На стереоэкране последовательно сменились два зрелища: почерпнутое из
четырнадцатой катушки полного собрания сновидений Петрова и то, о котором
говорил Артемьев.
- Ваше мнение? - спросил Генрих, выключив экран.
- Они прежде всего разные, - первым отозвался Арман. - Артемьев
преднамеренно видит забавные сны, он тешит нас кошмарами, но и во сне не
верит в свой сон. Бред у Артемьева - хорошо отработанное ремесло. А
видения Джексона художественно убедительны.
- Покажи Джексона еще разок, - попросил Рой.
Среди кубических механизмов, чудовищно несоразмерных, скорее
силуэтов, чем вещей, металась и вопила безобразная обезьяна с искаженной
мордой и кроткими испуганными глазами. С головы ее срывались молнии,
ударявшие в кубики механизмов и погасавшие в них, грохот разрядов
складывался в слова; слова не грозили, а умоляли. Старая обезьяна,
сновавшая меж диковинных аппаратов, кого-то тревожно предупреждала об
опасности, руки ее хватались то за один кубик, то за другой, лихорадочно
их перетасовывали, потом вдруг всеми когтями впивались в лохмы головы, и
обезьяна безвольно качала потупленной головой, из глаз ее катились
слезы... Плач обрывался внезапно, как и начинался, и снова обезьяна
бросалась то к одному, то к другому нагромождению кубиков, энергично с
чем-то сражаясь, чему-то изо всей мочи противодействуя...
- И вправду не очень развлекательно, - заметил Рой. - Для чего
Джексон продуцировал такие сны, Генрих?
- Я бы поставил вопрос по-другому. Не для чего, а почему? Какие
мысли, какие чувства, какое душевное состояние порождало в его мозгу эти
фантастические картины?
- Все-таки я хочу разобраться, - сказал Рой.
Генрих спорил слишком запальчиво. Сновидения, даже художественно
отработанные, не заслуживали такой пылкой защиты.
- Ты хочешь понять, что означает эта странная картина?
- Нет, хочу понять, для чего ты вызвал нас.
- Я вчера изучал биографию Петрова и столкнулся с некоторыми
странностями. Дело в том, что у Петрова была обезьяна, и очень любимая.
- Домашняя обезьяна?
- Раньше бы надо условиться, как толковать этот термин - домашняя.
Шимпанзенок Нелли. Джексон, впрочем, звал ее Олли. Эту Нелли, или Олли, он
получил в дар от галактического штурмана Михаила Борна, когда тот умирал.
- Михаил Борн? - переспросил Рой. - Не тот ли, что один вернулся на
Землю после аварии звездолета "Цефей" неподалеку от Ригеля?
- Он самый. Но он вернулся не один.
- Сколько знаю историю звездоплавания, весь экипаж "Цефея" погиб.
Посланный на помощь галактический курьер "Орион" обнаружил на "Цефее"
двадцать три трупа и одного полумертвеца - Михаила Борна. Его выходили
лишь на Земле. Так?
- Так, Рой, но не совсем. Борн остался парализованным и немым.
Понимал его лишь Джексон - они были друзьями с детства. Никаких сведений о
трагической гибели экипажа у Борна выведать не удалось. Суть не в этом.
- В чем же?
- Я уже сказал, Михаил вернулся не один. С ним был шимпанзенок Нелли,
тоже член экипажа. Нелли, как и Михаил, не погибла. Самое интересное было
знаешь в чем? Джексон разобрал одну фразу, часто повторявшуюся Борном, не
знаю уж, как он ее произносил: губами ли, руками или движением глаз. Фраза
такая: "Олли нас всех спасла".
Джексон объяснил, что Михаил назвал обезьянку Олли, а не Нелли, как
она значилась в судовых списках.
- Всех спасла, в то время как все погибли? Обезьянка удивительная!..
- Многое в ней еще удивительней! Олли прожила на Земле несколько лет
и ничего не ела и не пила.
- Это установлено?
- Я вчера был в Музее Джексона Петрова и побеседовал с
роботом-хранителем, слугой Джексона. Вы знаете этих старинных забавных
человекообразных, фиксирующих на пленке каждое слово хозяина. Так вот, я
прослушал все распоряжения Джексона относительно Олли. Он никогда не
требовал для нее еды и питья, никогда не брал ее в столовую. Добавлю, что
он редко показывал ее гостям, редко выводил гулять.
- Но ее видели другие? - спросил Арман.
- Да, конечно. Она иногда выбиралась из комнатушки и сидела на
диване, очень смирная и тихая. Гости ее не любили. Им казалось, что она
прислушивается к разговору... О чем ты думаешь, Рой?
Рой не сразу вышел из задумчивости.
- Интересно! Но по-прежнему не вижу, какой можно сделать конкретный
вывод из твоего розыска.
- И я не вижу, - признался Генрих. - Но мне все больше кажется, что
делом этим следует заняться поглубже. Если вы оба не переменили отношения
к развлекательным зрелищам...
- Ты внимательно осмотрел квартиру Джексона, Генрих?
- Я ее не осматривал, музей был уже закрыт. Я поговорил с роботом и
обещал зайти сегодня. Хочу вам предложить пойти со мной.
Арман покачал головой:
- Через час меня ждет Андрей. Контрольная проверка аппаратуры перед
экспериментом. Идите вдвоем.

5

Робот был старый, замшелый, только антикоррозийный лак спасал его от
проржавления; он разговаривал тем скрипучим голосом, что появляется у всех
дряхлых роботов перед отправкой на перемонтировку. И если Чарли - так
звали робота - еще существовал, то лишь потому, что принадлежал Джексону:
он был уже не слугой, а музейным экспонатом. И стоял он на своем обычном
месте в прихожей квартиры Джексона и, хоть по-прежнему мог ходить по всем
шести комнатам, уже семьдесят лет не двигался с этого поста. Табличка на
стене извещала, что первые тридцать лет после смерти хозяина Чарли
непрерывно, днем и ночью, медленно, безнадежно слонялся по квартире,
всматривался тоскующим красным глазом в вещи, вслушивался в шорохи и
прокручивал старые свои пленки с голосом хозяина - людям, входившим в
музей, казалось, что сам Джексон бродит по квартире, отдает приказания
Чарли, разговаривает с друзьями.
- Старина! - сказал Генрих дряхлому роботу. - Ты знаешь о Джексоне
Петрове больше всех на Земле. Нам нужно познакомиться подробней с его
жизнью.
На лбу Чарли тускло засветился красный глазок. Потеряв подвижность,
робот не утратил разума. Он прохрипел - голос доносился словно бы
издалека:
- Если это не повредит хозяину...
- Твой хозяин давно умер, - мягко сказал Генрих.
- Он жив. Он во мне. Он со мной. Он со всеми нами.
- Да, в памяти твоей и человеческой.
- Слушайте! - торжественно сказал робот. - Живой голос моего живого
хозяина.
Из недр Чарли доносилось лишь потрескивание, неясный шум, всегда
сопровождающий работу разлаженного электронного механизма. Потом из
сумятицы помех вынесся молодой, звучный голос: "Чарли! Чарли! Где ты? Я
ухожу поесть, а ты последи, чтоб не падало напряжение! Шесть тысяч триста
семнадцать вольт - такое сегодня задание! И никого не пускай к Олли!"
- Вы слышали живого Джексона Петрова! - торжественно возвестил робот.
- Не смейте говорить, что он умер.
- Генрих, я поражен! - пробормотал Рой. - Такой голос!..
- Друг, повтори этот разговор, - попросил Генрих. - И, пожалуйста,
вспомни другие приказания. Мой брат никогда не слыхал голоса твоего
хозяина.
Генрих, хоть он любил ходить по комнате и временами этим раздражал
медлительного брата, поспешно сел на диван и закрыл глаза. В Музее
Джексона, только впав во временную неподвижность, можно было слушать со
вниманием. Ни в одной из комнат не действовали интерьерные поля, здесь все
оставили, как было при владельце - громоздкая постоянная мебель,
постоянные картины, вещественные, а не силовые ковры. Ходить было
неудобно, даже опасно - забыв на минуту, что движешься среди мебели, легко
удариться о столик, о шкаф, о диван и кресла, споткнуться о ковер,
запутаться в портьере, зацепиться за дверную ручку. Двери в этих архаичных
комнатах не втягивались в стены при приближении человека, их надо было
рукой тянуть на себя или отталкивать.
Рой подумал, что жить в такой квартире можно лишь на свету: в темноте
человек становится беспомощным, а вещи, загромождавшие комнаты, всесильны
и враждебны, они перестают обслуживать, превращаются в притаившиеся
помехи.
В комнате, куда их ввел робот, имелись три огромных окна для дневного
света, а с потолка свисала люстра с электрическими светильниками - уже по
крайней мере сто лет ни в одной квартире не существовало ни окон, ни
специальных светильников, ни тем более постоянной мебели.
Робот с минуту поскрипывал - прочищал голосовые контакты, - потом
комнату снова наполнил голос Джексона Петрова.
Хозяин квартиры смеялся и сердился, он выговаривал роботу и хвалил
его, он напевал, расхаживая по комнате, вслух читал стихи, вслух
разговаривал с собой. Сквозь помехи - несовершенство старинной записи, да
и дряхлость пленки - прорвался обрывок его разговора с каким-то другом,
клочок беседы с телестудией, раза два заглушенно - видимо, услышанный
через стену, - прозвучал призыв: "Олли, Олли, хорошая моя, это я, выходи!"
И о чем бы ни говорил Джексон, как бы ни менялись его интонации, был
ли сам Джексон весел или печален, устал или бодр, раздражен или счастлив,
воспроизведенный механическим слугою голос хозяина создавал одну картину,
звукописал один образ. По квартире расхаживал молодой, энергичный,
жизнерадостный человек, он был остроумен и добр, это было главное в нем -
наполнявшая все его существо доброта. И, что было, может быть, всего
удивительней - о доброте этого человека свидетельствовали не слова, а
голос; слова порождались обстановкой и соответствовали ей, такие слова мог
говорить любой другой - голос принадлежал одному Джексону, голос был
своеобразен неповторимо - волновал и тревожил, покорял и очаровывал...
И когда голос Джексона умолк, Рой ответил на восхищенный взгляд
молчаливого Генриха словно на высказанную мысль:
- Ты прав - человек поразительный! Жаль, что мы так мало о нем знаем.
- Сегодня узнаем больше. - Генрих обратился к роботу: - Твой хозяин
чаще всего сидел в библиотеке, так?
- Да, он любил библиотеку, - сказал робот.
- Проведи нас в библиотеку, - приказал Генрих - И поторопись, у нас
мало времени!
Робот тяжело зашагал в последнюю комнату; за ним, подталкивая его в
спину рукой, пошел Генрих. Рой удивился, но промолчал.
Не так уж часто бывало, чтобы деликатный Генрих властно кому-то
повелевал и кого-то бесцеремонно поторапливал.
Библиотека в этом музее старого быта была самой музейной комнатой. Ее
тоже наполняла стационарная мебель - диван, два кресла, свисающая с
потолка люстра, гардины на неизбежных окнах. Кроме мебели в ней были еще
книги, обязательная принадлежность старых квартир, - сотни книг на
застекленных стеллажах: маленькие и большие, тоненькие и толстые, с яркими
иллюстрациями и заполненные одними буквами.
Рой не любил книг: это был несовершенный способ передачи информации -
медлительный, с малым коэффициентом полезного действия. Он бросил
скучающий взгляд и устроился как мог в неудобном постоянном кресле. Зато
Генрих обошел стеллажи, вглядывался в корешки, некоторые книги вынимал.
В библиотеке Джексона была одна принадлежность, роднившая его
архаическое обиталище с современными жилыми помещениями: между стеллажами
втеснился стереоэкран. Рой вспомнил, что во времена Джексона стереоэкраны
только входили в быт и с ними еще конкурировало кино, а Джексону в
признательность за снотворческое мастерство поставили лучшую из тогдашних
стереомоделей. В сравнении с теперешними эта диковина, поражавшая
воображение современников, казалась убогой. Рой скользнул по экрану
взглядом. Генриха тоже не заинтересовал дедушка нынешних стереоэкранов, он
лишь задержался у рукоятей управления, одну из них, чему-то усмехнувшись,
осмотрел.
В углу комнаты стояло странное сооружение, и на него засмотрелся Рой.
Это был лакированный цилиндр в рост человека, с проводами и сигнальными
приборами. Небольшой барьерчик отгораживал аппарат от комнаты.
Рой кивнул Генриху на цилиндр с проводами.
- Забавное сооружение! Для чего оно могло служить?
- Ты говоришь о высоковольтном аппарате? Олли пользовалась им для
подзарядки. - Генрих говорил так уверенно, словно годы работал с
аппаратом. Он с такой же уверенностью властно потребовал от робота
подтверждения: - Два раза в день, так? Утром и вечером?
- Утром, - ответил робот. - Хозяин в это время уходил поесть.
- Естественно. Воздух слишком ионизировался, к тому же возможность
разряда... Напряжение регулировал ты?
- Потом и Олли научилась.
- Она говорила тебе, когда выключать аппарат?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21