Потом, на линейке тем же утром я спросил у новой учительницы, старшей нашего ряда, кто такой Арнольд Гросс. Учительница пожала плечами и сказала, что понятия не имеет: она только что приехала сюда из Сандаски и уже успела об этом пожалеть. – Покойный судья, – ответила за нее Тереза, стоявшая передо мной в первом ряду.
Я вытянул руки по швам, недовольный тем, что она знает. Как всегда, я не совсем понял, что она имела в виду, а она не объясняла.
– Из Сандаски? – переспросил Джон Гоблин. – А вы не были на Кедровом пике?
Весь наш ряд грохнул со смеху, и Джон с Джейми Керфлэком принялись рассказывать, как во время выездной экскурсии в лагере «И-Кэмп» два года назад одного нашего одноклассника, Гаррета Серпайена, вырвало на аттракционе «Рудник» на Кедровом пике. Им пришлось на полчаса закрыть трек, чтобы шлангом смыть с него блевотину.
Я наклонился вперед, нашел глазами Гаррета в конце моего ряда и стал ждать, когда он на меня посмотрит. Из всей школы я один был с ним на той экскурсии. Мы присочинили эпизоды о закрытии трека и о смывании шлангом блевотины уже в автобусе на обратном пути. Гаррет поймал мой взгляд и улыбнулся – легко и просто. Вся эта история, очевидно, доставляла ему такое же удовольствие, как и всем. Может, потом он вернулся и покорил «Рудник», подумал я. А может, ему было все равно. Вспоминая, как он годами питался бутербродами с кугелем и картоном, как весело шагал домой без провожатых, размахивая мягкой пластиковой коробкой для завтраков, я вдруг понял, что испытываю перед ним восхищение, и это меня ошеломило.
Двадцать минут спустя миссис Джапп принесла извинения за задержку и сообщила, что разошлет нашим родителям письменные уведомления об экстренном родительско-учительском собрании, которое состоится завтра вечером. Затем мы разделились по классам, и я проследовал со своим в конец левого крыла, в кабинет мисс Эйр.
Над входом нависало гигантское дерево из поделочной бумаги. Птичьи гнезда из папье-маше украшали многочисленные таблички «Выход». Каждый дюйм каждой стены был использован под плакаты с правилами противопожарной безопасности и под разноцветные листы, оповещающие, что «Образцовый ученик всегда…». На задней стене рядом с часами висела увеличенная фотография орла с красноречивой надписью: «Я зорко слежу за тобой». Две канарейки порхали и щебетали в устланной листьями клетке, подвешенной у окна, выходящего на асфальтированную площадку.
– Ух-ух-ух! – заухал Джон Гоблин, когда мы вошли.
– Карр-карр-карр! – прокаркал вслед за ним Джейми Керфлэк, и вся их пернатая команда дружно захохотала.
Тереза выбрала первую парту и села, низко опустив голову, ни с кем не обмолвившись ни словом. Когда новичок Спенсер Франклин сел рядом с ней, она подняла на него глаза, и я увидел, как она произнесла: «О!» Спенсер улыбнулся, и она тоже – чуть смущенно. Два дружка Джейми Керфлэка разместились за ними. Один посмотрел на Спенсера, потом в пол и сказал: «Привет!»
– И тебе привет! – ответил новенький. Он был в ярко-красных кроссовках.
– А этот-то что здесь делает? – пробурчал позади меня Джейми.
Я решил не оборачиваться, только пропустил его вперед и сел рядом со Спенсером. Я видел, как он снова что-то сказал Терезе, но не расслышал, что именно.
До нас дошли слухи, что мисс Эйр попала в аварию. Об этом писали все газеты; она чуть не все лето грозилась подать в суд на школьный совет за клевету, потому что от нее постоянно требовали все новых и новых документов, подтверждающих, что она не была пьяна. Но никто из наших родителей особенно об этом не распространялся, так что мы все умолкли, когда она вошла в класс.
– Уделаться можно! – еле слышно прошептал Джейми Керфлэк.
– Перебьетесь, – ответила мисс Эйр и бухнула книги на стол.
На шее у нее был жесткий гипсовый корсет. Главный удар, как потом сказала мне мама, пришелся по челюсти. Ее пришлось ломать заново и, скорее всего, придется ломать еще раз. Носовой хрящ был так раздроблен, что докторам пришлось собирать его по кусочкам и склеивать скотчем. Но особенно жуткое впечатление произвели на нас ее глаза. В окаймленных черными кругами глазницах радужные оболочки были похожи на шляпки гвоздей, глубоко вбитых в гнилое дерево.
– Кто на горячие завтраки? – спросила мисс Эйр и принялась считать.
Я поднял руку и увидел, что новенький тоже поднял.
– На домашние? – продолжала она.
Я снова поднял руку, сдержав улыбку, чтобы мисс Эйр не заметила моего мелкопакостничества. Новенький, по моим наблюдениям, сделал то же самое.
– Кто такой Арнольд Гросс? – спросил Гаррет Серпайен.
Я мельком взглянул на Терезу, но она никак не прореагировала. Мисс Эйр состроила гримасу и вскинула голову. Не часто нам доводилось видеть у кого-либо из учителей такое выражение лица, как тогда у мисс Эйр, – разве что после Рождественских каникул, когда до них доходило, что впереди еще целых шесть месяцев работы.
– Я отвечу на ваш вопрос, – сказала она, пристально посмотрев на каждого по очереди. – Арнольд Гросс был судьей штата Мичиган; он счел не вполне справедливым, что основная масса денег уходит в пригородные школы, тогда как центральным районам Детройта достаются жалкие крохи. – Мисс Эйр повторила смертельный трюк со вскидыванием головы на переломанной шее, на сей раз потерев глаза, словно пыталась соскрести с них немного черноты. – Пару лет назад он вынес решение, чтобы несколько бедных детей, – она так и сказала: «бедных», а не «чернокожих», – перевели в пригороды, а несколько более состоятельных – в центр. Потом он умер. И наши жалостливые и прогрессивно мыслящие законотворцы и юристы из пригородов с тех самых пор пытаются это решение опротестовать.
– В центр – это куда, в Детройт? – спросил Гаррет.
Мисс Эйр тяжело опустилась на стул, но я был почти уверен, что на лице ее мелькнула улыбка. Из-за поврежденной челюсти она получилась на удивление дружелюбной.
– Но ведь этого так и не произошло? – поинтересовалась Тереза. – Из нашей-то школы ведь никого никуда не переводили?
– Еще бы! – сказал новенький; он крутился, заглядывая каждому в лицо. – Переводили только из города, а не в город.
– Но кого? – спросила Тереза, повернувшись к нему. Я почувствовал укол ревности.
– Особенных детей, – ответил он с такой же ухмылочкой, какую послал мне во время подсчета голосов по завтракам. – Операция «Спасение».
Мисс Эйр в изумлении уставилась на него и чуть не легла грудью на стол.
– Операция «Спасение»? И тебе сказали, что это так называется?
Новенький кивнул.
– Вот ее… – Она чуть не сказала «сукины дети», но вовремя спохватилась.
– Мисс Эйр! – раздался окрик из-за дверей, и в класс прошествовала миссис Джапп.
За лето ее волосы окончательно поседели, а пучок, который она соорудила на голове, больше смахивал на шишку от удара, чем на прическу. На губах у нее лежал избыточный слой все той же персиковой помады, на щеках – все те же чересчур красные румяна, но кожа под ними как будто натянулась и стала совсем тонкой. Одна улыбка, подумал я, – и она лопнет.
– Всех с возвращением! – изрекла миссис Джапп и улыбнулась – но не лопнула.
Я наблюдал за ней, за мисс Эйр, которая вся сжалась на стуле, и за новеньким с энтузиазмом Джейми Керфлэка.
– Мне не терпится начать, – продолжала миссис Джапп. – У нас впереди волнующий год. Я не сомневаюсь, что вы уже познакомились с нашими новыми учениками, и тем не менее позвольте мне вам их представить.
Она начала с конца, с некоей Мэрибет, которая приехала из Торонто; потом представила Томаса, который перевелся из частной школы, потому что его семья слышала столько удивительного о нашей муниципальной; и наконец, улыбнувшись еще шире, она жестом указала на мальчика, сидевшего с Терезой, и возвестила:
– Последний, но никоим образом не худший, – Спенсер. Он из Ферндейла, и, кстати говоря, весьма талантлив.
– Мы знаем, что вы примете его более дружелюбно, чем можно было бы ожидать от ваших родителей, – присовокупила мисс Эйр.
Весь класс так и замер. Она вся кипела от ярости, и ее гнев был явно нацелен на миссис Джапп. Мы никогда еще не встречали человека, который не скрывал своей неприязни к миссис Джапп.
– Мисс Эйр, – проговорила директриса деловым тоном, – не могли бы вы на минутку выйти со мной в коридор?
– Карандаши! – велела нам мисс Эйр, проследовав за миссис Джапп к двери. – Бумагу! Когда я вернусь, мы проведем отборочный тест по математике.
За карандашами никто из нас не полез – никто даже не пошелохнулся. Мы хотели услышать, о чем говорят в коридоре, что было проще простого. Миссис Джапп не потрудилась понизить голос, а мисс Эйр чуть не срывалась на крик.
– Мне хотелось думать, мисс Эйр, что такая программа, как операция «Спасение», должна вызывать у вас одобрение и поддержку.
– Еще бы вам этого не хотелось! – огрызнулась мисс Эйр.
– Ваш тон, мисс Эйр.
– «Спасение», говорите? Мы спасем вас от вашего дома и ваших родителей, отправив вас туда, где живут белые – ах, извините, – порядочные и благородные люди, и…
– Ваш тон, мисс Эйр. С кем, по-вашему, вы разговариваете?
У Гаррета Серпайена, сидевшего в первом ряду, отвисла челюсть. Остальные украдкой поглядывали друг на друга и быстро отводили глаза. Только один Спенсер Франклин открыто смотрел в сторону коридора.
– И часто здесь такое бывает? – спросил он у Терезы.
Она что-то ответила, но я не расслышал, что именно, потому как ее слова заглушил крик мисс Эйр:
– Я скажу вам, с кем я разговариваю! С дисциплинарным советом, который все зудит и зудит: «Мы-то-знаем-что-вы-были-пьяны-хотя-и-про-ба-на-алкоголь-и-полиция-это-отрицают»!
Вздохи миссис Джапп стали такими же громкими и энергичными, как и ее голос. Один такой вздох ворвался в классную комнату, всколыхнул листву на бумажном дереве и всех нас усмирил.
– Я знала, что вы не были пьяны, Молли.
– Что-то я не помню, чтобы вы присутствовали на тех двух слушаниях, когда меня допрашивали.
– А я не помню, чтобы вы меня приглашали.
– Получить записку было бы очень мило. Или как насчет телефонного звонка?
– Я же посылала вам записку, когда вы лежали в больнице, помните? А что касается всего остального, то я не сомневалась, что вы и сами справитесь. – Ненадолго воцарилось молчание. Затем миссис Джапп сказала: – И не вымещайте, пожалуйста, свое раздражение на детях. Радуйтесь, что вернулись. Вы ведь за это боролись, не так ли? И кроме того, представьте, как вы повеселитесь в этом году на учительско-родительских собраниях.
Мисс Эйр застонала. Еще через несколько секунд мы услышали, как миссис Джапп зашагала по коридору, оставив мисс Эйр стоять, прислонившись к дверному косяку спиной к нам. В класс она вошла, не улыбаясь.
От отборочного теста по математике Терезу, Спенсера и меня мисс Эйр освободила, так как мы уже получили право заниматься по сверхповышенной программе, и теперь мы втроем стояли у задней стены, катая между пальцами первые в этом учебном году шарики резинового клея. Тучи, собиравшиеся все утро, просыпались на асфальт осадками. Это был не снег – пока, – а легкий серебряный дождь, затуманивший петлявшие между деревьев тропинки и еще не опавшие листья, которые так дрожали, будто в них кто-то шевелился.
– Из моего дома ночью слышно львов, – прошептал Спенсер. – Я живу рядом с зоопарком.
Он был чуть ниже Терезы, почти одного роста со мной. Из-за красной фуфайки регбиста, красных холщовых кроссовок, да и просто новизны его присутствия казалось, что он только что сошел с одного из наших настенных коллажей, посвященных путешествиям, которые висели в классе миссис Ван-Эллис. Спенсер был не единственный чернокожий ребенок в школе – в моем классе каждый год учился хотя бы один, – но он был единственный, кого сюда перевели, и единственный, кто ходил в красных кроссовках и получил право не участвовать в тестировании по математике.
– А они спят? Львы? – спросила Тереза.
Спенсер пожал плечами.
– Рычат они не очень, если ты это имеешь в виду. Но слышно, как они ходят. Прямо за стеной нашего заднего двора. Они издают легкие шаркающие звуки, вот такие… – И он тихонько пошаркал кроссовками.
– Мой непревзойденный рекорд в спринтерском забеге до столовой – сорок шесть секунд, – вступил я. – Туда и обратно.
– А в парном забеге не пробовал? – спросил он.
Мы переглянулись и, не сговариваясь, с ходу принялись мастерить упряжку из шнура. Тереза даже сподобилась придумать название для этого вида спорта, хотя никогда в жизни не участвовала в забеге до столовой, а пока мы сооружали упряжку, почти все время пялилась на водосточную трубу. Она назвала наш забег «сприцепингом».
После теста мисс Эйр жестом пригласила нас вернуться на свои места за первыми партами. И за этими партами мы просидели до конца года.
Мисс Эйр попросила всех встать.
– А теперь прошу внимания, – начала она. – Посмотрите мне прямо в глаза. – Это приглашение было слишком соблазнительным, чтобы перед ним устоять, так что все мы подчинились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Я вытянул руки по швам, недовольный тем, что она знает. Как всегда, я не совсем понял, что она имела в виду, а она не объясняла.
– Из Сандаски? – переспросил Джон Гоблин. – А вы не были на Кедровом пике?
Весь наш ряд грохнул со смеху, и Джон с Джейми Керфлэком принялись рассказывать, как во время выездной экскурсии в лагере «И-Кэмп» два года назад одного нашего одноклассника, Гаррета Серпайена, вырвало на аттракционе «Рудник» на Кедровом пике. Им пришлось на полчаса закрыть трек, чтобы шлангом смыть с него блевотину.
Я наклонился вперед, нашел глазами Гаррета в конце моего ряда и стал ждать, когда он на меня посмотрит. Из всей школы я один был с ним на той экскурсии. Мы присочинили эпизоды о закрытии трека и о смывании шлангом блевотины уже в автобусе на обратном пути. Гаррет поймал мой взгляд и улыбнулся – легко и просто. Вся эта история, очевидно, доставляла ему такое же удовольствие, как и всем. Может, потом он вернулся и покорил «Рудник», подумал я. А может, ему было все равно. Вспоминая, как он годами питался бутербродами с кугелем и картоном, как весело шагал домой без провожатых, размахивая мягкой пластиковой коробкой для завтраков, я вдруг понял, что испытываю перед ним восхищение, и это меня ошеломило.
Двадцать минут спустя миссис Джапп принесла извинения за задержку и сообщила, что разошлет нашим родителям письменные уведомления об экстренном родительско-учительском собрании, которое состоится завтра вечером. Затем мы разделились по классам, и я проследовал со своим в конец левого крыла, в кабинет мисс Эйр.
Над входом нависало гигантское дерево из поделочной бумаги. Птичьи гнезда из папье-маше украшали многочисленные таблички «Выход». Каждый дюйм каждой стены был использован под плакаты с правилами противопожарной безопасности и под разноцветные листы, оповещающие, что «Образцовый ученик всегда…». На задней стене рядом с часами висела увеличенная фотография орла с красноречивой надписью: «Я зорко слежу за тобой». Две канарейки порхали и щебетали в устланной листьями клетке, подвешенной у окна, выходящего на асфальтированную площадку.
– Ух-ух-ух! – заухал Джон Гоблин, когда мы вошли.
– Карр-карр-карр! – прокаркал вслед за ним Джейми Керфлэк, и вся их пернатая команда дружно захохотала.
Тереза выбрала первую парту и села, низко опустив голову, ни с кем не обмолвившись ни словом. Когда новичок Спенсер Франклин сел рядом с ней, она подняла на него глаза, и я увидел, как она произнесла: «О!» Спенсер улыбнулся, и она тоже – чуть смущенно. Два дружка Джейми Керфлэка разместились за ними. Один посмотрел на Спенсера, потом в пол и сказал: «Привет!»
– И тебе привет! – ответил новенький. Он был в ярко-красных кроссовках.
– А этот-то что здесь делает? – пробурчал позади меня Джейми.
Я решил не оборачиваться, только пропустил его вперед и сел рядом со Спенсером. Я видел, как он снова что-то сказал Терезе, но не расслышал, что именно.
До нас дошли слухи, что мисс Эйр попала в аварию. Об этом писали все газеты; она чуть не все лето грозилась подать в суд на школьный совет за клевету, потому что от нее постоянно требовали все новых и новых документов, подтверждающих, что она не была пьяна. Но никто из наших родителей особенно об этом не распространялся, так что мы все умолкли, когда она вошла в класс.
– Уделаться можно! – еле слышно прошептал Джейми Керфлэк.
– Перебьетесь, – ответила мисс Эйр и бухнула книги на стол.
На шее у нее был жесткий гипсовый корсет. Главный удар, как потом сказала мне мама, пришелся по челюсти. Ее пришлось ломать заново и, скорее всего, придется ломать еще раз. Носовой хрящ был так раздроблен, что докторам пришлось собирать его по кусочкам и склеивать скотчем. Но особенно жуткое впечатление произвели на нас ее глаза. В окаймленных черными кругами глазницах радужные оболочки были похожи на шляпки гвоздей, глубоко вбитых в гнилое дерево.
– Кто на горячие завтраки? – спросила мисс Эйр и принялась считать.
Я поднял руку и увидел, что новенький тоже поднял.
– На домашние? – продолжала она.
Я снова поднял руку, сдержав улыбку, чтобы мисс Эйр не заметила моего мелкопакостничества. Новенький, по моим наблюдениям, сделал то же самое.
– Кто такой Арнольд Гросс? – спросил Гаррет Серпайен.
Я мельком взглянул на Терезу, но она никак не прореагировала. Мисс Эйр состроила гримасу и вскинула голову. Не часто нам доводилось видеть у кого-либо из учителей такое выражение лица, как тогда у мисс Эйр, – разве что после Рождественских каникул, когда до них доходило, что впереди еще целых шесть месяцев работы.
– Я отвечу на ваш вопрос, – сказала она, пристально посмотрев на каждого по очереди. – Арнольд Гросс был судьей штата Мичиган; он счел не вполне справедливым, что основная масса денег уходит в пригородные школы, тогда как центральным районам Детройта достаются жалкие крохи. – Мисс Эйр повторила смертельный трюк со вскидыванием головы на переломанной шее, на сей раз потерев глаза, словно пыталась соскрести с них немного черноты. – Пару лет назад он вынес решение, чтобы несколько бедных детей, – она так и сказала: «бедных», а не «чернокожих», – перевели в пригороды, а несколько более состоятельных – в центр. Потом он умер. И наши жалостливые и прогрессивно мыслящие законотворцы и юристы из пригородов с тех самых пор пытаются это решение опротестовать.
– В центр – это куда, в Детройт? – спросил Гаррет.
Мисс Эйр тяжело опустилась на стул, но я был почти уверен, что на лице ее мелькнула улыбка. Из-за поврежденной челюсти она получилась на удивление дружелюбной.
– Но ведь этого так и не произошло? – поинтересовалась Тереза. – Из нашей-то школы ведь никого никуда не переводили?
– Еще бы! – сказал новенький; он крутился, заглядывая каждому в лицо. – Переводили только из города, а не в город.
– Но кого? – спросила Тереза, повернувшись к нему. Я почувствовал укол ревности.
– Особенных детей, – ответил он с такой же ухмылочкой, какую послал мне во время подсчета голосов по завтракам. – Операция «Спасение».
Мисс Эйр в изумлении уставилась на него и чуть не легла грудью на стол.
– Операция «Спасение»? И тебе сказали, что это так называется?
Новенький кивнул.
– Вот ее… – Она чуть не сказала «сукины дети», но вовремя спохватилась.
– Мисс Эйр! – раздался окрик из-за дверей, и в класс прошествовала миссис Джапп.
За лето ее волосы окончательно поседели, а пучок, который она соорудила на голове, больше смахивал на шишку от удара, чем на прическу. На губах у нее лежал избыточный слой все той же персиковой помады, на щеках – все те же чересчур красные румяна, но кожа под ними как будто натянулась и стала совсем тонкой. Одна улыбка, подумал я, – и она лопнет.
– Всех с возвращением! – изрекла миссис Джапп и улыбнулась – но не лопнула.
Я наблюдал за ней, за мисс Эйр, которая вся сжалась на стуле, и за новеньким с энтузиазмом Джейми Керфлэка.
– Мне не терпится начать, – продолжала миссис Джапп. – У нас впереди волнующий год. Я не сомневаюсь, что вы уже познакомились с нашими новыми учениками, и тем не менее позвольте мне вам их представить.
Она начала с конца, с некоей Мэрибет, которая приехала из Торонто; потом представила Томаса, который перевелся из частной школы, потому что его семья слышала столько удивительного о нашей муниципальной; и наконец, улыбнувшись еще шире, она жестом указала на мальчика, сидевшего с Терезой, и возвестила:
– Последний, но никоим образом не худший, – Спенсер. Он из Ферндейла, и, кстати говоря, весьма талантлив.
– Мы знаем, что вы примете его более дружелюбно, чем можно было бы ожидать от ваших родителей, – присовокупила мисс Эйр.
Весь класс так и замер. Она вся кипела от ярости, и ее гнев был явно нацелен на миссис Джапп. Мы никогда еще не встречали человека, который не скрывал своей неприязни к миссис Джапп.
– Мисс Эйр, – проговорила директриса деловым тоном, – не могли бы вы на минутку выйти со мной в коридор?
– Карандаши! – велела нам мисс Эйр, проследовав за миссис Джапп к двери. – Бумагу! Когда я вернусь, мы проведем отборочный тест по математике.
За карандашами никто из нас не полез – никто даже не пошелохнулся. Мы хотели услышать, о чем говорят в коридоре, что было проще простого. Миссис Джапп не потрудилась понизить голос, а мисс Эйр чуть не срывалась на крик.
– Мне хотелось думать, мисс Эйр, что такая программа, как операция «Спасение», должна вызывать у вас одобрение и поддержку.
– Еще бы вам этого не хотелось! – огрызнулась мисс Эйр.
– Ваш тон, мисс Эйр.
– «Спасение», говорите? Мы спасем вас от вашего дома и ваших родителей, отправив вас туда, где живут белые – ах, извините, – порядочные и благородные люди, и…
– Ваш тон, мисс Эйр. С кем, по-вашему, вы разговариваете?
У Гаррета Серпайена, сидевшего в первом ряду, отвисла челюсть. Остальные украдкой поглядывали друг на друга и быстро отводили глаза. Только один Спенсер Франклин открыто смотрел в сторону коридора.
– И часто здесь такое бывает? – спросил он у Терезы.
Она что-то ответила, но я не расслышал, что именно, потому как ее слова заглушил крик мисс Эйр:
– Я скажу вам, с кем я разговариваю! С дисциплинарным советом, который все зудит и зудит: «Мы-то-знаем-что-вы-были-пьяны-хотя-и-про-ба-на-алкоголь-и-полиция-это-отрицают»!
Вздохи миссис Джапп стали такими же громкими и энергичными, как и ее голос. Один такой вздох ворвался в классную комнату, всколыхнул листву на бумажном дереве и всех нас усмирил.
– Я знала, что вы не были пьяны, Молли.
– Что-то я не помню, чтобы вы присутствовали на тех двух слушаниях, когда меня допрашивали.
– А я не помню, чтобы вы меня приглашали.
– Получить записку было бы очень мило. Или как насчет телефонного звонка?
– Я же посылала вам записку, когда вы лежали в больнице, помните? А что касается всего остального, то я не сомневалась, что вы и сами справитесь. – Ненадолго воцарилось молчание. Затем миссис Джапп сказала: – И не вымещайте, пожалуйста, свое раздражение на детях. Радуйтесь, что вернулись. Вы ведь за это боролись, не так ли? И кроме того, представьте, как вы повеселитесь в этом году на учительско-родительских собраниях.
Мисс Эйр застонала. Еще через несколько секунд мы услышали, как миссис Джапп зашагала по коридору, оставив мисс Эйр стоять, прислонившись к дверному косяку спиной к нам. В класс она вошла, не улыбаясь.
От отборочного теста по математике Терезу, Спенсера и меня мисс Эйр освободила, так как мы уже получили право заниматься по сверхповышенной программе, и теперь мы втроем стояли у задней стены, катая между пальцами первые в этом учебном году шарики резинового клея. Тучи, собиравшиеся все утро, просыпались на асфальт осадками. Это был не снег – пока, – а легкий серебряный дождь, затуманивший петлявшие между деревьев тропинки и еще не опавшие листья, которые так дрожали, будто в них кто-то шевелился.
– Из моего дома ночью слышно львов, – прошептал Спенсер. – Я живу рядом с зоопарком.
Он был чуть ниже Терезы, почти одного роста со мной. Из-за красной фуфайки регбиста, красных холщовых кроссовок, да и просто новизны его присутствия казалось, что он только что сошел с одного из наших настенных коллажей, посвященных путешествиям, которые висели в классе миссис Ван-Эллис. Спенсер был не единственный чернокожий ребенок в школе – в моем классе каждый год учился хотя бы один, – но он был единственный, кого сюда перевели, и единственный, кто ходил в красных кроссовках и получил право не участвовать в тестировании по математике.
– А они спят? Львы? – спросила Тереза.
Спенсер пожал плечами.
– Рычат они не очень, если ты это имеешь в виду. Но слышно, как они ходят. Прямо за стеной нашего заднего двора. Они издают легкие шаркающие звуки, вот такие… – И он тихонько пошаркал кроссовками.
– Мой непревзойденный рекорд в спринтерском забеге до столовой – сорок шесть секунд, – вступил я. – Туда и обратно.
– А в парном забеге не пробовал? – спросил он.
Мы переглянулись и, не сговариваясь, с ходу принялись мастерить упряжку из шнура. Тереза даже сподобилась придумать название для этого вида спорта, хотя никогда в жизни не участвовала в забеге до столовой, а пока мы сооружали упряжку, почти все время пялилась на водосточную трубу. Она назвала наш забег «сприцепингом».
После теста мисс Эйр жестом пригласила нас вернуться на свои места за первыми партами. И за этими партами мы просидели до конца года.
Мисс Эйр попросила всех встать.
– А теперь прошу внимания, – начала она. – Посмотрите мне прямо в глаза. – Это приглашение было слишком соблазнительным, чтобы перед ним устоять, так что все мы подчинились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47