Неизвестно только на кого.
- Беспокоит тебя этическая сторона или не беспокоит - это твое сугубо
личное дело. Саня записал, мы послушали. Как говорится, проехали, -
Казарян вновь переменил позу: уткнув локти в колени, он исподлобья
поочередно, ворочая желтыми белками, оглядывал всех троих. - Я не
спрашиваю: хорошо ли это? Я спрашиваю: что ты от нас хочешь?
- Для начала - ответов на несколько моих вопросов, связанных с этой
записью.
- Для начала... - перебил Казарян, - я уже догадываюсь, что будет в
конце. Что ж, давай, спрашивай.
- Вопрос первый. К Роману и Виктору. Алика не спрашиваю: он
запрограммирован стереотипом двадцатилетнего знакомства. Что за человек
мой возможный работодатель? Виктор, быстро. Не рассуждения - ощущения.
- Уже политикан. Но не законченный. Чувствуется, что не проходил
партийной школы, ты его, Иваныч, прихватил на поворотах. А партийные -
скользкие, не ухватишь. Не глуп, поэтому почти не обнаруживает ликования
по поводу обладания властью. Холоден, рассчетлив, ни разу не завелся, а ты
пробовал его завести. Реакции чуть замедленные. С юмором плоховато. Пока
все.
- Рома, - вызвал следующего Смирнов.
- Ах, Витя, Витя! - Казарян кулаком ткнул в ребра сидевшего рядом
Кузьминского. - Все-то тебе ясно. Я могу сказать лишь одно: серьезный
господин. Хотя есть в нем что-то слабо раздражающее. Поза, что ли, не
своя? Но, наверное, ноблес оближ, так сказать, положение обязывает, а?
- Не густо, - констатировал Смирнов. - Следующий вопрос ко всем
троим: спрятал ли он что-нибудь помимо сведений о фигуранте?
Алик опередил всех:
- Он не прятал. Он жестко локализовал это дело...
- А это и называется - прятать, - перебил его Виктор.
- Он локализовал это дело для того, - упрямо продолжил Алик, - чтобы
как можно конкретнее определить твою задачу. Он хороший парень, Саня. А
осторожен... Конечно осторожен, ответственность-то какая.
- Естественно, прячет, - после того, как презрительно фыркнул носом
на "хорошего парня", вступил Виктор. - Повторяю: уже политикан, и поэтому
волей обстоятельств завязан на многих, с кем по гамбургскому счету и не
следовало бы контактировать. Прячет личные - я не говорю корыстные, я
говорю неприглядные - связи, тем самым, Иваныч, лишая тебя свободного
оперативного пространства. Он оставил тебе одного фигуранта и прикрыл
механизм, где фигурант - деталь, может важная, но - деталь.
- Ну, умный ты, ну, талантливый! - восхитился Казарян и еще раз ткнул
кулаком Виктора в бок. - Но горяч. Я считаю, Саня, что спрятана главная
причина, из-за которой они не прибегают к услугам милиции и ГеБе.
Эти ответы Смирнову понравились больше. Он почесал сморщенный от
удовольствия нос, подмигнул серьезному Алику (тот недоуменно пожал
плечами), и задал третий вопрос. Надо было полагать, последний:
- Где-нибудь наврал?
Помолчали. Подумали. Первым опять высказался Алик. Очень коротко:
- По-моему, нет.
Виктор сидел, отрешенно уставившись в ковер. Поднял глаза наконец,
поморгал неуверенно, тихо на этот раз, заметил:
- Есть на вранье одно подозрительное местечко. Полковник ГБ Зверев.
Не верю я в кабинетных ученых гебистов. Вполне вероятно, он будет запущен
в параллель тебе, Иваныч.
- Я же говорил: умный! Я же говорил: талантливый! - страшно
обрадовался Казарян. - Витька прав, это наиболее подозрительный момент.
- Один раз соврать в сорокаминутном разговоре - норма вполне
допустимая, можно сказать, рабочая норма, - Смирнов был весел по
неизвестной причине, лукав, приветлив. - Можно считать такого человека
надежным партнером?
- Да, - твердо сказал Алик.
- Да, - согласился Казарян.
- Скорее да, чем нет, - засомневался было Виктор, но все-таки
решился: - Да.
- Беремся? - без паузы задал главный вопрос Смирнов.
- Это ты берешься! Ты, ты! - вдруг закричал Казарян. Алик и Виктор,
снисходительно улыбаясь, смотрели на него и помалкивали. Смирнов с трудом,
потому как без палки, выкарабкался из кресла, доковылял до телефона и
набрал номер.
- Будьте добры, Игоря Дмитриевича... Смирнов, - в паузе, когда
секретарша, видимо, докладывала о нем, встретился глазами с Казаряном и
сделал ему рожу. Казарян в ответ повертел указательным пальцем у виска. -
Игорь Дмитриевич? Это Смирнов. Я согласен, - потом долго слушал. - Завтра
в это же время я буду вам звонить. До свидания, - положил трубку и, не
садясь, оповестил свою любезную троицу: - Через полчаса его порученец
доставит все материалы по этому делу. Понеслись, пацаны!

6
Знакомые все места. "Нива" от Староконюшенного по Гагаринскому чуть
спустилась вниз и прижалась к тротуару, слегка не доехав до новенького,
специальной постройки, слишком большого здесь дома. Была половина
одиннадцатого утра.
Первыми вошли - не в подъезд, в парадное - Кузьминский и Казарян.
Плотно встав у стола привратника, они темпераментно базарили по
поводу гражданина Парфенова, который, судя по их бумажке, должен здесь
жить, но который, по утверждению привратника, здесь не живет.
Смирнов, беззвучно прикрыв за собой двери, за их спинами по ковровой
дорожке пересек уютный вестибюль и быстренько прошмыгнул за лифты, к
черной, так называемой, пожарной лестнице. Этой лестницей в доме никто не
пользовался, как-никак, к услугам жильцов три лифта, но на ней чистота,
прибранность, порядок. Ни пыли, ни подозрительных луж, ни ломанных ящиков,
ни помойных ведер. Культурно тут жили, культурно.
Смирнов вздохнул облегченно и полез вверх. Вздохнул потому, что лезть
надо было на восьмой этаж. По старости лет отдыхая после каждых трех
этажей, он за какие-то десять минут добрался до восьмого.
Время было выбрано точно: ранние птички уже выпорхнули из этого
привилегированного гнезда, поздние - только-только за утренним кофе
приходили в себя.
Тяжело опираясь на палку и стараясь не стучать ею, Смирнов подошел к
элегантно обитой двери квартиры 66. В соседней квартире, почуяв его, вяло
гавкнула собака, гавкнула и замолчала, сытая ленивая сволочь. Отскочивший
было к спасительной лестнице Смирнов, вернулся на исходные. Замок был
новомодный, импортный, но несложный. Да и зачем замки в таком доме? Здесь
все под охраной: и жильцы, и квартиры.
Смирнов, недолго поманипулировав со связкой отмычек, открыл дверь,
тут же закрыл ее, вытер на всякий случай ноги о кокетливый половичок,
включил свет в прихожей (верхний свет зажегся и в холле) и осмотрелся.
Ничего себе жил (или живет?) кандидат экономических наук Иван
Вадимович Курдюмов! Ничего себе скромненькая двухкомнатная квартирка с
жилой площадью в двадцать восемь квадратных метров! Один холл, не входящий
в жилую площадь, был метров тридцати. Не холл - гостиная, обставленная с
импортным дефицитом и дорогим шиком. Смирнов, решив передохнуть, уселся в
развратно мягкое, убаюкивающее финское бархатное кресло. Не спеша выкурил
беломорину. Но пора и честь знать. И начал, как положено: по часовой
стрелке.
Одежный шкаф в прихожей. Несколько пальто, три плаща, две пуховые
куртки. Явно ни разу не одеваны владельцем с весны. Смирнов старательно
обшарил карманы. По собственному опыту знал, что, меняя одежду, часто
забываешь переложить из кармана в карман не очень нужные в этот момент
вещицы. Так и есть: металлическая мелочь, вот синенькая пятерка
заблудилась, початая пачка "Мальборо", носовой платок с узлом на углу.
Интересно, о чем не хотел забыть Иван Вадимович? Стоп, бумажка. "В восемь
вечера обязательно позвонить Вас. Фед." Василию Федоровичу, надо полагать.
Следует поинтересоваться, кто такой Василий Федорович.
Положив бумажку в свою записную книжку, Смирнов двинулся далее по
часовой стрелке. Спальня, спаленка скорей. Ах, спаленка! В розово-голубых
кружавчиках, оборочках, занавесочках, накидочках. А посередке -
трехспальное антикварное ложе под золотым покрывалом. Все-таки не педрила,
для педрилы слишком напоказ, скорее эротоман. Поехали.
Под покрывалом, под пышным одеялом, на и под матрацем - ничего.
Ночной столик. Дезодоранты, чтобы, значит, в процессе потом не вонять,
бумажные салфетки, импортные презервативы, слабительное "сенаде".
Бельевой шкаф. Вот теперь все ясненько. В специальном отделении были
сложены лифчики и трусики. Лифчиков побольше. Скромные, дешевые,
маленькие. Кандидат наук специализировался на
указницах-несовершеннолетках. Так сказать, растлитель-фетишист. Ни хрена в
спальне не было.
В кабинете Смирнов застрял надолго. По одной перетрясал книги.
Библиотека, правда, небогатая, томов двести, но сил затратил достаточно.
Перед тем, как начать потрошить письменный стол, отдохнул, сидя в кресле и
любуясь через окно Гоголевским бульваром. Не особо надеясь, Смирнов
приступил. Как и следовало ожидать, самый мизер - вероятно Курдюмов весьма
тщательно готовился к окончательному уходу из квартиры. Ни серьезных
бумаг, ни последних фотографий, ни телефонных книжек, ни записок для
памяти - ничего. Из писем - любовные малограмотные послания от юных
дурочек. Из бумаг - черновики докладов, с которыми выступали по
экономическим вопросам руководители партии и правительства.
Внимания заслуживали лишь карта Подмосковья, на которой чернильными
кружочками были отмечены несколько населенных пунктов, да два листочка,
исписанные Курдюмовской рукой. Убористый этот жесткий почерк был Смирнову
знаком: читал его рукописную автобиографию. Листки он нашел, вынув ящики
письменного стола. Часто случается, что неровно положенные бумаги при
выдвижении-задвижении ящика цепляются за стенки тумбы и дно верхнего ящика
и заваливаются по задней стенке вниз. Вот и эти два листочка завалились.
Ни карту, ни листки Смирнов на месте изучать не стал: сложил их в удобный
квадратик и спрятал в карман куртки.
Кухня, ванная... Ничего, кроме того, что Иван Вадимович был сыроедом,
аккуратистом, регулярно занимался зарядкой и по-дамски любовно относился к
собственной внешности.
Холл-гостиная вообще не представляла интереса, но он все же
подшерстил и ее. В баре он обнаружил бутылку черри-бренди, любимого своего
напитка. А что, заслужил. Налил себе большую рюмку и, ни о чем не думая, с
десять минут покайфовал в кресле. Тщательно вымыв и протерев рюмку в
ванной, он вернулся в холл. И тут пришла удача. Закрывая дверцы бара он
опустился на кривой ноге и, потеряв равновесие, темечком задел изящную
полку, на которой одиноко стояла венецианского стекла ваза с букетом
ковыля. Смирнов едва успел подхватить ее на лету. Полка располагалась чуть
выше его глаз, и поэтому когда, поправив букет, ставил вазу на место, он
не видел, что мешало стать ей плотно к стенке! Он пошарил по полке, и рука
наткнулась на нечто узкое и скользкое. Утвердив вазу, он стащил с полки
это нечто. В его руках оказалась кабинетная телефонная книжечка-алфавит.
Видимо, Курдюмов, звоня по телефону из холла, автоматически сунул книжечку
на полку и, увлеченный разговором или отвлеченный чем-то, начисто забыл
про нее. Смирнов наспех перелистал ее. Заполнена и довольно густо. Удача,
удача!
Он, таясь, вышел на балкон-лоджию. Маленькие-маленькие Казарян и
Кузьминский, стоявшие на углу Гоголевского бульвара и Гагаринского,
заметили его. Больше здесь делать нечего. Совершив инспекторский - не
оставил ли следов своего пребывания - обход, он открыл на щель дверь,
осмотрелся, выскочил из квартиры, закрыл ее и рванул к любимой своей
лестнице. На ходу сняв Варварины сильно маловатые ему меховые перчатки, он
расслабленно, с чувством хорошо исполненной работы, спустился вниз.
Делая акцент, Казарян страстно, как корова в стойле, ревел:
- Вот ты говоришь, нет его, не живет, а государственная организация -
справочное бюро пишет мне на бумажке, что есть! Видишь, видишь? Кому мне
верить - тебе или государству?
Не особо прячась, Смирнов пересек вестибюль и вышел на волю. В машину
лезть не хотелось. Постоял на перекрестке, ощущая любимую Москву.
Объявилась группа прикрытия. Войдя в роль приезжего кавказца, Казарян не
хотел выходить из нее. Ужасно закричал на Смирнова. С акцентом же:
- Ну, что стоишь, что стоишь?! Дело надо делать, дело! Залезай в
автомобиль, крути баранку, поехали!
Включая зажигание, Смирнов обернулся к ним, устроившимся на заднем
сидении, и, некрасиво раззевая пасть, пропел древнее:
- Как прекрасен этот мир, посмотри-и-и!
Кузьминский принюхался, возмущенно ахнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43