Предлагаю также двум пришельцам, оставшимся на хронолете, выйти в город для радостного знакомства с нами. Благодарю докладчиков и Высоких Судей.
Даже в бесстрастном переводе мысли на человеческий язык было явно, как обрадовался Рина Ронна:
— Теперь вы — наши друзья! Поняли мощь мысли Верховного Воплотителя Высшего Разума? Как он постиг вас! Как постиг!
К удивлению хронавтов радовался решению Высокого Суда и Уве Ланна, предлагавший изгнать людей с Дилоны. Он все повторял, вдруг изменив своей молчаливости:
— Я так счастлив, иновременники! Я боялся, что Высокий Суд согласится с моими доказательствами — и изгонит вас. А он не согласился — большей удачи я и не желал себе!
Бах обратился к Ронне:
— Не мог бы я поговорить со Старейшиной Старейшин Гунной?
Ронна подвёл хронавтов к Вещему Старцу.
— Хотел бы задать несколько вопросов, — начал Бах.
— А не кажется ли тебе, что ты мог бы, поразмыслив, и сам высчитать ответ на интересующий тебя вопрос? — дружелюбно поинтересовался Старейшина Старейшин. — Ведь выспрашивание вместо самопостижения унижает Высший Разум.
Бах ответил с живостью:
— У людей выспрашивание не считается зазорным. Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Итак, мой первый вопрос. Почему так разделены функции Различников и Стирателей? Разве для познания любой истины не достаточно её отличия от всех других истин, тем более от заблуждений? Если дважды два четыре, а четыре — это не три, не десять, не козёл с рогами и не сапоги всмятку, то зачем ещё подвергать такую непреложную истину дополнительной проверке на достоверность?
Старейшина Старейшин ответил, что ему не совсем ясна разница между козлом с рогами и сапогами всмятку, о чем так красиво сказал иноплеменник, эта разница требует особого размышления. Но отличие четырех от трех и, тем более, от десяти нестираемо и потому должно быть утверждено. Но далеко не всегда возможны такие простые решения. Бывало в истории Дилоны, когда поверхностно установленные причины приводили к вредным действиям. Так возникла ужасная война между дилонами и рангунами, а ведь её могло бы не произойти, если бы проанализировали на стираемость разделившие оба народа расхождения. Без утверждения стираемости ни одно различие не может быть принято, как реальное.
— Критический подход, достойный Высшего Разума. Вы назвали войну между дилонами и рангунами ужасной, а мне объясняли, что существование без врагов на Дилоне считается аморальным, ибо без этого нельзя обострить разум и утвердиться в собственном достоинстве. И что изобретение врагов является одной из прерогатив Конструкторов Различий…
Баху показалось, что на какую-то земную минуту Гуннар Гунна испытал замешательство. Но он не без основания считался Верховным Воплотителем Высшего Разума.
— Да, враги нужны. В смысле — противники. Именно такими противниками предстают между собой Различники и Стиратели. Их противоборство высветляет глубину познания. Но заметь, иновременник: противоборство, а не война. Борьба, а не истребление. Опровержение, а не убийство. А наша война с рангунами, когда-то начавшаяся как взаимное противоборство мнений, давно преобразовалось в схватку на гибель. Ужасная война! Ты был свидетелем, как рангуны пытались резонансными ударами через толщу всей планеты разрушить наш город. Что в этом хорошего? Меня охватывает глубокая печаль, пришелец, когда я думаю о том, что рангуны непрерывно совершенствуют свои резонансные механизмы, а ведь никакому совершенствованию нет предела. А если им удастся поставить себе на службу околополюсные хроновороты? Поразмысли, иновременник: хроноворот, выпущенный из своих диких пустынь! Да он же истребит все живое! Моя должность — провидение. Провидца не может не терзать страх перед грядущим. Этот страх — единственная гарантия того, что ужасы не выйдут за узкие межи возможностей, ибо страх принуждает искать средства опровержения его.
Даже в словесном переложении этой мысли ощущалось, что сердце Вещего Старца поражено великой печалью. Бах испытывал сочувствие к нелёгкой доле Главного Провидца. Ему, однако, показалось, что есть вариант, которого не нашёл Старейшина Старейшин.
— Итак, война длится долго и приносит массу горя обеим сторонам, но разве нельзя завершить многолетнюю распрю миром?
— К сожалению, невозможно. Чтобы установить мир, нужно стереть причины войны.
— Так сотрите их, черт возьми! Я хотел сказать — с вашим разумом, с вашим умением пренебрегать несущественными различиями…
— Я понял твой благородный порыв, иновременник. Но опровергнуть причины, вызвавшие войну, мы не можем при всем своём, так справедливо тобой оценённом, искусстве Стирания.
— Они так глубоки, эти причины?
— Этого мы не знаем.
— Не знаете причин войны?
— Не знаем. Все было так давно, что и мы, и рангуны забыли, из-за чего началась война. И теперь не способны точно установить, заслуживают ли эти причины сохранения или их можно стереть.
— Вот и отлично! Раз вы не знаете причин войны, то и войны не должно быть. Это же так очевидно!
Старейшина Старейшин протелепатировал с укоризной:
— Иновременник! Как же мы можем прекратить войну, если не опровергнуты породившие её причины? И как можно опровергнуть их, если не знаем, каковы они? Неужели тебе непонятно, что нельзя уничтожить то, чего нет? А ведь все так просто!
— Та самая простота, которая хуже воровства. Нет, нет, не спрашивайте, что такое воровство, вам этого не понять, у вас этого нет.
— У нас все есть, — с достоинством отпарировал Вещий Старец. — И мы никого не спрашиваем, ибо до разгадки любой тайны доходим мощным усилием своего разума. И легко сами уясним, что такое воровство, о котором ты сказал, что оно лучше простоты, а ведь простота так прекрасна! У тебя ещё есть вопросы?
— Последний. При такой мощи мысли вы никогда не пробовали высчитать, сколько ангелов может поместиться на острие иглы? У нас когда-то подобный подсчёт считался наилучшей проверкой интеллекта.
Вещий Старец, поразмыслив, объявил:
— Об ангелах я знаю из ваших мыслей. В них дешифраторы обнаружили хорошие слова: «ангельские голоса», «ангельская доброта», «машет крыльями, как заблудившийся ангел», «ангельская наивность». Дешифраторы сделали заключение, что ваши ангелы — крылатые домашние животные, которых вы опекаете и над которыми иногда дружески посмеиваетесь. Но что такое игла — не установлено. Трудная проблема иглы потребует размышления.
— Не трудитесь! Вот игла!
И Бах показал вынутую из куртки иглу. У Старейшины Старейшин засверкали глаза от воодушевления.
— Великолепная загадка! Давно мы не анализировали столь увлекательных секретов мироздания. Ручаюсь, иновременник, что только мы способны найти удовлетворительное решение мучительной для людей тайны, сколько ангелов можно разместить на острие иглы. Ты вскоре это узнаешь для всех пород ваших домашних ангелов — двукрылых и четырехкрылых. По некоторым расшифровкам у вас водятся и шестикрылые.
— Водились в сознании древних народов. Их называют серафимами. С тех пор как мы ликвидировали старинные мифы, серафимы перевелись, а вместе с ними и все другие ангелы.
Гуннар Гунна радостно кивнул львиной головой — взметнувшаяся грива закрыла его лицо. Могучая копна волос, так сильно отличавшая его от гололобых дилонов, очень шла всему его мощному облику.
— Понимаю. Мифы были у вас вроде загончиков, где вы содержали своих крылатых друзей. В общем, не тревожься, иновременник, наши вычисления будут достоверны. А теперь возвращайтесь на свой корабль вместе с Различником Уве Ланной и Стирателем Рина Ронной. Пусть наши посланцы осмотрят ваш хронолет и разберутся, насколько люди отстали в использовании и опровержении законов природы от воплотителей Высшего разума.
9
Аркадий жестоко бы соврал, если бы сказал, что его обрадовало веление Старейшины Старейшин вести обоих дилонов на хронолет. Такие экскурсии мог разрешить только капитан корабля. Аркадий соединился с Кнудсеном и Марией.
— Вас ждут в гости на нашем корабле, — сказал Аркадий обоим дилонам после разговора с Кнудсеном.
На этот раз они шли по пустой улице. Авиетка стояла где-то в её конце. Аркадий удивился, что нигде не видно дилонов, и хотел было спросить у Ронны об этом, но вспомнил, что дилоны считают интеллектуально неполноценными тех, кто пристаёт к ним с вопросами, и промолчал — только высказал своё недоумение Асмодею. Киборг ответил, что чувствует какой-то непорядок и в себе, но не может разобраться, что к чему, — его приёмники ничего существенного не фиксируют. Бах заметил, что неплохо бы киборгу позаимствовать остроту восприятия у дилонов, тогда бы он смог без специальных приёмников и датчиков самостоятельно вычислить смысл любых непорядков. У киборгов обидчивость не была запрограммирована, но Асмодей вдруг огрызнулся, что самоусовершенствованием надо заняться людям, а не ему — все восприятия у него на порядок острей, чем у человека.
Аркадий бросил взгляд на склонившего голову Ронну и споткнулся. Ронна так вытянул шею и так склонил голову налево, что она почти падала с плеча. Нижняя челюсть отвисла, глаза потускнели, безволосая голова побелела. Он путался в шаге, что-то тихонько вывизгивал. Но ещё больше испугали Аркадия руки дилона. Он удлинял их, когда хотел в два обвива охватить свою грудь, а сейчас они волочились по грунту, когти на десяти пальцах каждой руки сухо постукивали по камням.
Аркадий схватил Ронну за плечо и заорал:
— Что с тобой?
Ронна приподнял голову. Ретрансляция мыслей в слова шла неровно, через каждые несколько слов прерывалась. И каждую фразу сильней обычного сопровождало повизгивание:
— Не понимаю… У меня ломит кости… Мутит… Иновременник, постоим… Уве Ланна, где он? Пусть он…
Уве Ланна плёлся позади, так глубоко погруженный в мысли, что непорядок в окружающем мире до него не дошёл. Он вздрогнул, когда посмотрел на обессилевшего Ронну, и стал тревожно оглядываться.
Аркадий взглянул на небо. С двух сторон зенита сияли по-полдневному роскошная Гаруна Белая и нежная Гаруна Голубая — Аркадию почудилось что-то зловещее в её ласковом блеске. Аркадий перевёл взгляд на ручной передатчик. На экранчике возникло встревоженное лицо Кнудсена.
— Торопитесь к авиетке! Что-то нехорошее вокруг вас, но наши анализаторы пока не дают однозначного ответа.
Аркадий потянул каменно застывшего в трудном размышлении Ронну, но тот лишь с трудом пошевелился. Бах, присоединив свои усилия к усилиям Аркадия, энергично приказал дилону:
— Двигайся, дружище! Бери ноги в руки! Да не толкуй мои слова так буквально, это образное выражение. До чего же вы друзья, неповоротливы и неоперативны!
Асмодей в эту минуту возился с Ланной. Молодой Различник, уяснив себе какую-то опасность, вдруг, как и его старший друг, впал в бессилие. Асмодей взвалил на себя Уве Ланну и побежал вперёд. Аркадий с Бахом тянули Ронну, в полной прострации волочившего по камням и ноги и руки. Бах крикнул Аркадию:
— Спеши к авиетке и готовь её в полет. Я как-нибудь дотащу этого слабака!
Аркадий оставил Баха с Ронной и быстро обогнал Асмодея.
Авиетка стояла на том же месте, в сторонке покоились два шара дилонов, недавно конвоировавшие хронавтов. Аркадий заколебался — пятерым в авиетке не разместиться, дилонов нужно сажать в их шар. Но смогут ли они, обессиленные, управлять своим летательным аппаратом? Аркадий включил ручной передатчик и услышал приказ командира «Гермеса»:
— Пусть Асмодей с Ланной сядут в шар. Страхую охранным полем. Скорей, скорей!
— В шар сяду я с Ронной! — крикнул подоспевший Бах и подтащил Ронну к одному из шаров.
Ронна, протянув длинные руки, ощупью, как слепой, цеплялся за раскрытый зев шара, но не мог впихнуть своё тело. Сильным толчком Бах вбросил дилона внутрь и впрыгнул сам. Асмодей проворно влез в авиетку, положил Ланну на скамейку. Аркадий вскочил следом и мигом задраил дверь. Голос Кнудсена прокричал:
— Ко мне!.. — и прервался, не договорив.
То, что совершилось в следующую минуту — Аркадий это сразу понял — должно навеки остаться страшной картиной в его памяти. Приникнув к окну, почти не дыша от негодования, он все же не мог оторвать глаз от того, что совершалось на поляне.
Оба шара — и пустой, и тот, в каком укрылись Бах с дилоном — вдруг затряслись, завибрировали, зазвенели живыми голосами и покатились от авиетки. Отдалившись на десяток метров, пустой шар заметался в траве и стал распадаться на части. В воздухе не было ветра, ни одна травинка не шевелилась, а шар разбрызгивало, как взрывом. Не прошло и десятка секунд, как по земле катились, подёргиваясь, лишь осколки летательного аппарата.
Второй шар взлетел, но на первых же метрах полёта распад настиг и его. Из шара выпал Ронна, его подбрасывало и катало по траве, он судорожно хватался обеими руками за стебли и камни, но не мог удержаться:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Даже в бесстрастном переводе мысли на человеческий язык было явно, как обрадовался Рина Ронна:
— Теперь вы — наши друзья! Поняли мощь мысли Верховного Воплотителя Высшего Разума? Как он постиг вас! Как постиг!
К удивлению хронавтов радовался решению Высокого Суда и Уве Ланна, предлагавший изгнать людей с Дилоны. Он все повторял, вдруг изменив своей молчаливости:
— Я так счастлив, иновременники! Я боялся, что Высокий Суд согласится с моими доказательствами — и изгонит вас. А он не согласился — большей удачи я и не желал себе!
Бах обратился к Ронне:
— Не мог бы я поговорить со Старейшиной Старейшин Гунной?
Ронна подвёл хронавтов к Вещему Старцу.
— Хотел бы задать несколько вопросов, — начал Бах.
— А не кажется ли тебе, что ты мог бы, поразмыслив, и сам высчитать ответ на интересующий тебя вопрос? — дружелюбно поинтересовался Старейшина Старейшин. — Ведь выспрашивание вместо самопостижения унижает Высший Разум.
Бах ответил с живостью:
— У людей выспрашивание не считается зазорным. Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо. Итак, мой первый вопрос. Почему так разделены функции Различников и Стирателей? Разве для познания любой истины не достаточно её отличия от всех других истин, тем более от заблуждений? Если дважды два четыре, а четыре — это не три, не десять, не козёл с рогами и не сапоги всмятку, то зачем ещё подвергать такую непреложную истину дополнительной проверке на достоверность?
Старейшина Старейшин ответил, что ему не совсем ясна разница между козлом с рогами и сапогами всмятку, о чем так красиво сказал иноплеменник, эта разница требует особого размышления. Но отличие четырех от трех и, тем более, от десяти нестираемо и потому должно быть утверждено. Но далеко не всегда возможны такие простые решения. Бывало в истории Дилоны, когда поверхностно установленные причины приводили к вредным действиям. Так возникла ужасная война между дилонами и рангунами, а ведь её могло бы не произойти, если бы проанализировали на стираемость разделившие оба народа расхождения. Без утверждения стираемости ни одно различие не может быть принято, как реальное.
— Критический подход, достойный Высшего Разума. Вы назвали войну между дилонами и рангунами ужасной, а мне объясняли, что существование без врагов на Дилоне считается аморальным, ибо без этого нельзя обострить разум и утвердиться в собственном достоинстве. И что изобретение врагов является одной из прерогатив Конструкторов Различий…
Баху показалось, что на какую-то земную минуту Гуннар Гунна испытал замешательство. Но он не без основания считался Верховным Воплотителем Высшего Разума.
— Да, враги нужны. В смысле — противники. Именно такими противниками предстают между собой Различники и Стиратели. Их противоборство высветляет глубину познания. Но заметь, иновременник: противоборство, а не война. Борьба, а не истребление. Опровержение, а не убийство. А наша война с рангунами, когда-то начавшаяся как взаимное противоборство мнений, давно преобразовалось в схватку на гибель. Ужасная война! Ты был свидетелем, как рангуны пытались резонансными ударами через толщу всей планеты разрушить наш город. Что в этом хорошего? Меня охватывает глубокая печаль, пришелец, когда я думаю о том, что рангуны непрерывно совершенствуют свои резонансные механизмы, а ведь никакому совершенствованию нет предела. А если им удастся поставить себе на службу околополюсные хроновороты? Поразмысли, иновременник: хроноворот, выпущенный из своих диких пустынь! Да он же истребит все живое! Моя должность — провидение. Провидца не может не терзать страх перед грядущим. Этот страх — единственная гарантия того, что ужасы не выйдут за узкие межи возможностей, ибо страх принуждает искать средства опровержения его.
Даже в словесном переложении этой мысли ощущалось, что сердце Вещего Старца поражено великой печалью. Бах испытывал сочувствие к нелёгкой доле Главного Провидца. Ему, однако, показалось, что есть вариант, которого не нашёл Старейшина Старейшин.
— Итак, война длится долго и приносит массу горя обеим сторонам, но разве нельзя завершить многолетнюю распрю миром?
— К сожалению, невозможно. Чтобы установить мир, нужно стереть причины войны.
— Так сотрите их, черт возьми! Я хотел сказать — с вашим разумом, с вашим умением пренебрегать несущественными различиями…
— Я понял твой благородный порыв, иновременник. Но опровергнуть причины, вызвавшие войну, мы не можем при всем своём, так справедливо тобой оценённом, искусстве Стирания.
— Они так глубоки, эти причины?
— Этого мы не знаем.
— Не знаете причин войны?
— Не знаем. Все было так давно, что и мы, и рангуны забыли, из-за чего началась война. И теперь не способны точно установить, заслуживают ли эти причины сохранения или их можно стереть.
— Вот и отлично! Раз вы не знаете причин войны, то и войны не должно быть. Это же так очевидно!
Старейшина Старейшин протелепатировал с укоризной:
— Иновременник! Как же мы можем прекратить войну, если не опровергнуты породившие её причины? И как можно опровергнуть их, если не знаем, каковы они? Неужели тебе непонятно, что нельзя уничтожить то, чего нет? А ведь все так просто!
— Та самая простота, которая хуже воровства. Нет, нет, не спрашивайте, что такое воровство, вам этого не понять, у вас этого нет.
— У нас все есть, — с достоинством отпарировал Вещий Старец. — И мы никого не спрашиваем, ибо до разгадки любой тайны доходим мощным усилием своего разума. И легко сами уясним, что такое воровство, о котором ты сказал, что оно лучше простоты, а ведь простота так прекрасна! У тебя ещё есть вопросы?
— Последний. При такой мощи мысли вы никогда не пробовали высчитать, сколько ангелов может поместиться на острие иглы? У нас когда-то подобный подсчёт считался наилучшей проверкой интеллекта.
Вещий Старец, поразмыслив, объявил:
— Об ангелах я знаю из ваших мыслей. В них дешифраторы обнаружили хорошие слова: «ангельские голоса», «ангельская доброта», «машет крыльями, как заблудившийся ангел», «ангельская наивность». Дешифраторы сделали заключение, что ваши ангелы — крылатые домашние животные, которых вы опекаете и над которыми иногда дружески посмеиваетесь. Но что такое игла — не установлено. Трудная проблема иглы потребует размышления.
— Не трудитесь! Вот игла!
И Бах показал вынутую из куртки иглу. У Старейшины Старейшин засверкали глаза от воодушевления.
— Великолепная загадка! Давно мы не анализировали столь увлекательных секретов мироздания. Ручаюсь, иновременник, что только мы способны найти удовлетворительное решение мучительной для людей тайны, сколько ангелов можно разместить на острие иглы. Ты вскоре это узнаешь для всех пород ваших домашних ангелов — двукрылых и четырехкрылых. По некоторым расшифровкам у вас водятся и шестикрылые.
— Водились в сознании древних народов. Их называют серафимами. С тех пор как мы ликвидировали старинные мифы, серафимы перевелись, а вместе с ними и все другие ангелы.
Гуннар Гунна радостно кивнул львиной головой — взметнувшаяся грива закрыла его лицо. Могучая копна волос, так сильно отличавшая его от гололобых дилонов, очень шла всему его мощному облику.
— Понимаю. Мифы были у вас вроде загончиков, где вы содержали своих крылатых друзей. В общем, не тревожься, иновременник, наши вычисления будут достоверны. А теперь возвращайтесь на свой корабль вместе с Различником Уве Ланной и Стирателем Рина Ронной. Пусть наши посланцы осмотрят ваш хронолет и разберутся, насколько люди отстали в использовании и опровержении законов природы от воплотителей Высшего разума.
9
Аркадий жестоко бы соврал, если бы сказал, что его обрадовало веление Старейшины Старейшин вести обоих дилонов на хронолет. Такие экскурсии мог разрешить только капитан корабля. Аркадий соединился с Кнудсеном и Марией.
— Вас ждут в гости на нашем корабле, — сказал Аркадий обоим дилонам после разговора с Кнудсеном.
На этот раз они шли по пустой улице. Авиетка стояла где-то в её конце. Аркадий удивился, что нигде не видно дилонов, и хотел было спросить у Ронны об этом, но вспомнил, что дилоны считают интеллектуально неполноценными тех, кто пристаёт к ним с вопросами, и промолчал — только высказал своё недоумение Асмодею. Киборг ответил, что чувствует какой-то непорядок и в себе, но не может разобраться, что к чему, — его приёмники ничего существенного не фиксируют. Бах заметил, что неплохо бы киборгу позаимствовать остроту восприятия у дилонов, тогда бы он смог без специальных приёмников и датчиков самостоятельно вычислить смысл любых непорядков. У киборгов обидчивость не была запрограммирована, но Асмодей вдруг огрызнулся, что самоусовершенствованием надо заняться людям, а не ему — все восприятия у него на порядок острей, чем у человека.
Аркадий бросил взгляд на склонившего голову Ронну и споткнулся. Ронна так вытянул шею и так склонил голову налево, что она почти падала с плеча. Нижняя челюсть отвисла, глаза потускнели, безволосая голова побелела. Он путался в шаге, что-то тихонько вывизгивал. Но ещё больше испугали Аркадия руки дилона. Он удлинял их, когда хотел в два обвива охватить свою грудь, а сейчас они волочились по грунту, когти на десяти пальцах каждой руки сухо постукивали по камням.
Аркадий схватил Ронну за плечо и заорал:
— Что с тобой?
Ронна приподнял голову. Ретрансляция мыслей в слова шла неровно, через каждые несколько слов прерывалась. И каждую фразу сильней обычного сопровождало повизгивание:
— Не понимаю… У меня ломит кости… Мутит… Иновременник, постоим… Уве Ланна, где он? Пусть он…
Уве Ланна плёлся позади, так глубоко погруженный в мысли, что непорядок в окружающем мире до него не дошёл. Он вздрогнул, когда посмотрел на обессилевшего Ронну, и стал тревожно оглядываться.
Аркадий взглянул на небо. С двух сторон зенита сияли по-полдневному роскошная Гаруна Белая и нежная Гаруна Голубая — Аркадию почудилось что-то зловещее в её ласковом блеске. Аркадий перевёл взгляд на ручной передатчик. На экранчике возникло встревоженное лицо Кнудсена.
— Торопитесь к авиетке! Что-то нехорошее вокруг вас, но наши анализаторы пока не дают однозначного ответа.
Аркадий потянул каменно застывшего в трудном размышлении Ронну, но тот лишь с трудом пошевелился. Бах, присоединив свои усилия к усилиям Аркадия, энергично приказал дилону:
— Двигайся, дружище! Бери ноги в руки! Да не толкуй мои слова так буквально, это образное выражение. До чего же вы друзья, неповоротливы и неоперативны!
Асмодей в эту минуту возился с Ланной. Молодой Различник, уяснив себе какую-то опасность, вдруг, как и его старший друг, впал в бессилие. Асмодей взвалил на себя Уве Ланну и побежал вперёд. Аркадий с Бахом тянули Ронну, в полной прострации волочившего по камням и ноги и руки. Бах крикнул Аркадию:
— Спеши к авиетке и готовь её в полет. Я как-нибудь дотащу этого слабака!
Аркадий оставил Баха с Ронной и быстро обогнал Асмодея.
Авиетка стояла на том же месте, в сторонке покоились два шара дилонов, недавно конвоировавшие хронавтов. Аркадий заколебался — пятерым в авиетке не разместиться, дилонов нужно сажать в их шар. Но смогут ли они, обессиленные, управлять своим летательным аппаратом? Аркадий включил ручной передатчик и услышал приказ командира «Гермеса»:
— Пусть Асмодей с Ланной сядут в шар. Страхую охранным полем. Скорей, скорей!
— В шар сяду я с Ронной! — крикнул подоспевший Бах и подтащил Ронну к одному из шаров.
Ронна, протянув длинные руки, ощупью, как слепой, цеплялся за раскрытый зев шара, но не мог впихнуть своё тело. Сильным толчком Бах вбросил дилона внутрь и впрыгнул сам. Асмодей проворно влез в авиетку, положил Ланну на скамейку. Аркадий вскочил следом и мигом задраил дверь. Голос Кнудсена прокричал:
— Ко мне!.. — и прервался, не договорив.
То, что совершилось в следующую минуту — Аркадий это сразу понял — должно навеки остаться страшной картиной в его памяти. Приникнув к окну, почти не дыша от негодования, он все же не мог оторвать глаз от того, что совершалось на поляне.
Оба шара — и пустой, и тот, в каком укрылись Бах с дилоном — вдруг затряслись, завибрировали, зазвенели живыми голосами и покатились от авиетки. Отдалившись на десяток метров, пустой шар заметался в траве и стал распадаться на части. В воздухе не было ветра, ни одна травинка не шевелилась, а шар разбрызгивало, как взрывом. Не прошло и десятка секунд, как по земле катились, подёргиваясь, лишь осколки летательного аппарата.
Второй шар взлетел, но на первых же метрах полёта распад настиг и его. Из шара выпал Ронна, его подбрасывало и катало по траве, он судорожно хватался обеими руками за стебли и камни, но не мог удержаться:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47