Что-то неотрывно тянуло его обратно на Ладожский вокзал. Неужели Катя Калачева действительно видела Веру?
Девочку, которая якобы сбежала вместе с Митей Шебалиным…
Возможно, она ошиблась, ведь Веру она знала только по описанию.
И все-таки стоило проверить, что за таинственное здание стоит на нейтральной полосе между транспортниками и муниципалами.
Через двадцать минут старший следователь Самарин вышел на станции метро «Ладожская».
Он пересек вокзальную площадь, прошел до конца по платформе и легко спрыгнул на пути. Неспешной походкой он пошел по хрустевшему под ногами гравию и скоро оказался на запасных путях между отцепленными вагонами, стараясь держаться теневой стороны.
Самарин примерно представлял, где могут находиться «Вагон охраны труда» и тому подобные. За ними начиналась сортировка, дальше шел товарный двор.
Вот и стена, отделяющая зону отчуждения от остального-мира. Совершенно глухая, она казалась серой, хотя днем обнаруживала грязно-желтый колер.
Самарин остановился, а затем медленно, стараясь ступать бесшумно, пошел вдоль стены. Вот и та самая брешь, о которой говорила Катя. Да это не пролом, а целые ворота. И тропинка протоптана, – значит, тут похаживают.
Дмитрий сделал шаг и оказался по другую сторону стены. Остановился, прислушался. Вокруг было темно и тихо. Ничья земля оказалась чем-то средним между свалкой и перелеском – темнел проржавевший остов неведомо как очутившегося здесь «жигу-ля», вокруг трепетали на ветру голые тонкие осинки.
В отдалении виднелись развалины неизвестно чего, а дальше высилось более крепкое двухэтажное строение. Самарин снова прислушался. С сортировки доносился обычный железнодорожный шум, который перекрывал голос: «Грузовой состав – на третий путь».
Внезапно ему показалось, что впереди между осинок и березок мелькнул свет.
Кажется, в одном из окон заброшенного здания. А может, примерещилось?
Дмитрий осторожно сделал шаг, второй, третий. Он бесшумно приближался к дому. Земля под ногами была сухой и утоптанной – здесь ходили.
Постепенно он вплотную приблизился к темному окну. Стекло и вправду подозрительно чистое. Молодец, Катька, все разглядела.
Самарин не опасался, что его могут увидеть изнутри: сумерки уже сгустились настолько, что можно считать, настала ночь, да еще пасмурная. Через несколько минут Самарин уже ничего не видел на расстоянии вытянутой руки.
Он замер. Вокруг было безжизненно и темно. Невозможно было представить, что где-то рядом есть живые люди.
Минут через десять помещение за стеклом тускло осветилось, как будто внутри приоткрыли дверь в слабо освещенный коридор. Свет был очень слабым, но показался ярким на фоне абсолютной темноты. Комната осветилась на одно короткое мгновение, но этого было достаточно. Дмитрий понял, что большая часть окна плотно закрыта изнутри чем-то вроде толстой шторы, не пропускающей свет. И только в одном углу штора немного отошла.
Как это иногда бывает, свет мелькнул и снова погас, но в глазах как будто застыло фотографическое изображение комнаты: у двери в коридор виделся силуэт.
Вера? Или другая девочка примерно того же роста.
Совсем рядом в темноте скрипнул гравий. Самарин метнулся к стене и вжался в нее, стараясь слиться с густой тенью. Похоже, его не заметили.
Кто-то приближался – осторожно и медленно. Дмитрий задержал дыхание. На миг воцарилась полная тишина. Затем послышались шаги. Темнота над дорожкой сгустилась, приняв очертания тени. Или это обман зрения?
В глубине дома снова мелькнул слабый свет – опять приоткрыли дверь в коридор. Темнота вокруг чуть рассеялась, и теперь Дмитрий определенно увидел тень человека. Он стоял совсем рядом – в нескольких шагах. Мужчина. Насколько можно понять, среднего роста, коренастый.
Свет в доме мелькнул и погас. Тень растворилась в ночной мгле. И все же Дмитрию показалось, что он когда-то видел этого человека. В фигуре угадывалось что-то знакомое. Кого-то он напомнил, но кого?
Снова скрипнул гравий – тень двинулась. Человек подошел к окну – туда, где только что стоял Самарин. Дмитрий отчетливо услышал вздох. Сам он старался дышать бесшумно.
Тень постояла у окна, видимо ожидая, что внутри снова мелькнет свет. Затем мужчина повернулся. Дмитрию казалось, что он кожей лица чувствует движение воздуха. Незнакомец двигался вдоль стены прямо на него. Самарин сделал шаг назад, еще один…
И тут под ногой предательски хрустнула ветка.
Практически в тот же миг Самарин резко нагнулся, а потому предназначенный ему удар прошел мимо. Врагу понадобился миг, чтобы сориентироваться. Этого мига Дмитрию было достаточно. Следующий удар, нацеленный ниже, снова ушел в пустоту, а через мгновение тень, лишь тяжело выдохнув, упала на землю.
Противник был дюжим мужиком, но специальными приемами не владел. Он, видимо, так до конца и не понял, почему он молотил кулаками пустоту, а сам вдруг оказался лежащим лицом вниз, с заломленной за спиной рукой.
– Что ты тут делаешь? – тихо спросил Самарин.
– Скотина…
Дмитрий вывернул руку сильнее. Противник скрипнул зубами.
– Совсем сломаю. Говори.
– А пошел ты!
Внезапно их осветил луч фонарика. Самарин вгляделся в распластанный на земле профиль. Это был путевой обходчик Гринько.
– Уходим!
Они остановились только далеко за брешью в стене. Пространство между отцепленными вагонами освещал желтоватый фонарь в железной сетке.
– Ты… – только и сказал Самарин.
– А я думал: это кто-то из НИХ… Гринько вынул папиросу и закурил.
– Ты-то как узнал? – спросил Дмитрий.
– Митька сказал. Они замолчали.
Гринько докурил, бросил окурок под ноги и затоптал.
– В тот день, когда приехал в последний раз… Я ведь сюда шел, когда меня сцапали. Помнишь?
– Шел по направлению к товарному двору, – кивнул Самарин.
– Во-во.
– Так это было уже после поджога?
– Пожара…
– Хрен с ним!
– После, конечно. Митька тогда приехал в деревню, прокрался ко мне. «Дядя Коля, они вас хотят в тюрьму посадить». Он и передал эти слова, помните? Ну что вы мне на допросе напоминали.
Придя в себя, Гринько снова стал на «вы» со старшим следователем.
Правильно, ведь Шебалин слышал разговор Самарина с Жебровым. Он происходил в детской комнате в присутствии Мити и Веры Ковалевой.
– И он не остался?
– Нет, – покачал головой Гринько. – Он сказал, что это из-за него Альбина дом спалила. Виноватым себя считал. У него же характер… Я все его звал «ежонок».
– И что он еще говорил?
– Да, считай, ничего. Я не хотел его отпускать, а он сказал: «Все равно убегу». Я ему говорю: «Милиция тебя поймает». А он смеется: «Милиция-то… Она меня не только не поймает, а к делу пристроит». Представьте, он у этого инспектора детской комнаты даже дома был-выносил мусор после циклевки полов.
«Ну Жебров!» – поразился Самарин.
– Я спросил, что он, в слуги заделался? А он: «Нет, есть другие». И ухмыльнулся нехорошо как-то. Я его спросил, где он ночует, а он сказал: «Есть одно место. Только не ищи, не найдешь». Я говорю: «На вокзале, что ли?» Не, говорит, не на вокзале. А смотрит хитро. Вот я и понял, что где-то рядом.
– Ну а потом?
– А потом что? Я его не пускал, хотел в сарае запереть, а он вырвался и тикать. Я за ним… Не догнал…
Они помолчали. Гринько снова закурил.
– Но этот гадюшник нужно накрыть, – решительно сказал он.
– Надо. Но не мы с тобой вдвоем… Они медленно шли вдоль темного ряда отцепленных вагонов. Оба молчали. Все было и так понятно без слов.
– Но этот… у меня получит, – процедил Гринько.
– Не влезай ты в это дело. Оставь на нас.
– На кого на вас-то? Действительно, на кого?
Сам собой вспомнился Дубинин и агентство «Эгида-плюс». Может быть, они?
– Найдется кому этим заняться.
Самарин остановился. Гринько замедлил шаг и тоже встал.
– Поверь, Николай. Не надо ввязываться. Это опасно.
Гринько презрительно хмыкнул.
– Я тебя не пугаю. Просто ты погибнешь, причем зря. Вот это будет обидно.
А он останется на своем месте, жив-здоров.
– Этого не будет.
– Я этого тоже хочу. Но пойми, не дотянуться тебе до него. Руки у тебя коротки.
– А у тебя нет? – снова усмехнулся Гринько. – Ты-то что можешь сделать?
– Я один – ничего. Но другие смогут.
– Посмотрим.
По лицу путевого обходчика пробежала тень.
– Вот тебе мой совет: возвращайся-ка ты в Бабино и выкинь из головы все, что видел.
Гринько ничего не ответил, а Самарин повернулся и зашагал вперед к ярко освещенному Ладожскому вокзалу.
– Эй, погоди! – раздалось сзади. Самарин обернулся.
– Слушай, ты все-таки юридический кончал, – начал Гринько издалека. – Что нужно, чтобы ребенка усыновить? Если он гражданин другой страны?
В подземное переходе под Каменноостровским, как обычно, оглушительно играл саксофон. Рядом с музыкантом на брошенной на цементный пол картонке сидел большой спокойный пес, тут же стоял мальчик. Дмитрий привычно бросил в коробку розовую двухсотку и прошел мимо. Оказавшись на другой стороне бывшего Кировского, он подошел к ряду телефонов-автоматов. К счастью, пара из них работала.
– Вас слушают, – послышался в трубке голос Дубинина.
– Осаф Александрович, это снова Самарин. Мне нужно срочно увидеться с вами. Нет… По телефону не могу. Приехать к вам домой? Разумеется. Прямо сейчас.
Выйдя из будки, Дмитрий, вместо того чтобы повернуть свои стопы к Большой Пушкарской, где располагался его дом, вышел на проезжую часть и, подняв руку, остановил бомбилу на «Таврии».
– Васильевский, улица Кораблестроителей, – бросил он, садясь рядом с водителем.
Разговор с Дубининым вышел не из коротких и не из самых легких. Пришлось излагать все с самого начала – с времен, когда по вокзальному буфету бродил Морис Матонго.
Осаф Александрович слушал внимательно, время от времени перебивая, чтобы задать вопрос или что-то уточнить.
Когда Дмитрий закончил, он вышел позвонить. Самарина на это время препроводили на кухню, где угощали пятью разными вареньями собственного изготовления. Дмитрий дегустировал одно за другим, неизменно нахваливал, хотя, положа руку на сердце, так и не разобрал, чем «пятиминутка» отличается от «витамина».
Наконец появился Осаф. Жена, понимавшая его с полуслова, поднялась, извинилась и отправилась спать.
– Загрузили вы нас работой, – покачал головой Дубинин. – Если так пойдет и дальше, все наше агентство будет работать только на вас.
Самарин так серьезно посмотрел на старого криминалиста, что тот не мог не рассмеяться:
– Да что вы волком смотрите! Шучу я. Вот молодежь пошла, шуток в упор не понимает! Да хорошо, что кто-то проводит за нас следственную работу. Ну да ладно. – Он махнул рукой. – Давайте по порядку. Отпечатки ушли куда следует. В общем, картина такая. Если их обладатель хоть когда-нибудь где-то дактилоскопировался, эта информация у нас будет. Даже если это происходило двадцать лет назад на Чукотке и он был членом следственной бригады;
Но получим мы ее не раньше чем завтра к вечеру. Быстрее не получается.
Самарин кивнул. События последних часов вытеснили поиски маньяка на второй план. Тоже важный, но все-таки второй.
– Теперь о том, что вы обнаружили сегодня. Как я понял, это помещение, где содержатся подростки, которых предполагают в дальнейшем как-то использовать.
Вас засекли. Вы понимаете, что это значит?
Самарин понимал это не хуже самого Дубинина. Это значит, завтра в этом помещении не будет не только ни одного подростка, оно примет совершенно нежилой вид, и даже стекла станут грязными.
Четырнадцать часов, а именно столько длится осенью в Петербурге темное время суток, – достаточное время, чтобы замести какие угодно следы. А подростки окажутся в другом таком же строении. Может быть, пара-тройка из них будет обнаружена в ближайшие дни на путях, в кюветах или подвалах.
– Надо действовать прямо сейчас.
– Я о том же.
Браки, как известно, совершаются на небесах, не важно, какими церемониями они сопровождаются переплетением двух кос в одну, принесением в жертву ягненка или постановкой печатей в паспорте.
Все началось, когда в подземном переходе у Ладожского появилась Зойка с маленькой Ксюшей. Зойке было лет двадцать, а Ксюше лет пять, что не мешало им быть матерью и дочерью.
Промышляли они новым для Ладожского вокзала способом. В городе таких развелось много, но тут Зойка с Ксюшей были первыми. Они не канючили нудными голосами: «Люди добрые…», не сидели, тупо уставившись в одну точку, повесив на шею картонку: «Хочу есть». Они устроились перед старым аквариумом, в котором копошились котята всех цветов и степеней пушистости. Здесь же находилась табличка: «Помогите домашнему приюту».
Дело шло бойко. Просившие на новый протез, на похороны любимого брата и на лечение, погорельцы, беженцы и прочий народ только хлопал глазами, глядя, как щедро подают кошатницам. Куда там! Не проходило дня, чтобы одного-двух котят не купили за пять, десять, а то и за пятнадцать тонн!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57