Меня и ужасало, и обескураживало, что я так истосковался по его дочери с похожими на лук губами.
В конце концов я позволил Спенсеру вывести меня прямо на середину моей улицы. Жидкая грязь хлюпала под ногами и забивалась в башмаки. Я вспомнил грязь, стекавшую по Терезиным ногам в Сидровое озеро, как ручейки краски для волос на маминых щеках. Я вспомнил, как мы катались на коньках в последний день рождения Терезы, когда она пряталась в камышах. Я вспомнил ее лицо, мелькнувшее в иллюминаторе, вспомнил, как миссис Кори взмахнула рукой, проговорив: «Прощайте, мальчики!» – и подумал: как нежно я люблю этот год вопреки всем его ужасам. А может – благодаря.
Совершенно неожиданно, словно клетки моего организма, спавшие несколько месяцев, проснулись все разом, щекочущее чувство взрывной волной прокатилось по всей моей коже. Я немного всплакнул и затопал ногами. Спенсер, конечно, решил, что слезы у меня выступили от ветра. За два дома от моего я остановился. Спенсер тоже остановился и вздохнул.
– Мэтти, я замерз. И твоя мама убьет нас, если придет домой и увидит, что нас нет.
– Мама еще не пришла. У меня идея, – сказал я и махнул рукой на дом Фоксов.
Спенсер посмотрел на низкий, вытянутый в длину красный кирпичный дом в стиле ранчо. Желобки под крышей прогнулись от бесконечных дождей и снегопадов. Свет, разумеется, нигде не горел, и на грязной, покрытой лепешками снега подъездной аллее не было ни одного автомобиля.
– А кто там живет?
– Никто. Он пустует.
– Зачем тогда нам туда идти?
– За делом, – сказал я, чувствуя, как мое лицо расплывается в сияющей озорной улыбке.
– За каким еще делом? – спросил Спенсер, но голос у него изменился, и он перестал приплясывать от холода.
– По подготовке операции «Тереза».
– А точнее?
– Потом. А пока идем со мной, – приказал я и вошел во двор Фоксов.
– Какого хрена! – проворчал Спенсер, но все-таки потопал следом.
Я не мог унять дрожи, не мог устоять на месте и не вполне понимал, что делаю. Знал только, что мистер Фокс мертв и что этот дом был еще одним местом, где я раньше так часто бывал и где теперь мне бывать запрещено.
Обогнув дом с тыла, я нашел ключ от задней двери, который был прикреплен скотчем снизу скамейки у столика для пикников, – именно там, где его всегда прятали на моей памяти. Я отодрал его и передал Спенсеру.
– Откуда ты знаешь, что ключ здесь?
– Это дом Барбары. Я все время ходил сюда, когда она была моей нянькой.
– Мэтти, твоя мама наверняка уже дома.
– Нет еще. Кончай ныть.
Замок был старый и местами обледенел, так что понадобилась не одна попытка, чтобы повернуть ключ. Наконец дверь подалась, и на нас пахнуло плесенью. Когда я закрывал дверь, ближняя штора всколыхнулась, но больше никакого движения не было. Даже тени не шевелились. Я так сильно дрожал, что стал раскачиваться из стороны в сторону, чтобы не закричать.
– Жуть, – сказал Спенсер. – Если бы с нами была Тереза, можно было бы поиграть в «Убийство в темноте».
Он немного проникся духом ситуации и теперь крадучись двинулся в сторону кухни.
Я остался у входа. Мне не было страшно, но я не мог раздышаться. Я думал о том, как Барбара смеялась надо мной, лежа в траве, думал о синяках под глазами мисс Эйр, о ее гипсовом ошейнике, думал о синем «гремлине», рыщущем по заснеженным улицам, как сбежавшие львы, и о том, что у меня впервые в жизни появился лучший друг. Потом я стал думать о Терезе, о ее ленточке в волосах, о том, как она, разинув рот, стояла на коленях у раздавленного тела мистера Фокса, и о разных других бессвязных вещах.
Терезе нужна моя помощь. Ее отец был слишком горд, Барбара слишком раздражена, мисс Эйр слишком ожесточена, а миссис Джапп слишком ослеплена умом Терезы, чтоб хотя бы увидеть крутой обрыв, к краю которого она приблизилась, не говоря уже о том, чтобы оттащить ее оттуда.
– Спенсер, – окликнул я, преисполнившись какого-то бешеного спокойствия, – а что, если сейчас сюда подъедет синий «гремлин»?
Я обошел желтый диван, стеклянный кофейный столик, в котором ничего не отражалось, кроме толстого слоя пыли, и притормозил у нашей с Барбарой фотографии на стене. Это была часть коллажа из детских снимков, объединенных одной рамкой. Барбара выглядела этаким подростком, неуклюжим и нескладным, а я был вылитый Брент в пятилетнем возрасте, только чуть ниже ростом. Барбара в купальнике, я в плавках. Мы сидели на берегу Сидрового озера в один из пасмурных дней. Барбара смотрела на воду. Я смотрел на Барбару. Ни я, ни она не улыбались.
– С чего ты вдруг об этом? – спросил Спенсер. Он плюхнулся в коричневый виниловый шезлонг и исчез в клубах взметнувшейся пыли. Я улыбался и в то же время дрожал как безумный.
– А что, если тебя поймает Снеговик?
Спенсер не отвечал. Он барабанил кулаками по подлокотникам, вздымая в воздух новые клубы пыли.
– Пуфф! – сказал он.
– Я серьезно, Спенсер. Что, если тебе исчезнуть? Что, если я сейчас пойду домой и скажу маме, что тебя похитил Снеговик?
Спенсер перестал колотить по подлокотникам. Подождал, пока не улеглась пыль. Потом посмотрел на меня и сказал:
– Что за чертовщину ты несешь, Мэтти?
– Она ведь и твоя подруга.
– Она? Кто это – она?
– Тереза. Слушай, что, если я скажу маме, что мы играли в снежки у автобусной остановки и ты побежал во двор Дорети, а когда я оглянулся, то увидел, что Тереза машет мне из окна, тебя же нигде не было, только по дороге на Сидровое озеро тащилась эта ржавая синяя колымага. А ты как сквозь землю провалился.
Спенсер уставился на меня, разинув рот.
– Ты что, спя…
– Кому-то придется поговорить с Терезой, – перебил я. – Она ведь могла что-то видеть, а я скажу, будто мне показалось, что она хотела мне что-то сказать. Им придется меня впустить, понял? У них не будет выбора. Доктор не сможет их остановить.
– Дай подумать. – Спенсер закрыл глаза и тут же открыл. – Ладно. Хватит. Я хочу есть. Пошли.
Он поднялся и направился к парадной двери. Я крепко схватил его за руку и потащил назад.
– Оу! – взвыл Спенсер, вырывая руку. – Хорош цепляться!
Однако процесс уже пошел. Я потерял всякий контроль в своем маленьком мире. А возможно, я вообще его не имел. Но я знал, что могу все устроить. И что смогу добраться до Терезы с помощью Снеговика.
– Мы должны ей помочь. Она в большой беде, Спенсер.
– И ты вообразил, что мы сможем ей помочь, если сами окажемся в еще большей беде?
– Ты видел, как она стояла на коленях возле мистера Фокса. Даже не возле него, а прямо в нем. Поверь, Тереза правда на пределе. С ней правда что-то не так.
– Знаю, Мэтти. Все это знают.
– Ты видел ее отца. Ты знаешь, как он хочет, чтобы она всегда и во всем была первой. Ты видишь, как она ведет себя в школе. Все в классе смотрят на нее как на чеканутую.
– Она и так чеканутая.
Я тряс Спенсера за руку, додумывая все на ходу и не переставая дрожать.
– Всего на один вечер. Как только я повидаюсь с Терезой, я тебя заберу. На пару часов, Спенсер. Самое большее – до утра.
– А как же моя мать?
– Твоей матери не будет до воскресенья.
Фыркнув, Спенсер выдернул руку и отступил назад; мы оба выглянули в окно. Сквозь пелену снега дома и деревья моего родного квартала выглядели размытыми цветными пятнами. Ни один из моих снов не казался мне менее реальным, чем мой нынешний пробуждающийся мир с его мертвыми соседями, поющим снегом и пропавшими девочками.
– А почему бы нам не остаться тут вместе? – спросил Спенсер, и я с трепетом, и радостным, и в то же время вызывающим слабость в коленях, почувствовал, что он начинает сдаваться. Я хотел, чтобы все получилось, как никогда не хотел ничего другого. Я знал, что из-за этого у меня будут большие неприятности. Зато это может помочь мне увидеться с Терезой. Должно помочь.
– Потом я все объясню родителям. Они поймут. Они тоже за нее боятся. – Мы еще немного постояли, чувствуя, как откатная волна наших замыслов засасывает нас в совершенно новый и гораздо более объемный нижний мир. Наконец я улыбнулся. – Может даже, я смогу привести Терезу сюда. Тогда мы точно сыграем в «Убийство в темноте».
Меня аж затрясло от этой мысли. Я уже размечтался, как мы с Терезой бежим под снегом туда, где нас ждет Спенсер. И это сбудется. Я сделаю все, чтобы это сбылось. Это будет мой самый смелый поступок в жизни.
– Ну что тебе стоит, Спенсер, – канючил я.
– Ладно, так и быть. Но только если работает телевизор.
Телевизор работал.
Я оставил Спенсера, когда он уже скрестив ноги сидел перед экраном и смотрел «Семейку Брейди». На кухне нашлись консервы, плита тоже работала, так что на ужин у него был грибной суп-пюре и кукуруза. В заднем дворе, возвращая ключ на место, я увидел за стеклом силуэт Спенсера и решил, что он сейчас кинется за мной, крикнет, чтобы я не уходил, но он только помахал рукой.
Этого было почти достаточно, чтобы заставить меня повернуть назад. Я совсем не хотел оставлять Спенсера одного. Но я хотел, чтобы Тереза была рядом со мной, под этим снегом. Я хотел, чтобы она сидела рядом со мной в классе, за своей обычной партой. Я хотел стереть отсутствующее выражение с ее лица, как пар со стекла, и увидеть наконец, что за ним скрывается.
Я посмотрел на Спенсера и помахал ему в ответ. Мне стало не по себе, но я сделал над собой усилие и завернул за угол. Отойдя на такое расстояние, когда меня нельзя было увидеть из переднего окна дома Фоксов, я сгреб горсть снегу с куста и потер им лицо. После чего разразился безудержным смехом. Я ничего не мог с собой поделать, мне было не остановиться. Я так дико хохотал, что со стороны могло показаться, что я плачу. Честно говоря, я и правда плакал, потому, наверное, все и сработало.
Мать, разумеется, уже стояла у дороги. Несмотря на темень и снег, было видно, что она дрожит. Заметив меня, она закрыла глаза и заорала:
– Черт подери, Мэтти! Ты что, решил, что можешь вот так вот просто исчезать, когда вздумается?
Но я все равно не мог перестать смеяться, и улица подо мной, казалось, круто пошла вниз, как на спиральном треке, увлекая меня в неминуемую пропасть. Сквозь слезы я увидел, что мамино лицо застыло в гримасе ужаса.
– Мэтти! – воскликнула она, обхватив меня за плечи, когда я приблизился, но я только еще больше расхохотался. – Ты что, Мэтти? Да что с тобой, господи? Где Спенсер? Мэтти, где он?
Да тут, недалеко, пытался я сказать. У Фоксов. Но не мог пошевелить языком. Не мог даже набрать воздуху в легкие. И в итоге – так тихо, что и сам не услышал, я выдавил:
– Синий «гремлин».
Но мать услышала. И прежде чем я смог ее остановить, она с воплями влетела в дом, втащив меня за собой, и бросилась к телефону.
1994
Спенсер не перестает гудеть, когда я подхожу к машине, хотя смотрит, кажется, прямо на меня. Он в черной бейсболке детройтских «Тигров», низко натянутой на лоб. Я стучу по капоту «бьюика», и сигнал умолкает.
– Хочешь, чтобы кто-нибудь вызвал полицию? – спрашиваю я.
Спенсер опускает стекло и высовывается из окна. Лицо его освещает солнце. Вид у него усталый.
– Доброе утро, Дьявол, – говорит он. – Просто я хотел убедиться, что привлек твое внимание.
– Не ожидал, что ты приедешь, пастор.
– Я и сам не ожидал.
Дверца со стороны водителя вся в пробоинах и царапинах, словно она попала под метеоритный дождь.
– По-моему, вчера вечером ты был на «кадиллаке».
– «Кадиллак» – церковная машина, – поясняет Спенсер. – А сейчас мы не в церкви. Залезай.
Спеснер дважды поворачивает ключ зажигания. После третьей попытки сзади выкидывается черный выхлоп и по парковке ползут клубы дыма. Я бросаю вещмешок на пол, откидываюсь на спинку сиденья, и мы трогаемся с места.
– Под утро, – начинает Спенсер, – я вроде как даже разволновался оттого, что ты здесь.
– Отрадно слышать, – отвечаю я. – Без тебя вся эта затея лишена всякого смысла.
– То ли дело со мной. В чем и состоит «всякий» смысл.
– Что, по-твоему, мы должны делать? – спрашиваю я.
– Понятия не имею, Мэтти. Я – ходячий айсберг бессонницы и временно подавленной паники.
– Тогда едем к Дорети.
– К Дорети так к Дорети! – В голосе Спенсера столько радости, словно я предложил отправиться в Парк развлечений на Бобло-айленд. – Отлично!
Он сдает назад, и через несколько секунд «бьюик» уже катит по Кленовой аллее к окраинам Бирмингема, где деревья старше, дома больше, а озера пустыннее и глубже. Мы минуем Шейн-парк, затем тот второй небольшой парк, названия которого я никогда не знал, – с маленькой речушкой и водопадом посередине, потом гостиный двор с низенькими деревянными павильонами; когда-то там был небольшой шалманчик «Джиглис» – единственное место в городе, где продавали на вынос красные пакетики с «Крошками пиццы», которые подпрыгивали на языке, как леденцы, но по вкусу напоминали пиццу. Не думаю, что мы когда-нибудь бывали там со Спенсером, да и «Крошки пиццы» я особо не жаловал. Но я их помню. «Джиглис», конечно, давно приказал долго жить – выбыл из строя в результате жаркой схватки между «Домино» и «Маленьким Цезарем» за первенство пиццы в автомобильной столице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47