Апостолы Иисуса пришли к ней. До них к ней пришли греки, еще ранее
минойцы. С тех пор такую религию создали катары, ее нашли квакеры, секта
танцующих ангелов. И на Востоке, и в Африке к ней обращались не один
раз... и каждый раз эта религия не смогла затронуть массы, ей оставались
привержены лишь адепты. Люди - или по крайней мере те из них, кто вел за
собой людей - всегда терпеть не могли харизматизм, они не хотели его и не
нуждались в нем. В то же время все эти духовные вожди - пресвитер, жрец,
священник - не могли обойтись без доктрины, так как она давала им
превосходство над прочими людьми. Харизматизм не давал им ничего.
Кроме, разумеется, знания души и вечной жизни.
Управляемые мужским началом люди создают культуру, в которой
доминирует мужское начало, и такого же типа религию: Бог-мужчина,
всевластные Заветы, сильное центральное правительство, нетерпимость к
поиску и исследованиям, подавление сексуальных устремлений, глубокий
консерватизм (нельзя же менять то, что установлено Отцом), строгое
различие между полами в одежде и поведении, и глубочайшее отвращение к
гомосексуальности.
Управляемые женским началом люди, которые создают культуры с
доминированием женского начала, имеют религию, центром которой является
Мать: Богу-женщине служат весталки, функционирует либеральное
правительство, сочувствующее широким массам и помогающее обездоленным,
проявляется большая терпимость к экспериментаторству, либеральный взгляд
на секс, некоторая размытость между внешними признаками полов и неприятие
кровосмешения.
Культура, в которой доминирует отцовское начало, всегда стремится
навязать себя другим, в то время как женской культуре это чуждо. Таким
образом, отцовская культура имеет тенденцию к главенству, а женская
культура, зарождающаяся в глубинах мужской, периодически восстает против
нее и, часто, погибает. Этот процесс - не этапы эволюции, это фазы,
определяемые качанием маятника.
Сторонники мужского типа культуры медленно сами себя отравляют.
Сторонники женской культуры разлагаются, что тоже один из видов
отравления. Время от времени можно встретить лицо, испытывающее равное
влияние, как отца, так и матери, и впитавшее в себя лучшие качества обоих.
Как правило же, люди относятся либо к одной, либо к другой категории -
грань между ними слишком зыбка, чтобы на ней можно было удержаться...
За исключением Лидома.
Мы либеральны в искусстве, в технических исследованиях, в любом
выражении нашей натуры. Одновременно мы крайне консервативны в
определенных областях: каждый из нас убежден, что никогда не расстанется с
умением работать руками и обрабатывать землю. Мы воспитываем детей,
которые будут следовать родителям, а не только отцу или только матери;
наша религия - это Дети. Мы отрицаем и отвергаем все ценности прошлого
кроме нас самих, хотя и сознаем, что в прошлом было много красоты. Это та
цена, которую мы платим за отречение и за душевное здоровье, это та стена,
которую мы выстроили между нами и мертвым прошлым. Это единственное табу,
единственное требование по отношению к породившим нас.
Как и хомо сапиенс, мы были рождены землей и земными существами; мы
происходим от расы полу-зверей, полу-дикарей - от людей. Как и хомо
сапиенс, мы не хотим знать имен тех, кто нас породил. Наши человеческие
родители построили нам укрытие и заботились о нас, пока мы не возмужали,
но не открылись нам. В отличие от большинства людей они знали себя поэтому
не хотели, чтобы мы их обожествили. Только они и наши матери знали, что мы
существуем как нечто новое на поверхности Земли. Они ни за что не выдали
бы нас хомо сапиенс, так как мы отличались от них, а хомо сапиенс, как все
стада, стаи, рои, в глубине сердца считают все отличающееся от них опасным
и подлежащим уничтожению тем более, чем более имеется сходства с ними (о,
как ужасна горилла, как отвратителен бабуин!). Кроме того, ведь в каком-то
отношении мы можем превосходить их, обладая технологиями и устройствами,
превышающими их уровень техники (вспомни реакцию на спутник, Чарли). Это
превосходство будет абсолютно подавляющим, поскольку сексуальная
активность хомо сапиенс заключена внутри определенный условных границ. В
этом и лежит ключ к разгадке всей несправедливости, злобы, зависти. В
сообществе людоедов аморально не есть человечину."
Кнопка щелкнула, и Чарли Джонс пришел в себя, глядя в сардонически
улыбающиеся глаза Филоса.
Ошеломленный, он сказал по-английски:
- Ну и дела!

- Сегодня без боулинга, дорогая?
- Да, дорогой. Я позвонила Тилли Смит упросила ее пропустить разик.
Она была рада, и я тоже.
- Вы что, девушки, поссорились?
- О, нет! Совсем напротив. Просто... ну, Тилли стала очень нервной
последнее время. Она чувствует это, и я знаю, что я чувствую тоже. Она
вообще бросила бы боулинг лишь бы не ссориться со мной. Она знает, что так
и будет, если не бросит.
- Наверное, эта опять простата сказывается!
- Дело в том, что у нее нет простаты, как у Смита.
- Да, конечно. Герб, ты такой скандальный!
- Секс... это как штаны.
- Чего?... О, дорогой опять ты философствуешь. Ладно, выкладывай, что
там у тебя?
- Я не философствую. Скорее занимаюсь тем, что ты называешь
сочинением басен.
- Баснописец!
- Да, если хочешь. Секс - это как штаны. Вот послушай. Выхожу я из
дома по Бегония Драйв к главной авеню, прохожу два квартала, покупаю
сигареты и иду назад. По пути я прохожу мимо многих людей, и никто не
замечает.
- Все замечают, что ты большой славный...
- Нет, подожди, послушай. Никто фактически меня не замечает. Если ты
опросишь всех этих людей, то выяснишь, что они не помнят меня. Некоторые
говорят, что проходил здесь такой, большинство не знает. Теперь
опрашиваешь тех, кто помнит: какие штаны были на мне? Ведь это могли быть
рабочие брюки, парусиновые, штаны от смокинга с шелковыми черными
нашивками или габардиновые брюки.
- Это все к сексу не относится.
- Подожди, имей терпение. Предположим теперь, что я выхожу из дома и
иду в аптеку без штанов.
- Совсем голый?
- Ага. Ну, кто это заметит?
- Ты не дойдешь до авеню. Не смей ходить мимо Палмерсов.
- Все заметят - правильно! Итак - секс. Все имеют брюки, неважно
какие, лишь бы не слишком приметные. Человек идет в брюках по делу, никто
его не замечает, никого он не беспокоит. Но! Когда на нем нет брюк, когда
он совсем голый, вот тогда все и начинается. Всех он трогает, всем до него
дело. Вот так и Тилли.
- О, Тилли это не будет трогать.
- Я не об этом. Я имею в виду, что у Тилли сейчас такая же ситуация.
Ее трогает, что ты не можешь с ней идти заниматься боулингом потому, что
она слишком нервная.
- Ты, наверное, прав, знаешь, что секс - это как штаны. Только не
рассказывая никому об этом, вывернут так, что ты говорил, будто Тилли не
носит панталон.
Жанетт пронзительно хохочет.
- Придумать же такое! Какие-нибудь старые штаны!
- Во всяком случае, это объясняет ситуацию. Точно. Старые штаны,
новые штаны, чужие штаны, голубые штаны.
- Заткнись и не вздумай испытать на себе.

Выйдя из зала, они столкнулись с Милвисом:
- Как дела, Чарли Джонс?
- В порядке, - улыбнувшись ответил Чарли, - думаю, что вы, лидомцы,
самый удивительный народ, который когда-либо жил на нашей старушке-Земле.
Придти к настоящей религии, перенеся мутацию, в то время как все остальные
испарились - это что-то.
- Значит, ты одобряешь нас?
- Если принять саму идею... что ж, я скажу - да! Как жаль, что раньше
не было хотя бы несколько таких, как вы, ну, чтобы так молились и все
такое.
Милвис и Филос обменялись взглядами.
- Нет, - глубокомысленно сказал Филос, как будто бы Чарли здесь на
было, - нет, еще не время.
- А когда же?
- Думаю, нужно увидеть Обрыв, - отвечал Филос, - вдвоем: Чарли и я.
- Зачем? - не понимал Милвис.
Филос лишь улыбнулся, и его темные глаза заблестели:
- Дорога назад длинная.
Теперь уже улыбнулся и Милвис, и кивнул в знак согласия.
- Рад, что у тебя сложилось о нас хорошее мнение, Чарли Джонс.
Надеюсь, оно не изменится.
- Что дальше, - поинтересовался Чарли, когда они с Филосом
проследовали дальше по коридору. Они спустились в шахту, а когда оказались
в главном дворе, Чарли потребовал ответа: - Что весь этот разговор значил?
Есть еще кое-что, чего ты не знаешь, - произнес Филос, помахивая
рукой мальчику, который ему подмигнул.
- То, что ты хочешь показать мне у Обрыва?
- Наш разговор с Милвисом означает, - продолжал Филос, не обращая
внимания на вопрос Чарли, - что тебе не повредит хорошая длительная
прогулка после того, как я расскажу тебе продолжение истории.
- Она настолько тяжела? - рассмеялся Чарли.
Филос не поддержал его.
- Да, она настолько тяжела. Чарли примолк, а они тем временем вышли
из Медицинского блока и пересекали открытое пространство, двигаясь в новом
для Чарли направлении.
- Мне не хватает темноты, - снова заговорил Чарли, глядя на
серебристое небо. - Звезды... а как насчет астрономии, Филос, геофизики и
всех таких наук, где нужно понимать немного больше, чем в оливковых
плантациях и грядках с рассадой?
- Все это есть в памяти церебростиля на случай, если неожиданно
возникнет необходимость. Пока же, - отвечал Филос, - это подождет.
- Подождет чего?
- Пока на Земле можно будет жить.
- Сколько же времени это продлится?
- Никто не может знать, - пожал плечами Филос. - Сиес считает, что мы
должны запускать спутник каждые сто лет, чтобы контролировать процесс.
- Каждые сто лет? Бога ради, Филос, сколько же лет вы собираетесь
существовать взаперти?
- Столько, сколько потребуется. Видишь ли, Чарли, человечество
провело тысячелетия, ориентируясь на космос. В наших документах есть
больше информации о составе белых карликов, чем о строении Земли, по
которой мы ступаем. Хорошая аналогия: нам необходимо несколько
уравновесить наши знания, потратив немного времени на освоение Земли, а не
космоса. Один из ваших писателей, кажется, Уайли сказал как-то, что мы
должны от изучения объекта перейти к изучению субъекта.
- Но тем временем вы остановились в развитии! - вскричал Чарли,
указывая на фигуру лидомца в отдалении, который терпеливо и монотонно
полол грядки сапой. - Что, вы так и будете ждать десять тысяч лет?
- Что такое десять тысяч лет для истории расы?
Они молча шагали по холмистой местности, пока несколько смущенный
Чарли не рассмеялся и не ответил: - Мне непривычно так рассуждать...
Послушай, я все еще не представляю, откуда пошли лидомцы.
- Понимаю, - задумчиво протянул Филос. - Все началось с первых двух,
а им наследовали очень развитые и дальновидные люди. Как уже рассказывал
тебе в своем "письме", они постарались скрыть от нас свои имена, можешь
быть уверен, что так же осторожны они были с остальным миром. Хомо сапиенс
никогда не одобрил бы идею замещения себя, не правда ли?
- Боюсь, что ты прав.
- Прав и в том случае, если бы новые виды непосредственно и не
вступили бы в конкуренцию, - кивнул Филос. - Что же, хотя мы и не знаем,
кто были эти первые лидомцы, нам ясно, что они должно быть были очень
знающими людьми в самых разных областях знания. Например, они создали
первый церебростиль и заложили основы науки о А-поле, хотя, полагаю,
первое поле было генерировано лишь тогда, когда мы остались одни.
Экспериментировали ли они на нас или трудились для нас до самой смерти,
или довели работу до определенного этапа, а потом предоставили нас самим
себе и отправились в неведомое - не могу сказать. Знаю только наверное,
что небольшая колония лидомцев жила в огромной пещере в горе,
открывавшейся в совершенно недоступную долину. Лидомцы не спускались в
долину до тех пор, пока не было создано А-поле и их зона обитания не была
изолирована от остального мира.
- Значит, воздух не был радиоактивным и ничего такого не произошло?
- Нет.
- Тогда получается, что лидомцы фактически сосуществовали с хомо
сапиенс в течение некоторого времени!
- Конечно. Их могли бы обнаружить только с воздуха. Когда появилось
А-поле, эта проблема была снята.
- Как же выглядит Лидом сверху?
- Мне говорили, - сообщил Филос, - что сверху сфера выглядит, как
горы.
- Филос, все лидомцы очень похожи друг на друга. Вы что, все - одна
семья?
- И да и нет. Вначале лидомцев было двое, и они не состояли в
родстве. Все остальные произошли от них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27