Сопротивляться я не стал.
Одна из птиц подскочила ко мне:
— Ты что здесь делаешь, ваша милость?
Она откинула капюшон с пришитым длинным носом и оказалась Мартом.
— Гуляю, — коротко ответил я.
— В нынешнюю ночь? С какой радости?
— Заскучал.
Он только покачал головой. Прочие прислужники смотрели на меня из-под своих масок без особой злобы, но и без всякого страха и почтения. Это в самом деле была их ночь и их праздник. Март долго что-то им втолковывал то по-тардски, то на своем протяжно-жестком наречии. Наконец они отпустили мои руки и отступили. Кто-то накинул мне на плечи потерянный в бегстве плащ.
Март сверкнул зубами:
— Ну что, ваша милость, пойдешь с нами?
* * *
Разбудило меня солнце. Значит, учитывая самую долгую ночь, было уже за полдень. Я тонул в огромной мягкой перине, правая рука свесилась вниз и затекла. Тут хорошо бы сказать, что я тщетно силился припомнить, что было вчера, но где там! Все я помнил прекрасно.
За спиной что-то тихо шуршало, и я точно знал что, а вернее кто. Очень осторожно я стал поворачивать голову, только чтобы посмотреть, плачет она или нет. Если плачет, тут же снова закрываю глаза.
Она, слава Огню, не плакала, сидела на коленках и зашивала свою юбку. Маленькая, ладная, как копенка, с глазами-вишенками и оспенным шрамиком над верхней губой. Увидела, что я проснулся, хихикнула и, показав на разорванную юбку, что-то прощебетала. У меня запылали уши.
Голова, как назло, ясная как стеклышко, и все помню прекрасно. Как мы плясали на перекрестке под звездами, а потом доплясывали уже здесь, в землянке. Звенели бубны, гудели дудки, пахло дымом и потом. А потом, когда я уже не мог ноги от пола оторвать (тарды меня щедро потчевали своей брагой), потом я пиликал для них на скрипке. А потом рядом возникли откуда-то Март и она. Она дернула моего мастера за рукав и зашептала ему что-то на ухо.
Март сказал:
— Она спрашивает, где ты учился играть.
Я ответил:
— В лесу.
Март перевел, она прыснула, а я возмутился — над чем тут смеяться? А дальше… Н-да!
Чувствуя, как полыхают щеки, я ей осторожно улыбнулся. Она погладила меня по волосам и сказала что-то ласковое. Тут мы, похоже, разом припомнили вчерашнее и расхохотались.
* * *
Дома Йорг мерил шагами комнату.
— Ты где был? — напустился он на меня. — Я тут чуть с ума не сошел!
— В поселке.
— В каком еще поселке?
— У ашенов. Верней, у тардов.
— Хестау Предержительница! Нынешней ночью? Что ты там делал?
— Праздновал. Голоден как пес. Ничего от вчерашнего не осталось?
— Что так? Они тебя не накормили?
— Как видишь.
— Слушай, побратим, — окликнул он вдруг. — Я вчера говорил со странствующими рыцарями. Они зовут нас за море воевать с нечестивцами. Говорят, мы оба сможем со временем стать неплохими воинами. Что скажешь?
От неожиданности я сел на топчан и пробормотал:
— Не знаю. Никогда не думал об этом.
— Ты же сам этого хотел. Помнишь, тогда, в Гавани.
Тогда-то я и вправду хотел. А сейчас? Пожалуй, еще больше. Своими глазами увидеть земли ашенов! Я покачал головой:
— Нет, Йорг, наняться на корабль — это одно. А вступить в орден к странствующим рыцарям — совсем другое. Я не привык, чтобы мною командовали.
— Ты что городишь? Не знаешь разве, что такая честь предлагается только один раз?
— Не нужно мне чужой чести, — отмахнулся я. — Мне и своей хватает.
— Ражден, прошу тебя, говори серьёзно!
— Все серьезно, побратим. Я больше не хочу с ними воевать. Ты как знаешь.
Глава 9
Наконец миновало то омерзительное время, когда за окном то тьма кромешная, то мутные, как пивной осадок, сумерки. Теперь солнце умудрялось посветить днем и даже растопить немного снег на крышах. Зато и наши запасы тоже таяли. Каша становилась все жиже, в хлебе все ясней ощущался привкус мякины. Конечно, и у нас дома весна не была самым сытым временем года, но в первый раз в жизни я понял, что это такое, когда все время хочется есть. Одно могу сказать точно — дома по весне никогда не обсуждались способы ловли грачей. Мы пытались ломать лед на реке и ловить в прорубях рыбу, выбирались в лес на охоту, но без особого толка: ни лесов, ни здешних заводей никто хорошенько не знал. Поговаривали об еще одном набеге на тардские поселения, но пока только поговаривали.
С легкой руки кого-то из Колпаков по Каларису пошло гулять присловье: «Это все Храм новый нас объедает». В чем-то они были правы. Наставнику приходилось выбирать: или исполнять обет, или кормить своих людей до отвала. Линкарионская дружина вся как один ходила мрачнее тучи — они не привыкли ущемлять в чем-то свою телесную душу. Я старался держать голову высоко и не следить хищным взглядом за всем бегающим и летающим.
Лучшим средством против недреманого аппетита оказалась болтовня с Мартом, которой я все так же частенько предавался. Однако вскоре ашенец стал потихоньку подсовывать мне то ломоть хлеба, то кусок медовых сот, то еще что-нибудь съестное. Я пробовал отнекиваться, но он в ответ только смеялся:
— Это же не я посылаю, а Мелита. Я лишь передаю.
— Какая Мелита?
— А ты неужто забыл? — И, не дождавшись от меня ответа, ехидно добавил: — Вижу, что не забыл.
Я как следует ткнул его кулаком в бок. Но потом, воспользовавшись случаем, решился заговорить о своих тогдашних ночных приключениях.
— Послушай, она как… не обижается на меня?
Март только пожал плечами:
— Вот уж не знаю. А что, есть за что?
— Да ну тебя! Я про то, что я с тех пор там не показывался. Она могла подумать, что… Ну сам должен понимать!
— Могла, — согласился Март. — А что на самом деле?
Я вздохнул. Говорить об этом словно ворочать языком горящие угли. Если после смерти я случайно попаду к тварям из Тьмы, полагаю, они не многим смогут меня удивить.
— На самом деле я опасаюсь: Погоди, не хмыкай! Меня здесь мало кто любит. Линкарионцы рады будут прицепиться к чему угодно. И если я буду ходить в поселок, они ей могут какую-нибудь пакость устроить. А я тогда, скорее всего, ничего сделать не смогу. Объяснишь ей?
Он поскреб в затылке:
— Постараюсь. Похоже, ты прав. Да и Мелита на тебя не в обиде, если подарки посылает. Но, бес тебе на загривок, так нельзя, братец!
— Что нельзя?
— Быть таким мудрым и праведным, словно Пламенник во Тьме.
Я глянул на него как мог презрительно:
— Просто я таросский рыцарь чистых кровей. А у здешних какой-нибудь прадед обязательно был черноголовый.
Резчик расхохотался:
— Понял! Только почему тогда твой друг совсем не такой?
— С чего ты взял?
Март пожал плечами и сказал неожиданно серьезно:
— Ты не сердись, но ты бы с ним поосторожнее. Я ведь видел вас тогда, перед турниром. На нем лица не было. Он весь трясся от страха.
— Ты там не стоял. Я тоже от страха трясся. И любой бы затрясся.
— У тебя-то была улыбка до ушей. А он может потерять голову, если случится что-то серьезное. А ты сам знаешь, это хуже всего.
— Ерунда, — сказал я твердо. — Если бы я ему не доверял, не выбрал бы в побратимы. И хватит об этом.
Он снова улыбнулся:
— Ладно. Кстати, ты не знаешь, что думает Наставник Эно насчет Лаура Огненного?
— Наверное, то же, что и прочие Наставники.
— Да нет, я про статую Лаура в новом Храме. Кто ее делать будет?
— Не знаю, он со мной планами не делился. Наверное, выпишет камнетеса из Лорики. Город славный, торговый, мастеров хватает. А что тебе?
— Да так, любопытно.
* * *
Пользуясь первым же погожим днем, я выбрался в Линкарион и, облазив все лавочки квартала инородцев, выбрал самый красивый деревянный браслет с кусочками слюды. Хотел прикупить еще и серьги, но продавец мне отсоветовал. «С серьгами не торопитесь, молодой господин. От них потом морока одна». Я послушался. Я давно уже уяснил для себя, что советы черноголовых понять невозможно, но прислушиваться к ним стоит.
Напротив, в тардской лавке я нашел медную застежку на плащ в виде конской головы для Йорга. Пусть тоже прифрантится. Он, похоже, все еще дулся из-за того, что пришлось отказать странствующим рыцарям.
Но в этот вечер моего побратима прорвало и не успел я войти, как он снова накинулся на меня.
— Где тебя носило? Что ты без конца якшаешься с нечестивцами? Места другого тебе нет?
— Не всех же сажают к себе за стол Солнечные Мечи! — огрызнулся я: три часа езды по морозу не располагали к вежливости.
— А с кем мне еще разговаривать, когда ты вечно в бегах?
— Так пойдем со мной в следующий раз, — сказал я как мог примирительно. — Ты забываешь, что они все давно уже приведены к Огню. И поглядеть у них, право слово, есть на что. Вот посмотри, что я сегодня отыскал в городе.
Я хотел вытащить из кошелька застежку, но, видно, она зацепилась за браслет, он тоже выпал и со стуком покатился по полу. Я выругался, бросился его ловить. Спасибо Хестау, не раскололся.
— С тобой все ясно, — процедил Йорг, глядя на меня сверху вниз.
Глава 10
Оттепель. Мы с Мартом сидим на поваленном дереве у самой кромки леса, в стороне от храмового городка и посада. Стоит закинуть голову, и увидишь, как, словно языки огромных колоколов, раскачиваются в сером небе стволы сосен.
Сегодня с утра я отправился на стройку, хотел отдать Марту браслет, но он перехватил меня по дороге.
— Привет, ваша милость. Молодец, что пришел! Слушай, пойдем отсюда куда-нибудь, надо поговорить.
Сейчас, однако, он молчит, рассеянно мнет в руках снежок. Я последовал его примеру — слепил снежный колобок, помял его в ладонях, потом осторожно лизнул. Это наконец вывело резчика из размышлений, он рассмеялся и вытащил из сумки хлеб с хорошим ломтем сала сверху.
— Ешьте, ваша милость, а то вы больше ни про что думать не сможете.
— Ты меня за этим сюда звал? — поинтересовался я.
— Да я и сам еще не знаю зачем.
Я недоумевал. Впервые я видел Марта по-настоящему встревоженным. Наконец он собрался с духом:
— Это из-за Лаура! Эно ведь непременно будет искать мастеров, если не в своей Лорике, так в Ахолле. А я вчера вдруг увидел ее, статую, какой она быть должна. Им такого не сделать.
— Точно?
— Точно. Такую, кроме меня, никто не сделает.
— У тебя небось и огонь расцветать будет.
— Может, и будет. Да нет, не в том дело. Помнишь, ты мне сам рассказывал, что в прежние времена, когда вы свою веру ото всех скрывали и черную одежду носили, нельзя было ни в камне, ни в дереве, ни красками ничего живого изображать? Потому что только Хестау творить может, а люди нет. Помнишь, ты про старого мастера рассказывал, которого подмастерье сгубил. Мастер ворота резные делал, а тот донес, что на воротах мастер птичьи шеи и змеиные хвосты вырезал, за это мастеру руки и отрубили. Помнишь?
— Помню, конечно, только это не я, а Рувен…
— Да какая разница?! Вот я подумал вчера про те обрубленные руки и вдруг увидел. Статую надо как будто по старому канону делать, то есть Лаура — как обычно. А вот огонь… Так, чтобы в каждом языке пламени и вправду можно было что-то увидеть: то звериную лапу, то птичье крыло, то ветку цветущую. Знаешь, так, немного, намеком. Словно есть она, и нет ее. Будто он не просто в огне стоит, и не только он, а все живое на свете горит и не сгорает. И одежды Лаура с этим пламенем совсем перепутались, так что нельзя различить, где он, где огонь, а где звери-птицы. Понимаешь, будто Огонь не в Сердце Мира горит, не только в Сердце Мира, а и тут, в каждой частице, в каждой животине! А внизу на постаменте вырезать, как мы праздники празднуем. Вернее, как вы… А, ладно, не важно! Как Аврувию берут, как последний Император отрекается, как Эвмен твой с птицами говорит. Потому что это все — тоже Огонь, потому что мы и есть тот самый Огонь Изначальный и Вечный. Понимаешь?
Я закрыл глаза.
— Бес тебе на загривок, понимаю! Вижу это. А ты сможешь так сделать?
— Да я себе руки до локтей изгрызу, если мне не дадут! То есть сделать-то я так и так сделаю, но надо, чтобы это в Храме стояло, понимаешь?
— Я… я не знаю. Я, наверное, не сумею Наставнику так, как ты, рассказать. Но я постараюсь. Он тоже должен понять.
Март вдруг вскочил:
— Постой, никшни, идет кто-то!
Я присмотрелся и потянул его за одежду.
— Да это Йорг. Садись, не бойся, я его вчера сам позвал.
Йорг шагал быстро, и ему пришлось переводить дух, когда он взобрался на наш пригорок. Я встал ему навстречу:
— Привет, побратим. Ты как нас нашел?
— Да уж нашел, — буркнул он под нос.
— Что же ты стоишь? Садись угощайся. — Я почуял что-то не то, а потому поспешно разломил свой кусок хлеба и протянул Йоргу. Но он, похоже, этого даже не за метил.
— Так ты и будешь тот черноголовый резчик-нечестивец? — спросил он у Марта.
Тот сразу опустил голову и проговорил со всем смирением:
— Да, ваша милость.
— Прошлый раз, когда я тебя видел, ты выглядел похуже. Значит, работа тебя не слишком утомляет. Потолстел даже.
— Йорг, да что ты несешь?
Но он меня снова не услышал.
— Вот как получается, благородные люди ходят, подтянув пояса, а рабы в поселке обжираются от пуза. Хорошо это?
Он ухватил Марта за ворот рубахи. Март был его на голову выше, но не сопротивлялся, даже не закрылся рукой, а только пошатнулся, когда мой побратим со всей силы заехал ему кулаком по подбородку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Одна из птиц подскочила ко мне:
— Ты что здесь делаешь, ваша милость?
Она откинула капюшон с пришитым длинным носом и оказалась Мартом.
— Гуляю, — коротко ответил я.
— В нынешнюю ночь? С какой радости?
— Заскучал.
Он только покачал головой. Прочие прислужники смотрели на меня из-под своих масок без особой злобы, но и без всякого страха и почтения. Это в самом деле была их ночь и их праздник. Март долго что-то им втолковывал то по-тардски, то на своем протяжно-жестком наречии. Наконец они отпустили мои руки и отступили. Кто-то накинул мне на плечи потерянный в бегстве плащ.
Март сверкнул зубами:
— Ну что, ваша милость, пойдешь с нами?
* * *
Разбудило меня солнце. Значит, учитывая самую долгую ночь, было уже за полдень. Я тонул в огромной мягкой перине, правая рука свесилась вниз и затекла. Тут хорошо бы сказать, что я тщетно силился припомнить, что было вчера, но где там! Все я помнил прекрасно.
За спиной что-то тихо шуршало, и я точно знал что, а вернее кто. Очень осторожно я стал поворачивать голову, только чтобы посмотреть, плачет она или нет. Если плачет, тут же снова закрываю глаза.
Она, слава Огню, не плакала, сидела на коленках и зашивала свою юбку. Маленькая, ладная, как копенка, с глазами-вишенками и оспенным шрамиком над верхней губой. Увидела, что я проснулся, хихикнула и, показав на разорванную юбку, что-то прощебетала. У меня запылали уши.
Голова, как назло, ясная как стеклышко, и все помню прекрасно. Как мы плясали на перекрестке под звездами, а потом доплясывали уже здесь, в землянке. Звенели бубны, гудели дудки, пахло дымом и потом. А потом, когда я уже не мог ноги от пола оторвать (тарды меня щедро потчевали своей брагой), потом я пиликал для них на скрипке. А потом рядом возникли откуда-то Март и она. Она дернула моего мастера за рукав и зашептала ему что-то на ухо.
Март сказал:
— Она спрашивает, где ты учился играть.
Я ответил:
— В лесу.
Март перевел, она прыснула, а я возмутился — над чем тут смеяться? А дальше… Н-да!
Чувствуя, как полыхают щеки, я ей осторожно улыбнулся. Она погладила меня по волосам и сказала что-то ласковое. Тут мы, похоже, разом припомнили вчерашнее и расхохотались.
* * *
Дома Йорг мерил шагами комнату.
— Ты где был? — напустился он на меня. — Я тут чуть с ума не сошел!
— В поселке.
— В каком еще поселке?
— У ашенов. Верней, у тардов.
— Хестау Предержительница! Нынешней ночью? Что ты там делал?
— Праздновал. Голоден как пес. Ничего от вчерашнего не осталось?
— Что так? Они тебя не накормили?
— Как видишь.
— Слушай, побратим, — окликнул он вдруг. — Я вчера говорил со странствующими рыцарями. Они зовут нас за море воевать с нечестивцами. Говорят, мы оба сможем со временем стать неплохими воинами. Что скажешь?
От неожиданности я сел на топчан и пробормотал:
— Не знаю. Никогда не думал об этом.
— Ты же сам этого хотел. Помнишь, тогда, в Гавани.
Тогда-то я и вправду хотел. А сейчас? Пожалуй, еще больше. Своими глазами увидеть земли ашенов! Я покачал головой:
— Нет, Йорг, наняться на корабль — это одно. А вступить в орден к странствующим рыцарям — совсем другое. Я не привык, чтобы мною командовали.
— Ты что городишь? Не знаешь разве, что такая честь предлагается только один раз?
— Не нужно мне чужой чести, — отмахнулся я. — Мне и своей хватает.
— Ражден, прошу тебя, говори серьёзно!
— Все серьезно, побратим. Я больше не хочу с ними воевать. Ты как знаешь.
Глава 9
Наконец миновало то омерзительное время, когда за окном то тьма кромешная, то мутные, как пивной осадок, сумерки. Теперь солнце умудрялось посветить днем и даже растопить немного снег на крышах. Зато и наши запасы тоже таяли. Каша становилась все жиже, в хлебе все ясней ощущался привкус мякины. Конечно, и у нас дома весна не была самым сытым временем года, но в первый раз в жизни я понял, что это такое, когда все время хочется есть. Одно могу сказать точно — дома по весне никогда не обсуждались способы ловли грачей. Мы пытались ломать лед на реке и ловить в прорубях рыбу, выбирались в лес на охоту, но без особого толка: ни лесов, ни здешних заводей никто хорошенько не знал. Поговаривали об еще одном набеге на тардские поселения, но пока только поговаривали.
С легкой руки кого-то из Колпаков по Каларису пошло гулять присловье: «Это все Храм новый нас объедает». В чем-то они были правы. Наставнику приходилось выбирать: или исполнять обет, или кормить своих людей до отвала. Линкарионская дружина вся как один ходила мрачнее тучи — они не привыкли ущемлять в чем-то свою телесную душу. Я старался держать голову высоко и не следить хищным взглядом за всем бегающим и летающим.
Лучшим средством против недреманого аппетита оказалась болтовня с Мартом, которой я все так же частенько предавался. Однако вскоре ашенец стал потихоньку подсовывать мне то ломоть хлеба, то кусок медовых сот, то еще что-нибудь съестное. Я пробовал отнекиваться, но он в ответ только смеялся:
— Это же не я посылаю, а Мелита. Я лишь передаю.
— Какая Мелита?
— А ты неужто забыл? — И, не дождавшись от меня ответа, ехидно добавил: — Вижу, что не забыл.
Я как следует ткнул его кулаком в бок. Но потом, воспользовавшись случаем, решился заговорить о своих тогдашних ночных приключениях.
— Послушай, она как… не обижается на меня?
Март только пожал плечами:
— Вот уж не знаю. А что, есть за что?
— Да ну тебя! Я про то, что я с тех пор там не показывался. Она могла подумать, что… Ну сам должен понимать!
— Могла, — согласился Март. — А что на самом деле?
Я вздохнул. Говорить об этом словно ворочать языком горящие угли. Если после смерти я случайно попаду к тварям из Тьмы, полагаю, они не многим смогут меня удивить.
— На самом деле я опасаюсь: Погоди, не хмыкай! Меня здесь мало кто любит. Линкарионцы рады будут прицепиться к чему угодно. И если я буду ходить в поселок, они ей могут какую-нибудь пакость устроить. А я тогда, скорее всего, ничего сделать не смогу. Объяснишь ей?
Он поскреб в затылке:
— Постараюсь. Похоже, ты прав. Да и Мелита на тебя не в обиде, если подарки посылает. Но, бес тебе на загривок, так нельзя, братец!
— Что нельзя?
— Быть таким мудрым и праведным, словно Пламенник во Тьме.
Я глянул на него как мог презрительно:
— Просто я таросский рыцарь чистых кровей. А у здешних какой-нибудь прадед обязательно был черноголовый.
Резчик расхохотался:
— Понял! Только почему тогда твой друг совсем не такой?
— С чего ты взял?
Март пожал плечами и сказал неожиданно серьезно:
— Ты не сердись, но ты бы с ним поосторожнее. Я ведь видел вас тогда, перед турниром. На нем лица не было. Он весь трясся от страха.
— Ты там не стоял. Я тоже от страха трясся. И любой бы затрясся.
— У тебя-то была улыбка до ушей. А он может потерять голову, если случится что-то серьезное. А ты сам знаешь, это хуже всего.
— Ерунда, — сказал я твердо. — Если бы я ему не доверял, не выбрал бы в побратимы. И хватит об этом.
Он снова улыбнулся:
— Ладно. Кстати, ты не знаешь, что думает Наставник Эно насчет Лаура Огненного?
— Наверное, то же, что и прочие Наставники.
— Да нет, я про статую Лаура в новом Храме. Кто ее делать будет?
— Не знаю, он со мной планами не делился. Наверное, выпишет камнетеса из Лорики. Город славный, торговый, мастеров хватает. А что тебе?
— Да так, любопытно.
* * *
Пользуясь первым же погожим днем, я выбрался в Линкарион и, облазив все лавочки квартала инородцев, выбрал самый красивый деревянный браслет с кусочками слюды. Хотел прикупить еще и серьги, но продавец мне отсоветовал. «С серьгами не торопитесь, молодой господин. От них потом морока одна». Я послушался. Я давно уже уяснил для себя, что советы черноголовых понять невозможно, но прислушиваться к ним стоит.
Напротив, в тардской лавке я нашел медную застежку на плащ в виде конской головы для Йорга. Пусть тоже прифрантится. Он, похоже, все еще дулся из-за того, что пришлось отказать странствующим рыцарям.
Но в этот вечер моего побратима прорвало и не успел я войти, как он снова накинулся на меня.
— Где тебя носило? Что ты без конца якшаешься с нечестивцами? Места другого тебе нет?
— Не всех же сажают к себе за стол Солнечные Мечи! — огрызнулся я: три часа езды по морозу не располагали к вежливости.
— А с кем мне еще разговаривать, когда ты вечно в бегах?
— Так пойдем со мной в следующий раз, — сказал я как мог примирительно. — Ты забываешь, что они все давно уже приведены к Огню. И поглядеть у них, право слово, есть на что. Вот посмотри, что я сегодня отыскал в городе.
Я хотел вытащить из кошелька застежку, но, видно, она зацепилась за браслет, он тоже выпал и со стуком покатился по полу. Я выругался, бросился его ловить. Спасибо Хестау, не раскололся.
— С тобой все ясно, — процедил Йорг, глядя на меня сверху вниз.
Глава 10
Оттепель. Мы с Мартом сидим на поваленном дереве у самой кромки леса, в стороне от храмового городка и посада. Стоит закинуть голову, и увидишь, как, словно языки огромных колоколов, раскачиваются в сером небе стволы сосен.
Сегодня с утра я отправился на стройку, хотел отдать Марту браслет, но он перехватил меня по дороге.
— Привет, ваша милость. Молодец, что пришел! Слушай, пойдем отсюда куда-нибудь, надо поговорить.
Сейчас, однако, он молчит, рассеянно мнет в руках снежок. Я последовал его примеру — слепил снежный колобок, помял его в ладонях, потом осторожно лизнул. Это наконец вывело резчика из размышлений, он рассмеялся и вытащил из сумки хлеб с хорошим ломтем сала сверху.
— Ешьте, ваша милость, а то вы больше ни про что думать не сможете.
— Ты меня за этим сюда звал? — поинтересовался я.
— Да я и сам еще не знаю зачем.
Я недоумевал. Впервые я видел Марта по-настоящему встревоженным. Наконец он собрался с духом:
— Это из-за Лаура! Эно ведь непременно будет искать мастеров, если не в своей Лорике, так в Ахолле. А я вчера вдруг увидел ее, статую, какой она быть должна. Им такого не сделать.
— Точно?
— Точно. Такую, кроме меня, никто не сделает.
— У тебя небось и огонь расцветать будет.
— Может, и будет. Да нет, не в том дело. Помнишь, ты мне сам рассказывал, что в прежние времена, когда вы свою веру ото всех скрывали и черную одежду носили, нельзя было ни в камне, ни в дереве, ни красками ничего живого изображать? Потому что только Хестау творить может, а люди нет. Помнишь, ты про старого мастера рассказывал, которого подмастерье сгубил. Мастер ворота резные делал, а тот донес, что на воротах мастер птичьи шеи и змеиные хвосты вырезал, за это мастеру руки и отрубили. Помнишь?
— Помню, конечно, только это не я, а Рувен…
— Да какая разница?! Вот я подумал вчера про те обрубленные руки и вдруг увидел. Статую надо как будто по старому канону делать, то есть Лаура — как обычно. А вот огонь… Так, чтобы в каждом языке пламени и вправду можно было что-то увидеть: то звериную лапу, то птичье крыло, то ветку цветущую. Знаешь, так, немного, намеком. Словно есть она, и нет ее. Будто он не просто в огне стоит, и не только он, а все живое на свете горит и не сгорает. И одежды Лаура с этим пламенем совсем перепутались, так что нельзя различить, где он, где огонь, а где звери-птицы. Понимаешь, будто Огонь не в Сердце Мира горит, не только в Сердце Мира, а и тут, в каждой частице, в каждой животине! А внизу на постаменте вырезать, как мы праздники празднуем. Вернее, как вы… А, ладно, не важно! Как Аврувию берут, как последний Император отрекается, как Эвмен твой с птицами говорит. Потому что это все — тоже Огонь, потому что мы и есть тот самый Огонь Изначальный и Вечный. Понимаешь?
Я закрыл глаза.
— Бес тебе на загривок, понимаю! Вижу это. А ты сможешь так сделать?
— Да я себе руки до локтей изгрызу, если мне не дадут! То есть сделать-то я так и так сделаю, но надо, чтобы это в Храме стояло, понимаешь?
— Я… я не знаю. Я, наверное, не сумею Наставнику так, как ты, рассказать. Но я постараюсь. Он тоже должен понять.
Март вдруг вскочил:
— Постой, никшни, идет кто-то!
Я присмотрелся и потянул его за одежду.
— Да это Йорг. Садись, не бойся, я его вчера сам позвал.
Йорг шагал быстро, и ему пришлось переводить дух, когда он взобрался на наш пригорок. Я встал ему навстречу:
— Привет, побратим. Ты как нас нашел?
— Да уж нашел, — буркнул он под нос.
— Что же ты стоишь? Садись угощайся. — Я почуял что-то не то, а потому поспешно разломил свой кусок хлеба и протянул Йоргу. Но он, похоже, этого даже не за метил.
— Так ты и будешь тот черноголовый резчик-нечестивец? — спросил он у Марта.
Тот сразу опустил голову и проговорил со всем смирением:
— Да, ваша милость.
— Прошлый раз, когда я тебя видел, ты выглядел похуже. Значит, работа тебя не слишком утомляет. Потолстел даже.
— Йорг, да что ты несешь?
Но он меня снова не услышал.
— Вот как получается, благородные люди ходят, подтянув пояса, а рабы в поселке обжираются от пуза. Хорошо это?
Он ухватил Марта за ворот рубахи. Март был его на голову выше, но не сопротивлялся, даже не закрылся рукой, а только пошатнулся, когда мой побратим со всей силы заехал ему кулаком по подбородку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45