Рядом с грубым очагом из
местного камня стоял самодельный хромоногий стол с двумя кастрюлями и
сковородой с длинной ручкой. Посреди комнаты валялся перевернутый стул. В
углу виднелась куча тряпья; на стене висела одежда.
Еще в комнате была кровать. И на кровати кто-то лежал.
Я заставил себя приблизиться к кровати. Два глаза уставились на меня
из черной, расползшейся массы. Но что-то было не так; я заметил нечто
ужаснее омерзительного зловония, нечто отвратительнее черной разбухшей
плоти.
На подушке покоились две головы. Не одна, а две!
Я принудил себя нагнуться над постелью и удостовериться в увиденном -
в том, что обе головы принадлежат одному существу и сидят на одной шее.
Отшатнувшись, я согнулся пополам, и меня вырвало. Я побрел было к
двери, но краем глаза углядел хромоногий стол с кухонной утварью. Пытаясь
схватить кастрюли и сковородку, я налетел на стол и перевернул его. Сжимая
в одной руке сковородку, а в другой кастрюли, я вывалился на улицу.
Голени мои подломились, и я плюхнулся на землю. Лицо мое было словно
заляпано грязью. Я провел по нему рукой, но ощущение не исчезло. Меня
будто всего облили грязью с ног до головы.
- Где ты раздобыл кастрюли? - спросила Синтия.
Что за идиотский вопрос! Интересно, где я мог их раздобыть?
- Есть, где их вымыть? - сказал я. - Колодец или что-нибудь в этом
роде.
- В саду протекает ручей. Быть может, найдется и родник.
Я остался сидеть. Тронув рукой подбородок, я стер с него рвоту и
вытер руку о траву.
- Флетч!
- Да?
- Там мертвец?
- Мертвец, - подтвердил я. - И умер он давным-давно.
- Что мы будем делать?
- В смысле?
- Ну, надо, наверное, похоронить его...
Я покачал головой.
- Не здесь и не сейчас. И вообще, с какой стати? Он от нас этого не
ждет.
- Что с ним случилось? Ты не смог определить?
- Нет, - ответил я коротко.
Она смотрела, как я неуверенно поднимаюсь на ноги.
- Пошли мыть кастрюли, - сказал я. - И сам заодно умоюсь. Потом
нарвем в саду овощей...
- Что-то тут не так, - проговорила Синтия. - Мертвец мертвецом, но
что-то тут не так.
- Помнишь, ты хотела узнать, в какое время мы попали? Кажется, я
знаю.
- Мертвец натолкнул тебя на мысль?
- Он урод, - буркнул я. - Мутант. У него две головы.
- Но при чем...
- Это означает, что нас забросило в прошлое на несколько тысячелетий.
Впрочем, нам следовало догадаться раньше. Низкорослые деревца. Трава
желтого цвета. Земля только-только начала отходить от войны. Мутанты вроде
двухголового урода там, в доме, были обречены. В послевоенные годы таких,
как он, должно быть, было много. Физические мутанты. Через
тысячелетие-другое они вымрут, Однако один из них уже умер.
- Ты ошибаешься, Флетч.
- Хотелось бы надеяться, - сказал я, - но абсолютно уверен, что нет.
Не знаю: то ли я случайно взглянул на склон холма, то ли меня
насторожило едва заметное движение; но бросив взгляд на холм, я заметил
некий предмет конусообразной формы, который быстро перемещался вернее
будет сказать, плыл - вдоль гребня. В следующее мгновение он пропал из
вида, но я узнал его.
Ошибки быть не могло.
- Ты видела его, Синтия?
- Нет, - ответила она. - Там никого не было.
- Там был Душелюб.
- Не может быть! - воскликнула она. - Ты же сам утверждал, что мы в
далеком прошлом. Хотя...
- Вот то-то и оно, - сказал я.
- По-твоему, мы думаем об одном и том же?
- Я не удивлюсь, если окажется, что это так. Должно быть, Душелюб и
есть твой бессмертный человек.
- Но в письме говорится про Огайо...
- Я помню. Но послушай. Когда твой предок писал письмо, он находился
в весьма почтенном возрасте, правильно? Он полагался на память, а она -
штука капризная. Где-то он услышал про Огайо; вполне возможно, старик, что
рассказывал ему обо всем, упомянул Огайо, но не как ту реку, на которой
произошла его встреча с анахронианином, а просто как реку в окрестностях.
Естественно, с годами ему начало казаться, что все случилось именно на
Огайо.
Синтия шумно вздохнула. Глаза ее горели.
- Подходит, - проговорила она. - Подходит! Вот река, вот холмы.
Значит, мы стоим на том самом месте!
- Но если он ошибался насчет Огайо, - охладил я ее пыл, - то клад
могли спрятать где угодно. Рек и холмов на Земле не перечесть. Тебя это не
обескураживает?
- Однако он называет анахронианина человеком.
- Вовсе нет. Он говорит, что тот выглядел, как человек, но в нем было
что то нечеловеческое. Таково было первое впечатление. А потом твой предок
и думать забыл про свои ощущения.
- Ты полагаешь?..
- Да.
- Если ты видел в самом деле Душелюба, почему он убежал? Неужели он
не узнал нас? Ой, что я говорю! Конечно, нет, - мы же еще не встретились!
Наше знакомство состоится через много-много лет. Как ты думаешь, мы его
найдем?
- Попробуем, - сказал я.
Бросив кастрюли и забыв об овощах к обеду, мы кинулись следом за
Душелюбом. Я совсем забыл, что лицо у меня испачкано блевотиной. Подъем на
холм был тяжелым. Деревья, густые заросли кустарника, каменистые выступы,
которые приходилось обходить; местами мы буквально ползли на карачках,
цепляясь за корни и ветки.
Лихорадочно карабкаясь по склону, я спрашивал себя, зачем мы так
торопимся. Если дом бессмертного человека стоит поблизости от вершины
холма, можно не спешить, потому что в ближайшее время его хозяин наверняка
никуда не денется. А если дома поблизости нет, тогда эта сумасшедшая гонка
вообще ни к чему. Если тот, кого мы преследуем, и в самом деле Душелюб, он
давно уже спрятался в укромном местечке или постарался оторваться от нас.
Однако мы лезли все выше и выше, и наконец деревья и кусты
расступились, и нашим глазам предстала лысая вершина холма, на которой
возвышался дом - видавший виды старинный дом, ничуть не похожий на тот,
где я обнаружил двуглавого мертвеца. Дом был обнесен аккуратным
частоколом, который, видно, только на днях выкрасили в белый цвет. У
крыльца росло дерево, усыпанное розовыми цветками; вдоль забора были
посажены розы.
Окончательно запыхавшись, мы упали на землю. Наша взяла: вот он, дом
анахронианина!
Отдышавшись, мы сели и оглядели друг друга.
- Да, - протянула Синтия. - Ну у тебя и видок.
Достав из кармана своей куртки носовой платок, она вытерла мне лицо.
- Спасибо, - поблагодарил я.
Мы встали и неторопливо направились к дому, как если бы нас
пригласили туда в гости.
Войдя в ворота, мы увидели на крыльце человека.
- Я опасался, что вы передумали, - сказал он, - и уже не придете.
- Извините нас, пожалуйста, - попросила Синтия. - Мы слегка
задержались.
- Ничего страшного, - успокоил нас хозяин. - Вы как раз к ленчу.
Это был высокий худощавый мужчина в черных брюках и темной куртке.
Из-под куртки виднелась белая рубашка с расстегнутым воротом. У него было
бронзовое от загара лицо, волнистые седые волосы и коротко подстриженные,
с проседью, усики.
Втроем мы вошли в дом. Комната, где мы очутились, была маленькой, но
обстановка ее поражала неожиданной изысканностью. У стены стоял буфет, на
нем - кувшин. Середину комнаты занимал покрытый белой скатертью стол. Он
был уставлен серебряной и хрустальной посудой. К столу были придвинуты три
стула, на стенах висели картины; ноги утопали в пушистом ковре.
- Мисс Лансинг, пожалуйста, садитесь сюда, - пригласил наш хозяин. -
А мистер Карсон сядет напротив. Приступим к еде. Суп, я уверен, еще не
успел остыть.
Нам никто не прислуживал. Невольно складывалось впечатление, что в
доме, кроме нас троих, никого нет, хотя, подумалось мне, наш хозяин вряд
ли готовил кушанья самостоятельно. Мысль мелькнула и исчезла, ибо она
никак не соответствовала изысканности комнаты и богатству сервировки.
Суп был превосходным, свежий салат приятно похрустывал на зубах,
отбивные таяли во рту. Вино удовлетворило бы самый утонченный вкус.
- Быть может, это вас заинтересует, - сказал наш радушный хозяин. -
Дело в том, что предположение, которое вы выдвинули - надеюсь, не для
красного словца - при нашей последней встрече, показалось мне весьма
любопытным, и я тщательно его обдумал. Как было бы здорово, если бы
человеку вдруг представилась возможность собирать не только свои
собственные впечатления, но и впечатления других людей. Вообразите, какое
богатство ожидало бы его в преклонном возрасте. Он одинок, старые друзья
умерли, а познавать новое он не способен чисто физически. Но он
протягивает руку и снимает с полки шкатулку, в которой, если можно так
выразиться, заключены впечатления прежних дней; открыв ее, он переживает
тот или иной случай заново, причем ничуть не менее остро, чем в первый
раз.
Я удивился услышанному, но не особенно. Я ощущал себя человеком,
которому снится сон, и который сознает, что видит сон, но никак не может
проснуться.
- Я попытался представить, - продолжал наш хозяин, - каким должно
быть содержимое такой шкатулки. Помимо голых фактов, то бишь опыта как
такового, человек наверняка сохранил бы, скажем так, фоновые впечатления -
иначе говоря, звук, дуновение ветра, солнечный свет, бег облаков по небу,
цвета и запахи. Ибо, чтобы достичь результата, о котором мы упомянули,
воспоминание должно быть насколько возможно полным. Оно должно содержать в
себе все элементы, необходимые для пробуждения памяти о каком-нибудь
событии многолетней давности. Вы согласны со мной, мистер Карсон?
- Да, - сказал я, - целиком и полностью.
- Кроме того, я попробовал определить критерии отбора впечатлений.
Разумно ли будет выбирать лишь радостные воспоминания, или все-таки не
следует пренебрегать и печальными? Пожалуй, стоило бы сохранить
воспоминания о постигших человека разочарованиях, хотя бы ради того, чтобы
мы не забывали о смирении.
- По-моему, - вставила Синтия, - не надо ограничивать себя в выборе.
Однако я бы все же отдала предпочтение радостным переживаниям. Печальные,
разумеется, тоже нужны, но я бы положила их в укромный уголок, где они не
бросались бы в глаза и откуда, если потребуется, их было бы легко извлечь.
- По правде говоря, - ответил наш хозяин, - я пришел точно к такому
же выводу.
Я отдыхал душой, наслаждаясь дружеской атмосферой просвещенной
беседы. Пускай мне все это только снится, я не хочу иной реальности. Я
даже затаил дыхание, словно опасаясь, что колебания воздуха разрушат
чудесную иллюзию.
- Нам следует принять во внимание еще один фактор, - говорил между
тем хозяин. - Обладая способностью, о которой идет речь, удовлетворится ли
человек лишь сбором впечатлений в естественном течении жизни или
попытается создать переживания, которые, по его мнению, могут сослужить
ему службу в будущем?
- Мне кажется, - сказал я, - что удобнее всего собирать впечатления
по ходу дела, не прилагая к тому особых усилий. Так, позвольте заметить,
будет честнее.
- Стараясь проникнуть в суть проблемы, - ответил хозяин, - я
вообразил себе мир, в котором дети не взрослеют. Разумеется, вы можете
упрекнуть меня в неорганизованности мышления, которое перескакивает с
одного предмета на другой; я с готовностью принимаю ваш упрек. Так вот, в
мире, где человек в состоянии сохранять свои впечатления, он в любой
момент в будущем сможет заново пережить прошлое. Но в мире вечной юности у
него нет необходимости в сборе воспоминаний, поскольку каждый новый день
будет для него таким же удивительным, как предыдущий. Вы знаете, детям
присуща радость жизни. В их мире не будет страха ни перед смертью, ни
перед будущим. Жизнь там будет вечной и неизменной. Люди окажутся как бы
заключенными в постоянную матрицу, и незначительные ежедневные колебания,
которые будут в ней происходить, минуют их внимание. Если вы думаете, что
они начнут скучать, то глубоко заблуждаетесь. Однако, боюсь, я утомил вас
своими рассуждениями. Позвольте мне кое-что вам показать. Одно из моих
недавних приобретений.
Он поднялся из-за стола, подошел к буфету, снял с него кувшин и
протянул Синтии.
- Гидрия, - пояснил он. - Сосуд для воды из Афин. Шестой век,
прекрасный образчик стиля "черных фигур". Горшечник брал красную глину,
добавлял к ней немного желтой и лепил кувшин, а выдавленные изображения
покрывал слоем черной глазури. Кстати, взглянув на дно, вы увидите клеймо
горшечника.
Синтия перевернула кувшин.
- Вот оно, - проговорила она.
- Перевод, - заметил хозяин, - звучит так: "Никостенес изготовил
меня".
Синтия передала кувшин мне. Он был тяжелее, чем я думал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24