Песок был
запорошен снегом и ветер гонял его по пляжу, кидая в лицо и царапая кожу. И
лишь сосны отдаленно напоминали о недавних временах тепла, солнца и моря
своей вечной зеленью, так и не укрытой снегом. Деревья стойко выдерживали
удары не на шутку разгулявшегося ветра, не давая ему захлестнуть, разметать,
разнести маленькую Палангу.
Я прижимался к исполинской сосне, пытаясь не улететь с ветром, и жалел,
что не оделся потеплее и не захватил с собой что-нибудь потяжелее. Надев
очки от слепящего ветра, я наконец оторвался от своего защитника и,
подталкиваемый в спину, подобрался к замшелому камню, принесенному сюда
последним ледником. Усевшись и отгоняя мысли о грозивших мне заболеваниях
почек, уха-горло-носа и предстательной железы, я стал смотреть на
видневшееся из-за деревьев обледенелое море.
Чувствовалось, что мои традиционные утренние прогулки по берегу и парку
накрылись. В отличие от Иммануила Канта я не был столь же педантичен или
закален и мог легко пожертвовать нарождающейся привычкой. Видимо придется
вот так и сидеть на камушке, подложив под задницу грелку, оставшиеся до лета
месяца, когда можно будет возобновить свой моцион.
" Будет ласковый дождь и запах земли
И рулады лягушек от зари до зари... "
Пережить бы осень и зиму.
Я чувствовал себя то ли древним стариком, то ли Господом на
шеститысячном с чем-то году творения, когда ему пришла мысль, что его
замечательные создания вовсе не так замечательны, как это ему хотелось бы,
когда все надежды на лучшее уже испарились и скольких бы детей своих не
послал бы людям - ничего не изменилось бы, и их так же распинали,
оскорбляли, а затем поклонялись, раздирая на себе одежды и кляня себя за
слепоту и неверие. Убийство Спасителя многое говорит о человеческой природе:
о его глупости, о его слепоте, о его нежелании видеть и иметь что-то в
будущем, желая получить все сразу и сейчас, о его ненависти к живым и
непонятном поклонении и любви к мертвым мудрецам и пророкам, о его
склонности к крайностям и неприятию компромиссов, и о его стремлении
повесить свои грехи на чужую душу, о его стремлении принять грехи других.
И я плоть от плоти такой же, что и выводит меня из себя, заставляет
меня бежать все дальше от людей, хотя я понимаю, что это не возможно, ибо
весь мир я несу в себе самом.
Меня выбило из равновесия письмо, пришедшее сегодня. Сколько раз я
зарекался не читать ничего и выбрасывать всю почту, но не до конца излечился
от этой дурной привычки. Я уже обрел кое-какое равновесие, устраивающее
меня, позволяющее обо всем и обо всех забыть и думал, что это последняя
станция на моем пути, но все развеяно в прах. Конечно, на все можно плюнуть,
сделать вид, что это тебя уже не касается, или вообще никак не
отреагировать, но я понял, что где-то в глубине моей души крючок уже спущен
и никакая сила не сможет остановить пулю на выходе из ствола, не повредив
при этом само оружие.
В письме была вырезка из "Петроградских вестей". Статья была анонимной.
" ПОЧЕМУ МОЛЧИТ К. МАЛХОНСКИ?
Хотя наша газета и весьма далека от вопросов современной литературы, но
к нам до сих пор приходят письма от заинтересованных читателей. Наверное у
всех свежа в памяти история феноменального взлета бывшего журналиста TВФ
Кирилла Малхонски на литературный небосвод. Его патриотические книги
произвели неизгладимое впечатление на землян и сыграли не последнюю роль в
актуализации застарелой проблемы Спутников. Он заставил нас вновь поглядеть
на небо, понять, что несметные сокровища отняты у нас неправедным путем,
ощутить нашу принадлежность к единой расе, расе людей. Мы все помним тот
ажиотаж, те демонстрации перед Директорией с требованиями возобновить борьбу
за возвращение Спутников, порвав позорное "Детское перемирие". Мы обязаны в
этом нашему великому писателю и мы сожалеем, что он до сих пор уклоняется от
получения всех причитающихся ему премий, избегает интервью и не публикует
новых книг.
Читатели спрашивают: почему в это славное время возобновления борьбы
молчит наш герой, чьи книги стали нашим знаменем и надеждой?
Почему вы молчите, Кирилл?
Где вы, Малхонски? "
Я поднялся и побрел через графский парк домой. Около Гранитной пещеры я
остановился, надеясь увидеть белочек, которые здесь поселились и
попрошайничали лакомства у случайных прохожих и туристов. На свист никто не
прибежал и я понял, что забавные зверьки залегли в долгую спячку в дуплах
окрестных деревьев. Жаль. Теперь никто не будет радоваться моим прогулкам и
бежать навстречу, только увидев меня, и смело лезть в карманы в поисках
припрятанных конфет и печенья. Парк опустел - туристы, белки, павлины, утки
и листья покинули его. Туристы жарятся под экваториальным солнцем вместе с
утками, белки спят, павлины зимуют в вольерах, а листья опали до следующей
весны, которая придет через пять-шесть месяцев.
Мне вспомнился забавный мальчишка, спрашивающий у своей мамы когда
будет тепло и когда можно будет купаться в море. Ванда тогда ответила:
- Вот пройдет зима и за ней будет теплая весна.
- А она будет?, - спросил мудрый малыш.
Почему люди так уверены в будущем? Уверены, что после зимы наступит
весна, что летом будет жарко, что следующий год будет лучше предыдущего? В
этом смысле дети умнее нас, их еще не испортила обыденность, они еще
сомневаются в очевидном и не искалечены современной цивилизацией. Для них
совсем не очевидно, что за зимой последует весна и лето, что цель
оправдывает средства, и что интересы нации превыше всего. Свались на нашу
планету глобальный катаклизм, они лучше бы приспособились к нему. Они
эгоистичны и самодостаточны. Они не так беспомощны и слабы, как нам кажется,
что неоднократно доказывали случаи выживания детей в одиночку в самых
жестоких условиях, и это делает их независимыми от окружающих и значит они
первейшие враги для государства, так как они в нем не нуждаются. Может быть
еще и поэтому мы так часто воюем, ведь всякая война, какие цели бы она не
преследовала, есть война против наших детей - мы их посылаем под пули, мы их
бомбим с самолетов и из космоса, мы их убиваем еще до их рождения, призывая
их возможных отцов на защиту родины, хотя еще никто не смог внятно объяснить
- почему сам факт рождения на этом клочке земли влечет за собой обязанность
умирать за ее "интересы", которые сплошь и рядом оказываются интересами
государства, но не твоими. Мне сейчас сорок лет и в мире существует очень
мало причин по которым я согласился бы отдать свою жизнь, и уж во всяком
случае в этот список не входит моя родина.
Я не патриот и государство для меня - феномен, непонятно как
образовавшийся и непонятно зачем существующее. Когда-то у меня были совсем
другие убеждения и мне странно и неприятно вспоминать о тех временах. Мой
прошлый образ довлеет надо мной до сих пор как божья кара. Я давно содрал с
себя маску этакого крутого парня, ура-патриота и экстремиста, но видимо
полосы "Желтого тигра" от долгой носки въелись в мою кожу и их теперь ничем
не выведешь. Может еще и поэтому я молчу и скрываюсь.
Вода в каналах замерзла и, срезая углы по льду, я скоро вышел к Музею
янтаря. Трава перед ним пожухла, розовые кусты облетели, а перед скульптурой
Эгле, Королевы Ужей, не толпился народ, стремясь запечатлеться на
фотографии. Лишь прекрасное белоснежное здание продолжало радовать глаз. Я
поднялся по лестнице и толкнул тяжелую дверь. Внутри было тепло и тихо -
холод и рев ветра не проникали сюда и, глядя на окружающий тебя янтарь в
освещенных витринах, можно было подумать, что ты оказался на дне морском. Не
хватало только русалок и морского царя.
Музей этот я посетил в первый же день своего переезда в Палангу. Янтарь
меня никогда не интересовал, но музей в осеннее время всегда стоял пустым и
здесь было прекрасное место для раздумий - тепло, светло и не мешают
назойливые читатели. Ради любопытства, конечно, я пару раз его обошел, но
пялиться на окаменевшую канифоль с блохами внутри без соответствующего
комментария вдохновенного экскурсовода было скучно. Поэтому я задумчиво
курсировал по этажам, разглядывая лепнину, потолки, люстры и систему
безопасности, бдительно следящую за моими похождениями.
- Laba diena, ponis, - внезапно раздалось за моей спиной.
Я вздрогнул от неожиданности и обернулся. Передо мной стоял Царь
морской, собственной персоной. Это был накаченный старикан в розовом костюме
с мощной бородой и кустистыми бровями. Смотритель, догадался я, и
поклонился:
- Labai, ponis, - странно, что я с ним встретился только сейчас.
Наверное разбушевавшаяся непогода и его загнала во дворец, оторвав от работ
в парке.
Он что-то быстро спросил по-литовски.
- Аш юс нясупранту, - извинился я, - прашом калбети русишка.
- Вы русский? - удивился смотритель.
- Нет. А почему вас удивило бы присутствие здесь русского?
- Они не любят этот курорт и редко здесь появляются даже летом, не
говоря уж об осени. Вы давно в Паланге?
Я вздохнул.
- В некотором смысле я здесь поселился и надеюсь надолго.
Смотритель внимательно оглядел меня.
- Похоже вы здесь от чего-то прячетесь. Только зря все это - летом
здесь народу бывает, точнее было, - быстро поправился он, поежившись, - не
меньше, чем в Санкт-Петербурге.
Я подивился проницательности старика и только пожал плечами - я и сам
уже понял, что моему одиночеству и бегству пришел конец. Аноним из
"Петроградских Вестей" достал меня.
- Пойдемте, - взял меня за рукав смотритель и повел вдоль витрин с
кусками янтаря. - Вот, смотрите.
Мы стояли перед нишей в которой лежал желтый, оглаженный волнами
янтарь, а в его глубине сидела небольшая мушка. Витрина была красиво
оформлена под дно морское с плавно качающимися листьями морской капусты и
меланхолично плавающими кильками, шпротами и прочими анчоусами.
- Ей несколько миллионов лет и она до сих пор прекрасно сохранилась.
Если бы ее не замуровала смола, она прожила бы свою короткую жизнь и никто
не узнал о ее существовании. Вот так и в жизни, как мне кажется - либо
смерть и слава, либо жизнь и забвение.
- Спорный тезис, - ответствовал я, - э-э-э...
- Витас, - представился он.
- Кирилл. Так вот, господин Витас, я не согласен с вашей философией.
Забвение в большей степени сопутствует смерти, чем жизни.
- Тогда это противоречит вашим поступкам, понис Кирилл. Разве не от
славы вы бежали в наш городок? Следуя вашей логике, вам следовало
застрелиться для того, что бы вас забыли. Вы же продолжаете жить и нести
славу с собой.
Я развел руками:
- Самоубийцы из меня не получится. А откуда вы меня знаете?
- Я читал ваши книги и видел ваши репортажи. Мой сын просто бредил вами
и после того, как вышла "Белая кошка на летнем снегу" он сразу же записался
добровольцем в Космические силы. Мне же больше нравится "Найденыш", да и
стар я для войны.
- И что же с ним случилось?, - спросил я, холодея от нехорошего
предчувствия.
Витас помолчал. За время нашей пропедевтики мы поднялись на второй этаж
и, пройдя в левое крыло музея, оказались в хозяйственном блоке, состоящим из
анфилады двух комнат. В первой, большой, громоздились уборочные автоматы,
стояли лопаты и грабли, валялись рукавицы, садовые ножницы и книги. Во
второй, совсем крохотной, судя по всему и обитал старый Витас. У окна
расположился стол, к стене прижимался диван, а над ним нависал шкафчик. Я
расположился на диване у окна, откуда открывался вид на парк, а старик
принялся хозяйничать, не переставая болтать.
- Это просто счастье, понис Кирилл, что вы оказались в нашем городе. Я
писал как-то вам, но ответа, конечно, не получил, да и не ждал его. В нем я
благодарил за сына. Если бы он не пошел в армию, то не знаю, что с ним могло
бы случиться. Это, знаете ли, беда всех курортных городов - в мертвый сезон
отдыхающих нет, работы тоже нет. Молодежи заняться нечем, вот и кудесят кто
на что горазд. Летом же им работать неохота. Да и какая может быть работа,
когда кругом полно праздно шатающихся туристов и кажется, что весь мир
отдыхает и веселится. Просто беда с ними. Пейте чай, пожалуйста, сейчас
достану копченое мясо и хлеб с тмином.
- Спасибо.
- Так вот, я уж думал мой оболтус пойдет по кривой дорожке, да вот вы
помогли. Сейчас он на Марсе, в Учебном корпусе. Командиры его хвалят,
говорят выйдет из него хороший офицер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42