания подметки, – заметил Петр Иванович философски. – Но ты прав: когда случается так, это чрезвычайная гнусность. – Он нахмурился.
Михля продолжал:
– Вечно приходилось тратить на обувь то, что было отложено на какие-то другие, более интересные вещи… Более интересные для меня, – пояснил он торопливо. – И не было еще ни одной пары, которая бы мне по-настоящему нравилась. Я всегда покупал то, что подходило по размеру.
– Почему? – удивился Петр Иванович. – Это нереально!
– Реально, – вздохнул Михля. – Я стесняюсь разуваться при посторонних. Знаешь, некоторые женщины стесняются есть при посторонних, а я – снимать обувь.
Не говоря ни слова, Петр Иванович схватил Михлю за ногу. Это произошло так внезапно, что Михля опрокинулся назад и едва не упал, стукнувшись затылком. Петр Иванович поймал его в последний момент.
– Что ты де… – задохнулся Михля.
Петр Иванович сдернул ботинок с его ноги и некоторое время созерцал Михлину ступню в носке. Потом отпустил его и сунул ботинок ему в руку.
– Обувайся. У тебя не безобразные ноги. Бывает – кривой мизинец или шишечка у большого пальца. Но у тебя – обычные. И плоскостопия нет. Или есть? – Он с подозрением прищурился.
Михля, красный, с растрепанными желто-морковными волосами, молча натянул ботинок. Он разозлился.
Петр Иванович сказал примирительно:
– Мы ведь друзья.
– Ты не должен был так делать, – пробормотал Михля.
– Я тролль, – важно произнес Петр Иванович, – я мог так делать.
– А мой друг – не мог!
– «Тролль» – «друг». «Тролль» – важнее, – сказал Петр Иванович.
– А я думал, что «друг» важнее, – с горечью отозвался Михля.
Петр Иванович сказал, пропустив последнюю реплику приятеля мимо ушей:
– Будет небольшой магазин. Витрина должна отпугивать.
Михля молчал. Он не желал продолжать разговор, потому что обида еще не покинула его сердца, но уходить тоже не решался: слишком многое связывало его с Петром Ивановичем, чтобы можно было рискнуть его дружбой и пойти на ссору. И потом, неизвестно, какой у троллей кодекс дружбы-ссоры. Может быть, после первой же размолвки всякие отношения между бывшими друзьями прекращаются навсегда. Если судить по сказкам, характер у троллей раздражительный и их отличает злопамятность.
Поэтому Михля безмолвно внимал речам Петра Ивановича. Он ждал.
– Если не отпугивать, они будут входить и трогать. Исключено.
– Мы не можем до конца жизни заниматься охотой на автомобили, – сказал Михля, не выдержав.
Петр Иванович блеснул глазами.
– Конечно нет! Мы будем заниматься большими поставками. Оптовая торговля. Я изучил. Скоро будет реально. Но единичные пары – нет. Единичные будут только у меня, в магазине.
– Зачем такой магазин, в котором нет оборота?
– Ты плохо слушал! – Петр Иванович набрал полную грудь воздуха, подержал себя в надутом состоянии, потом медленно выпустил пар через ноздри. – Еще раз слушай. Деньги – через большие партии. Я не увижу того, что в коробках. А магазин – для души. Малая часть, но лучшая. Понял?
Михля кивнул.
– Бизнес реален, – сказал Петр Иванович. – Обувь – не враг, обувь – возлюбленная. Она пахнет. Она имеет ощупь. Ею надо обладать. Без корысти, просто из страсти. Если она мала, или велика, или жмет, или натирает – это надо терпеть. Она определяет твой характер, твое настроение, весь твой день, твою походку, она задает тебе ритм дыхания. Ты не тролль, но ты поймешь.
– Интересно, как это я пойму, если я даже не тролль? – вконец разобиделся Михля.
– Ты – человек, – с хитрым видом проговорил Петр Иванович. – Для тебя «друг» важнее.
* * *
С некоторых пор Михля всерьез тревожил Петра Ивановича. Тролль часами бродил по своей квартире, повторял слово «Антигона» и, вслушиваясь в его гудение, думал о своем приятеле. В звучании этих мыслей ощущался нехороший диссонанс с мощным и ровным звуком имени сестры.
Какое-то время Петр Иванович пытался уговаривать себя. Считать, что этот диссонанс – признак его скорой и вполне благополучной разлуки с Михлей. Тролли наверняка уже завладели тем, к чему стремились, – потомством от похищенного человеческого отпрыска, – так что теперь ничто не препятствует им избавиться от чужака и призвать своего потерянного собрата на его законное место в сообществе троллей.
Или Михля женится.
Вот и все.
Но в глубине души Петр Иванович знал, что этого никогда не случится. Тролли не выпускают добычу. Не в их характере.
А имя «Антигона» гудело все сильнее и настойчивее, и в нем совершенно терялось представление о Михле. И означать все это могло лишь одно: скоро Михли не станет вовсе.
Дурные предчувствия охватывали Петра Ивановича все сильнее. Михля выпадал из континуума. Все эти годы Петр Иванович был слишком беспечен. Небытие успело подобраться к Михле слишком близко.
«Антигона, – бормотал Петр Иванович, перемещаясь из комнаты в прихожую, а оттуда – в кухню и ванную, – Антигона. Антигона».
Он уже начал собирать свою коллекцию обуви. В спальне стояла коробка, где в постельке из шелковой бумаги покоилась пара ботинок из натуральной кожи, со стельками тонкими, точно лепестки. Петр Иванович благоговейно взял в руки ботинок, поднес к носу и, зажмурившись, втянул в себя терпкий запах.
– Антигона, – прошептал он, ощущая невероятную близость сестры. Он даже как будто увидел ее въяве, в черных кожаных одеждах с длинными разрезами, с дикими раскосыми глазами, пьяными от чарующих запахов. Он подумал о том, как шевелятся ее ноздри, как поблескивает ее смуглая кожа.
– Брат, – издалека проговорила Антигона, и внезапно отвратительный запах гари заполнил комнату. На мгновение Петру Ивановичу почудилось, что загорелись ботинки у него в руках, но это оказалось не так: ботинки, по-прежнему холеные и прохладные, с достоинством покоились – один в коробке, другой – в ладонях тролля.
Петр Иванович сильно моргнул, надавив веками на глазное яблоко, и мир вокруг него раздвоился: первое зрение наблюдало комнату, обои в цветочек, портрет Елизаветы Петровны в широкой раме, а второе уплывало на грань миров. В мутной дымке Петр Иванович различал чьи-то лохматые, вздутые пузырем рукава, затем – гневные глаза, полные черного света, и, наконец, растопыренные пальцы, указывающие куда-то в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48