Сознание отвергало
их. То же было и с темнотой за ее закрытыми веками с наложенной сверху
повязкой: темнота была слишком однообразной и Полли переставала ее
ощущать. Она могла напрягать мышцы в стиснувших ее мягких пеленах, но не
чувствовала результата, ибо те подавались лишь на малую долю дюйма. Рот
Полли был полуоткрыт; она не могла ни сильнее открыть, ни закрыть его
благодаря загубнику из пенорезины. Она не могла прикусить язык или хотя бы
почувствовать его. Никаким способом не могла она добиться ощущения боли.
Безмерное спокойствие гробовой обработки окутало ее мягкими складками и
влекло, молчаливо кричащую, в ничто.
"Что произошло?"
Мэтт сидел у обреза травы на холме над Госпиталем. Взгляд его был
прикован к светящимся окнам. Кулак несильно постукивал о колено.
"Что слилось? Ведь я же был у них в руках. Я попался!"
Он ушел. Растерянный, беспомощный, побежденный, он ждал, пока
громкоговоритель проревет приказ. И ничего не происходило. Словно о нем
забыли. Мэтт уходил, чувствуя спиной смерть, ожидая парализующего
ультразвукового луча, или укола щадящей пули, или голоса офицера.
Постепенно, вопреки любому рассудку, он понял, что за ним не
погонятся.
И тогда он побежал.
Его легкие перестали мучительно работать уже много минут назад, но
мысли все еще лихорадочно бегали. Может быть, они никогда не остановятся.
Он бежал, пока не свалился - здесь, на вершине холма; но гнавший его страх
не был страхом перед банками органов. Он бежал от невозможного, от
вселенной, лишенной логики. Как мог он уйти с этой равнины смерти,
незамеченный ни единым глазом? Это отдавало волшебством, и ему было
страшно.
Что-то рассеяло обычные законы мироздания, чтобы спасти его жизнь. Он
никогда не слышал ни о чем, способном на это... кроме Пыльных Демонов. А
Пыльные Демоны - это миф. Так ему сказали, когда он достаточно подрос.
Пыльные Демоны - сказка, чтобы пугать детей, как бы Санта-Клаус наоборот.
Старые бабки, поселившие в пыльной дымке за краем мира могучих существ
следовали традиции более старой, чем история, может быть, не менее старой,
чем сам человек. Но никто не верил в Пыльных Демонов. Они были вроде
Надувательской Церкви шахтеров-поясовиков, у которых пророком был Мэрфи.
Шутка с горьким привкусом. Слово, пригодное для чертыханья.
"Я попался, а мне дали уйти. Почему?"
Не было ли это сделано намеренно? Нет ли причины, по которой
Госпиталь мог подпустить колонистское отродье к самым своим стенам, а
потом отпустить его?
Может быть, банки органов переполнены? Но ведь должно же у них быть,
где держать пленников, пока место не освободится.
Но что, если они решили, будто он - член команды! Да, в этом все
дело! Человеческая фигура на Плато Альфа - само собой, они решили, что он
из команды. Но что с того? Конечно, кто-нибудь бы явился тогда расспросить
его.
Мэтт начал расхаживать вокруг вершины холма, не слишком от нее
удаляясь. Голова кружилась. Он пошел на верную смерть и очутился на воле,
был освобожден. Кем? Чем? И что ему теперь делать? Вернуться и дать им еще
один шанс? Пойти к мосту Альфа-Бета в надежде прокрасться незамеченным?
Спорхнуть с обрыва, размахивая руками?
Самое страшное, теперь он не был уверен, что это невозможно.
Волшебство, волшебство. Худ говорил про волшебство.
Нет, не про волшебство. Он прямо побагровел, доказывая, что
волшебство ни при чем. Он говорил о... силах психики. А Мэтт был так
поглощен разглядыванием Полли, что не мог сейчас припомнить ничего,
сказанного Худом.
Очень неудачно. Потому что это единственный выход. Он должен
предположить, что обладает пси-способностями, хотя понятия не имеет, что
это значит. По крайней мере, теперь у него есть название происшедшему.
- Я обладаю психосилами, - объявил Мэтт. Его голос прозвучал в ночной
тишине необыкновенно убедительно.
Отлично. Итак? Если Худ и вдавался в детали природы пси-способностей,
Мэтт этого не помнил. Но мысль спорхнуть с обрыва Альфа-Бета он вполне мог
бросить. Чем бы ни оказалась правда о неисследованных силах человеческой
психики, а в них должна быть своя последовательность. Мэтт помнил чувство,
что его не заметят, если он не захочет, но он ни разу не воспарял, даже не
летал во сне.
Он должен поговорить с Худом.
Но Худ в Госпитале. Может быть, он уже мертв.
Ну...
Мэтту было одиннадцать лет, когда Чингиз, он же Па принес домой в
подарок два брелка. Это были модели автомобилей, как раз такого размера,
чтобы подвесить их на браслет, и они светились в темноте. Мэтт и Джинни
полюбили их с первого взгляда и навсегда.
Однажды ночью они оставили брелки на несколько часов в шкафчике,
думая, что те засияют ярче, когда "привыкнут к темноте". Когда Джинни
открыла шкафчик, брелки полностью потеряли свечение.
Джинни чуть не расплакалась. Мэтт отреагировал по-иному. Если темнота
лишает брелки их свойства...
Он привесил их на часок к лампочке. Когда он выключил свет, брелки
сияли, как маленькие синие фонарики.
На звезды наплывала череда мелких, рваных облаков. Во всех
направлениях гасли городские огни - все, кроме огней Госпиталя. Плато
засыпало в полной тишине.
Ну... он попытался пробраться в Госпиталь. Он попался. Но когда он
встал в сиянии прожекторов, его не увидели. "Почему" - оставалось столь же
чудесным, как и раньше, но он начинал понимать, "как".
Он должен рискнуть. Мэтт двинулся вперед.
Он не собирался позволять этому так далеко зайти. Если бы только его
остановили, пока было еще не поздно. Но было поздно, и Мэтт чувствовал,
что это он знает наверняка.
Строго говоря, ему следовало бы поярче одеться. Синяя рубаха с
оранжевым свитером, переливчатые зеленые штаны, малиновую шапку с буквой
"с" в желтом треугольнике. И... очки в оправе? Со школьных деньков прошло
немало времени. Неважно, придется ему пойти, как есть.
Он здорово любил красивые жесты.
Он шел по краю оголенной зоны, пока не добрался до домов. Теперь он
шагал по темным улицам. Дома стояли странные и завораживающие. Мэтту
приятно было бы посмотреть на них при дневном свете. Что за люди в них
живут? Яркие, праздничные, счастливые, вечно здоровые и юные. Ему приятно
было бы быть одним из них.
Но Мэтт заметил в домах одну особенность. Сколь бы ни были они
разнородны по форме, окраске, стилю, материалу, все они несли один общий
признак. Все стояли фасадами от Госпиталя.
Словно Госпиталь переполнял их страхом. Или чувством вины.
Впереди появились огни. Мэтт пошел быстрее. Он шел уже полчаса. Да,
вот и доставочная дорога, освещенная двумя рядами фонарей ярко, как днем.
Посередине проведена прерывистая белая линия.
Мэтт вышел на белую линию и пошел по ней к Госпиталю.
Плечи его вновь неестественно напряглись, словно от страха
настигающей сзади смерти. Но опасность подстерегала впереди. Банки органов
- самая унизительная форма смерти, какую можно представить. Но то, что
страшило Мэтта, было еще хуже.
Случалось, что людей выпускали из Госпиталя рассказать о том, как их
судили. Немногих, но рассказывать они умели. Мэтт догадывался, что ему
предстоит.
Его увидят, в него выстрелят щадящей пулей, его унесут на носилках в
Госпиталь. Когда он проснется, его отведут на первое и последнее
собеседование с ужасным Кастро. Пылающие глаза Главы уставятся на Мэтта и
он прогрохочет: "Келлер, а? Да, мы расчленили твоего дядюшку. Ну, Келлер?
Ты явился сюда так, словно считал себя членом команды, у которого здесь
дело. И что же, по-твоему, ты делал, Келлер?"
И что он на это ответит?
5. ГОСПИТАЛЬ
Во сне Иисус Пьетро выглядел на десять лет старше. Его защита -
прямая спина, сжатые мышцы и контролируемая мимика - пропадала; он
расслаблялся. Тщательно расчесанные седые волосы спутывались, обнажая
голый скальп, который он прикрывал ими так старательно. Он спал один,
отделенный от жены дверью, которая никогда не запиралась. Иногда он
метался во сне, а иногда, истомленный бессонницей, смотрел, заломив руки,
в потолок и бормотал что-то про себя, почему Надя и спала за дверью. Но в
эту ночь он лежал спокойно.
Он мог бы вновь выглядеть на тридцать при соответствующей помощи. Под
своей старческой кожей он пребывал в отличном состоянии. У него было
прекрасное дыхание, отчасти - благодаря пересаженному легкому, мускулы,
скрытые морщинами и жировыми складками, оставались тверды и пищеварение
протекало нормально. Зубы, все пересаженные, были великолепны. Получи он
новую кожу, новый скальп, новую печень, замени несколько сфинктеров и
других независимых мышц...
Но это потребовало бы специального постановления конгресса команды.
Это было бы нечто вроде награды общества, и он бы принял ее, если бы ему
предложили, но бороться за нее не собирался. Пересадки и их распределение
находились в ведении команды и были самой существенной привилегией в ее
руках. И к тому же Иисус Пьетро чувствовал не брезгливость... но некоторую
неохоту менять свои части тела на части кого-то постороннего. Это было все
равно, что потерять часть своего "я". Только страх смерти заставил его
несколько лет назад принять новое легкое.
Он спал спокойно.
И события начинали прикладываться одно к одному.
Пленки Полли Торнквист: кто-то проскользнул сквозь его сеть
позапрошлой ночью. Побег Келлера вчера. Грызущее подозрение, пока еще
только догадка, что груз трамбробота номер 143 еще более важен, чем о том
можно предполагать. Смятые, неудобные простыни. Одеяло - чуть-чуть
чересчур тяжелое. То, что он забыл вычистить зубы. Воображаемая картина -
Келлер, погружающийся вниз головой в туман - она продолжала его
преследовать. Слабые звуки снаружи, из-за стены, звуки, длящиеся уже целый
час, не разбудившие его, но однако необъясненные. Приступ желания к
девушке, проходящей гробовую обработку, и последовавшее за ним чувство
вины. Искушение воспользоваться этим старинным способом промывания мозгов
в своих личных целях, заставить эту девушку-мятежницу временно полюбить
его. А_д_ю_л_ь_т_е_р! Снова чувство вины.
Искушения. Беглые пленники. Жара, мятая постель.
Бесполезно. Он проснулся.
Он напряженно лежал на спине, стиснув руки и глядя в темноту.
Бесполезно с этим бороться. Прошлая ночь сдвинула его внутренние часы, он
позавтракал в двенадцать тридцать. П_о_ч_е_м_у о_н в_с_е в_р_е_м_я
д_у_м_а_е_т_ о _К_е_л_л_е_р_е?
(Вверх ногами над дымкой, винты вдавливают его в сиденье. Ад наверху
и Небо внизу, в_з_л_е_т в неведомое, исчезновение навсегда, полное
уничтожение. Реализованная физически мечта индуса. Умиротворение полного
растворения.)
Иисус Пьетро перекатился на другой бок и включил телефон.
Незнакомый голос произнес:
- Госпиталь, сэр.
- Кто говорит?
- Старший сержант Леонард В. Уоттс, сэр. Ночной дежурный.
- Что произошло в Госпитале, старший сержант? - вопрос не был
необычным. Иисус Пьетро множество раз задавал его по утрам последний
десять лет.
Уоттс говорил четким, уверенным голосом.
- Дайте подумать. Вы ушли в семь, сэр. В семь тридцать майор Йенсен
приказал освободить подставных лиц, захваченных прошлой ночью, тех, у кого
не было ушных микрофонов. Майор Йенсен ушел в девять. В десять тридцать
сержант Гелиос сообщил, что все подставные лица возвращены по домам.
Мммм... - шорох бумаг на заднем плане. - Все допрошенные сегодня пленные
кроме двоих казнены и отправлены в хранилища. Секция медицинского
обеспечения сообщает, что до нового уведомления банки не смогут
справляться с дальнейшим материалом. Желаете узнать список казненных, сэр?
- Нет.
- Гробовая обработка протекает удовлетворительно. Неблагоприятных в
медицинском смысле реакций у подозреваемой нет. Наземные патрули
докладывают о ложной тревоге в двенадцать ноль восемь, вызванной кроликом,
наткнувшимся на барьер электроглаза. На территории никаких признаков
чего-либо движущегося.
- Тогда как они узнали, что это кролик?
- Мне спросить, сэр?
- Нет. Они, конечно, догадались. Спокойной ночи. - Иисус Пьетро
перевернулся на спину и стал ждать сна.
Мысли его уплывали...
...Они с Надей нечасто бывают близки в последнее время. Не начать ли
уколы тестостерона? Пересадка не понадобиться: многие железы не прекращают
действия, но продолжают функционировать при наличии сложной и точной
системы снабжения гормонами через кровь и пищу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
их. То же было и с темнотой за ее закрытыми веками с наложенной сверху
повязкой: темнота была слишком однообразной и Полли переставала ее
ощущать. Она могла напрягать мышцы в стиснувших ее мягких пеленах, но не
чувствовала результата, ибо те подавались лишь на малую долю дюйма. Рот
Полли был полуоткрыт; она не могла ни сильнее открыть, ни закрыть его
благодаря загубнику из пенорезины. Она не могла прикусить язык или хотя бы
почувствовать его. Никаким способом не могла она добиться ощущения боли.
Безмерное спокойствие гробовой обработки окутало ее мягкими складками и
влекло, молчаливо кричащую, в ничто.
"Что произошло?"
Мэтт сидел у обреза травы на холме над Госпиталем. Взгляд его был
прикован к светящимся окнам. Кулак несильно постукивал о колено.
"Что слилось? Ведь я же был у них в руках. Я попался!"
Он ушел. Растерянный, беспомощный, побежденный, он ждал, пока
громкоговоритель проревет приказ. И ничего не происходило. Словно о нем
забыли. Мэтт уходил, чувствуя спиной смерть, ожидая парализующего
ультразвукового луча, или укола щадящей пули, или голоса офицера.
Постепенно, вопреки любому рассудку, он понял, что за ним не
погонятся.
И тогда он побежал.
Его легкие перестали мучительно работать уже много минут назад, но
мысли все еще лихорадочно бегали. Может быть, они никогда не остановятся.
Он бежал, пока не свалился - здесь, на вершине холма; но гнавший его страх
не был страхом перед банками органов. Он бежал от невозможного, от
вселенной, лишенной логики. Как мог он уйти с этой равнины смерти,
незамеченный ни единым глазом? Это отдавало волшебством, и ему было
страшно.
Что-то рассеяло обычные законы мироздания, чтобы спасти его жизнь. Он
никогда не слышал ни о чем, способном на это... кроме Пыльных Демонов. А
Пыльные Демоны - это миф. Так ему сказали, когда он достаточно подрос.
Пыльные Демоны - сказка, чтобы пугать детей, как бы Санта-Клаус наоборот.
Старые бабки, поселившие в пыльной дымке за краем мира могучих существ
следовали традиции более старой, чем история, может быть, не менее старой,
чем сам человек. Но никто не верил в Пыльных Демонов. Они были вроде
Надувательской Церкви шахтеров-поясовиков, у которых пророком был Мэрфи.
Шутка с горьким привкусом. Слово, пригодное для чертыханья.
"Я попался, а мне дали уйти. Почему?"
Не было ли это сделано намеренно? Нет ли причины, по которой
Госпиталь мог подпустить колонистское отродье к самым своим стенам, а
потом отпустить его?
Может быть, банки органов переполнены? Но ведь должно же у них быть,
где держать пленников, пока место не освободится.
Но что, если они решили, будто он - член команды! Да, в этом все
дело! Человеческая фигура на Плато Альфа - само собой, они решили, что он
из команды. Но что с того? Конечно, кто-нибудь бы явился тогда расспросить
его.
Мэтт начал расхаживать вокруг вершины холма, не слишком от нее
удаляясь. Голова кружилась. Он пошел на верную смерть и очутился на воле,
был освобожден. Кем? Чем? И что ему теперь делать? Вернуться и дать им еще
один шанс? Пойти к мосту Альфа-Бета в надежде прокрасться незамеченным?
Спорхнуть с обрыва, размахивая руками?
Самое страшное, теперь он не был уверен, что это невозможно.
Волшебство, волшебство. Худ говорил про волшебство.
Нет, не про волшебство. Он прямо побагровел, доказывая, что
волшебство ни при чем. Он говорил о... силах психики. А Мэтт был так
поглощен разглядыванием Полли, что не мог сейчас припомнить ничего,
сказанного Худом.
Очень неудачно. Потому что это единственный выход. Он должен
предположить, что обладает пси-способностями, хотя понятия не имеет, что
это значит. По крайней мере, теперь у него есть название происшедшему.
- Я обладаю психосилами, - объявил Мэтт. Его голос прозвучал в ночной
тишине необыкновенно убедительно.
Отлично. Итак? Если Худ и вдавался в детали природы пси-способностей,
Мэтт этого не помнил. Но мысль спорхнуть с обрыва Альфа-Бета он вполне мог
бросить. Чем бы ни оказалась правда о неисследованных силах человеческой
психики, а в них должна быть своя последовательность. Мэтт помнил чувство,
что его не заметят, если он не захочет, но он ни разу не воспарял, даже не
летал во сне.
Он должен поговорить с Худом.
Но Худ в Госпитале. Может быть, он уже мертв.
Ну...
Мэтту было одиннадцать лет, когда Чингиз, он же Па принес домой в
подарок два брелка. Это были модели автомобилей, как раз такого размера,
чтобы подвесить их на браслет, и они светились в темноте. Мэтт и Джинни
полюбили их с первого взгляда и навсегда.
Однажды ночью они оставили брелки на несколько часов в шкафчике,
думая, что те засияют ярче, когда "привыкнут к темноте". Когда Джинни
открыла шкафчик, брелки полностью потеряли свечение.
Джинни чуть не расплакалась. Мэтт отреагировал по-иному. Если темнота
лишает брелки их свойства...
Он привесил их на часок к лампочке. Когда он выключил свет, брелки
сияли, как маленькие синие фонарики.
На звезды наплывала череда мелких, рваных облаков. Во всех
направлениях гасли городские огни - все, кроме огней Госпиталя. Плато
засыпало в полной тишине.
Ну... он попытался пробраться в Госпиталь. Он попался. Но когда он
встал в сиянии прожекторов, его не увидели. "Почему" - оставалось столь же
чудесным, как и раньше, но он начинал понимать, "как".
Он должен рискнуть. Мэтт двинулся вперед.
Он не собирался позволять этому так далеко зайти. Если бы только его
остановили, пока было еще не поздно. Но было поздно, и Мэтт чувствовал,
что это он знает наверняка.
Строго говоря, ему следовало бы поярче одеться. Синяя рубаха с
оранжевым свитером, переливчатые зеленые штаны, малиновую шапку с буквой
"с" в желтом треугольнике. И... очки в оправе? Со школьных деньков прошло
немало времени. Неважно, придется ему пойти, как есть.
Он здорово любил красивые жесты.
Он шел по краю оголенной зоны, пока не добрался до домов. Теперь он
шагал по темным улицам. Дома стояли странные и завораживающие. Мэтту
приятно было бы посмотреть на них при дневном свете. Что за люди в них
живут? Яркие, праздничные, счастливые, вечно здоровые и юные. Ему приятно
было бы быть одним из них.
Но Мэтт заметил в домах одну особенность. Сколь бы ни были они
разнородны по форме, окраске, стилю, материалу, все они несли один общий
признак. Все стояли фасадами от Госпиталя.
Словно Госпиталь переполнял их страхом. Или чувством вины.
Впереди появились огни. Мэтт пошел быстрее. Он шел уже полчаса. Да,
вот и доставочная дорога, освещенная двумя рядами фонарей ярко, как днем.
Посередине проведена прерывистая белая линия.
Мэтт вышел на белую линию и пошел по ней к Госпиталю.
Плечи его вновь неестественно напряглись, словно от страха
настигающей сзади смерти. Но опасность подстерегала впереди. Банки органов
- самая унизительная форма смерти, какую можно представить. Но то, что
страшило Мэтта, было еще хуже.
Случалось, что людей выпускали из Госпиталя рассказать о том, как их
судили. Немногих, но рассказывать они умели. Мэтт догадывался, что ему
предстоит.
Его увидят, в него выстрелят щадящей пулей, его унесут на носилках в
Госпиталь. Когда он проснется, его отведут на первое и последнее
собеседование с ужасным Кастро. Пылающие глаза Главы уставятся на Мэтта и
он прогрохочет: "Келлер, а? Да, мы расчленили твоего дядюшку. Ну, Келлер?
Ты явился сюда так, словно считал себя членом команды, у которого здесь
дело. И что же, по-твоему, ты делал, Келлер?"
И что он на это ответит?
5. ГОСПИТАЛЬ
Во сне Иисус Пьетро выглядел на десять лет старше. Его защита -
прямая спина, сжатые мышцы и контролируемая мимика - пропадала; он
расслаблялся. Тщательно расчесанные седые волосы спутывались, обнажая
голый скальп, который он прикрывал ими так старательно. Он спал один,
отделенный от жены дверью, которая никогда не запиралась. Иногда он
метался во сне, а иногда, истомленный бессонницей, смотрел, заломив руки,
в потолок и бормотал что-то про себя, почему Надя и спала за дверью. Но в
эту ночь он лежал спокойно.
Он мог бы вновь выглядеть на тридцать при соответствующей помощи. Под
своей старческой кожей он пребывал в отличном состоянии. У него было
прекрасное дыхание, отчасти - благодаря пересаженному легкому, мускулы,
скрытые морщинами и жировыми складками, оставались тверды и пищеварение
протекало нормально. Зубы, все пересаженные, были великолепны. Получи он
новую кожу, новый скальп, новую печень, замени несколько сфинктеров и
других независимых мышц...
Но это потребовало бы специального постановления конгресса команды.
Это было бы нечто вроде награды общества, и он бы принял ее, если бы ему
предложили, но бороться за нее не собирался. Пересадки и их распределение
находились в ведении команды и были самой существенной привилегией в ее
руках. И к тому же Иисус Пьетро чувствовал не брезгливость... но некоторую
неохоту менять свои части тела на части кого-то постороннего. Это было все
равно, что потерять часть своего "я". Только страх смерти заставил его
несколько лет назад принять новое легкое.
Он спал спокойно.
И события начинали прикладываться одно к одному.
Пленки Полли Торнквист: кто-то проскользнул сквозь его сеть
позапрошлой ночью. Побег Келлера вчера. Грызущее подозрение, пока еще
только догадка, что груз трамбробота номер 143 еще более важен, чем о том
можно предполагать. Смятые, неудобные простыни. Одеяло - чуть-чуть
чересчур тяжелое. То, что он забыл вычистить зубы. Воображаемая картина -
Келлер, погружающийся вниз головой в туман - она продолжала его
преследовать. Слабые звуки снаружи, из-за стены, звуки, длящиеся уже целый
час, не разбудившие его, но однако необъясненные. Приступ желания к
девушке, проходящей гробовую обработку, и последовавшее за ним чувство
вины. Искушение воспользоваться этим старинным способом промывания мозгов
в своих личных целях, заставить эту девушку-мятежницу временно полюбить
его. А_д_ю_л_ь_т_е_р! Снова чувство вины.
Искушения. Беглые пленники. Жара, мятая постель.
Бесполезно. Он проснулся.
Он напряженно лежал на спине, стиснув руки и глядя в темноту.
Бесполезно с этим бороться. Прошлая ночь сдвинула его внутренние часы, он
позавтракал в двенадцать тридцать. П_о_ч_е_м_у о_н в_с_е в_р_е_м_я
д_у_м_а_е_т_ о _К_е_л_л_е_р_е?
(Вверх ногами над дымкой, винты вдавливают его в сиденье. Ад наверху
и Небо внизу, в_з_л_е_т в неведомое, исчезновение навсегда, полное
уничтожение. Реализованная физически мечта индуса. Умиротворение полного
растворения.)
Иисус Пьетро перекатился на другой бок и включил телефон.
Незнакомый голос произнес:
- Госпиталь, сэр.
- Кто говорит?
- Старший сержант Леонард В. Уоттс, сэр. Ночной дежурный.
- Что произошло в Госпитале, старший сержант? - вопрос не был
необычным. Иисус Пьетро множество раз задавал его по утрам последний
десять лет.
Уоттс говорил четким, уверенным голосом.
- Дайте подумать. Вы ушли в семь, сэр. В семь тридцать майор Йенсен
приказал освободить подставных лиц, захваченных прошлой ночью, тех, у кого
не было ушных микрофонов. Майор Йенсен ушел в девять. В десять тридцать
сержант Гелиос сообщил, что все подставные лица возвращены по домам.
Мммм... - шорох бумаг на заднем плане. - Все допрошенные сегодня пленные
кроме двоих казнены и отправлены в хранилища. Секция медицинского
обеспечения сообщает, что до нового уведомления банки не смогут
справляться с дальнейшим материалом. Желаете узнать список казненных, сэр?
- Нет.
- Гробовая обработка протекает удовлетворительно. Неблагоприятных в
медицинском смысле реакций у подозреваемой нет. Наземные патрули
докладывают о ложной тревоге в двенадцать ноль восемь, вызванной кроликом,
наткнувшимся на барьер электроглаза. На территории никаких признаков
чего-либо движущегося.
- Тогда как они узнали, что это кролик?
- Мне спросить, сэр?
- Нет. Они, конечно, догадались. Спокойной ночи. - Иисус Пьетро
перевернулся на спину и стал ждать сна.
Мысли его уплывали...
...Они с Надей нечасто бывают близки в последнее время. Не начать ли
уколы тестостерона? Пересадка не понадобиться: многие железы не прекращают
действия, но продолжают функционировать при наличии сложной и точной
системы снабжения гормонами через кровь и пищу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36