Эрвинд глядел на свои запыленные, растрескавшиеся за дорогу сапоги (ему даже не дали переодеться) и шептал под нос в такт шагам: «Вот видишь… Вот видишь». Его упорно молчавшие спутники жадно ловили каждое слово.
Входя в тронный зал, Эрвинд приготовился к худшему, однако получил от Императора лишь крепкую, но отеческую взбучку и внушение — «Нельзя свергать родного отца». Эрвинд хотел было уже просить прощения, но ему и рта не дали раскрыть. Император долго демонстрировал ему свое красноречие, пока Эрвинд не понял, что, несмотря на асеискую кровь, он сейчас свалится от усталости. Но в этот самый момент Император милостиво пообещал примирить отца и сына, повелел оставаться пока при дворе (то есть в переводе с тардского под надзором) и не менее милостиво отпустил провинившегося принца.
Король Эрвинд умер три года спустя, осенью. Болезнь была стремительной и непонятной. При дворе думали о яде. Но узнать правду мог только лейб-медик — это была его последняя служба королю.
В подвале дворца в низкой комнате с двумя щелями-окнами на уровне земли, перед дверью, за которой работал врач, собрались секретари советников, готовые сразу же сообщить известия своим хозяевам. Сами советники были сейчас слишком заняты наверху — разбирали королевские бумаги, готовились к тому моменту, когда из Империи приедет Хранитель Слова — принимать ленную присягу от нового короля.
Сам Император, отговорившись нездоровьем, нового правителя Лайи видеть не захотел. То ли боялся не уберечь Эрвинда, то ли в Империи было не все спокойно.
Принцесса Мэй, единственная женщина в комнате, сидела на стуле у окна, как никогда не сидят женщины перед мужчинами — скрючившись, опустив плечи и обхватив руками колени. Только однажды она выпрямилась и сказала, ни к кому особенно не обращаясь:
— Надо написать Эрвинду.
— Эрвинд живет при дворе Императора. Он будет знать все раньше нас, — резко ответил кто-то из юношей.
Мэй на мгновение пристально вгляделась в лицо говорившего, затем снова опустила голову.
Меж тем пестрая толпа секретарей также нашла для себя важное занятие — они делали ставки на то, кто окажется наследником.
Общепризнанным фаворитом был Аттери, но кое-кто из молодых людей предполагал, что у короля были еще дети, кроме Эрвинда-предателя, либо король или даже Диант когда-то давным-давно заключил договор с настоящим сыном Эрика (если, конечно, такой был) и теперь престол займет кто-нибудь из внуков грустного князя. Однако всех удивил секретарь Аттери — новичок во дворце, сын аристократки, а потому всегда немного в оппозиции. Он подбросил на ладони несколько серебряных монет и заявил:
— А я ставлю немного, поэтому ставлю на Мэй.
— Э, нет, так не пойдет, — поспешил вмешаться кто-то, давно мечтавший окоротить новенького. — На женщин нужно ставить все.
И сразу же десяток хищных взглядов впились в неосторожного.
Секретарь жалобно огляделся вокруг, но ни в ком не нашел сочувствия. Ловить на слове считалось во дворце хорошим тоном. Он взглянул еще раз на понурую фигурку у окна и махнул рукой:
— А, ладно, ставлю все! В случае чего приду просить милостыню под ваши окна.
Он пожал протянутую противником руку, но тут же отпрянул и вытянулся в струнку. В подвал спустился Аттери. Издалека было видно, что он давно уже не спал и не брился толком.
— Мы нашли письмо для вас, Ваше Высочество, — сказал он.
Принцесса подставила ладонь. Аттери замялся:
— Простите, оно написано старым асенским шрифтом, которым пишутся самые тайные приказы. Будет лучше, если я вам прочту.
Мэй улыбнулась одними губами.
— Полет стрижа? — спросила она совсем тихо. — Я знаю этот шрифт. Дайте письмо.
И тут она увидела, как по лестнице спускаются один за другим смотритель канцелярии и архива, казначей, командующий городской гвардией, королевские адвокаты и все прочие советники-асены.
«Они знают, что написано в письме, — подумала Мэй. — И я знаю».
В подвальчике стало тихо. Принцесса сломала печать:
— Мне все-таки придется воспользоваться вашими услугами, многоуважаемый Аттери. Прочтите, пожалуйста, вот отсюда и до конца.
Поднеся бумагу к свету, Аттери прочел:
— «…А поэтому я думаю, что ты сможешь занять мое место. Прости меня за бремя, которое я на тебя возлагаю, и, когда придет твой срок, постарайся найти себе такую же достойную замену. Эрвинд».
— Долгой жизни королеве!
Все обернулись. В дверях стоял лейб-медик, скрестив на груди руки.
— Долгой жизни королеве! — повторил Аттери, стараясь скрыть облегчение.
— Долгой жизни королеве! — вразнобой повторили секретари.
Мэй ответила уже совсем другим, высоким и звучным голосом.
— Спасибо, господа. А от вас, — она повернулась к лейб-медику, — мне это особенно приятно слышать.
Тот в ответ лишь развел руками. Все в комнате заулыбались и расправили плечи. Начиналось новое действие многолетней комедии «Асены под властью тардов», и поднятие занавеса нельзя было встречать с грустными и усталыми лицами.
— От чего умер король? — спросила Мэй, сразу посерьезнев.
— От яда.
— Где был яд?
— В пище или в вине.
— Когда?
— Недавно. Я думаю, дней пять назад.
— Врач тардского посольства уехал пять дней назад, — ответил секретарь Аттери.
Мэй кивнула.
— Не забудь получить свой выигрыш, — сказала она мгновенно покрасневшему юноше.
Вперед выступил бывший королевский мастер оружия:
— С позволения Вашего Величества я взял бы это на себя.
Мэй покачала головой:
— Нет. Я не смогу потом вас спасти.
— Мне все равно больше нечего делать.
— Нет. Эрвинд бы не согласился. Мне нужны только ваши выводы: кто мог его отравить?
— Вы получите их вечером, Ваше Величество.
— Аттери, кажется, Ивэйн уже отбыл ссылку и снова в столице? — спросила королева.
— Его судили десять лет назад, Ваше Величество…
Мэй прервала его:
— Больше никаких реверансов, Аттери. Ты мой мастер оружия, и мы говорим друг другу «ты».
Аттери все же был тардом по крови, а потому его лицо мгновенно просияло. Ни в одной тардской табели о рангах такого титула не было. Но мастер оружия был ближе к асенскому королю, чем даже первый советник, связанный с королем крепче, чем слуга с господином. Он заботился о безопасности, вернее, о том, чтобы король мог себя защитить.
— Так Ивэйн в столице?
— Я думаю, да.
— Найдите его и приведите ко мне. Ну вот, вроде все. А теперь идите, я хочу попрощаться с Эрвиндом.
Молча, поодиночке мужчины вышли из подвала. Час спустя секретарь, позволивший себе дерзкое замечание о принце, был уволен.
Вечером королева приняла Ивэйна, бывшего секретаря короля Эрвинда. Разговор был коротким.
— Долгой жизни…
— Достаточно, Ивэйн. Я сегодня утром наслушалась на всю мою долгую жизнь.
— Вы посылали за мной?
— Да. Есть такой человек — Стейнор, врач здешнего тардского посольства. Знаешь его?
Ивэйн сощурил глаза — темные, всевидящие глаза королевского секретаря.
— Да, я видел его пару раз на улице.
— Сможешь узнать?
— Думаю, да.
Мэй взяла со столика и протянула Ивэйну длинный узкий кинжал.
— Это для него.
— За что? — спросил Ивэйн невозмутимо.
— За короля.
Ивэйн кивнул.
— Вы позаботитесь о семье?
— Пока в казне будут деньги.
…Трактир рядом с асенской таможней назывался «Последняя попытка». И тому были все основания. Почти что никто из тардов, возвращавшихся на родину, не упускал случая в последний раз угоститься по дешевке асенским вином — все знали, что оно на порядок лучше имперского. Таможенники везде таможенники, даже в Лайе: они всегда подолгу возятся с бумагами, и кабачок был битком набит. У стойки мелькали асенские, тардские плащи, на скамьях у стен, а то и просто на узлах сидели женщины, бдительно наблюдающие за своими мужьями, по полу ползали вперемешку светло— и темноволосые дети. Шум стоял такой, что соседям за столом приходилось кричать друг другу на ухо.
Стейнору сегодня везло в карты. Ему вообще везло в последнее время. Грязная, отвратительная работа закончилась, и о ней можно было забыть. По крайней мере, он теперь выбрался из нищеты, выплыл на поверхность, и зашитых в пояс денег хватит на то, чтобы чувствовать себя человеком и никогда больше не иметь дела с той мерзостью, которая называется имперским двором. Теперь он свободен. Он почти не следил за игрой и даже внимания не обратил на богато одетого немолодого асена, стоявшего в дверях, прислонившись к косяку, и внимательно разглядывавшего гостей. Он весь был там, в Империи, праздновал свое возвращение и мысленно уже целовал чью-то шейку, подбираясь губами к ушку жены ли, подруги ли, кто его знает.
Асен заметил у дальней стены в полутьме кого-то из знакомых, помахал рукой, отлепился от косяка и двинулся навстречу, поминутно спотыкаясь о наваленные на полу вещи и аккуратно перешагивая через ребятишек.
Стейнор склонился над столом, уронил голову на скрещенные руки и, сощурил глаза, наблюдая сквозь опущенные ресницы, как играет вино в стакане.
Проходя мимо стола, где сидел Стейнор, асен вдруг вытащил из-за пазухи кинжал и одним коротким ударом, почти не замахиваясь, всадил его в шею тарду. Тонкое лезвие пробило кость и вошло в мозг. Стейнор умер мгновенно. На пол со стула тяжело съехало уже мертвое тело.
Ивэйн отпустил рукоять кинжала, отступил на шаг и скрестил руки на груди, спокойно и даже с любопытством разглядывая труп. Пожалуй, именно спокойствие и парализовало всех вокруг. Несколько долгих мгновений люди не могли сдвинуться с места, пораженные жестокостью и бессмысленностью убийства. Потом женщины, подхватив детей, с визгом кинулись на улицу. Наконец кто-то из мужчин опомнился. Переглянувшись, они набросились на Ивэйна, закрутили ему руки за спину. Он молчал и не сопротивлялся. Знакомый, которого он приветствовал на пороге, протолкался к нему и, делая вид, что помогает удерживать убийцу, шепотом спросил:
— За что ты его?
— За короля, -также тихо ответил Ивэйн.
Тот только сжал Ивэйново плечо и, успев шепнуть напоследок: «Хорошо, я им расскажу», растворился в толпе.
Поминки по отцу Эрвинд справил в одиночестве, но, узнав о коронации сестры и первых ее деяниях, он напился первый раз в жизни. Он сидел в «Золотом Лебеде» — кабачке, где собиралась золотая молодежь столицы, и, демонстративно морщась и зажимая нос, методично вливал в себя стакан за стаканом тардскую кислятину.
— Ненавижу его, — сказал принц своему соседу — печальному молодому дворянину, очередному другу, которого нашел для Эрвинда заботливый Император.
Повелитель Империи и Лайи ни на минуту не поверил в заговор Эрвинда Младшего против Эрвинда Старшего и терялся теперь в догадках. Временами его посещала страшная мысль, что король Эрвинд таким образом заслал в его дворец шпиона. Чтобы избавиться от страхов он приставлял к Эрвинду разных друзей и подруг, надеясь, что принц о чем-нибудь проболтается. Но тщетно.
— Ненавижу его, — повторил Эрвинд мрачно.
— Кого? — испуганно спросил юноша.
По какой-то нелепой случайности он оказался совестливым и боялся, что придется доносить на Эрвинда.
— Кого-кого? Отца, разумеется.
— Тише ты, нельзя так о…
— Ах нельзя? А он что творит? — Эрвинд говорил почти без злости, холодно, глухо. — Даже умереть как порядочный человек не может.
— Что ты? Тише…
— Он же и ее приговорил. За собой в могилу тянет. Так любит.
— О господи, кого?
— Да Мэй, разумеется. Ты уже слышал про серьги?
— Эрвинд, ради бога, успокойся. Не надо так.
Эрвинд поглядел на изнывающего тарда и, к его ужасу, расхохотался. Для асена напиться означало — потерять контроль над чувствами, но не над мыслями. Даже в бреду асенский принц не сказал бы ничего, что могло повредить ему, отцу, Мэй или Лайе. Тардам же это было решительно невдомек.
Развеселившийся Эрвинд одним махом осушил еще стакан и хлопнул незадачливого доносчика по плечу.
— Не бойся. Все в порядке. Так ты еще не слышал эту историю про разбой на границе и про золотые серьги?
— Слышал, слышал, — тихой скороговоркой ответил тард, с ужасом представляя, как Эрвинд начнет сейчас во всеуслышание пересказывать эту историю.
На самом деле ее, конечно, знали все, хотя знать никому не полагалось. А дело было так: после несчастья, случившегося с посольским врачом, Император справедливо решил, что Лайя нуждается в большем количестве солдат для поддержания порядка. И, чтобы получить на это средства, увеличил налоги. Мэй выплатила все день в день и копейка в копейку, но так как ей не хватило нескольких тысяч марок, она послала Императору золотые серьги своей матери. Дело приняло некрасивый оборот. Тарды были рыцарями, и при дворе шептались, что многие из могущественных графов Империи уже высказали свое недовольство. Хоть асены и лисье племя, их нельзя обирать до последней нитки. Так, чего доброго, Император войдет во вкус и посягнет на иммунитет собственной знати.
— Если это были действительно серьги ее матери, вряд ли они были золотыми, — задумчиво сказал Эрвинд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45