Я говорю, конечно, не о том
видении, когда ты вдруг объявил себя выдающимся математиком, а о
бессмысленных образах, проносившихся в твоем мозгу.
- Любой сумбур на экране или в мозгу кажется нам одинаковым. Лишь
специалист по антилогикам Гаррисон смог бы классифицировать разные роды
сумбура, но Гаррисон мертв. Включай экран, Рой.
Рой медлил. Он вспомнил восклицание Андрея: "Какой ужас!" Не к
следующей ли стадии расшифровки относился его крик? Если это так, то
картины, которые им предстоит увидеть, несут в себе опасность. Недаром
Андрей сразу закричал: "Помогите же!"
- Не они! - нетерпеливо бросил Генрих.
- Ты уверен?
- Уверен. Андрей кричал не о себе. Он, конечно, узрел в своем приборе
что-то страшное, почему и выкрикнул: "Какой ужас!" Но призыв "Помогите!"
был непроизвольным, так люди кричат, когда с кем-то совершается беда, а
они не могут помочь. Андрей не бежал от аппарата, а всем лицом прильнул к
нему, потому крик и прозвучал так глухо. Не беспокойся, мы будем
осторожней Андрея. Включай, включай!
4
И сразу же на экране вспыхнула картина катастрофы, разразившейся
где-то в недрах шарового скопления.
Звезда - шарик величиной с орех - расширялась, накаливаясь до
нестерпимости. И на этот раз было что-то зловещее в ее разбухании. В нем
отсутствовала мера, это уже была не гармоничная пульсация - работа
космической передающей станции, - а нечто стихийное. Звезда вышла из
повиновения. Она мчалась на свои планеты, чтоб превратить их в облачко
плазмы. Движение больше не возвещало, что некая цивилизация делится с
другими богатством знаний: это был пейзаж гибели.
На экране опять появилась планета-здание - ярко запылавшая,
безжалостно разрушаемая. Из недр сжигаемой планеты огненными фонтанами
выбрасывались наружу еще недавно величаво струившиеся кентавряне. Погибая,
они стремились к своим транспортным шарам, кое-кому удавалось влиться
туда, полностью или частью, шары взлетали, отдалялись от планеты, но и в
отдалении гибли - жадное пламя превращало их в факел, несущийся в темной
пустоте; затем факел гас - лишь тусклое плазменное облачко продолжало
мчаться в космосе. А на поверхность выбрасывались все новые кентавряне; их
было много больше, чем шаров, ни один не дотекал до корабля. А еще через
какое-то время - для зрелища на экране это был интервал лишь в несколько
секунд - уже ни один не появлялся, только облачка пара вырывались из
глубин то здесь, то там - плотные, разноцветные, быстро рассеивающиеся...
И люди, остолбенело впившиеся глазами в страшную картину, понимали, что
каждое облачко, взвившееся вверх, - еще один погибший в недрах житель.
- Какой ужас! - потрясенно пробормотал Генрих.
И, словно отвечая ему, космическое здание исчезло с экрана и опять
возникла планета с башнями-рогами. Взорвавшееся светило неслось на нее,
борьба между разумом и стихией продолжалась. Звезда разлеталась,
управляющая планета отчаянно пыталась ввести ее в режим. Все башни
пульсировали, быстро меняли форму. Какое-то мгновение казалось, что победа
останется за разумом и на распоясавшуюся стихию будут наконец накинуты
узы. Пульсация башен достигла предела - и все явственнее, продолжая
разлетаться, пульсировала ответно звезда. Она еще расширялась, но
медленнее и толчками; толчки постепенно впадали в ритм башен, это была уже
синхронизация. Вероятно, в этот миг Андрей и крикнул: "Помогите!"
Минутная надежда исчезла, новый взрыв оборвал пульсацию. Братья
увидели, как распадается регулирующая планета, как вся она становится
пламенем, дымом и газом. А в пламени и дыму, медленно наклоняясь и падая,
продолжали пульсировать рушащиеся башни...
Экран погас. Расшифрованных передач больше не было.
Глава пятая. Проблемы Семелы и Зевса
1
Рой с волнением всматривался в бледное лицо Андрея. Семь дней, семь
долгих дней оно было лишь безжизненной маской, муляжом, окостенившим одно
из тысяч непрестанно сменяющихся выражений этого прежде удивительно
подвижного лица, - окаменевшая гримаса страдания и боли. Сейчас к щекам
возвращалась кровь, затрепетали веки, дыхание делалось глубже.
Араки предостерегающе положил руку на плечо Роя, властно шепнул:
- Соблюдайте спокойствие! Он не должен видеть, как вы волнуетесь.
Рой откинулся в кресле, постарался, чтобы с усилием вызванная улыбка
не казалась вымученной. Андрей безучастно смотрел в потолок. Во взгляде
была пустота, отрешенность от внешнего. Больной был уже в сознании, но еще
погружен в себя. Он вяло привыкал к своему телу. Он должен был раньше
осознать, что существует, потом лишь дознаваться - как и среди кого? Все
шло, как предсказывал Араки. Минут через пять Андрей повернется и узнает
Роя, нужно терпеливо ждать.
Андрей повернул голову уже через минуту, поглядел на Роя - с той же
безучастностью вначале, с постепенно нарастающим интересом потом. В пустом
взгляде внезапно зажглось удивление - первое осмысленное выражение, оно
знаменовало возвращение к сознанию. Сознание пробудилось скачком. Андрей
приподнялся на кровати, Рой и Араки поспешно схватили его за плечи,
принудили снова лечь - он не должен был делать резких движений.
Андрей с радостным удивлением прошептал слабо и сипло, но внятно:
- Вот те раз, жив! Я-то ведь думал, погиб!
- Если б погиб, то ни о чем бы и не думал, - радостно возразил Рой.
Араки сделал предостерегающий жест. Рой глазами показал, что будет
соблюдать объявленные ему условия. Араки хмуро усмехнулся, покачал
головой. Условия не выполнялись - слишком много радости звучало в словах
Роя, дальше будет не лучше. Араки, впрочем, уже и сам не был уверен, лучше
ли то, что раньше представлялось лучшим: возвращение больного в сознание
было неожиданно быстрым.
- Рой, аппаратура?.. Не пострадала? Такой удар! - прошептал Андрей.
- Удар нанесен страшный, - подтвердил Рой. - Трудно оценить его силу.
Но аппаратура в целости. И расшифровка сигналов продолжается. Хотя ничего
тебе не известного пока не получено, - поспешно добавил он, заметив, что
Андрей сделал новую попытку приподняться.
Больной некоторое время отдыхал. Слабая улыбка оживила его лицо. В
глаза Андрея возвращался прежний блеск.
- Не было удара извне, - внятно проговорил он. - Разряд в мозгу...
Вот отчего аппаратура... Что-то случилось со мной... Со мной одним, так?
Рой взглядом посоветовался с Араки. Тот решил, что настал его черед
разговаривать:
- Вы совершенно правы, произошло сильное внутриклеточное потрясение
мозга. Причины неясны, сразу хочу вас информировать. И еще одно: разрыва
клеток не было, вы скоро вернетесь в нормальное свое состояние.
Андрей опустил веки. Рою показалось, что он засыпает. Рой тихонько
приподнялся, чтобы уйти, но Андрей снова раскрыл глаза. Теперь он глядел
на Араки.
- Не надо быстро возвращать здоровье, - произнес он. С каждой новой
фразой он говорил ясней и тверже. - Хочу поболеть...
- Не волнуйтесь, все в порядке, - поспешно сказал Араки. - Мы свое
дело знаем, можете не сомневаться. И все, что потребуется...
- Нет. Не понимаете... - Он с мольбой посмотрел на Роя. - Ведь больше
не повторится!.. Рой, пойми!
Рой знал теперь, что ничего от Андрея скрывать не нужно.
- Все твои видения записываются, Андрей. И могу тебя заверить, что мы
делаем это гораздо тщательнее, чем когда болел Генрих. Ни одна минута
твоей болезни не была для нас потеряна.
- Я ничего не открыл в бреду? - с надеждой прошептал Андрей. -
Помнишь математические откровения Генриха...
- Нет, открытий не было, но выяснено много интересных
закономерностей. Мы познакомим тебя с ними, когда ты окрепнешь. Этого уже
не так долго ждать.
Лицо Андрея снова выразило неудовольствие. Он по-прежнему не хотел
быстрого возвращения здоровья. Из его то ослабевающего, то возвращающегося
к внятности шепота Араки и Рой уловили, что Андрей просит лекарства, не
подавляющего, а усиливающего бред. Он все снова повторял, что такой
редкостный случай терять нельзя: видения его порождены мощными силами, в
природу которых надо обязательно проникнуть. Его личная неудача может
явиться счастливым событием. Он требовал, чтобы ему ввели стимулятор
безумия, усиливающий болезнь, - без угрозы конечному выздоровлению,
погибать он отнюдь не хочет.
- Ни о каких специальных стимуляторах безумия и речи быть не может! -
категорически объявил Араки. - Любой препарат такого рода станет для вас
смертельным ядом. Повторяю, не беспокойтесь, вы с самой первой минуты
явились для нас не только объектом лечения, но и объектом изучения.
Андрей снова повернул лицо к Рою и горестно прошептал:
- Рой, та цивилизация... Неужто погибла?
- Новых передач нет, старые повторно изучаются.
Андрей снова впал в беспамятство. Араки, поднявшись, попросил Роя
идти с ним. Рой молча прошагал несколько помещений, примыкавших к палате,
где лежал Андрей. Приборы, записывающие работу мозга больного, были
размещены в кабинете Араки. Добрую треть стены занимал экран, изображавший
расшифрованные картинки недавнего бреда Андрея. Рой, бросив рассеянный
взгляд на пульсирующие фигурки и линии, подошел ко второму экрану,
вмонтированному в стену несколько поодаль.
Он долго стоял перед этим небольшим, два метра на полтора,
полупрозрачным, полутемным листом в рамке из светлого пластика. Посредине
экрана струилась широкая серебристо-золотая река. Она бежала справа
налево: то вспыхивала яркими точками, то приглушалась, края ее изгибались,
из общего потока выдвигались заливчики, вызмеивались тонкие параллельные
ручейки - и снова возвращались в главное русло. Река неслась как бы в
постоянно меняющейся бахроме и кружевах. Удивительный поток - его открыли
три столетия назад, но долго не могли выразить формулами и кривыми; он
оставался логической категорией, общественным понятием, несомненным, но
неизученным, скорее психическим, чем физическим полем, его так и называли:
общественное пси-поле. Не прошло и двух десятилетий с того дня, как
Альберт Боячек продемонстрировал найденные им математические формулы для
пси-поля, и стало возможным моделировать творческий уровень общества.
Духовный потенциал человечества, прежде нечто неосязаемое, превратился в
предмет точного измерения. Картина на экране в кабинете Араки была копией
непрерывно фиксируемого в Управлении Государственных машин потенциала
пси-поля - Араки разрешили продублировать его у себя для исследований
психики Андрея.
И сейчас Роя привлек к себе неподвижный пейзаж духовных возможностей
человечества. На экране он менялся мало, лишь в масштабе десятилетий
обнаруживались изменения; прежде довольно частые, скачки гениальных
открытий становились все реже, подъем творческого потенциала все больше
определялся суммарным старанием всего человечества, а не вдохновенными
порывами особо одаренных одиночек. "Все общество у нас теперь одаренное",
- недавно резюмировал Боячек свои многолетние исследования. Рой так часто,
и до болезни Генриха, и особенно во время ее, всматривался в такую же
развертку на экране, что для него в ней уже не было чего-либо неизвестного
или удивительного. И смотрел он не на широкий серебристо-золотой поток,
всеми своими бесчисленными сияющими точками перемещающийся на экране
справа налево, а на тоненькую, как нитка, линию, змеившуюся у рамы, - на
языке медиков она называлась графиком психофакторов Андрея. И хоть Рой
хорошо знал, что тонкая струйка, протянувшаяся ниже широкой реки, не
выдаст так просто своих тайн, он все не мог оторвать от нее глаза. Так
всегда бывало, когда он приходил в этот кабинет: часами стоял перед
экраном пси-поля, всматривался, вдумывался.
Араки сказал, пожимая плечами:
- Не могу понять, что вас так тревожит в пси-факторе Андрея Корытина!
- Я уже объяснял вам, Кон, - сдержанно ответил Рой, присаживаясь к
столу Араки.
- Да, объясняли: больное пси-поле Андрея может воздействовать на
духовный потенциал всего общества. Я думал над вашим объяснением.
Общественное пси-поле складывается из двенадцати миллиардов индивидуальных
пси-факторов...
- Здоровых пси-факторов, Кон!
- Также и десятков тысяч больных, Рой. Или вы думаете, что Андрей
единственный, кто находится на излечении? Травмы, старческие недомогания,
хоть и редкие, но еще не изжитые полностью случаи атавизма и дегенерации -
все они тоже там!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
видении, когда ты вдруг объявил себя выдающимся математиком, а о
бессмысленных образах, проносившихся в твоем мозгу.
- Любой сумбур на экране или в мозгу кажется нам одинаковым. Лишь
специалист по антилогикам Гаррисон смог бы классифицировать разные роды
сумбура, но Гаррисон мертв. Включай экран, Рой.
Рой медлил. Он вспомнил восклицание Андрея: "Какой ужас!" Не к
следующей ли стадии расшифровки относился его крик? Если это так, то
картины, которые им предстоит увидеть, несут в себе опасность. Недаром
Андрей сразу закричал: "Помогите же!"
- Не они! - нетерпеливо бросил Генрих.
- Ты уверен?
- Уверен. Андрей кричал не о себе. Он, конечно, узрел в своем приборе
что-то страшное, почему и выкрикнул: "Какой ужас!" Но призыв "Помогите!"
был непроизвольным, так люди кричат, когда с кем-то совершается беда, а
они не могут помочь. Андрей не бежал от аппарата, а всем лицом прильнул к
нему, потому крик и прозвучал так глухо. Не беспокойся, мы будем
осторожней Андрея. Включай, включай!
4
И сразу же на экране вспыхнула картина катастрофы, разразившейся
где-то в недрах шарового скопления.
Звезда - шарик величиной с орех - расширялась, накаливаясь до
нестерпимости. И на этот раз было что-то зловещее в ее разбухании. В нем
отсутствовала мера, это уже была не гармоничная пульсация - работа
космической передающей станции, - а нечто стихийное. Звезда вышла из
повиновения. Она мчалась на свои планеты, чтоб превратить их в облачко
плазмы. Движение больше не возвещало, что некая цивилизация делится с
другими богатством знаний: это был пейзаж гибели.
На экране опять появилась планета-здание - ярко запылавшая,
безжалостно разрушаемая. Из недр сжигаемой планеты огненными фонтанами
выбрасывались наружу еще недавно величаво струившиеся кентавряне. Погибая,
они стремились к своим транспортным шарам, кое-кому удавалось влиться
туда, полностью или частью, шары взлетали, отдалялись от планеты, но и в
отдалении гибли - жадное пламя превращало их в факел, несущийся в темной
пустоте; затем факел гас - лишь тусклое плазменное облачко продолжало
мчаться в космосе. А на поверхность выбрасывались все новые кентавряне; их
было много больше, чем шаров, ни один не дотекал до корабля. А еще через
какое-то время - для зрелища на экране это был интервал лишь в несколько
секунд - уже ни один не появлялся, только облачка пара вырывались из
глубин то здесь, то там - плотные, разноцветные, быстро рассеивающиеся...
И люди, остолбенело впившиеся глазами в страшную картину, понимали, что
каждое облачко, взвившееся вверх, - еще один погибший в недрах житель.
- Какой ужас! - потрясенно пробормотал Генрих.
И, словно отвечая ему, космическое здание исчезло с экрана и опять
возникла планета с башнями-рогами. Взорвавшееся светило неслось на нее,
борьба между разумом и стихией продолжалась. Звезда разлеталась,
управляющая планета отчаянно пыталась ввести ее в режим. Все башни
пульсировали, быстро меняли форму. Какое-то мгновение казалось, что победа
останется за разумом и на распоясавшуюся стихию будут наконец накинуты
узы. Пульсация башен достигла предела - и все явственнее, продолжая
разлетаться, пульсировала ответно звезда. Она еще расширялась, но
медленнее и толчками; толчки постепенно впадали в ритм башен, это была уже
синхронизация. Вероятно, в этот миг Андрей и крикнул: "Помогите!"
Минутная надежда исчезла, новый взрыв оборвал пульсацию. Братья
увидели, как распадается регулирующая планета, как вся она становится
пламенем, дымом и газом. А в пламени и дыму, медленно наклоняясь и падая,
продолжали пульсировать рушащиеся башни...
Экран погас. Расшифрованных передач больше не было.
Глава пятая. Проблемы Семелы и Зевса
1
Рой с волнением всматривался в бледное лицо Андрея. Семь дней, семь
долгих дней оно было лишь безжизненной маской, муляжом, окостенившим одно
из тысяч непрестанно сменяющихся выражений этого прежде удивительно
подвижного лица, - окаменевшая гримаса страдания и боли. Сейчас к щекам
возвращалась кровь, затрепетали веки, дыхание делалось глубже.
Араки предостерегающе положил руку на плечо Роя, властно шепнул:
- Соблюдайте спокойствие! Он не должен видеть, как вы волнуетесь.
Рой откинулся в кресле, постарался, чтобы с усилием вызванная улыбка
не казалась вымученной. Андрей безучастно смотрел в потолок. Во взгляде
была пустота, отрешенность от внешнего. Больной был уже в сознании, но еще
погружен в себя. Он вяло привыкал к своему телу. Он должен был раньше
осознать, что существует, потом лишь дознаваться - как и среди кого? Все
шло, как предсказывал Араки. Минут через пять Андрей повернется и узнает
Роя, нужно терпеливо ждать.
Андрей повернул голову уже через минуту, поглядел на Роя - с той же
безучастностью вначале, с постепенно нарастающим интересом потом. В пустом
взгляде внезапно зажглось удивление - первое осмысленное выражение, оно
знаменовало возвращение к сознанию. Сознание пробудилось скачком. Андрей
приподнялся на кровати, Рой и Араки поспешно схватили его за плечи,
принудили снова лечь - он не должен был делать резких движений.
Андрей с радостным удивлением прошептал слабо и сипло, но внятно:
- Вот те раз, жив! Я-то ведь думал, погиб!
- Если б погиб, то ни о чем бы и не думал, - радостно возразил Рой.
Араки сделал предостерегающий жест. Рой глазами показал, что будет
соблюдать объявленные ему условия. Араки хмуро усмехнулся, покачал
головой. Условия не выполнялись - слишком много радости звучало в словах
Роя, дальше будет не лучше. Араки, впрочем, уже и сам не был уверен, лучше
ли то, что раньше представлялось лучшим: возвращение больного в сознание
было неожиданно быстрым.
- Рой, аппаратура?.. Не пострадала? Такой удар! - прошептал Андрей.
- Удар нанесен страшный, - подтвердил Рой. - Трудно оценить его силу.
Но аппаратура в целости. И расшифровка сигналов продолжается. Хотя ничего
тебе не известного пока не получено, - поспешно добавил он, заметив, что
Андрей сделал новую попытку приподняться.
Больной некоторое время отдыхал. Слабая улыбка оживила его лицо. В
глаза Андрея возвращался прежний блеск.
- Не было удара извне, - внятно проговорил он. - Разряд в мозгу...
Вот отчего аппаратура... Что-то случилось со мной... Со мной одним, так?
Рой взглядом посоветовался с Араки. Тот решил, что настал его черед
разговаривать:
- Вы совершенно правы, произошло сильное внутриклеточное потрясение
мозга. Причины неясны, сразу хочу вас информировать. И еще одно: разрыва
клеток не было, вы скоро вернетесь в нормальное свое состояние.
Андрей опустил веки. Рою показалось, что он засыпает. Рой тихонько
приподнялся, чтобы уйти, но Андрей снова раскрыл глаза. Теперь он глядел
на Араки.
- Не надо быстро возвращать здоровье, - произнес он. С каждой новой
фразой он говорил ясней и тверже. - Хочу поболеть...
- Не волнуйтесь, все в порядке, - поспешно сказал Араки. - Мы свое
дело знаем, можете не сомневаться. И все, что потребуется...
- Нет. Не понимаете... - Он с мольбой посмотрел на Роя. - Ведь больше
не повторится!.. Рой, пойми!
Рой знал теперь, что ничего от Андрея скрывать не нужно.
- Все твои видения записываются, Андрей. И могу тебя заверить, что мы
делаем это гораздо тщательнее, чем когда болел Генрих. Ни одна минута
твоей болезни не была для нас потеряна.
- Я ничего не открыл в бреду? - с надеждой прошептал Андрей. -
Помнишь математические откровения Генриха...
- Нет, открытий не было, но выяснено много интересных
закономерностей. Мы познакомим тебя с ними, когда ты окрепнешь. Этого уже
не так долго ждать.
Лицо Андрея снова выразило неудовольствие. Он по-прежнему не хотел
быстрого возвращения здоровья. Из его то ослабевающего, то возвращающегося
к внятности шепота Араки и Рой уловили, что Андрей просит лекарства, не
подавляющего, а усиливающего бред. Он все снова повторял, что такой
редкостный случай терять нельзя: видения его порождены мощными силами, в
природу которых надо обязательно проникнуть. Его личная неудача может
явиться счастливым событием. Он требовал, чтобы ему ввели стимулятор
безумия, усиливающий болезнь, - без угрозы конечному выздоровлению,
погибать он отнюдь не хочет.
- Ни о каких специальных стимуляторах безумия и речи быть не может! -
категорически объявил Араки. - Любой препарат такого рода станет для вас
смертельным ядом. Повторяю, не беспокойтесь, вы с самой первой минуты
явились для нас не только объектом лечения, но и объектом изучения.
Андрей снова повернул лицо к Рою и горестно прошептал:
- Рой, та цивилизация... Неужто погибла?
- Новых передач нет, старые повторно изучаются.
Андрей снова впал в беспамятство. Араки, поднявшись, попросил Роя
идти с ним. Рой молча прошагал несколько помещений, примыкавших к палате,
где лежал Андрей. Приборы, записывающие работу мозга больного, были
размещены в кабинете Араки. Добрую треть стены занимал экран, изображавший
расшифрованные картинки недавнего бреда Андрея. Рой, бросив рассеянный
взгляд на пульсирующие фигурки и линии, подошел ко второму экрану,
вмонтированному в стену несколько поодаль.
Он долго стоял перед этим небольшим, два метра на полтора,
полупрозрачным, полутемным листом в рамке из светлого пластика. Посредине
экрана струилась широкая серебристо-золотая река. Она бежала справа
налево: то вспыхивала яркими точками, то приглушалась, края ее изгибались,
из общего потока выдвигались заливчики, вызмеивались тонкие параллельные
ручейки - и снова возвращались в главное русло. Река неслась как бы в
постоянно меняющейся бахроме и кружевах. Удивительный поток - его открыли
три столетия назад, но долго не могли выразить формулами и кривыми; он
оставался логической категорией, общественным понятием, несомненным, но
неизученным, скорее психическим, чем физическим полем, его так и называли:
общественное пси-поле. Не прошло и двух десятилетий с того дня, как
Альберт Боячек продемонстрировал найденные им математические формулы для
пси-поля, и стало возможным моделировать творческий уровень общества.
Духовный потенциал человечества, прежде нечто неосязаемое, превратился в
предмет точного измерения. Картина на экране в кабинете Араки была копией
непрерывно фиксируемого в Управлении Государственных машин потенциала
пси-поля - Араки разрешили продублировать его у себя для исследований
психики Андрея.
И сейчас Роя привлек к себе неподвижный пейзаж духовных возможностей
человечества. На экране он менялся мало, лишь в масштабе десятилетий
обнаруживались изменения; прежде довольно частые, скачки гениальных
открытий становились все реже, подъем творческого потенциала все больше
определялся суммарным старанием всего человечества, а не вдохновенными
порывами особо одаренных одиночек. "Все общество у нас теперь одаренное",
- недавно резюмировал Боячек свои многолетние исследования. Рой так часто,
и до болезни Генриха, и особенно во время ее, всматривался в такую же
развертку на экране, что для него в ней уже не было чего-либо неизвестного
или удивительного. И смотрел он не на широкий серебристо-золотой поток,
всеми своими бесчисленными сияющими точками перемещающийся на экране
справа налево, а на тоненькую, как нитка, линию, змеившуюся у рамы, - на
языке медиков она называлась графиком психофакторов Андрея. И хоть Рой
хорошо знал, что тонкая струйка, протянувшаяся ниже широкой реки, не
выдаст так просто своих тайн, он все не мог оторвать от нее глаза. Так
всегда бывало, когда он приходил в этот кабинет: часами стоял перед
экраном пси-поля, всматривался, вдумывался.
Араки сказал, пожимая плечами:
- Не могу понять, что вас так тревожит в пси-факторе Андрея Корытина!
- Я уже объяснял вам, Кон, - сдержанно ответил Рой, присаживаясь к
столу Араки.
- Да, объясняли: больное пси-поле Андрея может воздействовать на
духовный потенциал всего общества. Я думал над вашим объяснением.
Общественное пси-поле складывается из двенадцати миллиардов индивидуальных
пси-факторов...
- Здоровых пси-факторов, Кон!
- Также и десятков тысяч больных, Рой. Или вы думаете, что Андрей
единственный, кто находится на излечении? Травмы, старческие недомогания,
хоть и редкие, но еще не изжитые полностью случаи атавизма и дегенерации -
все они тоже там!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21