Ну, как?
- Я ведь ко всему прочему еще и мужик, Александр Иванович. Мэн.
- А теперь последнее мое предложение. Ты со всеми потрохами, без
вопросов и условий переходишь ко мне работать и работаешь на меня так, как
я захочу. Работа будет оплачиваться.
Сырцов повернул голову, посмотрел, наконец, Смирнову в глаза:
- Я себя высоко ценю, Александр Иванович, очень высоко.
- Про "очень" ты зря, - как бы а парт высказался Смирнов. - Но в
общем-то, человек и должен ценить себя высоко, разумно определяя, что он
может стоить. Я заплачу тебе как надо, Жора.
- Откуда у вас капитал, полковник милиции в отставке?
- Да или нет?
- А если да?
- Ну, ну, паренек, напрягись, без "если"!
- Да.
Чудесненько. Меня сейчас к Алику Спиридонову домой подбросишь и
приступай сразу же. Помолясь предварительно.
- Дом на набережной? - попытался искрометно угадать Сырцов.
- Дом на набережной, Жора, задачка для элементарного топтуна.
Проследить, отметить по местам и доложить. А крутить - раскручивать того
неосторожного любовника покойной Татьяны Вячеславовны придется серьезной
компанией, чтобы рвать его на куски со всех сторон. Нет, Жора, работка
твоя будет посодержательней. Был у нас недавно вождь один, ты, может, еще
на демонстрациях его портрет на палке носил, по имени-отчеству Юрий
Егорович. Помнишь такого?
- Ну.
- Господи, как я не люблю нынешнего модного "Ну"! Да или нет?
- Да помню, помню! Перед глазами стоит, как живой!
Смирнов неодобрительным хмыком осудил излишне бойкий тон Сырцова, но
словесно отчитывать его не стал. К изложению задания приступил:
- Перво-наперво найди его и не отпускай. От страха он сейчас как бы
полунелегал, по конспиративным квартирам мечется. Исходные - телефон
сестры, у которой он до недавнего времени постоянно скрывался. Сейчас, я
думаю, Казарян его оттуда спугнул. Найдешь его, и тогда начнется главная
работа: доскональное выявление его связей. Хорошенько отработаешь эти
связи, и мы с тобой по ним стаю сыскных пустим.
- А кто на конце, Александр Иванович?
- Вот об этом тебе знать рановато, Жора. Все понятно, или мне еще
пожевать, чтобы ты проглотил?
- Все понятно, - заверил Сырцов, поднялся со скамейки, стал напротив,
засунул руки в карманы широких штанин и, покачиваясь на каблуках, спросил:
- на кого вы работаете, Александр Иванович?
- Ты меня по двум предыдущим делам знаешь, Жора. - Опираясь на палку,
поднялся со скамейки Смирнов. - И убедился, что работаю только на себя.
Сырцов ухмыльнулся понятливо и спросил кстати:
- Сейчас у вас деньги. Бабки от кого-то идут?

21
Игорь Дмитриевич послушно гулял у полукруглой скамейки, завершавшей
скульптурно-архитектурный комплекс памятника Грибоедову, который, если
снять с него мундир, запросто сошел бы за известного советского писателя
Евгения Воробьева, автора знаменитого романа "Высота". Гулял Игорь
Дмитриевич в паре с по-английски строго элегантным пятидесятилетним
гражданином, принадлежность которого к определенному ведомству
обнаруживалась лишь излишней тщательностью разработки образа джентльмена
на прогулке. Джентльмен первым увидел Смирнова и откровенно узнал, не
скрывая, что знаком со смирновскими фотографиями и приметами. Узнал,
улыбнулся встречно и, обернувшись к Игорю Дмитриевичу, взглядом дал
понять, что знакомить его надо со Смирновым.
Познакомились и гуляючи пошли по осеннему Чистопрудному бульвару.
Молча шли, пока не выдержал Игорь Дмитриевич.
- Александр Иванович, я так и не понял из нашего телефонного
разговора для чего столь спешно необходима эта наша встреча втроем.
- Присядем где-нибудь в укромном месте, и я подробно расскажу вам и
Витольду Германовичу... я правильно запомнил ваше имя-отчество? - перебив
сам себя осведомился у джентльмена Смирнов и, получив утвердительный
кивок, продолжил: - Зачем мне понадобилась экстренная встреча с вами.
Игорь Дмитриевич при первой встрече со Смирновым убедился в его
ослином упрямстве и за бесперспективностью разговор прекратил. Витольд же
Германович просто принял правила игры. Коль о цели экстренной встречи
можно говорить только в укромном месте, то надо следовать в это место.
Лучшее время Чистых прудов - ранняя осень. Лучшее время для посещения
Чистых прудов - где-то у трех пополудни. Нежаркое, но растлевающее
размаривающее солнце сквозь уже поредевшую листву вершила свое коварное
дело: редкие московские бездельники, попадавшиеся навстречу, не шли, не
брели даже - расслабленно плелись в экстатической и самоуглубленной
томности.
Пути Смирнова и Зверева никогда не пересекались: и тот и другой,
увидев друг друга, сразу поняли это. Тем откровеннее был взаимный интерес
- они, не скрываясь, рассматривали друг друга.
- Я о вас, Александр Иванович, премного наслышан, - с эдакою
изысканной старомодностью завел беседу джентльмен Зверев. Экстренной
встречи тема этой беседы не касалась, значит, можно.
- Стукачи нашептывали? - Поморгав, простодушно поинтересовался
Смирнов.
- Экий же вы... - Витольд Германович чуть запаузил, чтобы подобрать
точное, но не очень обидное слово, - неудобный в беседе человек.
- И не только в беседе, - заверил Александр Иванович, но собачьим
своим нюхом учуяв ненужное хвастовство этих слов, мигом перевернулся и
стал по отношению к себе грустным и ироничным: - Как всякий пенсионер, я -
лишний на просторах родины чудесной. Лишний, естественно мешает, а
мешающий человек всем неудобен, как провинциал с мешком арбузов в
московском метро в часы пик.
Все понял Витольд Германович - умный, подлец, - усмехнулся мягко и
заметил еще мягче, хотя и с укором:
- Самоунижение суть гордыня, Александр Иванович. А для нас,
православных, нет греха страшней гордыни.
- Для нас, православных, самые страшные грехи - воровство да лень. А
гордыня... Это не грех, это национальная черта. Мы все гордимся:
самодержавием, империей, развалом империи, коммунизмом, борьбой с
коммунизмом, шовинизмом, интернационализмом, широтой души, неумением жить,
уменьем жить, неприхотливостью, привередливостью... Иной выдавит из себя
кучу дерьма в сортире и то гордится: никто, мол, в мире такой кучи сделать
не может окромя русского человека.
- Ох, и не любите вы свой народ, Александр Иванович! - почти любя
Смирнова за эту нелюбовь, восхитился Зверев.
- Я, Витольд Германович, - с нажимом произнес нерусское имя-отчество
Смирнов, - не русский народ не люблю, а правителей его пятисотлетних,
начиная с психопата Грозного, кончая маразматиком Брежневым, которые
приучили мой народ соборно, как любят выражаться холуи, - пииты этого
пятисотлетия, проще - стадно - гордиться, раздуваясь от национальной
исключительности, а по одиночке ощущать себя ничтожнее и несчастнее
любого, кто прибыл из-за кордона и не говорит по-русски.
- Дальнейших, после Брежнева, называть опасаетесь? - Витольд
Германович хотел отыграться за "Витольда Германовича".
- После Брежнева, кроме идиотского путча, пока ничего и не было, - не
задумываясь, легко отпарировал Смирнов.
Не заметя как, они прошли пруд и вышли к Стасовской гостинице
(индийский ресторан, как всегда, ремонтировали, поэтому он был просто не
взят в расчет).
- Где ваше укромное местечко? - напомнил о себе Игорь Дмитриевич.
Не ответив, Смирнов, сильнее обычного хромая на брусчатке, пересек
трамвайные пути и вышел на тротуар. Игорь Дмитриевич был прилипчив, как
комар:
- Так где же?
Смирнов взмахом палки очертил некий магический эллипс, охватывавший
все двухэтажье по ту сторону трамвайных рельсов и вспомнил ностальгически:
- Вот тут во времена моей молодости укромных местечек было - не
счесть!
И пошел себе дальше - на Маросейку. Свернул за угол. У цветочного
магазинчика пересекли, нарушая, проезжую часть и уткнулись в рыбное кафе.
Смирнов ласково объяснил:
- Когда оно только открылось, мы это кафе "На дне" звали. Короткое
время здесь было хорошо.
- Сюда? - поинтересовался нетерпеливый Игорь Дмитриевич.
- А сейчас здесь отвратительно. - Завершил свою информацию о рыбном
кафе Смирнов и, пройдя метров двадцать, оповестил о конце пути: - Вот
сюда!
Хорошая деревянная дверь с неряшливым металлическими цацками скрывала
за собой лестницу необычайной узости и крутизны. Они долго карабкались
вверх - она еще и высока была, пока не достигли гардеробной, где
жуликоватый (по первому впечатлению) метрдотель почему-то потребовал с
каждого по пятерке и только после этого ввел в зал.
В темный зал. Светилась только стойка.
- Усади нас поудобнее, бугорок. Чтобы никто не мешал, - не видя во
тьме мэтра, тихо приказал ему Смирнов. Ох, и нюх же у людей этой
профессии! Мэтр кожей ощутил опасность, исходившую от двоих из троицы и
определил их: приблизившись до внятной видимости, он, переводя взгляд со
Смирнова на Зверева, четко доложил:
- Сию минуту. Отдельный столик, я бы сказал даже кабинет. Устроит?
- Устроит, устроит... - проворчал Смирнов. - Куда идти-то?
Мэтр вывел их во второй зал, где было посветлее. По углам его
располагались некие подобия полисадников, за штакетником которых
существовали привилегированные столы. Поднявшись на приступочку по трем
ступенькам, трое устроились за столом.
Несколько фамильярно положив ладони на стол, мэтр, интимно улыбаясь
Смирнову и Звереву (мол, знаю кто вы, но никому не скажу), всеобъемлюще
проинформировал и нарисовал перспективу:
- У нас, в принципе, самообслуживание, но я распоряжусь, чтобы бармен
обслужил вас как официант.
Условный милицейский рефлекс заставил Смирнова сесть поплотнее к
стене и лицом к залу. Выложив из кармана куртки на стол портсигар и
зажигалку, он безапелляционно распорядился:
- Что пожрать - пусть бармен и кухня соображают. Бутылку хорошего
коньяка, лучше всего марочного грузинского, бутылку сухого, тоже
грузинского, и водички такой и сякой, - и в завершение признался: - Я
сладкую водичку люблю.
Считая разговор законченным, Смирнов вынул из портсигара беломорину
и, лихо ее заломив, воткнул в собственные уста. Мэтр сообщил язвительно и
сочувствующе:
- У нас, в принципе, не курят.
- В том же самом принципе, что и самообслуживание? - с ходу зацепился
за повторенное словечко Смирнов. - Тогда, браток, распорядись, чтобы было
можно.
- Только незаметно, чтоб другим завидно не было, - из каких-то своих
соображений понизив голос, сказал мэтр и удалился. Смирнов только
прикурил, пряча в ладошке папиросу, затянулся и, оглядев собутыльников,
предложил:
- Пока жратву и выпивку не принесли, я начну, пожалуй, а?

22
Магнитофонная запись:
И.Д. За этим и пришли сюда. Мы слушаем вас, Александр Иванович.
А.И. Вы все торопитесь, Игорь Дмитриевич, а я торопливых боюсь. Они,
конечно, делают все быстро, но плохо. Я люблю обстоятельность, точность и
мягкий, неслышный, а потому стремительный ход любого дела, которое
делается обстоятельно и точно.
И.Д. Вы считаете, что нам с Витольдом Германовичем крайне необходимо
знать, что вы любите и что не любите?
А.И. Во всяком случае, иметь в виду.
И.Д. Простите, но я не понял вас.
А.И. А что тут понимать? Не мешайте, вот и все.
И.Д. Я, мы - мешаем?
А.И. Очень.
И.Д. Еще раз простите, но мы можем отказаться от ваших услуг.
А.И. Да Бога ради. Насколько я помню, это вы упросили меня взяться за
это неважно пахнущее дело.
В.Г. Мне кажется, Александр Иванович, что вы уже добились
необходимого для вас накала атмосферы общения. Мы уже в раздражении, мы
уже плохо ориентируемся от злости, мы уже слабо контролируем нами
сказанное - вы добились своего, так что начинайте. С фактов.
А.И. Лучше с людей. С персоналий. С вас, Витольд Германович. О ходе
своей работы я ежедневно отчитываюсь в письменном виде перед Игорем
Дмитриевичем, а он знакомит с этим материалом только одного человека -
вас. За последние тридцать шесть часов я стал ощущать, что возможна утечка
моей, именно моей, информации.
В.Г. Доказательства утечки имеются?
А.И. Прямых, неопровержимых, так сказать, нет. Но события,
свершившиеся после вашего знакомства с моей информацией, наводят меня на
мысль об определенной связи этих событий с этой информацией.
В.Г. Вы подозреваете меня?
А.И. Больше некого.
В.Г. Непредвиденные совпадения, случайные соответствия,
непредвиденный расклад фактов - возможны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43