Я - безмозглая скотина, братцы.
- Ишь, удивил! Мы-то об этом давно знаем. Как сам допер? - спросил
Казарян.
- Я не мог знать о втором убийстве! Смерть дамочки милиция держит в
полном секрете: ведь так обделаться им редко удается. Но раз я знаю,
значит у меня имеется надежный источник. Противник далеко неглуп, и ему
просчитать Сырцова ничего не стоит. А раз просчитан Сырцов с его охраной
Татьяны, следовательно, просчитан и дом на набережной.
- Ты по-прежнему уверен, что информация о вашей беседе втроем
окажется у них? - осторожно поинтересовался Спиридонов.
- Я не могу надеяться на то, что "авось, пронесет", Алик! - Смирнов
вынул себя из глубокого кресла и в три шага, доковыляв до телефонного
аппарата, снял трубку и набрал номер. Долго ждал, пальцами левой руки
выбивая на зеленом сукне стола в ритме марша нервно-воинственную дробь.
Заговорил, наконец: - Здравствуйте, с вами говорит Александр Иванович
Смирнов... Да, да, именно он... Мне необходима справка о том, кто
проживает в квартире сто восемьдесят один в доме на набережной... Да, тот
самый... По тому, который у вас имеется, телефон Спиридонова... Жду.
Смирнов проследовал к своему креслу, уселся и, ни на кого не глядя
(глядя в пол), стал ждать.
- Может поужинаем, пока ждать приходится? - предложил Алик.
- Они обещали уложиться в пять минут, - объяснил ситуацию Смирнов.
Они успели за три минуты. Их звонки были тревожно-длинные, как
междугородние. Спиридонов снял трубку и перекинул ее через стол Смирнову.
Акробатический этюд был исполнен блестяще: Смирнов поймал ее, как надо -
микрофоном вниз, телефоном вверх - и без паузы заявил в нее:
- Я слушаю... Алик, записывай... Ходжаев Алексей Эдуардович, кандидат
искусствоведения...
- Ленчик! - ахнул Казарян. - Ленчик Ходжаев уже кандидат
искусствоведения! Уже в доме на набережной!
24
Алексей Эдуардович Ходжаев, он же в просторечьи - Ленчик, был фигурой
известной в киношно-театральном мире. Явившись в Москву лет двадцать пять
тому назад неизвестно откуда этот, загадочной национальности человек,
сумел убедить главрежа одного, не из последних, московских театров в том,
что он, Ходжаев Алексей Эдуардович, - замечательный актер, и был принят в
группу. Играл он мало, случайно и довольно плохо, но главрежу стал
необходим. А вскорости сильно повезло: знаменитый комедийный кинорежиссер,
окончательно запутавшись в поисках героя для своей ленты, с отчаяния в
последний момент взял Ленчика на эту роль. Очень быстро кинорежиссер
убедился, что Ленчик явно не подарок, но деваться было некуда, надо было
снимать, потому что уже завертелась неостановимая кинематографическая
карусель. Кинорежиссер недаром был знаменит: фильм получился хороший и
смешной, а Ленчик выглядел на экране вполне достойно. Пришла, можно даже
сказать, слава. Но Ленчик не купался в ней. Он использовал ее в делах
практически. Он завел множество нужных знакомств и почти до конца ушел во
вторую, неизвестную театральной общественности, жизнь. А для первой
числился в театре (лет через пять оттуда ушел), изредка для отмазки, а не
для заработка снимался в эпизодах, клубился иногда в актерских компаниях.
И процветал. И как процветал!
...Сначала грубый мужской жлобский голос спросил:
- Чего надо?
- Не чего, а кого. - Поправил его через неоткрываемую дверь суровый
Казарян. - А надо мне Ленчика Ходжаева.
Теперь поправил голос:
- Алексея Эдуардовича, - и замолк. Казарян пнул ногой роскошную
дверь, заглянул в глазок (он не светился, в него смотрели) и
поинтересовался хамски:
- Открывать думаешь?
- Алексея Эдуардовича подожду.
Ждали недолго. Баритональный тенор весело спросил (опять же через
дверь):
- Это ты, Роман?
- Рядом, значит, с холуем стоял! - с удовлетворением догадался
Казарян. На что холуй отреагировал немедленно:
- Полегче, ты, пока уши целы!
- Мусульманин, что ли? - опять в догадке осведомился Казарян.
За дверью отчетливо заскрипели зубами, сразу же шум легкой борьбы, а
затем успокаивающий всех и вся голос Ходжаева:
- Уймись, Аскерчик, он не со зла!
- Он у меня еще попляшет, армянская морда! - не успокаивался холуй, в
голосе которого уже ощутимо скрежетал акцент.
- Спокойней, спокойней, Арсенчик! И учти, во мне одна восьмая крови -
армянская - с едва уловимой угрозой завершил миротворческую свою миссию
Ходжаев и открыл дверь.
- Ходжикян! - подтверждая частичную принадлежность визави к
армянскому народу, приветствовал его Казарян.
- Казаров! - обрадовался возможности исковеркать фамилию гостя
Ходжаев. Довольные каждый самим собой, они, обнялись, похлопали друг друга
по спинам и расцепились, наконец.
Казарян огляделся. У вешалки, роскошной вешалки - гардероба стоял
рослый кавказский качок - сверкал глазами и тряс губами. Казарян, на ходу
снимая плащ, направился к вешалке. Качок стоял, как приколоченный к полу.
Казарян, стараясь не задеть его, повесил плащ, двумя руками погладил свою
прическу и вдруг неуловимым коротким движением нанес кованым башмаком
страшный удар по левой голени кавказца. Ничего не понимая от дикой шоковой
боли кавказец медленно сгибался, когда Казарян ударил его правой в
солнечное сплетение. Качок не сгибался, он теперь сломался на двое.
Казарян схватил его за волосы и ударил его голову об резко идущее вверх
колено. За волосы же с трудом отбросил в сторону.
Ходжаев задумчиво наблюдал за этой операцией. По завершении ее
подумал немного, разглядывая существующего в отключке телохранителя, и
твердо решил, что:
- Ты прав, Рома. За неуважение, за невоспитанность надо наказывать.
Они вдвоем ждали, когда молодой человек откроет глаза. Он открыл их минуты
через две, а еще секунд через двадцать взгляд этих глаз приобрел некую
осмысленность. Теперь он мог кое-что понять (из элементарных вещей), и
поэтому Казарян объяснил ему:
- Я - не армянская морда. Я - пожилой, уважаемый многими неплохими
людьми человек, который повидал на своем веку многое. В том числе и таких
бакланов, как ты. Запомни это, каратист.
Баклан-каратист смотрел на Ходжаева, который сочувственно заметил:
- Никогда не выскакивай, не спросясь, Аскерчик. Встань и умойся, - и
уже Казаряну: - Прошу, Ромочка.
И ручкой, эдак с вывертом изобразил приглашающий жест вообще и ко
всему: входи, пользуйся, бери! Казарян осмотрел извивающийся коридор со
многими дверями и полюбопытствовал:
- У тебя музыкальная комната есть?
- У меня все есть, как в Греции.
- Вот туда и пойдем. А ты еще и грек, оказывается?
- Был одно время. - Признался Ходжаев, увидев, что каратист,
пошатываясь, направился в ванную, распорядился ему вслед: - Умоешься,
слегка очухаешься - нам выпить в студию принесешь.
И впрямь студия, звукозаписывающая студия с новейшим оборудованием.
- Включи чего-нибудь погромче, - попросил Казарян, взял в каждую руку
по стулу и поставил их рядом с большим динамиком. Ходжаев поиграл на
клавиатуре пульта, и понеслась Мадонна. Вкусы у кандидата искусствоведения
были примитивные. Кандидат еще что-то поправил на пульте, убедился, что
все в порядке, и направился к Казаряну и двум стульям. Уселись.
- Следовательно, ты считаешь, что меня слушают, - констатировал
догадливый Ходжаев.
- Вероятнее всего, Ленчик.
- А почему, как думаешь?
- Потому что ты на них работаешь.
Мадонна сексуально визжала. Ходжаев, мутно глядя на Казаряна,
подмычал мелодии, не стесняясь, энергично поковырялся в носу и,
естественно, хорошо подумав во время свершения перечисленных актов,
спросил:
- Считаешь, что я в Конторе служу?
- Для такого вопроса ты слишком много думал. Значит, ты думал о
другом, Ленчик. Темнить собираешься?
- Сейчас я никому не служу, - цинично (не отрицая, что служил, когда
надо и кому надо) признался Ходжаев, а далее продолжил уже о другом:
- Времени совсем нет, понимаешь, Ромочка? Игорный бизнес,
оказывается, непростая штука. Кручусь, как белка в колесе, по восемнадцать
часов в сутки.
- А с дамочками как? - тоже о другом спросил Казарян.
- С дамочками туго. Забыл, как это делается.
- И не вспомнил, когда к тебе Татьяна Горошкина явилась?
- Так, - выпучив от сосредоточенности глаза, бессмысленно изрек
Ходжаев и повторил: - Так... что ты знаешь, Рома?
- Я разбежался и тебе все сказал. Мы еще с тобой долго-долго говорить
должны. Предварительно. Будем говорить, Ленчик?
Мадонна завопила о другом. Шелковое покрытие динамика аж слегка
шевелилось от этих воплей. Ходжаев думал. Подумав, ответил вопросом же:
- Есть ли смысл в этом разговоре?
- Твой вопрос, как я полагаю, надо понимать так: "Что я буду с этого
иметь?" Отвечаю: полезную для тебя информацию.
На этот раз времени на размышления у Ходжаева оказалось намного
больше: от дверей Арсенчик катил сервировочный столик с бутылкой виски,
чашей со льдом и тарелкой с соленым миндалем.
- Прошу вас, - вежливо предложил он выпивку, уже подкатив столик.
- Спасибо, - машинально поблагодарил Казарян.
- Я все запомнил, дорогой гость, - в ответ сказал Арсенчик.
- Он меня пугает? - удивленно поинтересовался Казарян у Ходжаева.
- Ну, молодой, молодой он! - уже раздраженно объяснил Арсенчикову
позицию Ходжаев. - Горячий. Налей-ка нам, гордый кавказец.
Глядя только на бутылку и стаканы, молодой горячий кавказец разлил по
двум толстым стаканам, кинул кубики льда и осведомился вроде бы опять у
бутылки:
- Я могу уйти?
- Иди отдыхай, - за бутылку ответил Ходжаев и, когда Арсенчик вышел,
сказал Казаряну: - Естественно, за эту информацию ты потребуешь информацию
у меня.
- А ты как думал? Баш на баш.
- Оно, конечно, баш на баш, но кто-нибудь, один из двоих всегда
выигрывает. Вот я и прикидываю, кто выиграет.
- Ты, - уверенно сказал Казарян.
- И что же я выиграю?
- Жизнь, Ленчик, свою жизнь или точнее: продолжение своей жизни.
- Следовательно, сейчас моя жизнь в опасности?
- Ты даже не представляешь в какой!
- В какой же? - не дрогнув поинтересовался Ходжаев.
- Не по правилам, Ленчик! - уличил его Казарян. - Не получив от тебя
ничего, я должен отдавать свои сведения бесплатно?
- Ты сказал мне страшные слова, Рома, а эти слова должны быть без
всяких условий подтверждены фактами или хотя бы мотивированными
предположениями. Здесь игры не бывает и правила отсутствуют.
Ходжаев взял со стола полный стакан и не спеша стал лить его в себя,
зубами придерживая льдинки. Отхлебнул и Казарян из второго стакана.
Похрустели миндалем. Как бы в оргазме задыхалась Мадонна.
- Ты прав, Ленчик, - наконец согласился Казарян. - Вполне
обоснованное и страшное предположение: мы в цепочке, звенья которой
методически и последовательно уничтожаются и будут уничтожаться в
дальнейшем.
- Я не причем, Рома. Я вне цепочки.
- В день самоубийства Горошкина его законная супруга действовала по
твоей подсказке. И вот чем все это закончилось!
- Чем? - тихо спросил уже сильно взбаламученный Ходжаев.
- Так ты не знаешь, что преданно любившая мужа Татьяна Горошкина,
узнав о его смерти, в непереносимом горе тотчас последовала вслед за ним,
приняв горсть снотворного и отворив все газовые конфорки?
- Ты выдумал все это, Рома, чтобы меня попугать посильнее?
- Дурачок, этим не пугают. Давай-ка выпьем еще.
Казарян налил Ленчику, налил себе, аккуратно ложечкой кинул в стаканы
по три льдинки и только после этого всего позволил себе взглянуть на
Ходжаева. Ленчик поплыл. Вроде все по-прежнему, - и поза, и выражение
лица, но было ясно - плыл, расплываясь в нечто студенисто-дрожащее.
- Ты выпей, выпей, - подсказал, что надо делать в такой ситуации,
Казарян. Проследив, как Ходжаев проделал это, добавил жалеючи:
- Они сочли целесообразным не сообщать тебе пока о ее смерти.
- Почему? - быстро спросил Ходжаев. Все-таки был стерженек в
пареньке: он сумел собраться.
- Чтобы ты не беспокоился и не готовил себя к подобным неприятностям.
Чтобы, когда обнаружится надобность, брать тебя доверчивым и тепленьким.
- Ты считаешь, что такая надобность обнаружится?
- Она уже обнаружилась, Ленчик. По моим сведениям и догадкам, они
извещены о том, что третьи лица знают о твоей связи с покойной ныне
Татьяной. Ты же сам знаешь, они любят делать дела один на один. Третьи
лица им пока недоступны по многим причинам, и поэтому, чтобы занять
привычную и выгодную позицию "один на один" они уберут тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
- Ишь, удивил! Мы-то об этом давно знаем. Как сам допер? - спросил
Казарян.
- Я не мог знать о втором убийстве! Смерть дамочки милиция держит в
полном секрете: ведь так обделаться им редко удается. Но раз я знаю,
значит у меня имеется надежный источник. Противник далеко неглуп, и ему
просчитать Сырцова ничего не стоит. А раз просчитан Сырцов с его охраной
Татьяны, следовательно, просчитан и дом на набережной.
- Ты по-прежнему уверен, что информация о вашей беседе втроем
окажется у них? - осторожно поинтересовался Спиридонов.
- Я не могу надеяться на то, что "авось, пронесет", Алик! - Смирнов
вынул себя из глубокого кресла и в три шага, доковыляв до телефонного
аппарата, снял трубку и набрал номер. Долго ждал, пальцами левой руки
выбивая на зеленом сукне стола в ритме марша нервно-воинственную дробь.
Заговорил, наконец: - Здравствуйте, с вами говорит Александр Иванович
Смирнов... Да, да, именно он... Мне необходима справка о том, кто
проживает в квартире сто восемьдесят один в доме на набережной... Да, тот
самый... По тому, который у вас имеется, телефон Спиридонова... Жду.
Смирнов проследовал к своему креслу, уселся и, ни на кого не глядя
(глядя в пол), стал ждать.
- Может поужинаем, пока ждать приходится? - предложил Алик.
- Они обещали уложиться в пять минут, - объяснил ситуацию Смирнов.
Они успели за три минуты. Их звонки были тревожно-длинные, как
междугородние. Спиридонов снял трубку и перекинул ее через стол Смирнову.
Акробатический этюд был исполнен блестяще: Смирнов поймал ее, как надо -
микрофоном вниз, телефоном вверх - и без паузы заявил в нее:
- Я слушаю... Алик, записывай... Ходжаев Алексей Эдуардович, кандидат
искусствоведения...
- Ленчик! - ахнул Казарян. - Ленчик Ходжаев уже кандидат
искусствоведения! Уже в доме на набережной!
24
Алексей Эдуардович Ходжаев, он же в просторечьи - Ленчик, был фигурой
известной в киношно-театральном мире. Явившись в Москву лет двадцать пять
тому назад неизвестно откуда этот, загадочной национальности человек,
сумел убедить главрежа одного, не из последних, московских театров в том,
что он, Ходжаев Алексей Эдуардович, - замечательный актер, и был принят в
группу. Играл он мало, случайно и довольно плохо, но главрежу стал
необходим. А вскорости сильно повезло: знаменитый комедийный кинорежиссер,
окончательно запутавшись в поисках героя для своей ленты, с отчаяния в
последний момент взял Ленчика на эту роль. Очень быстро кинорежиссер
убедился, что Ленчик явно не подарок, но деваться было некуда, надо было
снимать, потому что уже завертелась неостановимая кинематографическая
карусель. Кинорежиссер недаром был знаменит: фильм получился хороший и
смешной, а Ленчик выглядел на экране вполне достойно. Пришла, можно даже
сказать, слава. Но Ленчик не купался в ней. Он использовал ее в делах
практически. Он завел множество нужных знакомств и почти до конца ушел во
вторую, неизвестную театральной общественности, жизнь. А для первой
числился в театре (лет через пять оттуда ушел), изредка для отмазки, а не
для заработка снимался в эпизодах, клубился иногда в актерских компаниях.
И процветал. И как процветал!
...Сначала грубый мужской жлобский голос спросил:
- Чего надо?
- Не чего, а кого. - Поправил его через неоткрываемую дверь суровый
Казарян. - А надо мне Ленчика Ходжаева.
Теперь поправил голос:
- Алексея Эдуардовича, - и замолк. Казарян пнул ногой роскошную
дверь, заглянул в глазок (он не светился, в него смотрели) и
поинтересовался хамски:
- Открывать думаешь?
- Алексея Эдуардовича подожду.
Ждали недолго. Баритональный тенор весело спросил (опять же через
дверь):
- Это ты, Роман?
- Рядом, значит, с холуем стоял! - с удовлетворением догадался
Казарян. На что холуй отреагировал немедленно:
- Полегче, ты, пока уши целы!
- Мусульманин, что ли? - опять в догадке осведомился Казарян.
За дверью отчетливо заскрипели зубами, сразу же шум легкой борьбы, а
затем успокаивающий всех и вся голос Ходжаева:
- Уймись, Аскерчик, он не со зла!
- Он у меня еще попляшет, армянская морда! - не успокаивался холуй, в
голосе которого уже ощутимо скрежетал акцент.
- Спокойней, спокойней, Арсенчик! И учти, во мне одна восьмая крови -
армянская - с едва уловимой угрозой завершил миротворческую свою миссию
Ходжаев и открыл дверь.
- Ходжикян! - подтверждая частичную принадлежность визави к
армянскому народу, приветствовал его Казарян.
- Казаров! - обрадовался возможности исковеркать фамилию гостя
Ходжаев. Довольные каждый самим собой, они, обнялись, похлопали друг друга
по спинам и расцепились, наконец.
Казарян огляделся. У вешалки, роскошной вешалки - гардероба стоял
рослый кавказский качок - сверкал глазами и тряс губами. Казарян, на ходу
снимая плащ, направился к вешалке. Качок стоял, как приколоченный к полу.
Казарян, стараясь не задеть его, повесил плащ, двумя руками погладил свою
прическу и вдруг неуловимым коротким движением нанес кованым башмаком
страшный удар по левой голени кавказца. Ничего не понимая от дикой шоковой
боли кавказец медленно сгибался, когда Казарян ударил его правой в
солнечное сплетение. Качок не сгибался, он теперь сломался на двое.
Казарян схватил его за волосы и ударил его голову об резко идущее вверх
колено. За волосы же с трудом отбросил в сторону.
Ходжаев задумчиво наблюдал за этой операцией. По завершении ее
подумал немного, разглядывая существующего в отключке телохранителя, и
твердо решил, что:
- Ты прав, Рома. За неуважение, за невоспитанность надо наказывать.
Они вдвоем ждали, когда молодой человек откроет глаза. Он открыл их минуты
через две, а еще секунд через двадцать взгляд этих глаз приобрел некую
осмысленность. Теперь он мог кое-что понять (из элементарных вещей), и
поэтому Казарян объяснил ему:
- Я - не армянская морда. Я - пожилой, уважаемый многими неплохими
людьми человек, который повидал на своем веку многое. В том числе и таких
бакланов, как ты. Запомни это, каратист.
Баклан-каратист смотрел на Ходжаева, который сочувственно заметил:
- Никогда не выскакивай, не спросясь, Аскерчик. Встань и умойся, - и
уже Казаряну: - Прошу, Ромочка.
И ручкой, эдак с вывертом изобразил приглашающий жест вообще и ко
всему: входи, пользуйся, бери! Казарян осмотрел извивающийся коридор со
многими дверями и полюбопытствовал:
- У тебя музыкальная комната есть?
- У меня все есть, как в Греции.
- Вот туда и пойдем. А ты еще и грек, оказывается?
- Был одно время. - Признался Ходжаев, увидев, что каратист,
пошатываясь, направился в ванную, распорядился ему вслед: - Умоешься,
слегка очухаешься - нам выпить в студию принесешь.
И впрямь студия, звукозаписывающая студия с новейшим оборудованием.
- Включи чего-нибудь погромче, - попросил Казарян, взял в каждую руку
по стулу и поставил их рядом с большим динамиком. Ходжаев поиграл на
клавиатуре пульта, и понеслась Мадонна. Вкусы у кандидата искусствоведения
были примитивные. Кандидат еще что-то поправил на пульте, убедился, что
все в порядке, и направился к Казаряну и двум стульям. Уселись.
- Следовательно, ты считаешь, что меня слушают, - констатировал
догадливый Ходжаев.
- Вероятнее всего, Ленчик.
- А почему, как думаешь?
- Потому что ты на них работаешь.
Мадонна сексуально визжала. Ходжаев, мутно глядя на Казаряна,
подмычал мелодии, не стесняясь, энергично поковырялся в носу и,
естественно, хорошо подумав во время свершения перечисленных актов,
спросил:
- Считаешь, что я в Конторе служу?
- Для такого вопроса ты слишком много думал. Значит, ты думал о
другом, Ленчик. Темнить собираешься?
- Сейчас я никому не служу, - цинично (не отрицая, что служил, когда
надо и кому надо) признался Ходжаев, а далее продолжил уже о другом:
- Времени совсем нет, понимаешь, Ромочка? Игорный бизнес,
оказывается, непростая штука. Кручусь, как белка в колесе, по восемнадцать
часов в сутки.
- А с дамочками как? - тоже о другом спросил Казарян.
- С дамочками туго. Забыл, как это делается.
- И не вспомнил, когда к тебе Татьяна Горошкина явилась?
- Так, - выпучив от сосредоточенности глаза, бессмысленно изрек
Ходжаев и повторил: - Так... что ты знаешь, Рома?
- Я разбежался и тебе все сказал. Мы еще с тобой долго-долго говорить
должны. Предварительно. Будем говорить, Ленчик?
Мадонна завопила о другом. Шелковое покрытие динамика аж слегка
шевелилось от этих воплей. Ходжаев думал. Подумав, ответил вопросом же:
- Есть ли смысл в этом разговоре?
- Твой вопрос, как я полагаю, надо понимать так: "Что я буду с этого
иметь?" Отвечаю: полезную для тебя информацию.
На этот раз времени на размышления у Ходжаева оказалось намного
больше: от дверей Арсенчик катил сервировочный столик с бутылкой виски,
чашей со льдом и тарелкой с соленым миндалем.
- Прошу вас, - вежливо предложил он выпивку, уже подкатив столик.
- Спасибо, - машинально поблагодарил Казарян.
- Я все запомнил, дорогой гость, - в ответ сказал Арсенчик.
- Он меня пугает? - удивленно поинтересовался Казарян у Ходжаева.
- Ну, молодой, молодой он! - уже раздраженно объяснил Арсенчикову
позицию Ходжаев. - Горячий. Налей-ка нам, гордый кавказец.
Глядя только на бутылку и стаканы, молодой горячий кавказец разлил по
двум толстым стаканам, кинул кубики льда и осведомился вроде бы опять у
бутылки:
- Я могу уйти?
- Иди отдыхай, - за бутылку ответил Ходжаев и, когда Арсенчик вышел,
сказал Казаряну: - Естественно, за эту информацию ты потребуешь информацию
у меня.
- А ты как думал? Баш на баш.
- Оно, конечно, баш на баш, но кто-нибудь, один из двоих всегда
выигрывает. Вот я и прикидываю, кто выиграет.
- Ты, - уверенно сказал Казарян.
- И что же я выиграю?
- Жизнь, Ленчик, свою жизнь или точнее: продолжение своей жизни.
- Следовательно, сейчас моя жизнь в опасности?
- Ты даже не представляешь в какой!
- В какой же? - не дрогнув поинтересовался Ходжаев.
- Не по правилам, Ленчик! - уличил его Казарян. - Не получив от тебя
ничего, я должен отдавать свои сведения бесплатно?
- Ты сказал мне страшные слова, Рома, а эти слова должны быть без
всяких условий подтверждены фактами или хотя бы мотивированными
предположениями. Здесь игры не бывает и правила отсутствуют.
Ходжаев взял со стола полный стакан и не спеша стал лить его в себя,
зубами придерживая льдинки. Отхлебнул и Казарян из второго стакана.
Похрустели миндалем. Как бы в оргазме задыхалась Мадонна.
- Ты прав, Ленчик, - наконец согласился Казарян. - Вполне
обоснованное и страшное предположение: мы в цепочке, звенья которой
методически и последовательно уничтожаются и будут уничтожаться в
дальнейшем.
- Я не причем, Рома. Я вне цепочки.
- В день самоубийства Горошкина его законная супруга действовала по
твоей подсказке. И вот чем все это закончилось!
- Чем? - тихо спросил уже сильно взбаламученный Ходжаев.
- Так ты не знаешь, что преданно любившая мужа Татьяна Горошкина,
узнав о его смерти, в непереносимом горе тотчас последовала вслед за ним,
приняв горсть снотворного и отворив все газовые конфорки?
- Ты выдумал все это, Рома, чтобы меня попугать посильнее?
- Дурачок, этим не пугают. Давай-ка выпьем еще.
Казарян налил Ленчику, налил себе, аккуратно ложечкой кинул в стаканы
по три льдинки и только после этого всего позволил себе взглянуть на
Ходжаева. Ленчик поплыл. Вроде все по-прежнему, - и поза, и выражение
лица, но было ясно - плыл, расплываясь в нечто студенисто-дрожащее.
- Ты выпей, выпей, - подсказал, что надо делать в такой ситуации,
Казарян. Проследив, как Ходжаев проделал это, добавил жалеючи:
- Они сочли целесообразным не сообщать тебе пока о ее смерти.
- Почему? - быстро спросил Ходжаев. Все-таки был стерженек в
пареньке: он сумел собраться.
- Чтобы ты не беспокоился и не готовил себя к подобным неприятностям.
Чтобы, когда обнаружится надобность, брать тебя доверчивым и тепленьким.
- Ты считаешь, что такая надобность обнаружится?
- Она уже обнаружилась, Ленчик. По моим сведениям и догадкам, они
извещены о том, что третьи лица знают о твоей связи с покойной ныне
Татьяной. Ты же сам знаешь, они любят делать дела один на один. Третьи
лица им пока недоступны по многим причинам, и поэтому, чтобы занять
привычную и выгодную позицию "один на один" они уберут тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43