- я легко пролетел через крышу, не задев
ни одного ее атома, и очутился на просторе. Внизу, перед домом,
все так же невозмутимо прогуливался охранник с собакой.
"Счастливо оставаться!" -крикнул я им, взмывая резко вверх, но
даже чуткая собака и ухом не повела... А я поднимался все выше
и выше и летел все быстрее и быстрее, и уже звезды превращались
в светящиеся прямые линии, а скорость все нарастала!
Когда скорость превысила какой-то предел, само пространство
свернулось вокруг меня в бескрайний темный тоннель, в конце
которого забрезжил яркий, но не слепящий белый свет, манящий
своим мягким ласковым сиянием. Свет становился все ближе и
ближе, и его искрящиеся потоки все плотнее и плотнее овевали
меня, и при соприкосновении с ними я слышал чарующие и
торжественные звуки, будто ангелы трубили в фанфары... И вот
настал тот долгожданный момент, когда я полностью окунулся в
этот уютный светящийся мир, и уже не стало никакого движения, а
были лишь покой и радость.
Навстречу мне вышел искрящийся любовью Занзибаров, и я
тотчас понял, что это уже не тот Занзибаров, которого я знал на
Земле, а "Занзибаров" в кавычках, как бы актер, игравший прежде
роль земного Занзибарова, и мы тепло обнялись с ним, как,
должно быть, обнимаются после удачной премьеры друзья-артисты,
представлявшие на сцене заклятых врагов. "Пошли, - сказал мне
"Занзибаров", - я отведу тебя к Нему". Мне сразу же стало ясно,
что Он - это Он, и я с готовностью пошел за Занзибаровым, не
задавая ненужных вопросов. И я увидел Его... Он был в белых,
сотканных из света, просторных одеждах, и лик Его был озарен
всепрощающей родительской любовью.
- Зачем ты так рано пришел сюда? - спросил Он строго, но
без упрека.
- Мой человеческий ум слаб, - признался я. - Я не знал, как
поступить, и решил, что это лучший выход.
- Это последний выход, и потому не лучший, - сказал Он. =
Ты должен вернуться обратно.
- Я не хочу возвращаться, - возразил я. - Там ложь и
разврат, жестокость и грязь... Я не в силах исправить мир
людей, и только сам погрязаю в грехе. И потом... я не хочу
снова умирать!
- Ты должен вернуться, чтобы завершить свою миссию, - мягко
настаивал Он.
- Но я не могу понять, в чем она заключается... Скажи мне!
- взмолился я.
- Я не могу тебе сказать, пока ты ее не выполнишь, а после
ты и сам узнаешь, - ласково, как ребенку, улыбнулся Он мне. =
Ты должен сам понять. А теперь тебе надо идти - ты должен
торопиться!
Он подал знак "Занзибарову", и тот вывел меня через
открывшийся в световом полотне проем в полутемный длинный
коридор, освещавшийся за счет света, который пробивался через
щели из-за множества дверей. Ближайшая дверь, сделанная, на
вид, из толстого листа прочной стали, сильно выгибалась и
дрожала, готовая вот-вот сорваться с петель, а за ней гудел,
беснуясь, мощнейший световой ураган, выбивающийся из-под нее
ослепляющим сквозняком, и свет тот внушал таинственный страх,
который мучительно хотелось преодолеть, чтобы узнать Последнюю
Великую Тайну или даже Великую Последнюю... Завороженный, я
метнулся к этой двери, но "Занзибаров" ловко поймал меня и
оттащил, и я вдруг почувствовал облегчение, будто вырвался из
смертельной западни... "Нужно искать дверь, за которой меньше
всего света", - сказал знающий "Занзибаров".
Мы пробежали вдоль целого ряда интенсивно светящихся дверей
и распахнули белую легкую дверцу, из-под которой струилось
тихим ручейком ровное голубоватое свечение... Нашему взору
предстала залитая каким-то неестественным светом, бледным и
ярким одновременно, огромная комната без стен и потолка, в
которой стоял просторный стол, а вокруг стола - прозрачные люди
в зеленых халатах и белых марлевых повязках. Я отшатнулся в
испуге, и, осторожно закрыв дверь, мы помчались дальше, пока не
остановились у массивной резной двери, под которой трепетала
золотистая полоска света. Мы потихоньку просунули головы в эту
тяжело отворившуюся дверь, и увидели необъятных размеров зал,
слабо освещенный дрожащим светом канделябров. Высокие стенызала
были завешаны причудливыми гобеленами мягких тонов, а по
украшенному паркетной мозаикой полу передвигались в неспешном и
плавном танце под клавесинную музыку маленькие и странные, но
симпатичные существа: пухленькие, с круглыми детскими
мордашками и слюдяными крылышками, как у стрекоз.
- Пошли дальше! - сказал я "Занзибарову", убирая голову
обратно за дверь.
- Дальше идти нет времени, - ответил он. - Давай пройдем
через зал вон к той двери, - он показал на маленькую, точно
потайную, дверцу в боковой стене зала.
- А если там западня? - усомнился я.
- Придется рискнуть.
"Занзибаров" первым вошел в зал, увлекая меня за собой. Не
успели мы пройти и нескольких шагов, как маленькие подвижные
существа вовлекли нас в свой танец и закружили в хороводе.
Свечи разгорались все сильней, музыка становилась все громче, а
мы с "Занзибаровым" все энергичнее выделывали замысловатые
па... И тут я с ужасом почувствовал, как у меня за спиной
отрастают аккуратные крылышки, а сам я, помимо своей воли,
время от времени вспархиваю к потолку, чтобы выкупаться в
плотном ярко-золотистом свете. Я отыскал взглядом
"Занзибарова": его голова, руки и ноги стали совсем крошечными,
и он напоминал теперь в своем увлеченном порхании
отвратительно-красивую крылатую личинку. Я с трудом выдернул
его из этого заразительного хоровода и протащил, упирающегося,
к заветной дверце. Забыв обо всех предосторожностях, я настежь
распахнул дверцу и, ввалившись вместе с "Занзибаровым" в
открывшийся сумрачный проем, плотно захлопнул ее с облегчением.
- Ты что, сдурел? - спросил я только теперь опомнившегося
"Занзибарова".
- Извини, увлекся, - вздохнул он, обрывая с моей спины
ломкие крылышки.
Придя в себя, мы огляделись и увидели, что находимся в
совсем темном коридорчике, в котором была видна всего одна
дверь, кроме той, через которую мы вошли. Растворив со ржавым
скрипом эту кованую железом дверь, мы очутились на пороге
клетушки с каменными стенами и крохотным окошком под потолком,
через которое мягко пробивался пыльный сноп вечернего солнца,
окрашивая грубые шершавые стены в нежный латунный цвет. "Давай
останемся здесь, - предложил я "Занзибарову". - Тут тихо и
уютно, да и свет совсем не яркий". В ответ "Занзибаров"
выразительно постучал пальцем по виску: дурак, это же камера
смертника! Меня передернуло, и я поспешно захлопнул дверь этой
ловушки, оставшись в полной темноте. "Занзибаров!" - позвал я,
ничего не видя перед собой. Никто не ответил. Я пошарил руками
в темной пустоте и нащупал мягкую, будто обшитую дерматином,
дверь. Не теряя времени на раздумья, откуда она взялась, я
толкнул ее ногой и попал из полной темноты в абсолютную
черноту. Мне стало страшно, и это был уже не тот возвышенный
страх, который я испытал перед первой ослепительно-таинственной
дверью, а самый обычный животный ужас, ложащийся тяжелым грузом
на сердце и провоцирующий предательское бурчание в желудке...
"Нет, не может быть, чтобы была абсолютная темнота, потому
что нет ничего абсолютного", -я стал отчаянно всматриваться в
черноту объявшей меня пустоты, и чем дольше и дальше я в нее
всматривался, тем больше она давила на меня, и я почувствовал,
что это уже не сама пустота, а некий ее густой тяжелый
концентрат вязко пропитывает все мое сознание. В этом черном
концентрате, как в тяжело кипящей смоле, стали образовываться
моментальные прорывы с безобразными рваными краями, и сквозь
эти прорывы, как через мутное стекло, я увидел полукруг
сведенных макушками человеческих голов. В то же время я
неприятно ощутил свое ноющее тело и обнаружил, что лежу на
чем-то жестком и колком с закрытыми глазами... Разлепив веки, я
увидел все те же головы склонившихся надо мной людей. Сам я
лежал совершенно голый на мокром и колючемсинтетическом ковре и
дрожал от холода.
- Закутайся, водолаз! - бросил мне седой сдернутое с
кровати одеяло.
- М-м-мерси, - простучал я зубами.
- Насилу откачали, - буднично сказал он, закуривая.
- Юрий Палыч, принесите коньяку, - попросил его Иван
Иваныч.
Кивнув на дверь двум своим подручным, седой вместе с ними
вышел, чтобы всего через полминуты вернуться с пузатым
"Наполеоном" и тонкими ломтиками лимона на подносе.
- Выпейте с нами, - сказал ему Иван Иваныч, имея ввиду "вы
заслужили".
Мы молча опрокинули по стопке, и седой почтительно, как
сценический лакей, удалился.
- Не ожидал я от вас таких фокусов, - пожурил меня Иван
Иваныч, отправляя в рот лимонный ломтик вместе с коркой. =
Жуйте цедру - это полезно.
- Какие "фокусы"?! - невольно скривился я, глядя на него. =
Просто заснул и случайно захлебнулся... А вы как узнали?
- Скажите спасибо Юрь-Палычу - он все про всех знает.
Удивительный дар у человека. - Иван Иваныч мелко пожевал,
тщательно размельчая цедру, а затем спросил, как бы между
прочим. - Вы Занзибарова хорошо знали?
- Спросите у Юрь-Палыча, - усмехнулся я.
- А все же? - не отставал Иван Иваныч.
Я внимательно посмотрел на него. Мне стало ясно, что перед
тем, как очнуться, я сквозь бред звал Занзибарова, а это слышал
Иван Иваныч, и теперь его преследует шальная для атеиста мысль:
уж не встретил ли я на том свете покойного президента ВТЭКа и
не рассказал ли он мне чего-то такого...
- Что вы себе вообразили? - глянул я на него в упор,
покрепче закутываясь в одеяло.
- Я?! - слегка смутился Иван Иваныч. - Я - ничего. А вы?
- Я - тем более, - опрокинул я вторую стопку. - И вообще, я
хочу спать.
- Да, да, ложитесь, - поднялся Иван Иваныч. - Вам предстоит
нелегкий день, так что высыпайтесь хорошенько. Спокойной ночи и
приятных сновидений!
- Спасибо, вы мне это уже однажды пожелали, - усмехнулся я,
укладываясь на кровать.
Я сразу провалился в бессвязный сон, в котором меня
безотрывно преследовало ощущение чего-то липкого и тягучего.
Несколько раз за ночь мне удавалось вырваться из плотно-тугой
паутины сна, и, открыв глаза, я тупо пялился в темноту, словно
искал в ней что-то осмысленное, но это длилось недолго: через
несколько минут накопившаяся за сутки усталость тяжелым
бетонным раствором шлепалась мне на веки, вновь замуровывая
лицо и все тело в тесный саркофаг отключившегося сознания...
Лишь когда забрезжил рассвет, мне удалось заснуть крепким
спокойным сном, но он был до обидного коротким: не успел я им
как следует насладиться, а меня уже растолкали.
- Вставайте, Сизов, - раздался надо мной обеспокоенный
голос Иван Иваныча.
- Что случилось? - хмуро спросил я, морщась от пульсирующей
в черепной коробке боли.
- Ничего, кроме сильной оттепели, - ответил он, явно
раздраженный этим неподконтрольным явлением природы. - Дороги
развезло, неизвестно, доберемся ли к началу.
- Вызывайте вертолет! - предложил я с издевкой, радуясь
надежде на отсрочку своих "великих дел".
- Бросьте валять дурака! - разозлился Иван Иваныч,
вытягивая губы в строгую прямую линию. В этот момент он мне
чем-то напомнил мою, точнее сизовскую, тещу.
- Не кричите, у меня и так башка разламывается, - застонал
я, как от пытки.
- Выпейте коньяку, - посоветовал он. - Полегчает.
- Я не пью по утрам.
- Тогда вот это, - он порылся в карманах пиджака и протянул
мне анальгин. - Сейчас Юрь-Палыч принесет завтрак - быстро его
поглощайте и одевайтесь - выезжаем немедленно!
- Слушайте, кто здесь мессия, вы или я?! - полувсерьез
рассердился я, осмелев от ощущения, что мне уже нечего терять.
- Вы, вы, - тихо подтвердил он, не скрывая холодного
пренебрежения в голосе.
- Тогда какого хера вы мной командуете!
Я резко вскочил с кровати, и одеяло спрыгнуло с моего
голого тела... Иван Иваныч машинально посмотрел на мой
приподнятый со сна фаллос и одобрительно покивал головой.
- Теперь я вижу, что вы главнее, - его губы изогнулись в
масляной улыбке.
Я харкнул в его масляную рожу, но промахнулся... Он побелел
и дернул назад правым плечом, явно готовясь ударить меня, но в
этот момент в дверь постучали, и на пороге появился Юрь-Палыч с
ароматно дымящимся подносом.
- После, - тихо сказал Иван Иваныч как бы самому себе, а
округлившиеся глаза его добавили: вот только сделаешь, что от
тебя требуется, тогда узнаешь, сколько стоят твои потроха.
Сразу после завтрака мы погрузились в вороную "Волгу" и
поехали... точнее, поплыли, потому что вода доходила местами до
самого бампера, и машину спасало только то, что дорога была не
обычной для таких мест, а асфальтированной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23