- удивилась Синтия. - Нам же все равно, куда идти, правда?
- Я думал, что мы договорились...
- Знаю, - сказала Синтия. - Вы высказались весьма недвусмысленно.
Первым делом ваша композиция; но ведь вам безразлично, где ее сочинять,
верно?
- Верно-то верно...
- Вот и отлично, - заключила Синтия. - Значит, идем на Огайо. Если,
разумеется, вы не возражаете, - прибавила она, обращаясь к Душелюбу.
- Ничуть, - сказал тот. - Чтобы добраться до реки, нам придется
перевалить через горы. Надеюсь, мы собьем волков со следа. Но если
позволите...
- Долгая история, - отрезал я. - Мы расскажем вам все потом.
- А вам не доводилось слышать, - поинтересовалась Синтия, - о
бессмертном человеке, который ведет жизнь отшельника?
- По-моему, доводилось, - ответил Душелюб. - Много лет назад. Мне он
представляется мифом. На Земле существовало столько мифов!
- Они все в прошлом, - сказал я.
Он печально покачал головой.
- Увы. Мифы Земли мертвы.

14
На небе собрались облака. Ветер, изменив направление на северное,
стал холодным и пронзительным. В воздухе ощущался странный сыроватый
запах. Сосны, что росли на холме, раскачивались и постанывали.
Мои часы остановились, но я ни капельки не огорчился. Начиная с того
момента, как я покинул Олден, они мне были практически не нужны. На борту
корабля похоронной службы действовало галактическое время, а земное время
не совпадало с олденским, хотя, повычисляв немного, их можно было
сопоставить. Я справлялся о времени в той деревне, где нас пригласили на
праздник, но там этого никто не знал и не желал знать. Насколько мне
удалось выяснить, в деревне имелись одни-единственные часы, изготовленные
вручную из дерева, да и те ничем не могли мне помочь, поскольку их никто
не заводил. Я решил установить часы по солнцу, но прозевал тот миг, когда
оно было прямо над головой, и потому вынужден был прикидывать, как давно
светило начало клониться к западу. Теперь же часы остановились
окончательно, ибо запустить их я не сумел. Но, по правде сказать, я
приучился обходиться без них.
Душелюб возглавлял наш отряд, за ним двигалась Синтия, а я замыкал
шествие. С рассвета мы покрыли значительное расстояние, однако я не имел
ни малейшего представления о том, сколько мы уже идем. Солнце скрылось в
облаках, мои часы остановились - так что определить, который час, было
невозможно.
Призраков нигде не было видно, однако я нутром ощущал их незримое
присутствие. Душелюб тревожил меня ничуть не меньше своих приятелей. Дело
заключалось в том, что при свете дня он напоминал человека не больше, чем
тряпичная кукла. У него было лицо тряпичной куклы: узкий, слегка
перекошенный рот, глаза чуть ли не крестиком, нос и подбородок начисто
отсутствовали. Сразу ниже рта лицо переходило в шею. Капюшон и роба,
которые я на первых порах принял за одежду, казались частями его
карикатурного тела. Если бы не невероятность подобного предположения, я бы
поручился чем угодно, что так оно и есть. Ног его я не видел, потому что
его роба (или тело) опускалась до самой земли. Передвигался он таким
образом, словно ноги у него были; я еще подумал, что, будь он безногим,
ему навряд ли удалось бы все время опережать нас на несколько шагов.
Он молча вел нас за собой, а мы следовали за ним тоже молча, ибо при
столь быстрой ходьбе дыхания на разговоры не хватало.
Наш путь пролегал глухими местами, где не было никаких следов того,
что когда-то тут жили люди. Мы шли по холмам, время от времени пересекая
крохотные долины. С вершин холмов нам открывались бескрайние просторы,
лишенные даже намека на человеческую деятельность: ни обломков строений,
ни разросшихся изгородей. Кругом был лес; он густой стеной вставал в
долинах и немного редел на холмах. Почва была каменистой; повсюду
встречались огромные валуны, на склонах холмов серели выходы пород. Почти
ничто не оживляло безрадостную картину. Изредка раздавались птичьи трели,
мелькали порой среди деревьев какие-то зверушки. Я решил, что это кролики
или белки.
В долинах мы останавливались, чтобы напиться из мелководных речушек,
но привалы были кратковременными. Мы с Синтией ложились на живот и жадно
пили, а Душелюб, который, по всей видимости, не нуждался в питье,
нетерпеливо поджидал нас, чтобы двигаться дальше.
Наконец, впервые с момента выхода в путь, мы устроили настоящий
привал. Гребень холма, вдоль которого мы шли, круто забирал вверх, а потом
нырял в распадок; самую верхнюю его точку образовывала широкая площадка,
на которой громоздились друг на дружку камни, каждый размером с хороший
амбар. Завалены они были так, словно с ними играл какой-нибудь древний
великан: они наскучили ему, и он бросил их лежать там, где они лежат до
сих пор. На камнях росли чахлые сосенки, кривые корни которых алчно
цеплялись за любую опору.
Душелюб, который по-прежнему опережал нас, исчез среди камней.
Достигнув того места, где он пропал из вида, мы обнаружили, что наш
вожатый удобно устроился в расселине, образованной массивными каменными
глыбами. Расселина защищала от ветра, и из нее можно было наблюдать за
тропой, по которой мы пришли.
Душелюб помахал рукой, подзывая нас.
- Передохнем, - сказал он. - Если хотите, перекусите, но без огня.
Огонь, быть может, разведем вечером. Там поглядим.
Мне хотелось только одного: сесть и больше не вставать.
- Не рано ли мы остановились? - сбросила Синтия. - Они, наверное, уже
пустились в погоню.
Вид у нее был такой, будто колени ее вот-вот подломятся, и она рухнет
навзничь, чтобы никогда не подняться. Тонкие губы на лице тряпичной куклы
разошлись в усмешке:
- Они еще не вернулись в пещеру.
- Откуда ты знаешь? - спросил я.
- От теней, - ответил Душелюб. - Они бы известили меня о возвращении
волков.
- А не может быть, - поинтересовался я, - чтобы твои тени сбежали,
бросив нас на произвол судьбы?
Он покачал головой.
- Не думаю, - сказал он. - Куда они денутся?
- Ну мало ли, - смешался я. По совести говоря, я понятия не имел,
куда могут деться призраки.
Синтия устало опустилась на землю и оперлась спиной на громадный
валун.
- Что ж, - проговорила она, - значит, можно перевести дух.
Порывшись в рюкзаке, который скинула с плеч перед тем, как сесть, она
достала из него что-то и проткнула мне. Я присмотрелся: какие-то
непонятные красные с черным плитки.
- Что это за отрава? - осведомился я.
- Вяленое мясо, - сказала она. - Отломите от плитки кусочек, положите
в рот и начинайте жевать. Очень питательно.
Она предложила мясо Душелюбу, но тот отказался.
- Я крайне редко поглощаю пищу, - объяснил он.
Избавившись от своего рюкзака, я подсел к Синтии, отломил кусочек
вяленого мяса и сунул его в рот. Мне показалось, что даже картон был бы,
пожалуй, помягче и повкуснее.
Усевшись лицом к тропинке, по которой мы сюда добрались, и
меланхолично двигая челюстями, я думал о том, насколько суровее жизнь на
Земле по сравнению с нашим милым Олденом. Вряд ли я действительно сожалел
о том, что покинул Олден, но был к этому близок. Однако воспоминания о
прочитанных книгах о Земле, о моих мечтаниях и томлениях укрепили мой дух.
Я размышлял о том, что, будучи восторженным поклонником первобытной
красоты земных лесов, тем не менее, ни физически, ни по складу характера
решительно не годился на роль этакого первопроходца, покорителя
девственной природы. Я прилетел на Землю вовсе не за этим; но, с другой
стороны, в теперешних обстоятельствах мне выбирать не приходится.
Синтия, торопливо дожевывая свой кусок, спросила:
- Мы идем к Огайо?
- Разумеется, - отозвался Душелюб, - но до реки еще далеко.
- А как насчет бессмертного отшельника?
- О бессмертном отшельнике мне ничего не известно, - сказал Душелюб.
- До меня доходили только слухи о нем, а слухи бывают всякие.
- Про чудовищ, например? - справился я.
- Не понимаю.
- Ты как-то упомянул чудовищ и сказал, что волков использовали для
борьбы с ними. Ты заинтриговал меня.
- Это было очень давно.
- Но было же.
- Да.
- Наверное, генетические выродки...
- Слово, которое ты употребил...
- Послушай, - перебил я, - когда-то Земля представляла собой
радиоактивное пекло. Многие формы жизни исчезли. А у тех, кто выжил,
должен был измениться генетический код.
- Не знаю, - сказал он.
"Так я тебе и поверил", - усмехнулся я мысленно.
И тут у меня мелькнуло подозрение, что он потому разыгрывает из себя
незнайку, что сам является одним из генетических выродков и прекрасно об
этом осведомлен. Интересно, как я не сообразил раньше?
- Зачем Кладбищу было возиться с ними? - продолжал я допрос. - Зачем
было изготавливать волков для охоты на них? Правильно? Ведь волки
предназначались именно для охоты?
- Да, - кивнул Душелюб. - Волков были тысячи и тысячи. Они собирались
в огромные стаи и были запрограммированы на охоту за чудовищами.
- Не за людьми, - уточнил я, - только за чудовищами?
- Совершенно верно. Только за чудовищами.
- Наверное, иногда они ошибались и нападали на людей. Не так-то
просто запрограммировать робота на охоту только за чудовищами.
- Да, ошибки бывали, - признал Душелюб.
- По-моему, - заметила Синтия горько, - Кладбище из-за них не
убивалось. Подумаешь, несчастный случай!
- Не могу знать, - сказал Душелюб.
- Чего я не понимаю, - проговорила Синтия, - так это того, зачем им
понадобилось отлавливать чудовищ. Вряд ли их было слишком много.
- Нет, их в самом деле было слишком много.
- Ладно, пускай. Ну и что из того?
- Думается, - сказал Душелюб, - причина здесь в паломниках. Едва
Кладбище встало на ноги, его чиновники осознали, что организация
паломничеств принесет им немалую прибыль. А всякие чудища могли напугать
паломников до смерти. Вернувшись домой, паломники рассказали бы о том, что
им пришлось пережить, и количество желающих посетить Землю наверняка
значительно снизилось бы.
- Чудесно! - воскликнула Синтия. - Геноцид да и только. Чудовищ,
должно быть, начисто стерли с лица планеты.
- Да, - согласился Душелюб, - от них постарались избавиться.
- Но некоторые уцелели, - прибавил я, - и время от времени попадаются
на глаза.
Он смерил меня взглядом, и я пожалел о словах, что сорвались у меня с
языка. И что мне наймется? Мы ведь полностью зависим от Душелюба, а я
донимаю его дурацкими намеками!
Оборвав разговор, я принялся энергично пережевывать мясо. Оно
частично утратило первоначальную жесткость и приобрело горьковатый вкус;
голод оно не утоляло, но по крайней мере приятно было ощущать, что во рту
что-то есть.
Мы с Синтией молча жевали; Душелюб, казалось, погрузился в
размышления.
Я повернулся к Синтии.
- Как вы себя чувствуете?
- Отлично, - ответила она язвительно.
- Извините меня, - попросил я. - Я вовсе не предполагал, что все так
обернется.
- Ну конечно, - подхватила она, - вы воображали себе увеселительную
прогулку по романтическим местам! Начитались книжек, навыдумывали
невесть...
- Я прилетел сюда сочинять композицию, - перебил я, - а не играть в
кошки-мышки с гранатометчиками, кладбищенскими ворами и стаей механических
волков!
- И вините во всем меня, да?! Если бы я не увязалась за вами, если бы
я не напросилась...
- Ничего подобного, - возразил я. - Мне это и в голову не приходило.
- Разумеется, вы всего лишь выполняли просьбу милашки Торни...
- Прекратите! - рявкнул я. Мое терпение истощилось. - Какая муха вас
укусила?
Прежде чем Синтия успеха открыть рот, Душелюб поднялся.
- Пора, - объявил он. - Вы поели и отдохнули, и теперь мы можем
продолжать путь.
Ветер стал холоднее и задел резкими порывами. Когда мы выбрались из
расселины на гребень холма, он обрушился на нас и швырнул нам в лицо
первые капли приближающегося дожди.
Мы побрели навстречу дождю. Его отвесная стена преградила нам дорогу
и толкнула обратно. Душелюб продвигался вперед, не обращая на дождь
никакого внимания. Роба его, как ни терзал ее ветер, оставалась
неподвижной и ни разу даже не шелохнулась. Удивительное, доложу я вам,
было зрелище!
Я хотел было поделиться своим наблюдением с Синтией и окликнул ее, но
налетевший шквал заставил меня поперхнуться собственным криком.
Деревья в распадке клонились к земле и стонали под напором вихря.
Птицы беспомощно размахивали крыльями, будучи не в силах противостоять
мощи ветра. При взгляде на тучи почему-то возникало впечатление, что они
опускаются все ниже и ниже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24