Они терпели,
выпивая, боялись спугнуть капризную пьянь. Совещание плавно перешло в
обед, который вскорости закончили. После кофе Смирнов слегка отрезвел.
Расплачиваясь с официантом, он приступил к делу:
- Следующая наша встреча здесь же ровно через пять дней. Будет
представлен отчет по последней и единственной нашей версии. Вас же я прошу
собрать сведения, без усилий идущие к вам в руки. Только надо чтобы уши
были хорошо открыты. Это помогает.
- Превращаемся в мелких стукачей, - заметил Игорь Дмитриевич.
- Вы не согласны? - грозно спросил Смирнов.
- Согласны. Согласны, - поспешил ликвидировать назревший конфликт
Витольд Германович. - Нам пора, Игорь Дмитриевич.
Смирнов, отодвинув бумажку подальше от глаз, изучал счет. Изучил,
извлек из внутреннего кармана пиджака толстую пачку крупных купюр и щедро
отстегнул от нее. Официант поблагодарил и удалился.
- Не кажется ли вам, Александр Иванович, - не выдержал Игорь
Дмитриевич, - что нашему сильно обедневшему государству довольно накладно
часто оплачивать все это?
И он широким жестом указал на недавно бывший, действительно,
роскошным пиршественный стол. Смирнов посмотрел на стол, а потом перевел
взгляд за окошко, туда, где в солнечном желтом осеннем московском переулке
уже стоял "Мерседес", у которого ожидая, притулились шофер и охранник.
- А это нашему обедневшему государству оплачивать каждодневно - не
накладно, Игорь Дмитриевич? - Смирнов потыкал пальцем в окошко.
- Ох, и надоели же вы мне! - не выдержал Витольд Германович и,
подхватив под руку Игоря Дмитриевича, повел его к миниатюрной раздевалке,
где импозантный швейцар, тоже видно из рецидивистов, ждал с элегантно
распахнутым для наиболее комфортабельного влезания пальто Игоря
Дмитриевича. Оба, наконец, оделись и, безмолвно поклонясь Смирнову,
удалились к ждущему их "Мерседесу".
Воробьевский слухач встал из-за дальнего углового столика, подошел к
столику смирновскому, склонился слегка, шаря и отсоединяя нечто под
столешницей.
- Как записалось? - для порядка спросил Смирнов.
- Как в доме звукозаписи на улице Качалова, - хвастливо отрапортовал
слухач и, вынув хитрую пуговицу из собственного уха, собрал все свои
технические причиндалы. - Я свободен на сегодня?
- Только сначала все это на нормальную пленку перепиши.
- Ну, естественно. В моей машине-лаборатории мне понадобится на это
не более двадцати минут. Перегоню на скорости и все. Качество отличное,
страховаться не надо. Вы здесь подождете?
Слухач ушел в свою машину-лабораторию.
- Марат Палыч! - позвал Смирнов. Марконя мгновенно явился и, собачьим
блатным инстинктом ощущая, что полковнику сейчас одному не хорошо, сел
рядом и спросил, сочувствуя:
- Худо, ваше высокоблагородие?
- Худо, Марконя.
- Так вы водки как следует выпейте.
- Я уже выпил.
- Вы перед ними ваньку валяли, а не пили.
- Просек?
- Что я - неумный? Так чем помочь, Иваныч?
- Музыку хорошую включи.
- А какая для вас хорошая теперь?
- Паренек тут очень громко орет, что у него предчувствие Гражданской
войны. Вот ее.
- Сей момент исполним, - обрадовался Марконя (была у него запись) и
удалился за кулисы.
Яростный Шевчук музыкальным криком и хрипом, проклиная, воспевал
сегодняшний день. Смирнов сильно пригорюнился, слушая душевного этого
паренька. Еще чуть - и слезы по щеке.
Но все испортил Сырцов. Войдя, он переключил Шевчука.
- Марик, а ну выключи!
Марконя вышел навстречу Сырцову, пожал руку и объяснил: - Пахан
желает это слушать. Так что потерпи.
Вроде бы мелочь, но настроение поломали. Слеза ушла и, как сказал уже
упомянутый Егор Кузьмич Лигачев, чертовски захотелось работать.
- Марат Палыч, кинь на стол для отставного капитана чего-нибудь
побольше, но попроще. Пожалеем наше обедневшее государство.
- Сильно выпивши? - поинтересовался Сырцов, присаживаясь.
- В меру, - Смирнов вдруг с восторженным вниманием стал рассматривать
Сырцова. - Сырцов, ты, случаем, не из Ростова?
- Брянский я.
- Ну все равно рядом. В пятьдесят третьем я одного домушника знатного
из Ростова брал. Фамилия его тоже была Сырцов. Не родственник, Жора?
Может, дядя или дед?
- Если вы этого ростовского Сырцова не выдумали просто, то память у
вас, Александр Иванович, замечательная.
- Не выдумал, ей богу, не выдумал. Как живой перед глазами: широкий
такой, чернявый с сединой, с перебитым носом. На тебя, в общем-то, не
очень похож.
- Отыгрались за Шевчука. Полностью, - признал свое поражение Сырцов.
- С Василием Федоровичем вроде все в порядке. Я его на Коляшиных ребят
оставил и к вам. Зачем вызывали?
- Для информации. Ты меня слушаешь?
- Ну?
- По человечески отвечай! - ни с того, ни с сего заорал Смирнов.
- Я вас внимательно слушаю, Александр Иванович.
А Смирнов говорить не стал. Достал портсигар, извлек беломорину,
проскрипел зажигалкой, прикурил и закурил, глубоко затягиваясь. Потом,
регулярно, как бензиновый движок, стал пускать дымовые кольца. Сначала
ровно круглые, плотные, они растелаясь в воздухе, кривились, теряя форму
и, бледнея до неуловимости, исчезали.
- Ну? - демонстративно повторил Сырцов. Не выдержали нервишки.
Смирнов сунул окурок в пепельницу и признался:
- Я вот здесь полчаса назад им Василия Федоровича отдал.
- А мы с чем остались?
- Ни с чем.
- Смысл?
- Проблематическая возможность выйти на охотников.
- А на кой хрен нам охотники?
- Они людей убивают, Жора.
- Кто теперь людей не убивает! - философски заметил Сырцов. - А
Василий Федорович - единственный реальный кончик. Ну, ладно. Что делать
будем?
- Думать, Жора, думать.
Они мрачно думали, когда вернулся слухач, положил кассету на стол и
объявил:
- Тепленькая. Можете слушать. - И с чувством исполненного долга
удалился.
- Что там? - вяло спросил Сырцов.
- Моя беседа с Игорем Дмитриевичем и Зверевым, в которой я Василия
Федоровича заложил.
- Понятно. - Сырцов почитал этикетку коньяка, почитал этикетку водки,
выбрал водку, налил полный фужер. Дорого яичко к христову дню: именно в
этот момент появился официант с фурчащей яичней с беконом. Закрыв глаза,
медленно и неостановимо Сырцов - с устатку - перелил содержимое фужера в
свой желудок и принялся за яичницу.
Смирнов по-стариковски умильно наблюдал как Сырцов ест. Яичница была
из пяти яиц, да бекона Марконя не пожалел.
- Наелся? - спросил Смирнов, когда Сырцов со звоном уронил на
сковородку нож и вилку. Сырцов кивнул и рыгнул.
- Спасибо, что не обосрался! - поблагодарил его Смирнов.
- Пардон! - поспешно извинился Сырцов и еле успел перехватить
следующий подкат рыгания. - Я у вас еще работаю, Александр Иванович?
- Сейчас самая работа и начинается, - сказал Смирнов.
35
На первое была запись разговора в кафе Маркони. Без энтузиазма
приняли к сведению.
На десерт предназначалась Алуся. Ее привел из кухни Кузьминский, где
она свободно излагала Варваре свои мысли о настоящем искусстве. Она
уселась на диван, по-девичьи широко раскинула клешеную юбку, заставив
Кузьминского сдвинуться к углам обширного дивана.
- Слушаю вас, господа, - произнесла она тонким голосом.
- Слушать, в основном, будем мы, - поправил ее Смирнов. - Но для
начала, дорогая Алла, пойми и прочувствуй обстоятельства, в которых ты
оказалась. Ты крепко стояла на ножках, когда Курдюмов был здесь: все его
связи шли через тебя, и поэтому тебя берегли, как яичко с кащеевой
смертью. Сейчас все изменилось - ты никому не нужна и отчасти опасна для
тех, кто пользовался этой цепочкой через тебя - связи. Тебя ведь и
шлепнуть могут, дорогая моя.
- Кто? - спросила Алуся без волнения.
- Вот видишь, - обрадовался Смирнов, - наши желания совпадают: ты
хочешь знать кто это, и мы хотим.
- Не совсем, - не согласилась Алуся. - Я из любопытства, а вы для
злодейства.
- Любопытство - не то чувство, которое испытывает человек, которому
грозит смертельная опасность. Не верю я в такую лихость, Алла. Сердце-то
екнуло? - по-отечески отчитал ее Смирнов.
- Екнуло по началу, как не екнуть от такого. Только сразу же поняла,
что вы мне заплеуху лепите. Чтобы от страха помягче и разговорчивей стала.
Ну кому нужна моя непутевая жизнь, старички?
- Тем, кто опасается, что непутевая Алуся где-нибудь кому-нибудь так,
между прочим, ляпнет о том, что узнала совершенно по-посреднически
случайно и чему значения не придавала. И этот ляп лишит их привилегии,
больших бабок, а, может быть, и жизней. Имеет ли смысл им давать полную
свободу даровитой артистке резвиться, как она хочет? Лучший же способ
лишить свободы - лишить жизни. Такова их профессиональная логика, Алла, -
долбил в одну точку Смирнов.
- Ну, а если я расскажу вам все, что вы хотите от меня узнать, то три
старичка и один пожилой дядечка образуют вокруг меня непробиваемое
Суворовское каре и защитят от самого страшного ворога?
- Гляди ты, сколько слов мудреных знает! - искренне удивился пожилой
дядечка Кузьминский.
- Не совсем так, Алла. - Смирнов был терпелив и нежен, как зубной
врач. - Если они узнают, что сведения, смертельно страшащие их, известны
не одной только Алусе, а целому ряду заинтересованных лиц, то убийство
известной артистки им ничегошеньки уже не дает. Убийство - страшное дело,
Алла, и даже убийцы, по возможности, стараются его избегать.
- Что вы хотите от меня? - серьезно спросила Алуся. Аргументация
Смирнова, казалось, произвела на нее впечатление.
- Ответить на несколько вопросов по курдюмовским и, естественно, по
твоим связям.
36
Бабье лето, уходя, баловало народонаселение Подмосковья вовсю и
ненавязчивым желтым солнцем, и нежно выцветшим, будто продернутым
серебряной нитью, голубым небом, нивесть откуда еле ощущаемым теплым
ветром, и золотом - на деревьях, на земле, в полете - листом. Золото
листьев было всех сортов и оттенков: от тяжелого густого червоного до
блестящего, как надраенная солдатская пряжка: поддельного африканского.
Прикрыв от солнца длинным козырьком каскетки заметные свои глаза, он
в непроизвольной неге прогуливался берегом известной среднерусской речки
Клязьмы. Удобнее гулять было бы по той стороне, что называется высокий
берег: там и берег выше, там и грунт потверже, там и симпатичная тропка
пробита.
Но ему хотелось гулять именно по той стороне, и он гулял именно по
этой стороне, путаясь в высокой серой пыльной траве и часто попадая
ногами, обутыми в подходящие для этого дела почти доходящие до икр
кроссовки, неожиданные ямы и ямки.
Ему предоставили полную схему ежедневных (с возможными и
контролируемыми отклонениями) скупых передвижений Василия Федоровича.
Самой для него привлекательной частью схемы оказалась ежедневная (исключая
экстроординарные пропуски) пробежка-отвлечение (от непосильных трудов,
вечно утомленного банкира вдоль Клязьмы, пробежка, которая давала ему, как
он утверждал в кругу друзей, заряд энергии на весь следующий день.
Василий Федорович, естественно, бегал симпатичной тропкой по твердому
грунту на той стороне, а он искал удобного для себя местечка на этой.
Клязьма повернула, ушла от домов дачного поселка и вышла на простор. На
том, высоком берегу, фундаментальный забор санатория, за бетонными плитами
которого густой лес, на этом - широкая пройма, заросшая местами саженцами,
да еще в целых листочках орешником. Орешник рос кустами, а через несколько
куп от него шла очень приличная и мало пользуемая автомобилистами
асфальтовая полоса, ведущая на основную трассу.
Именно здесь, вот на этом двухсотметровом отрезке его место. Он
трижды отмерил эти двести метров, оценивая достоинства и недостатки двух,
похожих на взрывы зарослей орешника. Выбрал, наконец, и отправился в
Москву пить пиво.
37
Вечером он осторожно спустил с асфальтовой полосы свой "жигуленок" на
дальнюю обочину и поставил его так, чтобы не было видно номеров. Из
багажника вынул рабочий кейс и складной велосипед, которым не
воспользовался: к облюбованным кущам он шел пешком еле заметной тропкой,
пробитой мальчишескими босыми ногами, кейс и велосипед он нес в руках.
Обустраиваясь в кустах, он позволил себе для уверенности в
предстоящем успехе негромко и игриво напевать:
- Знаю я одно прелестное местечко:
Под горой там маленькая речка!
Он любил изредка пошутить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
выпивая, боялись спугнуть капризную пьянь. Совещание плавно перешло в
обед, который вскорости закончили. После кофе Смирнов слегка отрезвел.
Расплачиваясь с официантом, он приступил к делу:
- Следующая наша встреча здесь же ровно через пять дней. Будет
представлен отчет по последней и единственной нашей версии. Вас же я прошу
собрать сведения, без усилий идущие к вам в руки. Только надо чтобы уши
были хорошо открыты. Это помогает.
- Превращаемся в мелких стукачей, - заметил Игорь Дмитриевич.
- Вы не согласны? - грозно спросил Смирнов.
- Согласны. Согласны, - поспешил ликвидировать назревший конфликт
Витольд Германович. - Нам пора, Игорь Дмитриевич.
Смирнов, отодвинув бумажку подальше от глаз, изучал счет. Изучил,
извлек из внутреннего кармана пиджака толстую пачку крупных купюр и щедро
отстегнул от нее. Официант поблагодарил и удалился.
- Не кажется ли вам, Александр Иванович, - не выдержал Игорь
Дмитриевич, - что нашему сильно обедневшему государству довольно накладно
часто оплачивать все это?
И он широким жестом указал на недавно бывший, действительно,
роскошным пиршественный стол. Смирнов посмотрел на стол, а потом перевел
взгляд за окошко, туда, где в солнечном желтом осеннем московском переулке
уже стоял "Мерседес", у которого ожидая, притулились шофер и охранник.
- А это нашему обедневшему государству оплачивать каждодневно - не
накладно, Игорь Дмитриевич? - Смирнов потыкал пальцем в окошко.
- Ох, и надоели же вы мне! - не выдержал Витольд Германович и,
подхватив под руку Игоря Дмитриевича, повел его к миниатюрной раздевалке,
где импозантный швейцар, тоже видно из рецидивистов, ждал с элегантно
распахнутым для наиболее комфортабельного влезания пальто Игоря
Дмитриевича. Оба, наконец, оделись и, безмолвно поклонясь Смирнову,
удалились к ждущему их "Мерседесу".
Воробьевский слухач встал из-за дальнего углового столика, подошел к
столику смирновскому, склонился слегка, шаря и отсоединяя нечто под
столешницей.
- Как записалось? - для порядка спросил Смирнов.
- Как в доме звукозаписи на улице Качалова, - хвастливо отрапортовал
слухач и, вынув хитрую пуговицу из собственного уха, собрал все свои
технические причиндалы. - Я свободен на сегодня?
- Только сначала все это на нормальную пленку перепиши.
- Ну, естественно. В моей машине-лаборатории мне понадобится на это
не более двадцати минут. Перегоню на скорости и все. Качество отличное,
страховаться не надо. Вы здесь подождете?
Слухач ушел в свою машину-лабораторию.
- Марат Палыч! - позвал Смирнов. Марконя мгновенно явился и, собачьим
блатным инстинктом ощущая, что полковнику сейчас одному не хорошо, сел
рядом и спросил, сочувствуя:
- Худо, ваше высокоблагородие?
- Худо, Марконя.
- Так вы водки как следует выпейте.
- Я уже выпил.
- Вы перед ними ваньку валяли, а не пили.
- Просек?
- Что я - неумный? Так чем помочь, Иваныч?
- Музыку хорошую включи.
- А какая для вас хорошая теперь?
- Паренек тут очень громко орет, что у него предчувствие Гражданской
войны. Вот ее.
- Сей момент исполним, - обрадовался Марконя (была у него запись) и
удалился за кулисы.
Яростный Шевчук музыкальным криком и хрипом, проклиная, воспевал
сегодняшний день. Смирнов сильно пригорюнился, слушая душевного этого
паренька. Еще чуть - и слезы по щеке.
Но все испортил Сырцов. Войдя, он переключил Шевчука.
- Марик, а ну выключи!
Марконя вышел навстречу Сырцову, пожал руку и объяснил: - Пахан
желает это слушать. Так что потерпи.
Вроде бы мелочь, но настроение поломали. Слеза ушла и, как сказал уже
упомянутый Егор Кузьмич Лигачев, чертовски захотелось работать.
- Марат Палыч, кинь на стол для отставного капитана чего-нибудь
побольше, но попроще. Пожалеем наше обедневшее государство.
- Сильно выпивши? - поинтересовался Сырцов, присаживаясь.
- В меру, - Смирнов вдруг с восторженным вниманием стал рассматривать
Сырцова. - Сырцов, ты, случаем, не из Ростова?
- Брянский я.
- Ну все равно рядом. В пятьдесят третьем я одного домушника знатного
из Ростова брал. Фамилия его тоже была Сырцов. Не родственник, Жора?
Может, дядя или дед?
- Если вы этого ростовского Сырцова не выдумали просто, то память у
вас, Александр Иванович, замечательная.
- Не выдумал, ей богу, не выдумал. Как живой перед глазами: широкий
такой, чернявый с сединой, с перебитым носом. На тебя, в общем-то, не
очень похож.
- Отыгрались за Шевчука. Полностью, - признал свое поражение Сырцов.
- С Василием Федоровичем вроде все в порядке. Я его на Коляшиных ребят
оставил и к вам. Зачем вызывали?
- Для информации. Ты меня слушаешь?
- Ну?
- По человечески отвечай! - ни с того, ни с сего заорал Смирнов.
- Я вас внимательно слушаю, Александр Иванович.
А Смирнов говорить не стал. Достал портсигар, извлек беломорину,
проскрипел зажигалкой, прикурил и закурил, глубоко затягиваясь. Потом,
регулярно, как бензиновый движок, стал пускать дымовые кольца. Сначала
ровно круглые, плотные, они растелаясь в воздухе, кривились, теряя форму
и, бледнея до неуловимости, исчезали.
- Ну? - демонстративно повторил Сырцов. Не выдержали нервишки.
Смирнов сунул окурок в пепельницу и признался:
- Я вот здесь полчаса назад им Василия Федоровича отдал.
- А мы с чем остались?
- Ни с чем.
- Смысл?
- Проблематическая возможность выйти на охотников.
- А на кой хрен нам охотники?
- Они людей убивают, Жора.
- Кто теперь людей не убивает! - философски заметил Сырцов. - А
Василий Федорович - единственный реальный кончик. Ну, ладно. Что делать
будем?
- Думать, Жора, думать.
Они мрачно думали, когда вернулся слухач, положил кассету на стол и
объявил:
- Тепленькая. Можете слушать. - И с чувством исполненного долга
удалился.
- Что там? - вяло спросил Сырцов.
- Моя беседа с Игорем Дмитриевичем и Зверевым, в которой я Василия
Федоровича заложил.
- Понятно. - Сырцов почитал этикетку коньяка, почитал этикетку водки,
выбрал водку, налил полный фужер. Дорого яичко к христову дню: именно в
этот момент появился официант с фурчащей яичней с беконом. Закрыв глаза,
медленно и неостановимо Сырцов - с устатку - перелил содержимое фужера в
свой желудок и принялся за яичницу.
Смирнов по-стариковски умильно наблюдал как Сырцов ест. Яичница была
из пяти яиц, да бекона Марконя не пожалел.
- Наелся? - спросил Смирнов, когда Сырцов со звоном уронил на
сковородку нож и вилку. Сырцов кивнул и рыгнул.
- Спасибо, что не обосрался! - поблагодарил его Смирнов.
- Пардон! - поспешно извинился Сырцов и еле успел перехватить
следующий подкат рыгания. - Я у вас еще работаю, Александр Иванович?
- Сейчас самая работа и начинается, - сказал Смирнов.
35
На первое была запись разговора в кафе Маркони. Без энтузиазма
приняли к сведению.
На десерт предназначалась Алуся. Ее привел из кухни Кузьминский, где
она свободно излагала Варваре свои мысли о настоящем искусстве. Она
уселась на диван, по-девичьи широко раскинула клешеную юбку, заставив
Кузьминского сдвинуться к углам обширного дивана.
- Слушаю вас, господа, - произнесла она тонким голосом.
- Слушать, в основном, будем мы, - поправил ее Смирнов. - Но для
начала, дорогая Алла, пойми и прочувствуй обстоятельства, в которых ты
оказалась. Ты крепко стояла на ножках, когда Курдюмов был здесь: все его
связи шли через тебя, и поэтому тебя берегли, как яичко с кащеевой
смертью. Сейчас все изменилось - ты никому не нужна и отчасти опасна для
тех, кто пользовался этой цепочкой через тебя - связи. Тебя ведь и
шлепнуть могут, дорогая моя.
- Кто? - спросила Алуся без волнения.
- Вот видишь, - обрадовался Смирнов, - наши желания совпадают: ты
хочешь знать кто это, и мы хотим.
- Не совсем, - не согласилась Алуся. - Я из любопытства, а вы для
злодейства.
- Любопытство - не то чувство, которое испытывает человек, которому
грозит смертельная опасность. Не верю я в такую лихость, Алла. Сердце-то
екнуло? - по-отечески отчитал ее Смирнов.
- Екнуло по началу, как не екнуть от такого. Только сразу же поняла,
что вы мне заплеуху лепите. Чтобы от страха помягче и разговорчивей стала.
Ну кому нужна моя непутевая жизнь, старички?
- Тем, кто опасается, что непутевая Алуся где-нибудь кому-нибудь так,
между прочим, ляпнет о том, что узнала совершенно по-посреднически
случайно и чему значения не придавала. И этот ляп лишит их привилегии,
больших бабок, а, может быть, и жизней. Имеет ли смысл им давать полную
свободу даровитой артистке резвиться, как она хочет? Лучший же способ
лишить свободы - лишить жизни. Такова их профессиональная логика, Алла, -
долбил в одну точку Смирнов.
- Ну, а если я расскажу вам все, что вы хотите от меня узнать, то три
старичка и один пожилой дядечка образуют вокруг меня непробиваемое
Суворовское каре и защитят от самого страшного ворога?
- Гляди ты, сколько слов мудреных знает! - искренне удивился пожилой
дядечка Кузьминский.
- Не совсем так, Алла. - Смирнов был терпелив и нежен, как зубной
врач. - Если они узнают, что сведения, смертельно страшащие их, известны
не одной только Алусе, а целому ряду заинтересованных лиц, то убийство
известной артистки им ничегошеньки уже не дает. Убийство - страшное дело,
Алла, и даже убийцы, по возможности, стараются его избегать.
- Что вы хотите от меня? - серьезно спросила Алуся. Аргументация
Смирнова, казалось, произвела на нее впечатление.
- Ответить на несколько вопросов по курдюмовским и, естественно, по
твоим связям.
36
Бабье лето, уходя, баловало народонаселение Подмосковья вовсю и
ненавязчивым желтым солнцем, и нежно выцветшим, будто продернутым
серебряной нитью, голубым небом, нивесть откуда еле ощущаемым теплым
ветром, и золотом - на деревьях, на земле, в полете - листом. Золото
листьев было всех сортов и оттенков: от тяжелого густого червоного до
блестящего, как надраенная солдатская пряжка: поддельного африканского.
Прикрыв от солнца длинным козырьком каскетки заметные свои глаза, он
в непроизвольной неге прогуливался берегом известной среднерусской речки
Клязьмы. Удобнее гулять было бы по той стороне, что называется высокий
берег: там и берег выше, там и грунт потверже, там и симпатичная тропка
пробита.
Но ему хотелось гулять именно по той стороне, и он гулял именно по
этой стороне, путаясь в высокой серой пыльной траве и часто попадая
ногами, обутыми в подходящие для этого дела почти доходящие до икр
кроссовки, неожиданные ямы и ямки.
Ему предоставили полную схему ежедневных (с возможными и
контролируемыми отклонениями) скупых передвижений Василия Федоровича.
Самой для него привлекательной частью схемы оказалась ежедневная (исключая
экстроординарные пропуски) пробежка-отвлечение (от непосильных трудов,
вечно утомленного банкира вдоль Клязьмы, пробежка, которая давала ему, как
он утверждал в кругу друзей, заряд энергии на весь следующий день.
Василий Федорович, естественно, бегал симпатичной тропкой по твердому
грунту на той стороне, а он искал удобного для себя местечка на этой.
Клязьма повернула, ушла от домов дачного поселка и вышла на простор. На
том, высоком берегу, фундаментальный забор санатория, за бетонными плитами
которого густой лес, на этом - широкая пройма, заросшая местами саженцами,
да еще в целых листочках орешником. Орешник рос кустами, а через несколько
куп от него шла очень приличная и мало пользуемая автомобилистами
асфальтовая полоса, ведущая на основную трассу.
Именно здесь, вот на этом двухсотметровом отрезке его место. Он
трижды отмерил эти двести метров, оценивая достоинства и недостатки двух,
похожих на взрывы зарослей орешника. Выбрал, наконец, и отправился в
Москву пить пиво.
37
Вечером он осторожно спустил с асфальтовой полосы свой "жигуленок" на
дальнюю обочину и поставил его так, чтобы не было видно номеров. Из
багажника вынул рабочий кейс и складной велосипед, которым не
воспользовался: к облюбованным кущам он шел пешком еле заметной тропкой,
пробитой мальчишескими босыми ногами, кейс и велосипед он нес в руках.
Обустраиваясь в кустах, он позволил себе для уверенности в
предстоящем успехе негромко и игриво напевать:
- Знаю я одно прелестное местечко:
Под горой там маленькая речка!
Он любил изредка пошутить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43