Сами скалолазы были людьми уравновешенными, даже флегматичными — они искренне наслаждались своим почетным и опасным призванием, а заодно и благоговением, которое вселяло оно в людские души. Они работали в поте лица, но, спустившись вниз с жутких скал, умели и всласть развлечься. Среди тревайнских легенд хватало историй, посвященных скалолазам. Бытовало мнение, что сам легендарный Тревайн был одним из них. Но в легендах немало было и других, пожалуй, не менее ярких персонажей, память о которых свято хранили названия проложенных ими скальных троп — как, например, Решетка Крейвена или Безумие Рейкспилла. Похвальбу скалолазов горожане воспринимали весьма благодушно, ибо именно благодаря представителям этого бесстрашного племени возможна была столь оживленная торговля с большим миром. На первый взгляд казалось странным, как удалось этому городу не просто выжить, но и стать столь процветающим. Этим Тревайн обязан был многим обстоятельствам, но прежде всего неразгаданной тайне, кроющейся в далеком прошлом.
То, что кратер образовался за долгие века до того, как нога первого человека ступила на землю Левиндре, было общеизвестно, но вот по поводу того, как именно он образовался, мнения расходились. Большинство считало, что на этом месте некогда существовал гигантский вулкан, и стены образованы застывшей после извержения лавой. Однако некоторые смелые мыслители полагали, будто давным-давно на это место с неба рухнул огромный метеорит. Обе стороны с пеной у рта отстаивали свою правоту, привлекая в качестве якобы неопровержимых доказательств форму скал и строение горных пород, — но кто бы из них ни был прав, не оставляло сомнений одно: силы, благодаря которым на свет явилось это чудо, спят крепким сном. Теперь в кратере и на озере царил полнейший покой, если не считать людского копошения, и существовало лишь воспоминание о некогда потрясшем эту землю катаклизме.
В здешних скалах находили руды и минералы, которых не было больше нигде на континенте, — именно эта геологическая особенность некогда помогла Тревайну расцвести. Самым известным из здешних сокровищ был металл, получивший название «синее золото», высоко ценившийся равно как за изысканную и утонченную красоту, так и за редкость. Находили его не в виде руды, как большинство металлов, а в форме самородков размерами от крупной горошины до увесистого мужского кулака. Были тут и другие редчайшие металлы — оранжево-желтый, носящий имя «огнедышащий дракон», бледно-серый «алмазный металл», много прочнее стали, и некоторые другие. Встречались и богатейшие залежи куда менее экзотических минералов и руд. И это еще далеко не все. Некоторых людей неодолимо влекла сюда жажда узреть блеск здешних драгоценных камней. Их находили редко, но охотились за ними в поте лица. Алмазы и загадочные розовые «озерные камни» из Тревайна украшали фамильные драгоценности богатейших семейств Левиндре, а их чистота и блеск были заветной мечтой любого ювелира.
Хотя пионеры этих мест и не могли знать, сколь богаты здешние естественные сокровищницы, но, найдя первые же экспонаты, нутром почуяли перспективу. Осознав, насколько опасны спуски и подъемы по здешним отвесным скалам, они основали небольшое поселение на узкой полоске земли на берегу озера. Годы шли, поселение разрасталось, вместо переносных шатров возникали комфортабельные дома — и через какое-то время лагерь искателей приключений превратился в город, слава о котором разнеслась далеко по свету.
Однако через некоторое время поселенцам пришлось решать одну немаловажную проблему. Легкодоступные месторождения ценных металлов, руд и камней за несколько лет совершенно истощились. Все остальные богатства залегали ниже уровня озера. Но неистощимая людская сообразительность, подогреваемая алчностью, вскоре породила совершенно новый промысел, а затем и новую расу — подводных шахтеров. За долгие годы техника и приемы подводных разработок значительно усовершенствовались, но успех дела неизменно зависел от самих разработчиков. Об изощренном искусстве ныряльщиков, их храбрости и выносливости вскоре стали слагать легенды, которые разнеслись далеко за пределы кратера.
Это была совершенно особая раса, за долгие годы люди эти даже физически стали отличаться от прочих здешних обитателей. В дополнение к поразительной стойкости организма к леденящему холоду глубин у ныряльщиков был колоссальный объем легких, наряду с особенностью еще более удивительной: работая под водой, они непостижимым образом умели замедлять биение сердца. Передаваясь из поколения в поколение, особенности эти оттачивались, и ныне ныряльщики считались самыми уважаемыми гражданами Тревайна. Некоторые из них даже заседали в Совете, обсуждая жизненно важные вопросы, а также часто выступали третейскими судьями в спорах различного рода.
Под водой бок о бок трудились и мужчины, и женщины. Хотя женщины были проворнее и легче переносили холод, давление и тьму, преимуществом мужчин оставалась физическая сила, необходимая для того, чтобы поднять на поверхность добычу. Именно благодаря труду бесстрашных ныряльщиков богател Тревайн, посему они были даже более горды и уверены в себе, чем славные скалолазы. Они стали стержнем всего сообщества, и их деловитость в сочетании с поразительным жизнелюбием, распространявшимся на все без исключения жизненные аспекты, делала их порой мишенью для упреков. Но умели они быть и щедрыми покровителями, и нежнейшими друзьями тем, кого почитали и любили.
На протяжении долгих лет существования города блеск здешних сокровищ неудержимо влек сюда самых разнообразных людей со всего света. Кузнецы, алхимики и ученые-самоучки являлись сюда, чтобы работать с редкими металлами и изучать их свойства. Затем ювелиры создавали из этих металлов ослепительные шедевры своего искусства. Купцы и строители помогали городу расширяться и благоустраиваться, а иные из них всецело посвящали себя торговле с большим миром. Со временем скудность жизненного пространства вынудила резко ограничить число горожан, и городской Совет издал закон, очень простой и исполнявшийся неукоснительно.
Любой новоприбывший, изъявлявший желание поселиться в Тревайне, мог остаться тут лишь в том случае, если демонстрировал способность послужить на благо города. Люди, обладающие полезными практическими навыками, всегда приходились в Тревайне ко двору, а вот остальным убедить членов Совета в своей полезности было ох как непросто…
Тревайн был притягателен еще и по причине его «особенности», независимости и неповторимого духа первопроходчества, свято хранимого с давних пор. Сюда стремились инакомыслящие, мечтатели, борцы за справедливость и неудачники со всего мира. Стекались сюда и художники, писатели, музыканты — словом, люди искусства, которых за пределами кратера ценили невысоко, наравне с последними из домашних слуг. В кратере охотно принимали тех, кто обладал истинным талантом. Этот постоянный приток свежих творческих сил помог Тревайну стать очагом истинной культуры, где странным образом перемешались разнообразные тенденции и течения, волшебно обогатив жизнь горожан. Здесь все дышало и жило, постоянно меняясь, — говорили даже, будто граждане Тревайна, не двигаясь с места, видят и узнают больше, чем те, кто всю жизнь свою посвятил странствиям. Город посещало множество гостей — специально для того, чтобы насладиться талантами, которыми он изобиловал.
Гражданство, впрочем, получали не только те, кто демонстрировал высочайшие навыки в области искусства или какой-либо профессии. Магара была лучшим тому доказательством. Несмотря на молодость, девушка показала себя одаренной учительницей, прекрасной сказительницей и талантливой белошвейкой. Глубокое впечатление на Совет произвел и ее острый ум, и почти сверхъестественная интуиция, казалось, позволявшая девушке читать людские мысли. Ее радушно приняли и почитали теперь целительницей душ.
Не одна Магара обязана была своим гражданством необыкновенным способностям. Два года тому назад один весьма объемистый человек предпринял рискованное путешествие в жерло кратера и, представ перед членами Совета, назвался художником. Когда его попросили более конкретно обозначить свое призвание, пришелец уточнил, что он повар. Члены Совета со смехом ответили, что в городе вполне достаточно людей его профессии, и тогда он разразился пространной речью, без ложной скромности утверждая, будто он не обычный повар, а величайший мастер поварского искусства. Совет согласился подвергнуть его испытанию, предложив приготовить обед, который в равной степени пришелся бы по вкусу ныряльщикам, скалолазам и музыкантам.
На следующий вечер восемь человек, в числе которых были как мужчины, так и женщины, сели за трапезу, окруженные толпой любопытных. Повар представил на суд несколько перемен блюд, каждое из которых, будучи изысканным само по себе, затмевало предыдущее лакомство и волшебно приготовляло язык вкушающего к восприятию следующего яства. Одно кулинарное чудо следовало за другим, украшая стол, и на лицах судей благоговейное изумление сменялось искренним восторгом. Трапеза закончилась — и повар уверенно предстал перед судьями, скрестив руки на груди.
— Ну, а теперь попробуйте оспорить мое право считаться художником! — с улыбкой провозгласил он.
Толстяка звали Ньюберри, и теперь он был хозяином самой известной в Тревайне таверны. Именно туда и направлялись сейчас Бростек, Варо и Магара — ночная пирушка обещала удаться на славу.
Глава 4
Таверна Ньюберри, стоявшая у самой воды, размещалась в одном из самых больших зданий Тревайна. По вечерам пиршественный зал ярко заливал свет ламп, и над удобными деревянными столиками, воспламеняя воображение посетителей, витали умопомрачительные ароматы, доносящиеся с соседней кухни. Единственным украшением здешнего интерьера служили ряды бутылок и бочонков вдоль одной из стен. Ньюберри редко предоставлял своим гостям возможность выбирать кушанья, заявляя, что его шедевры нравятся всем без исключения. Он руководствовался лишь собственным вкусом, не делая скидок на индивидуальные пристрастия, но тарелки клиентов почти всегда опустошались. По части же напитков Ньюберри вовсе не был диктатором, и каждый посетитель имел полную свободу выбирать то, что ему по вкусу. Ньюберри отвергал теорию, будто под то или иное лакомство следует подавать какой-то определенный напиток, считая, что его стряпня прекрасно подходит к любому питью.
Клиентура Ньюберри была столь же разношерстна, как и население Тревайна. В таверне мирно соседствовали советники, ныряльщики, скалолазы, музыканты — в общем, представители всевозможных профессий. Здесь все были равны, всех влекли сюда изысканные яства, приготовленные хозяином, которому независимо от титула и звания безоговорочно подчинялся каждый, переступающий порог таверны. Закончив колдовать на кухне, Ньюберри, краснолицый и сияющий, присоединялся к своим гостям и наслаждался приятным обществом и всевозможными развлечениями.
Этим вечером трапеза уже завершилась, и грузный хозяин переходил от столика к столику, пожиная лавры в виде щедрых похвал, а прислуга убирала пустые тарелки. Вскоре должен был настать черед музыкантов, ибо одно из незыблемых правил Ньюберри гласило, что музыкой надо наслаждаться, вполне отдаваясь ей, а потому здесь никому не дозволялось одновременно жевать и слушать.
Музыканты сидели за столиком у стены, попивая сухое вино. Бутылки хранились в металлической сетке под водой, и потому вино всегда оставалось холодным. Музыкантов было четверо — все молодые мужчины, одетые с вызывающей небрежностью. Подобно прочим посетителям, они то и дело поглядывали на двоих незнакомцев, скромно сидящих за столиком в дальнем углу. Старший ничего необычного собою не представлял — темноволос, просто одет, глубоко посаженные колючие глаза на костистом лице глядят настороженно. К его стулу прислонена была лютня. Он уже закончил трапезу, но младший его товарищ все еще ковырялся в тарелке. Все лицо юноши было перемазано едой — равно как стол и пол под его стулом. Он ел, словно годовалый ребенок, но, похоже, ни он сам, ни его товарищ не видели в этом ничего странного. Глаза юноши были совершенно бессмысленны, казалось, он просто не замечает происходящего вокруг. Старший сидел неподвижно, потупив глаза, словно избегая любопытных взоров, которыми посетители то и дело одаривали эту странную парочку.
В таверне вовсю судачили, шепотом обсуждая новичков и в особенности слабоумного юнца, однако никто до поры не отваживался подойти и завести разговор напрямую. Но вот из-за стола поднялся один из музыкантов по имени Хьюитт. Его почитали за редкую одаренность и не обращали внимания ни на живописные лохмотья, в которых он с вызовом щеголял, ни на нечесаные, ниже плеч, волнистые темные волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49