Герб, тоже жадно следит за экраном и, не поворачивая головы,
спрашивает:
- В чем дело?
- Нечего ребенку на это смотреть, - шипит Жанетт. Она даже слегка
задохнулась то ли из-за Дейва, то ли из-за переживаемых страстей.
"Мне больно! - пронзительно верещит Она на экране, по ее лицу
проходит дрожь и глаза закрываются. - А-а-ах... - уже стонет она... -
давай, давай, сделай мне больно, еще, еще-о-о".
Дейв срывает с глаз руку матери:
- Я хочу смотреть!
- Будет так, как я скажу или... - гаркает на него Гейл, глядя на
экран.
Тут обезумевший Дейв кусает Жанетт за руку. Она взвизгивает и
жалуется:
- Он укусил меня!
Теперь с экрана не менее, чем на семидесяти футах
суперполихроматической пленки со звуковой дорожкой, торопливо и кратко
объясняют, что уже давно произошло недоразумение, и что Она и Брут
фактически состояли все это время в браке, что Она ужасно страдала все это
время, что их матримониальные безумства объясняются, на самом деле,
легальностью их брака. Экран заливает яркий солнечный свет, звучат медные
трубы, и ошарашенные зрители разминают ноги и мигают, привыкая к прежней
действительности.
- Не надо разрешать ему смотреть все это, - прокурорским тоном
говорит Герб.
- Я и не разрешала, он сам смотрел. Да еще и укусил меня.
Возникает пауза, и тут-то Дейв понимает, что он совершил что-то
наказуемое; мальчик не знает, как выйти из этого положения, в конце концов
он начинает всхлипывать и ударяется в слезы. Его утешают и дают малиновый
шербет и рогалик. Первоначально шербет был на палочке, но потом он сполз с
нее; Дейв не знает, что делать с ним - сначала он прилип к руке, а затем
стек точно на складку на брюках. Герб разрешает это затруднение, запихнув
весь кусок сыну в рот. В этот момент экран вновь вспыхивает, и начинается
второй фильм.
- Наконец-то фильм для Дейва, - на второй минуте выносит приговор
Герб. - Почему бы им вначале не показывать вестерн, тогда детям не
придется смотреть, что им не положено.
- Садись мне на колени, дорогой, - зовет Жанетт. - Тебе видно?
Дейву хорошо видна схватка на краю пропасти, падающее тело, старик с
переломанными костями у подножья, злодей в широкополой шляпе, склонившийся
над ним, хлынувшая изо рта старика кровь: "Я... Чак... Фрич... помоги!"
Злодей хохочет: "Ты Чак Фрич? Да? Именно это я хотел знать!" С этими
словами злодей выхватывает кольт сорок пятого калибра, грохочет выстрел,
тело старика содрогается от попавших в него пуль, бедняга корчится в
агонии, изо рта его вырываются стоны. Камера уже не показывает, как злодей
наступает ковбойским сапогом на лицо старика, зато видно, как он ударом
ноги спихивает тело с уступа и оно летит далее вниз в каньон.
Выезжая из кинотеатра на замызганную улицу, Герб задумчиво
произносит:
- Да, завтра я позвоню им, я спрошу у них, почему они не показывают
вначале вестерн.

Они пришли к Вумби, чей дом и двор были окружены замысловато
сплетенной изгородью: в грунт были вкопаны столбы, а между ними посажены
вьющиеся растения. Сам Вумби, молодой человек с орлиным носом,
продемонстрировал Чарли, что изгородь, представляет собой нечто цельное с
домом, так как стены также были устроены подобным образом, а потом
оштукатурены взятой поблизости глиной. После высыхания дом белился, в
белила был добавлен фиолетовый цвет. Поверх соломенной крыши был высажен
дерн, повсеместно растущий на Лидоме. Весь дом выглядел чудесно, особенно
удобна была внутренняя планировка - ведь глиняные перегородки не требовали
брусьев и досок стандартной длины, и чем большую кривизну имели стены, тем
прочнее они были. Точно так же изогнутый лист бумаги может стоять на боку.
Гросид, Назив и их дети тоже отправились вместе с Чарли показать ему
дом Вумби и другие достопримечательности. После они все вместе с Вумби и
его детьми отправились к Аборпу, чей дом был построен из уплотненного
грунта, который набивался в деревянную опалубку и уплотнялся вручную
четырьмя сильными парнями, стоявшими поверх опалубки и трамбовавшими грунт
с помощью тяжелого деревянного бревна. После высыхания опалубка снималась.
Как и плетеный дом, внешний вид дома из грунта можно было легко
разнообразить.
Затем они посетили дом Обтре, построенный из тесаного камня в виде
отдельных кубов. Каждый куб имел свою собственную куполообразную крышу,
устроенную очень просто. Внутренне пространство куба заполнялось грунтом
до самого верха, затем грунт уплотнялся и поверх него укладывалась
штукатурка слоем толщиной не менее фута. После того, как конструкция
устоялась, весь грунт выбирался изнутри. Чарли сообщили, что такой дом
может стоять хоть тысячу лет. Дальше Чарли с компанией путешествовали уже
в сопровождении Обтре и его детей.
Эдек жил в доме из бревен, проконопаченном мхом, Виомор устроился
прямо внутри холма, выкопав себе нечто вроде пещеры, оштукатурив и
облицевав ее изнутри вручную полированным деревом, а кое-где и камнем.
Пиант построил себе дом из дикого камня с крышей из дерна, изнутри все
стены были увешаны отличными коврами, снаружи Чарли увидел ручной работы
ткацкий станок, на котором все ковры и были изготовлены. Ему удалось также
увидеть, как Пиант с товарищами работали за станком, в то время как двое
малышей орудовали челноком. Пиант с товарищами, его дети, Виомор с семьей,
а также Эдек с домочадцами присоединились к Чарли. Проходя через парк, они
привлеки всеобщее внимание - люди в ярких одеждах, вездесущие дети и
долговязые подростки оторвались от своей работы в поле и в саду, побросали
мотыги и сапки, ножи для прививок и мачете, и обступили их.
По мере того, как росла толпа, усложнялась сопровождавшая музыка -
пение звучало не громче, но становилось как-то масштабнее.
Наконец, вбирая в свои ряды все новых людей, спутники Чарли Джонса
привели его к храму.

Жанетт в расстроенных чувствах бросается на аккуратно застеленную
постель.
- Ну почему я такая?
Она только что выставила за дверь агента по рекламе от фирмы услуг на
дому. Само по себе это обычное дело. Никто не просит этих нахалов звонить
в ваш дом, и они знают, что их не ждут. Никто в здравом уме не собирается
покупать у них ненужные вещи. Сейчас такое время, что вы должны твердо
усвоить что вам нужно, а что нет, и держаться своей линии, иначе они
заболтают вас и вытянут из вас все жилы.
Дело не в этом, а в том, как она выставила беднягу. Ей приходилось и
раньше делать это, она, несомненно, и дальше будет поступать так же, но
сейчас она чувствует себя отвратительно.
Зачем нужна была такая резкость? Зачем этот ледяной взгляд, холодный
тон, почти захлопнутая перед носом дверь? Это не свойственно ей, Жанетт.
Разве нельзя было выставить его так, как она обычно это делает, не
создавая пародию на саму себя и на тяжелую жизнь коммивояжера?
Конечно, можно было.
Она садится на постель. Может, сейчас она обдумает все и решит
проблему раз и навсегда?
Она избавлялась от нежелательных агентов и выходила из подобных
ситуаций много, много раз, оставаясь при этом Жанетт. Улыбка,
приправленная маленькой ложью о проснувшемся ребенке или звонящем телефоне
- все очень просто, никто не обижен. О, мой муж купил такую как раз
вчера!.. Как жаль, что вы не пришли на прошлой неделе!.. Я выиграла этот
прибор на конкурсе!.. И люди уходят без неприятного осадка.
Вместе с тем, иногда, случается так, как сегодня. Подобранные губы,
не слова, а маленькие льдинки вылетали из ее рта. А потом она стоит, вот
как сейчас, у захлопнутой двери и прикусывает свой длинный коралловый
ноготь, глядя, сама невидимая, сквозь маркизетовую занавеску, стараясь не
шевелить ее, а он уходит прочь, и она видит по его походке, что он обижен.
Она несчастна, он унижен, кто же выиграл?
Жанетт чувствует себя отвратительно.
Почему именно этот мужчина? Он вел себя прилично. Достаточно
прилично. Парень приятной внешности, хорошая улыбка, крепкие зубы, опрятно
одет, и он не пытался вставить носок ботинка в дверь. Он обратился к ней,
как к леди, которой он, может быть, смог бы помочь своим товаром. Он
продавал товар, а не себя.
"Может, - говорит себе Жанетт, - если бы он выглядел подонком,
подмигивал и играл бровями, заглядывал за вырез халата и издавал
причмокивающие звуки, то она отмахнулась бы от него любезно - быстро,
спокойно и без нервов?"
"Вот, - ужасается она, - в этом все и дело. Тебе он понравился - вот
почему ты напустилась на него".
Жанетт сидит на постели, обдумывая эту мысль, затем закрывает глаза и
дает волю воображению, представляя, как он подходит, прикасается к ней,
как он совсем близко, рядом.
Ей не противно. Совершенно. Этот парень понравился ей, но не так, не
так!
"А как мужчина может нравиться, если ты его не хочешь?" - спрашивает
вслух Жанетт.
Нет ответа. Жанетт верит в эту истину. Если тебе нравится мужчина,
значит ты его хочешь. Разве бывает по-другому? Конечно, если нет чувства,
этой бессознательной внутренней подсказки, то не о чем и говорить.
Она не хочет желать другого мужчину, кроме Герба, но она желает.
Значит, она порочна.
Жанетт откидывается на постель и говорит себе, что она заслужила
хорошую порку. Она насквозь порочна.

Праздник был устроен на горе - во всяком случае, это было самое
возвышенное место, которое Чарли здесь видел. Ко времени прихода Филоса и
Чарли с сопровождавшей их толпой сюда собрались около ста лидомцев.
Угощение было приготовлено под сенью деревьев с темно-зеленой листвой на
безупречно ровной травяной лужайке, пища была разложена на свежесплетенных
листьях, как это принято на Гавайях. Ни один японский умелец не смог бы
так красиво и гармонично разложить цветы и пищу, как это сделали местные
жители. Каждое блюдо и каждая зеленая корзинка представляли собой
произведение искусства как по цвету, так и по форме, контрастности и общей
гармонии. Помимо всего, приятные запахи дополняли эту симфонию.
- Угощайся, - с улыбкой пригласил Филос.
Пораженный Чарли осмотрелся. Со всех сторон сходились лидомцы,
приветствуя друг друга радостными возгласами. Многие обнимались и
целовались.
- Где мне сесть?
- Где хочешь. Это для всех.
Они прошли через бурлящую толпу и разместились под деревом. Прямо
перед ними на отдельных листах были разложены небольшие порции пищи, и все
было так красиво, что Чарли решился нарушить это великолепие лишь после
Филоса.
Мимо проходил красивый мальчик, балансируя лежавшим на голове блюдом
с полудюжиной кружек, имевших вид усеченных конусов с широким основанием.
Филос поднял руку, и мальчик тотчас же приблизился. Взяв две кружки, Филос
поцеловал мальчика, который рассмеялся и, пританцовывая, отошел. Чарли
попробовал напиток - приятный прохладный сок, по вкусу смесь яблочного с
персиковым, освежил его. У Чарли проснулся аппетит, и он стал с
удовольствием есть. Пища была так же хороша на вкус, как и на вид.
Утолив голод, Чарли стал осматриваться по сторонам. Он обнаружил, что
все собравшиеся в роще лидомцы находятся в состоянии приятного ожидания,
это выражалось и в пении, которое лилось над толпой, то возрастая, то
затихая, но в любом случае оставаясь негромким. Чарли поразило, что многие
люди больше угощали других, чем ели сами, и он поинтересовался насчет
этого.
- Они просто делятся пищей. Если тебе что-то особенно нравится, разве
ты не спешишь поделиться с кем-нибудь?
Чарли вспомнил свое мелькнувшее желание разделить чувства, возникшие
при виде терракотовой статуи и ответил:
- Да, думаю это верно.
Неожиданно глянув на Филоса, Чарли заговорил:
- Послушай, может, ты хочешь присоединиться к своим друзьям, а мое
присутствие тебя удерживает?
Странное выражение промелькнуло на лице Филоса.
- Ты очень внимателен, - ласково ответил он, - но я не хочу. Во
всяком случае, не сейчас. (Чарли показалось, что Филос даже покраснел при
этих словах. Что это было? Гнев? Чарли не захотелось искать причину).
- Много людей собралось, - заметил он, помолчав.
- Здесь все.
- А каков повод для праздника?
- Если не возражаешь, я хотел бы услышать твое мнение после
окончания.
Поставленный в тупик, Чарли пробормотал:
- Ладно.
Они замолкли, прислушиваясь. Всеобщее звучание ряда аккордов
становилось все тише и тише. Оно переросло в тихое стаккато, и Чарли
заметил, что люди вокруг него начали слабо постукивать себя, а иногда и
своих соседей, по месту у основания горла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27