Он оперся головой на руки, и по временам
из его груди вырывались жалобные возгласы.
Встретив взгляд Фьельда, он узнал его и дружелюбно улыбнулся. День и
ночь быстро сменяются в душе у чернокожего, и когда светловолосый исполин
кивнул ему головой, он подсел к нему с бесконечными извинениями.
По-видимому, что-то было у него на сердце, от чего он хотел облегчиться.
- Ужасный город, - сказал негр по-английски и положил свой увесистый
кулак на мраморный столик.
Фьельд не был с ним совсем согласен. Но негр не дал ему ответить и
разразился потоком слов.
- Мое имя Карсон, - сказал он, - Кид Карсон из Штатов... Я тренировал
Демпси, и я победил Гарри Вильса... Мне принадлежит рекорд тяжести. Мне
пишут из Лимы, что перуанский маэстро желает со мной сразиться. Я получаю
вызов. Я ставлю мои условия. Дорога и две тысячи долларов. Мои условия
приняты. Я еду. Я приезжаю сюда и являюсь. Здесь я - Кид Карсон, говорю
председателю местного клуба бокса, который послал мне путевые деньги и
составил контракт.
Он посмотрел мне пристально в глаза.
- Ты проклятый негр, - сказал он и плюнул.
- Джек Джонсон и сам Лангфорд тоже были негры, - сказал я, - а что
касается силы, то...
- Мы не деремся с неграми, - сказал он и повернул мне спину.
- А контракт! - завопил я, и заметил, что мои кулаки начали
сжиматься.
- К черту контракт! - сказал он и вытащил из кармана револьвер...
Что мне было делать? Я бью хорошо - но револьвер бьет лучше. Тогда я
пошел к адвокату, очень важному господину, который говорил по-английски.
Прежде всего он потребовал от меня пять долларов за совет. Затем он взял
деньги и посоветовал уехать отсюда с первым пароходом. И когда я взглянул
на него с легким удивлением, то он уже на этот раз задаром обругал меня и
попросил убраться немедленно. Я страшно рассердился, но это ничему не
помогло. Когда я хотел наброситься с кулаками на этого малого, он тоже
начал играть с револьвером. Тогда я ушел. И теперь я сижу здесь, и в
кармане у меня столько денег, что едва хватит, чтобы добраться до Кальяо.
Негр уныло смотрел перед собой. Этот, по-видимому, добрый малый
чувствовал себя бесконечно оскорбленным и униженным жителями Лимы.
- Хотите воспользоваться случаем? - спросил Фьельд после минутного
размышления.
- Каким угодно! - радостно воскликнул негр.
- Случалось ли вам путешествовать по горам?
- Мне?.. Кид Карсон - не самый обыкновенный негр. Мой отец был
школьный учитель. Бедный, но грамотный человек из Невады. Летом я пас скот
в горах. Благодаря этому я приобрел силу и выносливость.
- Мне нужен помощник и спутник, - прервал его Фьельд. - Преданный и
сильный человек, который мог бы сопровождать меня в утомительное и опасное
путешествие в Кордильеры...
Боксер вскочил и заплясал, как сумасшедший.
- Это как раз то, о чем я мечтал! - воскликнул он. - Бокс уже давно
осточертел мне...
- Ну, там уж, наверно, найдется случай для проявления ловкости и
силы.
- Чем больше, тем лучше.
- All right, - сказал Фьельд. - Ступайте за вашим багажом и приходите
ко мне через час в гостиницу "Делигенсия", мы поговорим об условиях. Мы
поедем на днях.
Так-то вот случилось, что Карсон, тяжелый боксер, победивший Гарри
Вильса и в пятнадцать приемов сразивший Джека Виланда, отказался от своего
ремесла и сделался верным спутником Йунаса Фьельда на путях его
приключений в голубых горах.
9. "CIRCLE FRANCAIS"
Фьельд ощутил какое-то неприятное чувство, входя в холл французского
клуба.
Все устройство и обстановка были, впрочем, прямо из Парижа.
Английский клуб существовал для людей, которые давно изменили эстетике для
комфорта. Но во французском клубе не думают прежде всего о членах, которых
безжалостное время наградило толстыми животами и ревматизмами. Вообще, не
заботятся о тех земных существах, которым стул нужен затем, чтобы сидеть
на нем, а не затем, чтобы им любоваться. Французы охотно стоят и садятся
осторожно и заботливо на причудливо-изогнутые стулья в стиле рококо, меж
тем как мы, люди грешные, укладываем наши пуды в практичный аппарат,
приспособленный для отдыха и оказывающий должное внимание весу и размерам.
Слабость перуанцев ко всему галльскому особенно проявлялась в
обстановке клуба. Все было изящно, неудобно и приятно только для глаза.
Но, когда позднее Фьельд в сопровождении своего хозяина вошел в большую
столовую, где все сверкало серебром и белизной, он познакомился с
французской кухней и с французскими винами, которые напомнили ему такие
современные храмы обжорства, как "Four d'argent" или "La Perousse" в самом
сердце Парижа. Тон общества был тоже насквозь французский. И, что еще
подчеркивало сходство с французским клубом, тут было немало офицеров, в
столь блестящих парадных мундирах этой страны, что им не поздоровилось,
если бы они вдруг очутились на берегах Рейна. Это явление подтверждало тот
факт, что вся армия в Перу была организована в духе генерала Фоша.
Ла Фуэнте был очень гостеприимным хозяином. Маленький перуанец пустил
в ход все свои интернациональные качества. Он провел годы своей молодости
в больших культурных центрах Европы и говорил безукоризненно на
большинстве живых языков великих держав.
Но во всем его существе горела любовь к этому Перу, где уже веками
жили и страдали его предки. Несмотря на старую кастильскую кровь, которая
текла в его жилах, он все же чувствовал себя в родстве с первобытным
народом, который был побежден жестокой волей его отцов. Это может
показаться странным, но история инков была его святыней. В этом отношении
он сумел оградить "Комерсио" от постороннего влияния, и его статьи об
индейцах, их быте, их освобождении всегда блистали огнем неподдельной
любви и вдохновения.
- Я бы очень хотел представить вас друзьям Сен-Клэра, - сказал Ла
Фуэнте, когда они после обеда взялись за гаванские сигары. - Профессор был
почетным членом клуба, и в Лиме нет ни одного человека, который бы не
сожалел и не грустил о его потере... Ну... он был, правда, уже очень
старый человек. Но он был еще удивительно крепкий и сильный. И, когда мы с
ним прощались, никто из нас не мог подумать, что мы видим его в последний
раз. Он сиял радостью исследователя, который отправляется в страну своей
научной мечты.
- Но какое обстоятельство было причиною последней поездки Сен-Клэра?
- спросил Фьельд.
- Этого никто не знает, - ответил Ла Фуэнте. - Даже его внучка. Он
однажды шутя сказал, что едет на охоту за бессмертием... Да, да,
воспоминание о Раймоне Сен-Клэре будет бессмертно в этой стране.
- А его спутники?
- То были неизвестные здесь личности, но опытные люди, - охотники из
Пуэрто-Бермудес и один индеец племени коло. Ходили слухи о том, что
путешествие Сен-Клэра имело какую-то связь со старым метисом, умершим в
госпитале св. Марка. Я знаю, что наш друг очень интересовался этим
стариком, изъездившим вдоль и поперек всю Южную Америку. Но Сен-Клэр был
во многих отношениях осторожным и скупым на слова человеком, и из него
трудно было что-нибудь вытянуть, когда он не хотел говорить. Как теперь
обнаружилось, мы не знали всей глубины его внутренней личности. Он,
например, скрывал свою страсть к игре самым удивительным образом. Она
здесь, в Перу, является всеобщим пороком.
- Вы уже упоминали мне об этом в связи с фирмою "Мартинес".
- Да, но я не думаю, чтобы хорошо было много говорить об этом
обстоятельстве. Старый Мартинес очень хотел бы как можно меньше обнаружить
эту страсть своего покойного друга. В практическом отношении это также не
имеет значения, так как молодой Мартинес, с которым я вас познакомлю
сегодня, женится на единственной наследнице Сен-Клэра.
- Какого рода человек этот Мануэль?
Ла Фуэнте скрылся в облаке сигарного дыма. Он пожал плечами, развел
руками и вздохнул.
- Очень красивый малый, - сказал он. - первоклассный Дон-Жуан. Не
особенно одаренный. Это - тип мужчины, о котором мечтают большинство
посредственных женщин. Ему бы играть для фильма.
- Вы, очевидно, не особенно одобряете его?
- Нет, - ответил Ла Фуэнте. - Он не принадлежит к тому роду мужчин, в
которых нуждается Перу в настоящий момент. Но отец... но не перейти ли нам
в курительную? Мы там, наверное, встретим старого дона Хосе. С тех пор,
как он овдовел, он часто приходит сюда в клуб.
Большая курительная и игорная зала была самым уютным помещением
клуба, несмотря на то, что она тоже страдала чисто французской ненавистью
к глубоким креслам. Вокруг карточных столов сидело несколько компаний,
игравших в бридж. В одном углу сидел пожилой господин и внимательно читал
"Тан".
- Это и есть старый Мартинес, - шепнул Ла Фуэнте.
Фьельд быстро смерил взглядом красивого старика.
Он отметил мощную голову с еще густыми волосами. Вся фигура дышала
спокойствием и достоинством, которые казались признаками уравновешенной
натуры. Такая наружность присуща юристу старого типа, - неподкупному
человеку, управляющему огромными состояниями, и защитнику "par exellence"
несовершеннолетних, сирот и вдов. Во всем сказывалась прочная, солидная
честность... И все же... взгляд Фьельда остановился на длинных узких руках
с полированными ногтями. Он невольно улыбнулся. Потому что всякий, кто
изучил строение человеческой руки, сказал бы: это - пальцы карманного
вора. Или, в лучшем случае, руки фокусника или виртуоза фортепианной игры.
Природа так прихотлива, что нередко соединяет в одно признаки величайшего
совершенства с признаками последней подлости. Эти воровские пальцы
Мартинеса были словно паразиты на почтенном и буржуазном жизненном дереве.
Этого не бросающегося в глаза признака не заметил бы и один из тысячи. Но
он заставил Фьельда пораздумать и укрепил его в решении ничего пока не
сообщать о судьбе Сен-Клэра.
Ла Фуэнте представил обоих мужчин друг другу. Фьельд напрасно искал
следа, хоть намека на беспокойство в карих, почти нежных глазах адвоката,
когда редактор назвал имя Сен-Клэра в связи с длинным путешествием
чужеземного врача.
Фьельд поспешил разъяснить, что причиной его приезда в Перу были
труды и изыскания Сен-Клэра над горной болезнью. Он сам - житель горной
страны, Норвегии. Он намерен предпринять ту же самую поездку, которая
стоила жизни его знаменитому коллеге.
Адвокат, с оттенком прекрасной грусти в звучном голосе, выразил
сожаление, что его лучший друг и светоч университета св. Марка угас в
зените своей славы. Раймон Сен-Клэр был мучеником науки - украшением
Франции, украшением Перу.
Фьельд внимательно прислушивался к этим красивым и благозвучным
словам. Голос адвоката был одновременно мужествен и мягок, как бархат, но
с каким-то оттенком, характер которого было не так-то легко определить.
Может быть, следы долгого пребывания в судебных залах. У людей этого
ремесла часто появляется склонность к искусственной декламации в обычных
разговорах, в особенности, если они защищают положение, против которого
восстает их внутреннее убеждение и совесть.
Но, как бы то ни было, в уме Фьельда пробудилось легкое подозрение,
что благородные речи Мартинеса не были совсем искренни. И еще - что его
дружба к Сен-Клэру не была так особенно глубока, как он утверждал.
История о тайной страсти старого профессора к биржевой игре была
совершенно невероятна. Ни его завещание, составленное как раз перед самым
отъездом, ни его дневник не упоминали о чем-нибудь подобном. Этот
красноречивый и сладкоречивый юрист, наверное, таил за внешностью честного
человека низкие и подлые инстинкты, которые не выносили дневного света.
Когда Фьельду все это стало ясно, он решился установить связь с
внучкой Сен-Клэра, которая, по-видимому, была соломинкой в глазу старого
Мартинеса... Случай помог этому намерению.
А именно, в поле зрения показался вдруг юный Мартинес. Он был похож
на грозовое облако, и его черные глаза метали молнии, когда он отвел отца
к соседнему столику и голосом то хриплым, то звонким стал рассказывать ему
что-то, что, очевидно, произвело на него глубокое впечатление. Ла Фуэнте
был также привлечен для совета.
Вскоре после этого Мартинес и его сын быстро распрощались.
Ла Фуэнте долго сидел и размышлял об услышанном. Он старался побороть
свойственное южанину стремление разболтать об этом собеседнику - но
безуспешно.
Наконец он обернулся к норвежцу, осторожно огляделся кругом и шепнул
своему вчерашнему знакомому:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
из его груди вырывались жалобные возгласы.
Встретив взгляд Фьельда, он узнал его и дружелюбно улыбнулся. День и
ночь быстро сменяются в душе у чернокожего, и когда светловолосый исполин
кивнул ему головой, он подсел к нему с бесконечными извинениями.
По-видимому, что-то было у него на сердце, от чего он хотел облегчиться.
- Ужасный город, - сказал негр по-английски и положил свой увесистый
кулак на мраморный столик.
Фьельд не был с ним совсем согласен. Но негр не дал ему ответить и
разразился потоком слов.
- Мое имя Карсон, - сказал он, - Кид Карсон из Штатов... Я тренировал
Демпси, и я победил Гарри Вильса... Мне принадлежит рекорд тяжести. Мне
пишут из Лимы, что перуанский маэстро желает со мной сразиться. Я получаю
вызов. Я ставлю мои условия. Дорога и две тысячи долларов. Мои условия
приняты. Я еду. Я приезжаю сюда и являюсь. Здесь я - Кид Карсон, говорю
председателю местного клуба бокса, который послал мне путевые деньги и
составил контракт.
Он посмотрел мне пристально в глаза.
- Ты проклятый негр, - сказал он и плюнул.
- Джек Джонсон и сам Лангфорд тоже были негры, - сказал я, - а что
касается силы, то...
- Мы не деремся с неграми, - сказал он и повернул мне спину.
- А контракт! - завопил я, и заметил, что мои кулаки начали
сжиматься.
- К черту контракт! - сказал он и вытащил из кармана револьвер...
Что мне было делать? Я бью хорошо - но револьвер бьет лучше. Тогда я
пошел к адвокату, очень важному господину, который говорил по-английски.
Прежде всего он потребовал от меня пять долларов за совет. Затем он взял
деньги и посоветовал уехать отсюда с первым пароходом. И когда я взглянул
на него с легким удивлением, то он уже на этот раз задаром обругал меня и
попросил убраться немедленно. Я страшно рассердился, но это ничему не
помогло. Когда я хотел наброситься с кулаками на этого малого, он тоже
начал играть с револьвером. Тогда я ушел. И теперь я сижу здесь, и в
кармане у меня столько денег, что едва хватит, чтобы добраться до Кальяо.
Негр уныло смотрел перед собой. Этот, по-видимому, добрый малый
чувствовал себя бесконечно оскорбленным и униженным жителями Лимы.
- Хотите воспользоваться случаем? - спросил Фьельд после минутного
размышления.
- Каким угодно! - радостно воскликнул негр.
- Случалось ли вам путешествовать по горам?
- Мне?.. Кид Карсон - не самый обыкновенный негр. Мой отец был
школьный учитель. Бедный, но грамотный человек из Невады. Летом я пас скот
в горах. Благодаря этому я приобрел силу и выносливость.
- Мне нужен помощник и спутник, - прервал его Фьельд. - Преданный и
сильный человек, который мог бы сопровождать меня в утомительное и опасное
путешествие в Кордильеры...
Боксер вскочил и заплясал, как сумасшедший.
- Это как раз то, о чем я мечтал! - воскликнул он. - Бокс уже давно
осточертел мне...
- Ну, там уж, наверно, найдется случай для проявления ловкости и
силы.
- Чем больше, тем лучше.
- All right, - сказал Фьельд. - Ступайте за вашим багажом и приходите
ко мне через час в гостиницу "Делигенсия", мы поговорим об условиях. Мы
поедем на днях.
Так-то вот случилось, что Карсон, тяжелый боксер, победивший Гарри
Вильса и в пятнадцать приемов сразивший Джека Виланда, отказался от своего
ремесла и сделался верным спутником Йунаса Фьельда на путях его
приключений в голубых горах.
9. "CIRCLE FRANCAIS"
Фьельд ощутил какое-то неприятное чувство, входя в холл французского
клуба.
Все устройство и обстановка были, впрочем, прямо из Парижа.
Английский клуб существовал для людей, которые давно изменили эстетике для
комфорта. Но во французском клубе не думают прежде всего о членах, которых
безжалостное время наградило толстыми животами и ревматизмами. Вообще, не
заботятся о тех земных существах, которым стул нужен затем, чтобы сидеть
на нем, а не затем, чтобы им любоваться. Французы охотно стоят и садятся
осторожно и заботливо на причудливо-изогнутые стулья в стиле рококо, меж
тем как мы, люди грешные, укладываем наши пуды в практичный аппарат,
приспособленный для отдыха и оказывающий должное внимание весу и размерам.
Слабость перуанцев ко всему галльскому особенно проявлялась в
обстановке клуба. Все было изящно, неудобно и приятно только для глаза.
Но, когда позднее Фьельд в сопровождении своего хозяина вошел в большую
столовую, где все сверкало серебром и белизной, он познакомился с
французской кухней и с французскими винами, которые напомнили ему такие
современные храмы обжорства, как "Four d'argent" или "La Perousse" в самом
сердце Парижа. Тон общества был тоже насквозь французский. И, что еще
подчеркивало сходство с французским клубом, тут было немало офицеров, в
столь блестящих парадных мундирах этой страны, что им не поздоровилось,
если бы они вдруг очутились на берегах Рейна. Это явление подтверждало тот
факт, что вся армия в Перу была организована в духе генерала Фоша.
Ла Фуэнте был очень гостеприимным хозяином. Маленький перуанец пустил
в ход все свои интернациональные качества. Он провел годы своей молодости
в больших культурных центрах Европы и говорил безукоризненно на
большинстве живых языков великих держав.
Но во всем его существе горела любовь к этому Перу, где уже веками
жили и страдали его предки. Несмотря на старую кастильскую кровь, которая
текла в его жилах, он все же чувствовал себя в родстве с первобытным
народом, который был побежден жестокой волей его отцов. Это может
показаться странным, но история инков была его святыней. В этом отношении
он сумел оградить "Комерсио" от постороннего влияния, и его статьи об
индейцах, их быте, их освобождении всегда блистали огнем неподдельной
любви и вдохновения.
- Я бы очень хотел представить вас друзьям Сен-Клэра, - сказал Ла
Фуэнте, когда они после обеда взялись за гаванские сигары. - Профессор был
почетным членом клуба, и в Лиме нет ни одного человека, который бы не
сожалел и не грустил о его потере... Ну... он был, правда, уже очень
старый человек. Но он был еще удивительно крепкий и сильный. И, когда мы с
ним прощались, никто из нас не мог подумать, что мы видим его в последний
раз. Он сиял радостью исследователя, который отправляется в страну своей
научной мечты.
- Но какое обстоятельство было причиною последней поездки Сен-Клэра?
- спросил Фьельд.
- Этого никто не знает, - ответил Ла Фуэнте. - Даже его внучка. Он
однажды шутя сказал, что едет на охоту за бессмертием... Да, да,
воспоминание о Раймоне Сен-Клэре будет бессмертно в этой стране.
- А его спутники?
- То были неизвестные здесь личности, но опытные люди, - охотники из
Пуэрто-Бермудес и один индеец племени коло. Ходили слухи о том, что
путешествие Сен-Клэра имело какую-то связь со старым метисом, умершим в
госпитале св. Марка. Я знаю, что наш друг очень интересовался этим
стариком, изъездившим вдоль и поперек всю Южную Америку. Но Сен-Клэр был
во многих отношениях осторожным и скупым на слова человеком, и из него
трудно было что-нибудь вытянуть, когда он не хотел говорить. Как теперь
обнаружилось, мы не знали всей глубины его внутренней личности. Он,
например, скрывал свою страсть к игре самым удивительным образом. Она
здесь, в Перу, является всеобщим пороком.
- Вы уже упоминали мне об этом в связи с фирмою "Мартинес".
- Да, но я не думаю, чтобы хорошо было много говорить об этом
обстоятельстве. Старый Мартинес очень хотел бы как можно меньше обнаружить
эту страсть своего покойного друга. В практическом отношении это также не
имеет значения, так как молодой Мартинес, с которым я вас познакомлю
сегодня, женится на единственной наследнице Сен-Клэра.
- Какого рода человек этот Мануэль?
Ла Фуэнте скрылся в облаке сигарного дыма. Он пожал плечами, развел
руками и вздохнул.
- Очень красивый малый, - сказал он. - первоклассный Дон-Жуан. Не
особенно одаренный. Это - тип мужчины, о котором мечтают большинство
посредственных женщин. Ему бы играть для фильма.
- Вы, очевидно, не особенно одобряете его?
- Нет, - ответил Ла Фуэнте. - Он не принадлежит к тому роду мужчин, в
которых нуждается Перу в настоящий момент. Но отец... но не перейти ли нам
в курительную? Мы там, наверное, встретим старого дона Хосе. С тех пор,
как он овдовел, он часто приходит сюда в клуб.
Большая курительная и игорная зала была самым уютным помещением
клуба, несмотря на то, что она тоже страдала чисто французской ненавистью
к глубоким креслам. Вокруг карточных столов сидело несколько компаний,
игравших в бридж. В одном углу сидел пожилой господин и внимательно читал
"Тан".
- Это и есть старый Мартинес, - шепнул Ла Фуэнте.
Фьельд быстро смерил взглядом красивого старика.
Он отметил мощную голову с еще густыми волосами. Вся фигура дышала
спокойствием и достоинством, которые казались признаками уравновешенной
натуры. Такая наружность присуща юристу старого типа, - неподкупному
человеку, управляющему огромными состояниями, и защитнику "par exellence"
несовершеннолетних, сирот и вдов. Во всем сказывалась прочная, солидная
честность... И все же... взгляд Фьельда остановился на длинных узких руках
с полированными ногтями. Он невольно улыбнулся. Потому что всякий, кто
изучил строение человеческой руки, сказал бы: это - пальцы карманного
вора. Или, в лучшем случае, руки фокусника или виртуоза фортепианной игры.
Природа так прихотлива, что нередко соединяет в одно признаки величайшего
совершенства с признаками последней подлости. Эти воровские пальцы
Мартинеса были словно паразиты на почтенном и буржуазном жизненном дереве.
Этого не бросающегося в глаза признака не заметил бы и один из тысячи. Но
он заставил Фьельда пораздумать и укрепил его в решении ничего пока не
сообщать о судьбе Сен-Клэра.
Ла Фуэнте представил обоих мужчин друг другу. Фьельд напрасно искал
следа, хоть намека на беспокойство в карих, почти нежных глазах адвоката,
когда редактор назвал имя Сен-Клэра в связи с длинным путешествием
чужеземного врача.
Фьельд поспешил разъяснить, что причиной его приезда в Перу были
труды и изыскания Сен-Клэра над горной болезнью. Он сам - житель горной
страны, Норвегии. Он намерен предпринять ту же самую поездку, которая
стоила жизни его знаменитому коллеге.
Адвокат, с оттенком прекрасной грусти в звучном голосе, выразил
сожаление, что его лучший друг и светоч университета св. Марка угас в
зените своей славы. Раймон Сен-Клэр был мучеником науки - украшением
Франции, украшением Перу.
Фьельд внимательно прислушивался к этим красивым и благозвучным
словам. Голос адвоката был одновременно мужествен и мягок, как бархат, но
с каким-то оттенком, характер которого было не так-то легко определить.
Может быть, следы долгого пребывания в судебных залах. У людей этого
ремесла часто появляется склонность к искусственной декламации в обычных
разговорах, в особенности, если они защищают положение, против которого
восстает их внутреннее убеждение и совесть.
Но, как бы то ни было, в уме Фьельда пробудилось легкое подозрение,
что благородные речи Мартинеса не были совсем искренни. И еще - что его
дружба к Сен-Клэру не была так особенно глубока, как он утверждал.
История о тайной страсти старого профессора к биржевой игре была
совершенно невероятна. Ни его завещание, составленное как раз перед самым
отъездом, ни его дневник не упоминали о чем-нибудь подобном. Этот
красноречивый и сладкоречивый юрист, наверное, таил за внешностью честного
человека низкие и подлые инстинкты, которые не выносили дневного света.
Когда Фьельду все это стало ясно, он решился установить связь с
внучкой Сен-Клэра, которая, по-видимому, была соломинкой в глазу старого
Мартинеса... Случай помог этому намерению.
А именно, в поле зрения показался вдруг юный Мартинес. Он был похож
на грозовое облако, и его черные глаза метали молнии, когда он отвел отца
к соседнему столику и голосом то хриплым, то звонким стал рассказывать ему
что-то, что, очевидно, произвело на него глубокое впечатление. Ла Фуэнте
был также привлечен для совета.
Вскоре после этого Мартинес и его сын быстро распрощались.
Ла Фуэнте долго сидел и размышлял об услышанном. Он старался побороть
свойственное южанину стремление разболтать об этом собеседнику - но
безуспешно.
Наконец он обернулся к норвежцу, осторожно огляделся кругом и шепнул
своему вчерашнему знакомому:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26