Извернувшись, я схватил Ольгу за
меховой воротник и, сбив с ног двух человек, выволок ее из
толпы. "Бежим!" - пихнул я Ольгу в пушистый загривок, отпуская
воротник.
Выбежав со стадиона, мы очутились в березовой роще и
побежали по тонкой снежной простыне, оставляя на ней следы из
бурых опавших листьев. Так бежали мы до тех пор, пока не сели
прямо на снег, окончательно выбившись из сил.
- У тебя кровь... изо рта, - тяжело дыша, Ольга протянула
мне душистый носовой платочек.
- Ерунда, - прохрипел я. Вытерев подбородок, я провел
кончиком языка по верхним и по нижним зубам. - Зубы целы,
только губа разбита. А у тебя пуговицу от пальто оторвали.
- Да еще и "с мясом", - вздохнула она, запихивая пальчиком
в дыру клок ватина.
- Как на Ходынке...
- Слу-ушай, - удивленно протянула Ольга, - а ведь это та
самая полянка!
- Да, действительно, - оглянувшись, я увидел, что мы сидим
на той самой полянке, на которой встречались теплыми летними
вечерами.
- Неужели, это то самое место?! - вздохнула Ольга. - Его
теперь не узнать, - задумчиво сказала она. - Так
преобразилось... Вроде то же самое, но будто на другой планете.
- Да-а, - согласился я.
- Ты меня любишь? - неожиданно спросила Ольга.
Вместо ответа я нежно притянул ее к себе и поцеловал.
- У тебя губы от крови соленые, - сказала она, жалея меня
тыльной стороной ладони по щетинистой щеке.
- А у тебя - сладкие, - поцеловал я ее еще раз.
- Тише, - вдруг испуганно прошептала она, - на нас смотрят.
- Кто?
- Не знаю... но я чувствую.
Я резко встал и увидел, как за припорошенными снегом
кустами мелькнуло что-то зеленое.
- С меня хватит! - взревел я, бросаясь к кустам.
- Ты с ума сошел! - закричала в ужасе Ольга. - Сережа, не
надо!
Но я уже не думал, надо или не надо - в бешенстве я гнался
за ненавистно-противным маленьким зеленым существом. Не
пробежав и двадцати метров, существо споткнулось и, неуклюже
подпрыгнув, плюхнулось на снежный ковер. С ходу я набросился на
него, чтобы тут же придушить, но существо неожиданно пропищало
испуганным детским голоском: "Дяденька, не бей!" Отпрянув, я
увидел под собой мальчишку лет десяти, в зеленом комбинезоне и
с намазанным аквамариновой гуашью лицом.
- Я пошутил, - плаксиво прогнусавил он, растирая кулаком
зелено-голубые слезы.
- Я тебе пошучу! - зачерпнув в ладонь снега, я умыл им
доморощенного инопланетянина. -Сейчас вот мы с тобой в милицию
пойдем, - схватил я его за шиворот.
Внезапно за спиной раздался истеричный хохот - смеялась
Ольга.
- Что ты ржешь?! - набросился я на нее.
Воспользовавшись заминкой, мальчишка вырвался и пустился
наутек. Тут мне тоже стало смешно.
- Беги-беги, Фантомас сопливый! - хохоча, я запустил ему
вслед бледноаквамариновый снежок.
6. Сам Занзибаров
Всю следующую неделю на работе только и было разговоров,
что про тарелки, гуманоидов, Угловского мессию и массовый
психоз на стадионе. Кстати сказать, тот самый психоз закончился
не столь уж безобидно: одной женщине разбили лицо дубинкой,
двум мужчинам продавили в свалке грудные клетки и арестовали
пятерых "зачинщиков". Я терпеливо старался не вступать в эти
разговоры, но когда Митрофанская объявила в четверг утром, что
ночью видела сон, в котором ей явился "мессия в белом балахоне
и с нимбом над темечком" и поведал ей, что он предназначил
угловитян быть своим богоизбранным народом, я, наконец, не
сдержался и окрестил Митрофанскую "яснопиздящей". То есть я,
конечно, выдал этот неоматеризм не прямо ей в глаза, а
поделился им с коллегами-мужиками, но в тот же день он шелестом
пронесся, передаваясь из уст в уста, по всему нашему
предприятию. В ответ на это Митрофанская, как истинная
пророчица, ушла в себя, затаив обиду на весь коллектив. Ну и
Бог с ней!
К концу рабочей недели я уже стал надеяться, что
разговорами все и кончится: пошумят-пошумят и успокоятся, а
там, глядишь, Съезд народных депутатов СССР какую-нибудь
хохмочку похлеще этой выдаст, и про таинственного мессию совсем
забудут. В пятницу вечером, придя с работы домой, я облегченно
вздохнул: целых два дня я не буду выслушивать этот бред.
Спасибо теще - она запретила Алене даже вскользь упоминать о
"всей этой недобитой нечисти". Но только я было расслабился,
развалившись на диване перед телевизором, как позвонила Ольга и
поставила меня в известность, что в субботу вечером мы идем на
день рождения в "один дом, где будет сам Занзибаров". Что бы
это значило?! Никогда раньше Ольга не брала меня в свои "походы
по гостям", как она выражалась. А тут еще и "сам Занзибаров"!
Причем, в ольгиных устах это "сам- Занзибаров"прозвучало не
иначе как "виконт де-Бржелон". Но больше всего меня смутило то,
что я понятия не имел, кто такой этот Занзибаров и почему он
именуется не иначе как с приставкой "сам", а выяснить у Ольги я
не мог, потому что на кухне, откуда я говорил по телефону,
вдруг срочно что-то понадобилось и жене, и теще.
- Звонил председатель шахматного клуба, - сказал я, положив
трубку. - Завтра в Углове будет проездом сам Ботвинник, и в
клубе устраивают маленький прием в его честь.
- Смотри не напивайся, Сержик, - предупредила Алена.
- Когда это я напивался?! - возмутился я. - Ты ж меня
знаешь...
- Потому и говорю, что знаю.
Я лишь тяжело вздохнул, ничего не ответив: в другой раз
точно бы "из искры возгорелось пламя" - пламя семейной ссоры,
-но теперь я был слишком озадачен ольгиным звонком.
* * *
На следующий день в шестом часу вечера мы встретились на
условленной трамвайной остановке и отправились в гости.
- Куда мы все-таки идем и кто такой этот "сам Занзибаров"?
- спросил я у Ольги по дороге.
- Идем мы к моему бывшему однокласснику Юрку, - спокойно
объяснила она, беря меня под руку. - Я узнала, что у него на
дне рождения будет Занзибаров и напросилась в гости. Понятно?
- Ничего не понятно, - нахмурился я. - Зачем тебе нужен
этот самый Занзибаров?
- Лично мне он не нужен, - заверила она меня. - Я хочу тебя
с ним познакомить, вот и все.
- А мне он зачем нужен?
- Для далеко идущих целей, - загадочно вымолвила Ольга,
прижимаясь ко мне.
- Все ясно, - демонстративно зевнул я. - Но кто он такой,
раз он мне нужен?
- Ты был в театре "На паркете"? - ответила она вопросом на
вопрос.
- Кажется, был.
- Так вот, Юрок выступает в этом театре, а Занзибаров у них
- главный режиссер.
- Похоже, я имел честь лицезреть этого Занзибарова.
Я поворошил мозговые извилины и вспомнил, как мы с Аленой
ходили прошлой весной в этот любительский театрик. Спектакль
был по рассказам Шукшина, но вместо светлой шукшинской иронии
со сцены пер в зал беспросветный экзистенциализм. В общем,
впечатление от спектакля осталось тяжелое, хотя в постановке
чувствовалась рука если и не мастера, то знатока своего дела.
Помню я еще задался вопросом, хотел ли режиссер добиться именно
такого эффекта - чтобы зритель себя чувствовал сидящим на
собственном дерьме. Когда занавес опустился, на сцену выбежал
из зала крупноголовый мужчина в массивных очках, встал впереди
цепочки актеров и, сияя лучистой творческой энергией, стал
отвешивать в зал благодарные полупоклоны, как будто слышал не
жидкие аплодисменты, а гром оваций. Было очевидно, что это сам
режиссер, и - странное дело - зал и правда сильнее забил в
ладоши, заражаясь режиссерским энтузиазмом. Короче, получилось
как в старом анекдоте: "Все в дерьме, а я - в белом фраке".
- Надеюсь, ты не намерена предложить мне, как начинающей
актриске, отдаться Занзибарову, чтобы получить в награду роль
мессии в его новом спектакле? - усмехнулся я.
- Занзибаров больше не ставит спектаклей, - серьезно
ответила Ольга. - Теперь он занимается бизнесом и политикой и
весьма в этом преуспел. Странно, что ты про него не слышал.
- Из театра - в политику! Вполне в духе времени, хотя и
отдает клоунадой, - заметил я не безиздевки.
- Он - универсал, - заверила меня Ольга, не сбиваясь с
серьезного тона. - По рассказам Юрка, он закончил
политехнический институт, получил степень кандидата
физико-математических наук и неожиданно ушел из науки в
творчество: окончив высшие режиссерские курсы, практически с
нуля создал свой театр, стал писать сценарии и ударился в
публицистику. Когда разрешили заниматься бизнесом, он учредил
свой Творческо-экспериментальный концерн. Этот концерн скоро
перерос во всероссийский - слышал про ВТЭК? - а сам Занзибаров
стал первым в Углове легальным миллионером. Кроме того, в марте
Занзибарова выбрали в совдепы, и теперь он стал "правой рукой"
первого секретаря горкома КПСС Проскудина, которого "прокатили"
на выборах.
- Сам Занзибаров проводит в совдепах политику самого
Проскудина, - констатировал я.
- Да нет, - возразила Ольга, - если верить Юрку, то
получается, что Проскудин проводит политику Занзибарова, потому
что сам он "разбит параличом власти", как выразился Юрок, а у
Занзибарова - масса идей, которые разрабатываются в его ВТЭКе.
У нас в исполкоме рассказывали, что Занзибарову звонят по
засекреченной связи из самой Москвы, из Политбюро и Совмина:
консультируются с ним накануне принятия ответственных решений.
- Да-а, большой человек этот Занзибаров! - попытался я в
последний раз поддеть Ольгу, когда она уже давила на кнопку
дверного звонка.
Дверь открыл высокий белобрысый юноша с красным лицом,
который больше походил на колхозного комбайнера, нежели на
артиста. Впрочем, в том спектакле, который я видел в театре
Занзибарова, он, кажется, действительно играл деревенского
"водилу". Церемонно представив меня хозяину квартиры, как и
следует представлять мессию-инкогнито, Ольга сунула
Юрку-имениннику подарок-сверточек, чмокнула его в щечку и
шутливо предложила "пройти в залу". Ольгино волнительное
нахальство передалось и мне, и неизвестно, что я бы, в свою
очередь, учудил, если бы артистическая братия не оказалась на
редкость нечванливой и даже добродушной.
Самого Занзибарова пока не было, и разговоры шли в основном
на бытовые темы: где можно раздобыть талонов на сигареты, какие
кроссовки лучше, "Найк" или "Рибок", и как прожить на жалкую
зарплату, не растеряв при этом последних крох достоинства
творческой личности. Ольга тут же вступила в разговор,
присоединившись к женской половине общества, которая обсуждала
картинки из осеннего выпуска "Бурды", а я расслабленно скучал,
как и подобает истинному мессии-инкогнито, делая вид, что
внимаю мужской светской беседе про цены на автомобильные
запчасти, тем паче что автомобиля у меня не было. Водки было
много, но пили мало, и от того разговоры велись трезвые и
невеселые.
От нечего делать я стал всматриваться в лица актеров из "На
паркете" и по-настоящему заинтересовался, обнаружив, что в них
есть нечто общее, будто все они приведены к единому
знаменателю. И действительно: когда я еще раз обвел взглядом
напаркетовскую труппу, то обнаружил, на всех них, даже на
казалось бы смазливеньких актрисках, лежит печать угрюмой
невыразительности. "Интересно узнать, - подумал я, - были они
такими, когда их подобрал Занзибаров, или он их специально так
"вылепил" для своего экзистенциалистского (язык сломаешь!)
театра".
Но оказалось, что я поторопился с выводами: через пять
минут появился сам Занзибаров, и на моих глазах гадкие
артистические утята превратились в озаренных светом Мастера =
именно так они его называли - прекрасных творческих лебедей. И
понеслось-поехало... Кто читал монологи, кто декламировал
стихи, кто пел песни под гитару, а кто и вовсе отплясывал под
хлопки в ладоши. При этом было очевидно, что все они и каждый в
отдельности стараются не для того, чтобы как-то выделиться
перед главрежем, к тому же бывшим, а просто из любви к своему
учителю. Сам Мастеррасслабленно развалился на диване и,
улыбаясь всем своим крупным телом, благодарно одарял
талантливых учеников своей лучезарной энергией. Вместе с тем,
видно было, что он скромно и терпеливо ждет окончания
импровизированного представления, чтобы сказать свое последнее
слово. В завершение домашнего концерта на середину комнаты
вышел худенький паренек с синяками под глазами и, сияя
отраженным светом Мастера, прочел, обращаясь к нему, свое
стихотворение "из только что написанного":
"Сон подсказал мне ненароком
сюжет картины без холста:
толпа в молчании глубоком
ждет появления Христа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23