Предполагалось, что пленка станет ключевой уликой для крупного ареста, но содержала она следующие таинственные сцены: Жирняй Один достает пачки налички из потертого «дипломата». Наличка – старые пятидесятидолларовые банкноты – увязана в пачки по десять. Жирняй Два довольно щерится и протягивает руку. Жирняй Один уже собирается подмазывать ладонь, когда деньги – и это видно лишь в суперзамедлении со множеством стоп-кадров – распадаются на пиксели, каждый из которых, в свою очередь, дезинтегрируется в крохотные фракталы золота, зелени и белизны, которые затем рассыпаются в искры цветного света, что разлетаются каскадами прочь друг от друга и рассеиваются в пустоту.
Плохо выбритые брыжи обоих мужчин побледнели. К тому времени, как Жирняй Два достаточно взял себя в руки, чтобы требовательно осведомиться:
– Куда нахуй они подевались? – Ему хотелось только одного – необъяснимо, потому что любителем шерстяных мошонок он не был, нетушки, он настоящий мужчина, – нырнуть в «даксы» Первого и тщательнейшим образом поклоняться тому, что он там отыщет. Именно так он и поступил. – Как бы то ни было, – пробормотал он полчаса спустя, извлекая лобковый волос из зубов, – любая собственность – краденая, нет?
– Не останавливайся, – прошептал в ответ Первый.
Контакты с чужими могут быть прекрасны.
Девчонки тем временем убрали «Цапоматик» и с интересом принялись изучать картинку, напечатанную на прямоугольниках бумаги, которые теперь сжимали в руках. Именно картинка и привлекла их внимание с самого начала.
– Неплохо, – признала Бэби. – Очень даже миленько.
– Довольно улетно, – согласилась Ляси. – Такое несколько ретро.
На банкноте, которую они разглядывали, имелся рисунок телескопа ГОНИПИ в Парксе, что в аутбэке Нового Южного Уэльса. Пока девчонки его обсуждали, он систематически прочесывал всюхины каналы в поисках радиосигналов от внеземных цивилизаций. Ученые Паркса, разумеется, не осознавали, что внеземные цивилизации давно уже отказались от радио в пользу телевидения.
Глупенькие.
Но если бы они даже засекли подобные сигналы, тем бы уже исполнилось по крайней мере лет 150, а это гораздо старше даже, скажем, «Острова Гиллигана», или «Бобер разберется», или «Отсчета», или стариковских домашних костюмов, или Гэри Блеска, и, следовательно, они бы только потенциально опозорили ту внеземную цивилизацию, которая их когда-то испустила. Вполне представимо, что там, снаружи, существуют целые цивилизации, сидящие на своих планетах, обхватив эквиваленты голов эквивалентами рук и заливаясь той краской, которая представляет для них смертельный стыд, в ужасе перед тем днем, когда какой-нибудь другой разумной форме жизни выпадет случай перехватить то, что они столь опрометчиво вещали столько световых лет назад.
Девчонки рассовали украшенные купюры по карманам и сумкам и продолжили путь.
Путь их вел мимо небольшого скверика и большой больницы на Оксфорд-стрит, где земные мальчики стояли в дверях пабов, страстно пялясь на других земных мальчиков, а земные девочки сплетали в похоти пальцы друг с дружкой. Для данной улицы – ничего необычного. Немножко не в порядке было то, что упомянутые земные мальчики даже не замечали друг друга, пока не прошли наши чужие, а девочки до того считали себя натуралками.
Время от времени в дверных проемах девчонкам попадались знаки с розовыми треугольниками и словами «безопасная зона».
– Как вы думаете, это значит то же, что и на Нефоне? – нервно спросила Бэби.
– А что еще это может значить? – нахмурилась Ляси. – Может, «безопасная зона» тут означает, что они поставили какое-то защитное силовое поле. Но я и вообразить не могла, что до Земли добрались киборги с Серпентиса-49.
– Неужели во всюхе уже не осталось ни одного безопасного места? – покачала головой Бэби. – Я не хочу выглядеть андроидом-параноидом, но.
– Ебицкий ад, – сказала Пупсик. Печально известные трехсторонние киборги с двойной звезды Серпентис-49 даже Пупсика вводили в дрожь. – Ненавижу боргов.
– Они не так плохи, как боты, – ответила Бэби, стуча зубами. – По крайней мере, у них есть сердце.
– Ага, – парировала Пупсик. – Черное. Никогда не забуду, что они сделали с Мишель.
Можно подумать, кто-то из них в силах это забыть. Кверк не сказал правды – всей правды и ничего, кроме правды, – когда сообщил СОЧПИЗу, что нефонцы вывели только три гибрида. Еще была Мишель Мабелль, первый гибрид и самый дикий из всех. Когда капитан Кверк и прочие лидеры Кохорты досыта наелись ее диффчонскими бунтовскими выходками и приняли решение «закупорить» ее, они вызвали боргов. Бэби, Ляси и Пупсика заставили смотреть. Это было ужасно. К тому времени, как борги с нею покончили, Мишель была дрожащей развалиной, тенью своего былого «я», которая с тех пор носит лишь темно-синие и бежевые двойки, не видит необходимости грязно выражаться, после каждой еды моет посуду, а спать ложится только в тот час, который глупо именуется «разумным». Девчонки знали, что, если их когда-нибудь поймают, с ними случится то же самое – если не хуже. В конце концов, Мишель не угоняла космолетов.
У них не осталось времени на размышления о розовых треугольниках – их отвлек какой-то настойчивый звон. Происходил он из неуклюжего серебряно-оранжевого прибора, украшенного цифрами и перфорированного дырками и щелями. Он свисал со стенки прямоугольного стеклянного ящика. Ляси опознала его первой.
– Это машина времени Доктора Кто! – воскликнула она.
Рядом остановилась и уставилась на аппарат ухоженная пожилая дама.
– Ждете звонка? – спросила она. Чужие покачали головами. Женщина сняла трубку. – Алло? – Секунду спустя улыбка ее испарилась, и она грохнула трубку на место. – Ебицкая задница, – свирепо пробормотала она явно мужским голосом и: – Кхм, – прочистила горло. Голос поднялся на несколько октав. – То есть, дорогуша, нельзя же так относиться к дамам. – Обернувшись к Бэби, она проворковала: – Кстати, я обожаю твой прикид. Не в «Транс-Ранце», случаем, покупала? Я как раз искала что-то вот такое же. Нет? Ох, ну что ж. И собачка миленькая. Пока чао. – Послав им воздушный поцелуй, она ускакала на высоченных каблуках в сторону отеля «Олбери».
Дззззынннь. Дзззыыыннннь. Девчонки переглянулись. Пупсик сняла трубку и прижала к голове, как это делала женщина.
– Алло? – воспроизвела она.
– Хочешь пососать мне хуй? – раздался на другом конце голос, затем распавшийся целой арией выдохов: – Охх, охххх. Хаххаххаххах. Нгнгнгнг. Сссссссс.
– Может быть, – ответила Пупсик этому шипению. – Как мне это сделать?
– Ссссс. Хаххах… Как?
– Ну да. Как? Как ядолжна пососать тебе хуй?
В трубке воцарилось краткое молчание.
– То есть, я открыта предложениям. Например, я могу пососать очень жестко, а потом, если хочешь, откусить.
В ухе Пупсика раздалось гнусавое нытье отбоя. Она пожала плечами и повесила трубку.
– Что это было? – спросила Ляси.
– Я думаю, какая-то разновидность земного секса, – ответила Пупсик. – Этот парень попросил меня пососать ему хуй.
– Четко, – ответила Ляси. – А что такое хуй?
– Еть меня, если знаю.
К телефонной будке подошел молодой квинслендец – только что с брисбенского автобуса.
– Вы закончили с телефоном? – вежливо поинтересовался он.
– Хочешь пососать мне хуй? – экспериментально осведомилась Пупсик.
Парень густо покраснел. Первым ему в голову пришло: да, хочу.
Вперед и на запад шагали девчонки. На углу Гайд-парка они столкнулись с парой консервативно облаченных коротко стриженных мормонских миссионеров.
– Как вы сегодня поживаете, мэм? – сказал один.
– Хочешь пососать мне хуй? – спросила Пупсик: ей откровенно нравилось новое выражение.
– П-п-прошу п-прощения? – выдавил тот, побледнев; его собственный хуй грешно зашевелился в официальном мастурбацезащитном облачении. Девчонки приятно помахали ему на прощанье, свернули налево, снова налево, потом направо, потом налево, потом опять налево. В Ньютауне они окажутся, не успеете вы произнести «Малышки в Стране Игрушек».
* * *
Астероид Эрос за всю жизнь побывал лишь на одной хорошей вечеринке. Абсолютно взрывной. Фактически то был планетарный взрыв, его самого и породивший. Но случилось это давно, и с тех пор ничего особо интересного с Эросом не происходило. На огромном автодроме астероидного пояса Эросу не удавалось даже близко подлететь к другому небесному телу, не говоря о том, чтобы с ним столкнуться. А теперь он пойман тупиковой орбитой вокруг этого ебицкого Марса, а не какой-то приличной планеты. Тошнотина.
Эрос был большим, ему было скучно и беспокойно.
– Хой! Звездулька! Светулька-блистулька – ага, ты! – ты у меня первая за эту ночульку. Конечно, правда. Ты первая. Самая первая. Богом клянусь. Ты дай мне закончить, ладно? Вот бы я мог, вот бы посмел, вот бы… что ты имеешь в виду – только земляне так говорят? Это ебицкий отлуп. Что вообще такого особенного в этих землянах? Ты мне скажи, а? А? Ебицкие земляне, им все легко. В каком смысле – типа? Им выпало жить на Земле. Этого что, мало? Это так нечестно. Почему я не землянин? Разве я просил рождаться астероидом? Эй, звездулька! Звездочка! Ну задержись хоть на чуть-чуть? Ну знаешь, поболтаем, познакомимся поближе? Ну и проваливай. Я все равно с тобой трындеть не хотел… Никто вообще на меня внимания не обращает. Что я? Урод какой-то? Извращенец?… Те малышки в космолете – они довольно славные были, а? Так было четко. Тотальная тишь глубокого космоса, и тут вдруг – этот басовый бит, бумбумбумбум, я гляжу – а тут эта матка на меня пикирует, стерео на всю катушку, а внутри – эти крошки. Я просто уверен, одна мне крикнула: «Увидимся на Земле!» Уж я увижу ее на Земле. Я ее где угодно увижу. Только галактику назови. Черт! Ну почему я не спросил у нее номера? Черт. Черт. Черт… Земля, значит? Ох, Господи. Может, попробовать и за ними туда двинуть?
Даже не думай, громила.
– Господи? Это ты?
Нет, это Солнце Ра. А ты думал кто? Ты, Мой честолюбивый маленький астероид, будешь крутиться по орбите вокруг Марса, пока Я не скажу тебе, что можно заняться чем-то другим. Может, 150 тысяч земных лет, а может, и 1,4 миллиона. Зависит от Моего настроения. Поэтому даже не думай. Никаких необъявленных наездов на Земляшку-какашку. Я отвечаю за эту всю-лен-ную, и ты об этом не забывай.
– Да, Господи, – вздохнул Эрос. – Как скажешь, Господи. Господи? Господи? Ты тут?
Едва удостоверившись, что Бог отвалил, Эрос принялся непокорно ерзать – и ерзал, и дрыгался, и колотился. Боже чможе. Он наберет ускорение для побега, даже если это будет последнее, что он наберет.
Тук тук.
– Это дверь? – Торкиль толкнул Тристрама. Близнецы уютно устроились в огромном кресле, набитом полистироловыми бобами, – оно стояло на бежевом ковре гостиной. Прежние домовладельцы, вероятно, очень гордились этим ковром, поскольку примерно на фут натянули его на стены, а выше начинались дешевые деревянные панели. Джейк возлежал на другом подлинном артефакте семидесятых – комковатой софе цвета грязи, такой бесформенной и податливой, что к концу вечера люди нередко обнаруживали, что уже неким образом соскользнули вместе с большинством подушек на пол. Украшения и обстановка гостиной – дань мучительному дурновкусию предыдущего поколения – всегда служила нынешним обитателям дома главной приманкой. Тристрам выдохнул долгую струю дыма. Подался вперед и поставил самодельный бонг – пластиковую бутылочку из-под сока, заполненную мутно-бурой водой, – обратно на кофейный столик. От движения бобы под ним зашевелились и зашуршали. Славный какой звук, подумал он.
Дверь? Дверь. Двееерь. Слово проплыло по воздуху осенним листиком и крайне лениво вторглось в воздушное пространство Тристрама. Двеееерь. Двеееерь. Его радар что-то нащупал. Бип бип бип. Диспетчерская башня, однако, несколько пребывала в смятении. Она приказала слову зайти еще на один круг, пока им кто-нибудь не сможет заняться. Двееерь. Двееерь.
Когда репетиция завершилась, мальчики сложили инструменты у стены и принялись использовать гостиную по ее прямому назначению – гостить. Работал телик. Без звука. Они посмотрели, как по экрану пляшет и беззвучно поет Фред Астэр. В качестве звуковой дорожки они использовали последний компакт «Трех» – группы с ровно двумя членами. Мальчики тягали шишки. Кроме того, Джейк листал последний номер «По барабану», а Тристрам и Торкиль отрабатывали странные рожи, пользуясь друг другом, как зеркалом. Ни девочек, ни Игги не было видно уже много часов.
Похоже на много часов, во всяком случае. Иногда часов как бы не наблюдаешь. Ну сами понимаете. Когда обдолбан. Это не плохое. Чувство. Но ты. Теряешь нить. Э-э, дорожку. Дорожку. Ага. Иногда.
Тук тук.
Дверь. Диспетчер в голове Тристрама наконец поставил кофе, отложил косяк и посмотрел на экран. Дверь! Ну конечно же. Тристрам перевел взгляд на Джейка.
– Это дверь? – спросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37